***
Слепой, до ужаса жадный поцелуй, животный поцелуй. Тяжелый вздох, и она сама с трудом понимает, как оказывается на кровати в его объятиях. В эту секунду Жанна намеренно забыла обо всех разборках, принципах и обо всём прочем, что могло отталкивать его от неё. Нетерпеливо, пылко и молодо было то, что между ними происходило в тот вечер. Она вытянулась, блаженно прикрыв глаза. Он соскочил с кровати и сел перед её ногами на колени, расстегивая молнию её джинс. Одним амплитудным движением Макс стягивает их с неё, затем придвигается к низу живота девушки, начиная целовать его и параллельно медленно проникая руками под кофту Жанны. Спустя пару секунд, также виртуозно, как и с джинсами, парень проделывает процедуру со всеми верхними элементами одежды. Он не успевает, да и не старается смаковать эту прелюдию, как будто каждое его торопливое (стоит отметить — не грубое, а именно торопливое) движение — лишь средство для достижения результата, и как будто Жанна есть одно из этих средств. Как будто в эти несколько минут он желал только получения собственного удовлетворения, а поцелуи, улыбки и стоны он использовал в качестве дополняющих «погремушек», чтобы отвлечь Жанну от мысли о том, что парень наслаждался процессом, а не ею. Да, ему было хорошо, но не от неё, а от того, что он делал с ней. Жанна была настолько слепа от внезапно охватившей её страсти, что не заметила, если исходом их времяпровождения в спальне был бы просто секс, без театральных представлений. Градус алкоголя, красивый парень рядом и что-то запретное — она получила всё, в чём нуждалась в тот момент. И получила даже то, чего ей было совсем не нужно. Животный страх, что она делает то, чего не хочет на самом деле. Она настолько глубоко упала в мир своих наслаждений, что не поняла, когда этот барьер возрос между ними. -Я не могу. Парню показалось, что он ослышался, поэтому всё продолжилось. Жанна привстала на локтях, смотря на Макса, жадно разбиравшегося языком с низом девушки и разрывавшего параллельно упаковку с презервативом. -Макс,прекрати! Молчание и его безумный и бездумный взгляд, повисший на ней. -Я сказала "нет",-на самом деле, Жанна с большим трудом осознавала происходящее, в том числе и свой отказ, но она точно знала, что была не готова отдать свою невинность ему. Глаза Макса в момент, когда стало ясно, что решение девушки окончательно, стали выражать совсем не равнодушие. Ярость. «Одевайся, нам пора. Нас будут искать, ” — она слышала слова Макса как будто во сне, но затем осознала их смысл и, будто по будильнику, резко поднялась с кровати и начала натягивать джинсы. На секунду её взгляд задержался на юноше. Теперь он затягивал ремень на штанах, спокойный, как казалось, снаружи, но внутри он сгорал от злости. Искра ушла из его взгляда, ушла ухмылка азарта. Не было и прежней заманчивости в его голосе. Девушка больше не чувствовала себя слегка опьяненной, более того, к ней даже вернулась небольшая суровость, которая, скорее всего, внутри была обозначена как разочарование и раздражение. Жанна уже не держала злости на Макса, как это было после истории с Дашей, она даже была зла на себя, и эта агрессия нарастала, так как в сердце девушки медленно, как струйка яда, начала просачиваться мысль о том, что решение «перепихнуться» с ним, было поспешным и, как ни прискорбно, опрометчивым. Тем не менее, все эмоции девушка оставила при себе и, одевшись, вышла из комнаты к друзьям. Через три минуты подоспел и её временный спутник.***
Когда неизлечимо больным сообщают их диагноз, то считают, что абсолютно все реакции, — злость, ненависть, отчаяние, страх, смех, грусть, — всё это — нормально, кроме смирения. Если человек сразу принимает нож, который ему вонзают, с успокоением — это самый, что ни есть, тревожный сигнал. После увиденного в спальне Ваня именно со спокойствием принял то, что увидел. Однако, его спокойствие — лишь результат выдержки и необходимости соответствовать своему образу, совсем не предполагавшему глубокие чувства и душевные раны. Он машинально вернулся в круг друзей, но мыслями был далеко от происходящего. Его взгляд неосознанно «залип» на стул, на котором сидела Ангелина, и ему в голову ударил важный вопрос: «Сказать ей или нет?». Да, он