Louder than bombs

[2017, декабрь — Тэхён]

— Чонгу… Чонгук, что б тебя, притормози!.. Как они оба тут оказались? Всё дело в череде запутанных, непосредственно связанных друг с другом случайностей, почти двенадцати месяцах хождений вокруг да около, одном Пак Чимине, одном Мин Юнги и без малого трёх бутылках шампанского, что они вылакали до церемонии — Тэхёну приспичило отлить. Так недолго заметить определенную закономерность: посему выходило, что большинство проблем в жизни Тэхёна из-за толчка. — Чонгук, послушай… — Хоть раз в жизни ты можешь… боги… Просто помолчать? Они в Гонконге. За кулисами МАМА полно чужого стаффа, местных технических сотрудников, организаторов, купленных репортёров Dispatch и особенно ловких сасэнов, что заранее позаботились об удобной для сталкера профессии: уборщица возле лестницы выглядит дохера подозрительно, менеджер фанзоны не спускает с них глаз с момента их прихода, а менявший в туалете лампочку электрик… — Чонгук. — Тэхён сжимает чужие плечи, безнадежно сминая ткань пиджака, и прижимается покрывшимся испариной лбом ко лбу Чонгука. Возможно, всё дело в его паранойе, потому что электрику пятьдесят уже было (лет эдак десять назад), и если он действительно имеет какой интерес, то проблемы у них совсем иного рода. Если вы понимаете, о чём он. Тэ, к слову, просчитывает все риски («ты хорош в математике?» — спрашивает его мысленный Пак Чимин, а он зануда, не то что настоящий), и, да — вот настолько он не в себе. Медленно выдыхает, пытаясь отвлечься от саднящих губ и весьма некстати тесных брюк, корит себя, судьбу и мелкого придурка напротив за чертовски дерьмовый выбор времени и бестолково пялится на тяжело вздымающуюся грудь Чона. Вверх-вниз, вверх-вниз, как оглушительно громкий метроном. Прекрасно, блять. С ума сойти. — Почему? — слышит он одновременно с топотом чьих-то ног и тянет Чонгука ближе к себе, дальше в тень. Тому приходится лицом уткнуться в ворот рубашки, и внезапно ударивший в нос запах знакомого парфюма выдержке не способствует от слова совсем. — Вот поэтому. Чонгук затихает, прислушиваясь, и Тэхён пользуется небольшой паузой, чтобы перевести дух и отвлечься от… Ну, своих же рук минутой ранее у Чонгука под пиджаком. И, возможно, под рубашкой. И. О. Твою ж мать — это засос. Тычет пальцем в пока розовую отметину на белой коже шеи и едва не срывается с обрыва в воображаемый эмоциональный каньон, когда слышит: — Мне понравилось. Это похоже на внезапный взрыв фейерверка. На прыжок с подъёмного крана на том дебильном канате. На внезапный занос на повороте по обледеневшей дороге, на каждый паршивый штамп, что случается в его стихах в нелучшие его времена. Похоже на любое картонное клише, что он видит в фильмах, и это так… Так потрясающе. То есть на деле трудно представить себе ситуацию более щекотливую и потенциально катастрофичную: Чонгук уходит из зала сразу вслед за ним, тащится за ним до туалета и буквально набрасывается на него в ближайшем же углу. Если удача не на их стороне, где-нибудь в твиттере уже гуляют весьма пикантные фото, на PANN пишется десятый опус, а Dispatch бронирует себе всей толпой люксы на Чеджу. С кондиционерами и тарелкой тропических фруктов каждый вечер. Если удача не на их стороне, то сейчас самое время петь панихиду по их безвременно просранным карьерам и запасаться перкосетом: на их могилах станцуют всей Сетью. Тэхён успевает вообразить себе ещё с десяток сценариев, один хуже другого, прежде чем чувствует ещё один короткий поцелуй. Он смотрит на Чонгука — на такого потрясающего, на совсем пьяного от возбуждения Чонгука, и где-то между мыслями о том, что кулисы — это общественное место, а их гримерки сейчас пустые, титаническим усилием берёт себя в руки. «Это не первое моё родео», — голосом Верна Госдина напоминает его внутренний голос, и это так смешно, господи, Чимин будет ссать кипятком, если… — Если ты сейчас споёшь что-нибудь хоть отдалённо имеющее отношение к кантри, фолку или опере, я тебе врежу, — честно предупреждает Чонгук, компульсивно сжимая ремень его брюк, и сглатывает. — But