[2014]
Дни превращаются в недели, недели в месяцы, месяцы в ещё один год, а все они думают, что это затянувшаяся подростковая влюблённость. В конце концов, у кого из них нет скелета в шкафу в виде слегка нездорового увлечения соседом по комнате? (…Ни у кого. Ни у кого из них нет, а Гук и Тэ не соседи по комнате). Время идёт, и Чонгук перерастает всё, каждый малейший свой недостаток. Он работает как проклятый, проводя на тренировках времени больше, чем любой из них, пашет на износ, скачет на отработке хореографии как безумный попрыгунчик и где-то между занятиями по вокалу и очередным сумасшедшим подходом в зале становится на полголовы выше. Где-то там же забывает о робости на сцене и вдруг обнаруживает в себе талант к восхитительно колючему злословию. Чонгук перебарывает всё, что мешает ему жить так, как хочется. Всё, кроме «Ви-хёна». И сам Тэхён совсем не помогает.* * *
Вообще у Тэ есть оправдание: все они без малого в восторге от того, что происходит с Чонгуком, так что он просто не становится исключением. В некотором смысле даже немного больше. Так, к примеру, одним утром Чимину приходится быть свидетелем занимательного разговора: — Ты. — Нет, ты. — А я говорю… — Слушай, я старше, мне виднее: однозначно ты. — Причём здесь возраст? Ты звучишь с этой строчкой лучше. — Мне ни в жизнь не спеть так высоко… — Чушь собачья, — злится уважительный Чонгук. — И хватит себя принижать. Самое поразительное, что на этом спор себя не исчерпывает, и Чимин всерьёз начинает беспокоиться, что из-за сидящего на той же самой кухне с чашкой очень чёрного кофе Юнги прокиснет всё молоко в холодильнике. Чонгук приземляется точно на любимого коня: с пеной у рта доказывает, насколько Тэхён прекрасен. Самому Тэхёну, и в этом больше смысла, чем может показаться. Не то чтобы у него есть проблемы с самооценкой, но иногда Ким Тэ взаправду не понимает, насколько талантлив. Чимин не знает, виноват ли здесь из раза в раз благосклонный к Тэхёну случай, на который Ви привык списывать свою удачу, или же дело в привычке плыть по течению, но тут он с Чоном более чем согласен — остаётся только настойчиво одно и то же повторять. Но он, ещё раз, ни черта не объективен, а Юнги уходит со словами: — Это отвратительно. Тоже верно: должно быть какое-то правило вроде не больше одной похвалы за раз, но у Чонгука напрочь отшибает чувство юмора, когда дело касается Тэхёна, поэтому реакция не заставляет себя ждать: — Что ты сказал? Брови Юнги исчезают где-то под чёлкой, а Чонгуку не хватает совести выглядеть хотя бы каплю пристыженным. — Чонгук-а, он не про… Шуга отмахивается от попытки Чимина объяснить несмышлёному говнюку правду жизни и лениво тянет: — Я сказал, что вы двое отвратительны. А это твоя партия, блистательный мой гений, кончай выёбываться, — говорит он уже Тэхёну, и тот моментально расплывается в гнусной ухмылке. Широкой такой, самодовольной. Ни намёка на неуверенность. Юнги пугается и спешит ретироваться, но не успевает — Ким виснет у него на шее долговязой лианой и протяжно стонет: — О, хён, ты так сильно меня любишь!.. Настроение Чонгука тут же меняется. На Юнги он пялится по-прежнему как на врага народа, но на сей раз по совсем иной причине, и вот об этом говорит Чимин: — Не ругай Чонгу, он хороший, — канючит Тэхён. — Да сдался мне твой… Тэхён, твою мать, слезь с меня! Тэ тоже не остаётся равнодушным, и в этом нет ничего удивительного — Чон Чонгук действительно нечто. В конечном итоге не остаётся никого, кто ему бы об этом ещё не сказал, и, казалось бы, в чём разница между «молодец» от