не хотел быть плохим другом, лжецом, он не хотел утаивать от подруги, от, возможно, самого близкого сейчас для него человека правду. Но ещё больше Ваня не хотел ранить её, не хотел видеть, как она терпит боль. Он знал, что это будет так, потому что замечал, что, сколько бы дерьма ни наговорили Ангелине, единственное, что менялось в ней в ответ на такие слова, так это то, что она становилась ещё чуть более холодной и замкнутой на некоторый срок. К сожалению то, что она проживает многие моменты в себе, могло уничтожать её морально, поэтому Ваня всегда старался минимизировать количество неприятностей, которые переживает его подруга. А вот глубокую задумчивость самого Вани в тот вечер не заметил никто, кроме Димы. Дима — хороший друг Егора, но отличающийся от него характером. Он не был скромным, но его и нельзя было назвать «громким человеком» в компании: он всегда был адекватен в любых проявлениях своего поведения, даже слишком: парень не делал абсолютно ничего вызывающего, как казалось со стороны. Но стоило ему начать разговор, взять в руки карандаш с идеей нарисовать что-нибудь или сделать любое другое действие, в котором проявляются его мысли, его «я», как это сразу же превращалось в стенд-ап. Его выходки были более естественны и жизненны, чем выступление клоуна в цирке, но менее наполнены мудростью, чем выступления старых юмористов. И только самым проницательным его знакомым удавалось заметить тонкий посыл буквально в каждом рассказе этого молодого человека. Для единиц из этой компании друзей было видно, что Дима хочет быть тем героем, который, как в драмах, смешит и радует всех вокруг, но в душе таит переживания и боль. По мнению Ангелины, которая, наверное, была дальше всех остальных от Димы, он будто искал подходящий момент (или подходящую аудиторию), чтобы начать своё откровение, которому, по его сценарию, поразятся и посочувствуют все.Но пока Дима лишь терпеливо выжидал этого момента, накапливая в себе боль, эмоции и ощущения, чтобы всплеск от его исповеди был максимально мощным. Вообще, в тот вечер этот парень был счастливчиком, который приметил и угадал буквально всё, что происходило «за кадром» вечеринки. Компания вновь собралась и продолжила игру часов до четырёх: были и откровения, и смех, и даже слёзы (Дашин монолог о расставании с Данилом «надавил ей на больное», как она сама это объяснила). Но потом все разошлись спать, и только в сонной тишине надвигающегося рассвета Дима вдруг начал воспроизводить картину событий всего вечера, и не просто смотреть, а замечать. Он заметил прежде всего то, что так ранило Ваню. Конечно, он один догадался,что парень увидел в спальне, судя по взглядам парочки друг на друга и взгляду Вани на них. Дима понял и то, что прекраснейший секс (в талантах Макса он не сомневался) у этих двоих закончился разладом или вовсе не состоялся (в талантах Жанны в сфере отказов он тоже не имел сомнений). Он увидел, что после определённого момента вечеринки Настя резко застыдилась своего поведения с Егором, и даже полностью отстранилась от него на остаток вечера. Он понял по её лицу, что она была внутренне подавлена этим неудачным общением. Наконец, он увидел любопытствующий взгляд Ангелины на Максиме, что было очень странно, ведь между этими двумя уже давно были стёрты всякие личные границы, и,если девушку что-то интересовало, она всегда могла получить от него честный ответ на все свои вопросы. Но, что ещё больше поразило Диму в отношении Ангелины, так это очень осторожная, нежная заинтересованность Артёма в девушке. На этой мысли Дима сам себе поразился: насколько умело Артём скрывал этот интерес. Диме вдруг стало так ясно и очевидно, что эта заинтересованность была глубже, серьезнее простого увлечения, но парень также догадывался, что Артём собирается держать это при себе. Дима засыпал, думая обо всём том, что увидел в этот вечер. Засыпали и все остальные. Кто-то думал, что остался сегодня незамеченным, кого-то переполняло отчаяние от осознания глупых ошибок, а кто-то в эту ночь заснуть не смог. Таких из них после этого вечера наполняли новые, незнакомые им, светлые юношеские чувства. «Настанет утро, я проснусь, и всё будет хорошо, ” — об этом мечтали все они, засыпая.