honey, I'm not dumb and I'm not blind… — Верн Госдин? Серьёзно? Тэхён негромко смеётся и на сей раз сам тянет Чонгука на себя. Прижимается губами к губам: не совсем поцелуй, обыкновенное касание, смотрит, как дрожат тёмные ресницы, и едва не давится нежностью, когда слышит: — Ты представить себе не можешь, как давно я этого хотел, — признаётся Чонгук (что бы он там знал) и зажмуривается. — Так почему? — Потому что мы в пыльном углу не пустого коридора, до нашего выступления двадцать минут, Джун будет пиздец как разочарован, ты никогда раньше не… — Это серьёзно твой аргумент? — А я не хочу с тобой… — О, прекрасно, совсем другой разговор. — И если ты просишь… — Вот только не надо делать мне одолжений… — Заткнись, чёрт возьми, — шипит Тэхён и, стиснув чужую ладонь, прижимает её себе к груди. Сердце грохочет о рёбра так, словно вот-вот выпрыгнет из грудной клетки, и это, пожалуй, совсем немного слишком и капельку неловко, но Чонгук наконец понимает. — Похоже на одолжение? Чон завороженно смотрит на их сцепленные ладони и прикусывает подрагивающие в улыбке губы. Выглядит разом пугающе счастливым и совершенно сбитым с толку, словно одновременно ожидал и не надеялся на взаимность, и где-то в процессе осознания, он, вероятно, чувствует в себе достаточно сил, чтобы обнаглеть окончательно. Вторая его рука замирает точно на ширинке Тэхёна, и тот дёргается назад, больно приложившись затылком о стену. Ну пиздец. — Нет, на одолжение не похоже, — восхищённо тянет Чонгук. Ага. Говнюк. — Умница, Шерлок. А теперь отъебись от меня, нам скоро выступать. Отстраняется, бочком протискиваясь к коридору, и с досадой выдыхает, когда Чонгук ловит его за запястье. Сжимает с как всегда дерьмово контролируемой силой, и вот сейчас Тэхён уже собирается огрызнуться, потому как, ну честно, он тоже не железный, но у них есть обязательства, а вокруг полно народа и, да, удачного момента для камин-аута не будет никогда, но вот это — точно не он. Он даже набирает полную грудь воздуха для отповеди, но Чонгук выглядит настолько расстроенным и сомневающимся, и снова как тогда, год назад, отчаянно нуждающимся. И, откровенно говоря, в этом виноват Тэхён. Ведь, по правде, спустя год он так ничего толком и не отвечает. — Чонгуки… — Я не ребёнок, — мгновенно ощеривается тот. Тэхён негромко вздыхает, оглядывается вокруг и, шагнув обратно к Чону, пристраивает обе ладони под чужим острым подбородком. Под пальцами суматошно стучит пульс — удар в удар, как и его собственный. — Знаю. — Тогда перестань называть меня так, будто… Вообще Чонгук поразительно быстро учится. Об этом пространно размышляет Тэхён, мимолётно удивляясь скользнувшему ему в рот языку. Такому юркому. Вот настолько, что есть пара-тройка провокационных вопросов. Несколько мгновений мучает себя крамольной мыслью о том, что оставшиеся у них десять минут — это почти много, гонит её от себя и отстраняется. Чонгук длинно выдыхает, облизывает (блядски) заалевшие губы и издаёт глухой, фыркающий смешок. — Ладно, я понял. — Славно. — Просто мы… Мне казалось, что… То есть ты наверняка… А вот это уже привычно. — Не здесь. Дома, — помогает ему Тэхён, и это забавно: то, как краснеет Чонгук — от самых кончиков ушей до подбородка. — О. — Смотрит нахмурившись, исподлобья, и на всякий случай уточняет: — Ты же не про Нетфликс и не про “Overwatch”? Потому что если да, то имей в виду, я очень расстроюсь. Тэхён смеётся и, одёрнув пиджак, идёт наконец на выход. — Подожди пару минут и иди следом. — Я не идиот! А вот это спорно. Тэхён возвращается обратно к их местам, хватает с верхнего ряда тумбу и садится сбоку. Показывает в ответ на гаденькую ухмылку Чимина средний палец и, слегка забывшись (олень, боже, какой же ты олень, всё туда же!), проверяет ширинку. От взгляда Намджуна веет предостережением и навязчивой, зудящей тревогой. Чужое беспокойство отчего-то напоминает о собственных переживаниях, и когда возвращается Чонгук, Тэхён сосредотачивается, пожалуй, на единственной своей сегодняшней цели. Шепчет Намджуну одними губами: — Я помню. И старается не смотреть.