Намджуна, и тем же самым, но из уст Тэхёна, однако вообразите себе. Чимин рисует Джину простенькую диаграмму, когда отчаивается объяснить на словах, в процессе выясняется, что Хоби ни черта не догоняет ситуацию, и… В общем выходит забавно. Они записывают “Let me know”. Всё, как всегда: Тэхён играется с текстом и нотами, Чимин и Джин дерут глотки, Чонгук ни разу не ошибается и звучит как умная колонка. Прокатило бы, не будь дело в лирике, и не окажись Хосок кровно заинтересован в добросовестном исполнении, поэтому когда Чонгук и в третий раз поёт так, словно он мальчик-хорист, выбранный для исполнения национального гимна, Хоби тормозит запись и снимает с головы наушники. — Так. Стоп. — Ой, да брось, — пытается вмешаться Юнги. — Никто и не заметит. — Да ни хрена подобного, — ворчит Хоби и взглядом оскорблённого до глубины души поэта смотрит на Чонгука. — Это не воскресный хор. Чон выглядит растерянным. И немного ошарашенным: каждый из них получал свою порцию ненависти от вошедшего в раж Хосока на прогонах хореографии, но ни разу ещё тот не буйствовал на записях. Чонгук недоумённо косится на Джина и переступает с ноги на ноги, не зная, как бы повежливее намекнуть, что чья бы корова… — Просто пой так, — Хоби импульсивно зачёсывает волосы назад и тычет пальцем в текст, — словно поёшь кому-то. Тут баллов за громкость не дадут, тебе поверить должны. — Чонгук не кажется осознавшимся свою ошибку, и раньше, чем Чимин почувствует катастрофу, Хоби ляпает: — Вообрази того, кому ты мог бы это спеть. — Ох. — Ну, не знаю, должен же быть какой-нибудь школьный роман или… Да блять. Момент просветления похож на падение метеорита в центре города на гипермаркет в семь вечера перед выходными. Чонгу изумлённо моргает, отводит взгляд, и со стороны это выглядит почти очаровательно. Хосок глухо ойкает, не успев увернуться от болезненного тычка под рёбра, и искренне не понимает, за чем вообще стало дело. Он продолжает шёпотом допытываться, какого хрена, когда Чонгук вдруг пробует снова. Открывает рот и изрыгает грёбаную тонну искренности, напополам со стыдливым отчаянием, давит её из себя, словно иголки под ногти вгоняет, и сразу после записи ошпаренным зайцем выскакивает прочь из студии. У Намджуна и Джина в глазах вселенские усталость и сочувствие. Тэхён озадаченно хмурится, смотря вслед Чонгуку, как вдруг… — Мечтал посвятить альбом Ким Тэхёну, — угрюмо ворчит Юнги. Чимин дёргается, будто ужаленный, и машет за спиной Тэ руками, запоздало прося Шугу заткнуться. Тот невозмутим как камень. Пялится на Тэхёна тяжёлым взглядом, и Чимину кажется, что он буквально слышит, как скрипят шестерёнки в голове лучшего друга. Максимум шума с наименьшей продуктивностью. Звучит как девиз. Он спрашивает: — А я-то тут причём? И остаётся блаженным валенком.* * *
Занятно ещё и то, что никто из них так ничего и не говорит Тэхёну. Никому не приходит в голову попытаться расставить все точки над «i», и Ким продолжает лавировать между свидетельствами чонгукова помешательства как слепая и тягучая вода. Он настолько убедительно игнорирует очевидное, что в какой-то момент Чимину начинает казаться, будто это они надумывают, и ничего, кроме разве что очаровательно нежной дружбы, в действительности нет. Мысль крутится у него в голове несколько дней, и хотя Юнги его не поддерживает: — А если я сам всё придумал? — Чим, грёбаные четыре утра. ...