[как всё начинается — два]
Это забавно, но Чонгук оказывается долбанным вундеркиндом. Что не отменяет его любви к бесформенным джинсам и дурацким толстовкам и странного краша на местного сумасшедшего, но как бы то ни было — Чон Чонгук гений, и это иронично. Потому что об этом не знали бы даже они, не имей Тэхён привычки забывать наушники (кепки, кроссовки, часы, телефон, голову) в зале. Но обо всём по порядку.* * *
В один из долгих вечеров они с Тэхёном смотрят какой-то криповый фильм про средневековую Испанию. Диктор увлечённо вещает про пытки испанской инквизиции и среди прочего упоминает изобретённую иранскими спецслужбами машину, моментально сдирающую ногти с пальцев. Дальше там было что-то про испанского коня и щекотку, но суть в том, что попытки разговорить Чонгука напоминают как раз удаление ногтей без анестезии. — Спасибо, — искренне благодарит Чимин, убирая чашку с попкорном с колен. — Нет, правда… — Заткнись, прошу. — Я каждый раз словно бы выдираю золотистому ретриверу усы. Навязанные ассоциации преследуют Чимина всю ночь, но Тэхён прав. Разговор больше походит на мучительный допрос, и день ото дня не становится лучше: патологическая стеснительность меняется местами со слегка угрюмой агрессией, а это ну… Плохо. Потому что помимо них есть ещё и оценочные комиссии, а они уж точно не станут разбираться, зажатый он или просто безнадёжный. И Тэхён, конечно, не врубается, почему, но в его присутствии тот становится совсем плох. Беднягу Чонгука становится жалко до слёз, но попробуй остановить Ким Тэхёна, когда у него появилась цель. — О. — Тэхён вытягивает ноги под журнальный столик и бьёт себя по карманам шорт. — Забыл. — Совесть? — Наушники. Я быстро. Ким убегает, а диктор неожиданно начинает вещать про вилку еретиков, и чёрт бы побрал Тэхёна и его больную фантазию. Чимин задумчиво смотрит на недоеденный попкорн и решает, что добру пропадать нельзя. Ритмичный хруст немного примиряет его с изображением на экране, и волноваться он начинает не сразу. Ну сколько отсюда до зала и обратно? Минут десять, если он заскочил к автомату с газировкой. Пятнадцать, если пришлось сбегать за ключами. Примерно бесконечность, если застрял у зеркала, но ночь почти — всё не настолько плохо. Чимин уже почти отправляется на поиски, когда спустя час Тэхён возвращается. Задумчиво пережёвывает несуществующую жвачку и выглядит… Заинтересованным. Первые пять минут Пак послушно ждёт, пока тот расскажет сам. Через десять раздражённо фыркает и тычет его локтем под рёбра. — Ну? Ровно пару мгновений Тэхён выглядит так, словно всерьёз думает, а рассказывать ли, и это немного оскорбляет. Потом всё-таки поводит плечами и отчего-то растерянно произносит: — В зале был Чонгук. Чимин успевает прикусить язык, прежде чем спросить, не искал ли тот тэхёновы бутылки из-под питьевой воды, и просто молча приподнимает брови. — Он пел, — продолжает Тэхён. Чимин прикусывает язык снова. На всякий случай. — Хорошо пел, — настойчиво повторяет Тэ, и в глазах у него вдруг появляется слегка ошеломлённый восторг. — То есть… — Тут он отмахивается и достаёт из кармана раскладушку. Включает запись на диктофоне, и дело в дерьмовой записи, конечно, но звучит так, словно поёт сам Тэ. Только выше и чище. И совсем не похоже на то несмелое блеяние, что они слышат каждый раз, стоит тому открыть рот перед оценщиками. Чимин слушает, слушает, слушает, и когда запись внезапно обрывается, поднимает на друга глаза. — Он тебя увидел? Тэхён как будто бы даже выглядит виноватым. Не то чтобы всерьёз. — Да. И озадаченным. — И? — У него пошла кровь из носа. Хохот Чимина будит Юнги. Всё очень плохо.* * *
В следующий раз Тэхён забывает часы. И выясняется, что Чонгук ещё и танцует. Затем в зале остаются друг за другом: кепка, кроссовки, толстовка, телефон и нелепый шейный платок. Тэхён узнает: Чонгук может и петь, и танцевать одновременно, и это похоже на то видео про ястреба — физиологическая амортизация; что он не устаёт, буквально; что, кажется, Чонгук следит за Хоби, потому что как иначе; он умеет рисовать; увлекается каллиграфией; и не заикается, как показалось сначала. Всё, что делает Тэхён, со стороны напоминает приручение дикого трусливого кролика, и это до кишечных спазмов забавно: Чонгук, восторженной тенью бегающий за Кимом, вдруг начинается шарахаться от того, как от огня. Он злится, Тэ забавляется, а они делают ставки на то, кто сдастся первым (никто не сомневается в победе Тэхёна, никто), но в конечном итоге (через три проклятых месяца), происходит страшное. Или прекрасное. Кто бы знал. — Чонгу-у-у… — тянет Тэхён, и тот закатывает глаза. — Что? — Я забыл… — …Голову, очевидно, — угрюмо отзывается Чон. Достаёт из рюкзака забытую Тэхёном бейсболку и надевает ему на макушку, козырьком назад. Плюхается рядом и без носовых кровотечений принимается с маниакальным усердием пояснять собственные заметки в помятом конспекте Тэ по сольфеджио. Тэхён и сольфеджио. У него вообще когда-нибудь был конспект? — Это… — тянет Хосок. — Ну. Типа стокгольмский синдром? Теперь в его присутствии Чонгук становится всё лучше и лучше, а Тэхён, конечно же, не врубается, почему. И это — два.