Он всё равно почти принимает её к рассмотрению в тот самый день, когда Намджун подкарауливает его для Очень Откровенного Разговора. Пак проигрывает Тэхёну в двух из трёх раундов в КНБ, и гора посуды остаётся за Чимином. Почти медитативное занятие, если бы это стадо бизонов выбрасывало объедки с тарелок в мусорное ведро до того, как свалить всё в раковину, но за работой ему всё равно удаётся отвлечься от той трагикомедии, в которую превратилась его жизнь. Серьёзно, он тратит слишком много времени и моральных сил на переживания о том, чего Тэхён даже не знает. Ни один из них не обговаривал условия пользовательского соглашения и, разумеется, они не устраивали пятничные разборы полётов и не имели привычки в пьяном угаре каяться друг другу во всех смертных грехах. Хотя не о том речь. Они по умолчанию примирялись с дерьмом друг друга, но эй! Степень вовлечённости. Это, ну, важно. Так что Чимин агрессивно моет посуду, а потом за спиной у него тихонько покашливают, и он разбивает любимую чашку Юнги. Несколько минут они с Намджуном тратят на сокрытие улик, и когда весь бедлам убран, Джун дожидается, пока Чимин выключит воду, и снова неловко прочищает горло. Мнётся с минуту, и наконец говорит: — Я… В общем… Ну. Прекрасно. Чимин мог бы помочь, но коль скоро цель разговора ему ясна, он считает себя вправе немного поиздеваться. Поэтому молчит и ждёт, паршиво изобразив на лице вежливое любопытство. — Вы… Вы с Тэхёном друзья, — кое-как формулирует Намджун. — Да и ты с Тэхёном вроде как тоже. — Нет. — Тут же в легкой панике трясёт головой и оглядывается вокруг. — То есть да. Конечно. Я имею в виду, что… — С губ Чимина срывается тихий смешок, и Намджун с укором поджимает губы: — Слушай, перестань. Ты меня понял. Чимин тщетно пытается удержать на лице выражение искреннего непонимания, но под тяжёлым взглядом быстро сдаётся. Вздыхает, отложив в сторону кухонное полотенце, и прислоняется поясницей к столешнице. — Чонгук и Тэхён, — помогает он. — Да, — на выдохе, с явным облегчением соглашается Джун. Переступает с ноги на ногу и, как будто бы заранее извиняясь, спрашивает: — Так Чонгук?.. Чимина даже забавляет тот факт, что каждый из них заранее уверен, что речь идёт только о Чонгуке. Это во-первых. Во-вторых, он успевает порадоваться, что не он один видит закономерности там, где их нет. Но радость его длится недолго. Что-то в выражении его лица, вероятно, даёт Намджуну ответ, и RM коротко кивает. — Я… Так и знал, в общем-то. — Трёт одну ладонь о другую и осторожно задаёт следующий вопрос: — Тэхён не знает? — Мы же про Тэхёна говорим. — И не заинтересован? — не поддаётся на провокацию Намджун. Чимин качает головой, делая себе мысленную пометку запомнить и позже поблагодарить Джуна за попытку сначала обозначить интересны сторон, и внутренне подбирается. Он не думает в действительности, что Намджун пренебрежёт чьими-либо чувствами или кинет их на амбразуру в одиночку. Только не Тэхёна. И никого другого из них. Но он не первый день отрабатывает контракт и примерно представляет, к чему клонит Намджун. Чимин с удивлением обнаруживает в себе слегка собственнический порыв вообще никак не комментировать происходящее, досадует сам на себя и в итоге говорит полуправду: — Тэхён заинтересован в том, чтобы у него всё было в порядке, — аккуратно подбирает слова Пак. — А Чонгук… Правда, хён, я бы и сам запал, не знай я Тэ настолько хорошо. Он это перерастёт. Веры в глазах Намджуна немного. Чимин прикрывает глаза и утомлённо пожимает плечами. — Тэхён поощряет неосознанно. Джун смотрит на него почти не мигая с минуту. Наконец кивает и, расцепив руки на груди, трёт переносицу. — Хорошо. Просто… Не наделайте глупостей. Намджун уходит, а Чимин думает, что пора бы привыкать к роли старшего, которому теперь до конца дней своих получать по шапке за младших. Смотрит на лопающиеся мыльные пузырьки в раковине и решает, что с Тэхёном нужно поговорить. Кому-нибудь. Кто чуть более деликатен, чем асфальтовый каток или Юнги.* * *
Избранным становится, конечно же, Чимин. Он вообще в восторге от своей избранности и уже подумывает обговорить размер дивидендов, когда Тэ сам предлагает ему после тренировки где-нибудь позависать. Они сидят в “BeansBins” недалеко от здания агентства. Тэхён пожирает неприлично огромную порцию щедро залитой шоколадом клубники со сливками и несёт какую-то дичь про фламинго. В любой другой день Чимин бы его поддержал (потому что галстук с розовым фламинго — это круто), но именно сейчас большая часть его внутренних сил уходит на то, чтобы не налажать и сделать всё правильно. Он почти додумывает до конца максимально тактичную речь, когда Тэхён с грацией бухого в стельку бегемота говорит: — Чонгук в кого-то втрескался. Все складные предложения выметает из головы Чимина метлой. Он, клацая зубами, закрывает открытый для пылкой речи рот, и медленно выдыхает. — И он в этом абсолютно безнадёжен, — продолжает Тэ. — Из студии припустил так, что аж жопа горела. И до сих пор не отвечает на мои звонки, а я хотел позвать его с нами на картах погонять. «Иронично», — проносится в пустой, как тарелка Тэхёна, голове Чимина. — Не думаешь, что мне нужно с ним поговорить? — с искренней тревогой спрашивает Тэ. — Ничего необычного: пара дружеских советов про гардероб на первом свидании. Ещё я уверен, что он краснеет при слове «секс». Как думаешь, он достаточно взрослый для разговоров про секс?.. — Стоп, — перебивает его Чимин, махнув рукой. Тэхён послушно замолкает, и это прекрасно. Прекрасно, потому как что бы ни происходило, в любой потенциально проблематичной ситуации, касающейся социума, Тэ продолжает сначала спрашивать Чимина. И только потом лебедем нырять в пропасть. Это не раз спасает его от катастрофы. Их всех, раз уж на то пошло. — Не нужно, — сдавшись, бормочет Чим и съедает вишенку с кекса. Молчит какое-то время и в конце концов решает, что для того самого разговора время не подходящее. Тэхён продолжает рассуждать о том, насколько забавное зрелище из себя представляет по самые гланды влюблённый Чон Чонгук. Заливается соловьём, вываливая на Чимина всё то, на что они с остальными смотрели со стороны три последних года, и как-то в процессе выясняется, что Тэ всё видит, просто неверно интерпретирует. Он час говорит про Чонгука ни разу не повторившись и не запнувшись, и Чимина накрывает устрашающее по своей силе дежавю. Всё равно что находиться в центре урагана — так ощущается чужое помешательство, и поэтому, наверное, он всё же говорит: — Ты ведь знаешь, что ты для него кто-то вроде кумира, — сильное преуменьшение, но Чонгук Чимину тоже друг. Тэхён смеётся, отставляя в сторону пустое блюдце из-под эклера с черникой, и откидывается на спинку стула. — Ему не помешают стандарты повыше. И это не самоуничижение, с этим Тэхён не знаком, но Чимин всё равно непроизвольно злится. Смотрит исподлобья, и Ким примирительно поднимает раскрытые ладони: — Эй. Просто говорю. — Был бы здесь Чонгук, он бы треснул тебе по роже. — Вероятно, — соглашается Тэ и встаёт. — У него тяжёлая рука. Но ему слишком нравится моя рожа. Ну что, карты? Чимин окончательно запутывается, но больше они об этом не говорят. Когда они возвращаются в общежитие, в глаза Намджуну Пак не смотрит. В конечном итоге, не смогут же эти двое кружить вокруг да около вечно. Правда же?