#10 Такендо

Снегопад прекратился только ближе к вечеру. Поле битвы было усеяно телами и их конечностями. Одни лишь огнедышащие орудия ждали своего нового владельца, дарующего им возможность отнять еще хотя бы несколько жизней. Бой закончился. Варвары отступили, но победой исход было назвать сложно. Конечно, для империи это была безоговорочная победа, но призраки умерших вряд ли согласятся с тем же. Легкий ветерок завывал, проскальзывая меж тонких дубовых веточек. На ногах стояли единицы. Сотни умирающих от полученных ранений, кричащих, корчащихся в агонии и муках, сотни погребенных под телами задыхались от вони и нехватки воздуха. Два имперских воина, хромая, добрались до лежащего под тушей рогатого мамонта-северянина, самурая. — Он как, еще живой? — Похоже на то. Самурай редко глубоко вдыхал и выдыхал, хрипя. Воины, приложив силы, что было мочи, смогли сдвинуть тушу в сторону. Кенрюсай задышал чаще и легче. — Вы сражались, как настоящий демон, Кенрюсай. — говорил воин. — Я должен вернуться к своему сыну… — прошептал тот. — Мы вам поможем подняться, давайте-ка. Они старались бережно его поднять, но тот стонал от боли каждый раз, как они к нему прикасались. Воины не могли ему помочь. — Оставьте меня. Мне нужно помедитировать, только и всего… Со стороны лагеря приближались отсидевшиеся там пушкари. Среди них, чуть поодаль, бежал и Гатоцке. — Найдите полководца Тосая! Он может быть еще жив! — кричал тот. — Здесь самурай, господин Гатоцке! Тут живой Кенрюсай! — окликнул того один из воинов. Гатоцке замер. Несколько секунд промедления, — и он направлялся уже к двум раненным воинам, которым повезло наткнуться на легенду. — Кенрюсай? Вы уверены? — приближаясь, переспрашивал он. — Да-да, точно он! — Это он… Хорошая находка, молодцы! Теперь идите и помогите найти Тосая, здесь я сам разберусь. — Что вы хотите сделать, господин Гатоцке? — ухватившись за лживую нотку, играл один из воинов. — Вам не ясен приказ? Идите, ищите Тосая! Живо! — командовал он. Воины склонили головы и, повинуясь приказу, побрели прочь, — искать своего полководца. — Кенрюсай… лидер змеи ордена "Черной руки"… — язвительно говорил Гатоцке, глядя ему в глаза. — Как ты узнал? — разговаривая, задыхался тот. — Нужно было тебе применить свою технику запечатывающего дух касания еще тогда. На Кантетшо. — Кантетшо? — Да… Он остался жив, Кенрюсай. Ты вогнал свой клинок ему в сердце и думал, что убил его, но нет… жив он. — Невозможно… — Мастер Каттай настоящий чудотворец, Кенрюсай… Слышал ли ты про орден "Белой гарды"? Я его почетный представитель. Я, Тосай, Каттай и… Кантетшо. — улыбнулся Гатоцке. — Вы хотите начать новый мятеж? — хрипел тот, харкая кровью. — Нет уж. Теперь наши цели во сто крат выше прежних. Теперь настоящего императора интересует магия… Магия и ее боги… — Боги и их магия… — Ох, Каттай бы с тобой поспорил! Жаль, что до сей любопытной дискуссии ты не доживешь. Ваш орден мешает нам уже столько лет… Мы устали терпеть. — Мы нашли Тосая! Он еще жив! — ликовали воины, — Жив! Гатоцке отвлекся на возгласы и сразу об этом пожалел. Самурай стальной хваткой сжал его игру, а когда тот согнулся, вдавил свой палец тому в глазницу. Представитель "Белой гарды" вскрикнул и отшатнулся прочь от полумертвого Кенрюсая. — Сколько же удовольствия мне доставит придушить взрастающее дьявольское семя, Кенрюсай! Ты не представляешь! — кричал тот, наставляя на лежащего самурая фитильный пистоль. Тот широко, сквозь боль, улыбнулся, и тихо, но четко сказал: — Дракон придет, откуда его никто не ждет… Гатоцке… — протянул он. — Если только его еще не убили гвардейцы, ха! — вскинув голову, насмехался тот. Смех господина смешался с пороховым взрывом, знаменующим смерть еще одного великого воина. Скоро уже совсем должно было стемнеть. Времени собрать выживших оставалось слишком мало. Было принято решение забрать Тосая и убраться, как можно скорее, на теплый и приятный восток. В Шаогунь. *** Прямо перед тем, как уснуть, у Такендо странно кольнуло в сердце. Будто некий шут вонзил свою предательскую иглу, подкравшись сзади. Он вскочил с лежанки и сдавил руками больное место. Из его глаз текли слезы, но он не шумел, не издавал и звука. Незачем будить Ооноке. Выбравшись на свежий воздух, он вцепился взглядом в звездное небо. Ему казалось, что мерцающие огоньки поют ему песнь, которую он не мог услышать. Чтобы разгадать их слова, ему надо было стать сильнее. Ему нужно было во многом еще разобраться. Без сил бороться с накатившей усталостью, он лег прямо в разноцветную траву и прямо так и заснул. Разбудил его встревоженный Ооноке, уже ранним утром. — Что случилось, Такендо? — Мой отец умер. Звезды поют прощальную песнь… — бредил тот. Его окутал жар, глаза не реагировали на свет. Ноги его почернели от голени до пят. Он их не чувствовал. Только странная боль и ночное небо заполнили его голову. — Это похоже на некроз, Такендо! Ты потеряешь ноги или умрешь… — слова Ооноке перестали долетать до его сознания, и он отключился вновь, не в силах что-либо сказать. *** Восходящее солнце уже касалось треугольных верхушек пагоды. На молитвенных башнях уже тушили костры. Люди ходили по улицам и собирали упавшие воздушные фонари. Празднование перерождения жар-птицы подошло к концу. В небольшом, огороженном алхимическими закрученными растениями, домике, сидел на коврике в позе лотоса и дышал парами трилистника старый тощий господин. Его восьмилетняя ученица была в соседней комнатке, при помощи дистиллятора вытягивала эссенцию ночного стебля, чтобы смешать впоследствии снадобье от ночных кошмаров и головной боли. Утреннее зелье хорошо помогает устранить последствия бурной ночи. Старик готовился собрать сумму, как раз после праздников. В конце дыхательной терапии старик откашлялся и сплюнул чернеющую слякоть в заранее приготовленную миску. — Кимико! — сипящим голосом позвал старик. — Да, мастер? — тут же подбежала девочка. — Все приготовила? — Да. — поклонилась та. — Молодец, девочка. К завтрашнему вечеру мы соберем очень много денег… — потирая руки с хитрой улыбочкой, говорил тот. — Рада вам услужить, мастер. — кланялась она. В ухоженную входную дверь, украшенную серебряными узорами в виде растений, кто-то начал колотить. — Кого Меврона принесла? — нервно гукнул старик. — Открыть? — Я сам, девочка, сам. — подбираясь к двери на своих корявых варикозных ногах, отвечал он. На пороге стоял низкого роста мальчик, закутанный с головы до ног в плотные черные обмотки. Его рука была перемотана пропитанной кровью белой тканью. — Мастер Такеяка, мне нужна ваша помощь! — заявил мальчик. — Чего надо? — нетерпеливо спросил старик. — Там мальчик, мальчик десяти лет. У него некроз нижних конечностей! Помогите, молю! В его маленьких глазках мастер видел не страх, но искреннее сочувствие. — Где мальчик? — Сейчас! — оттолкнувшись от боковой оградки, он ухватился за навес, подтянулся, забрался на крышу. — Э-э, куда полез? — злился ему в след старик. Через несколько секунд тот мягко спрыгнул обратно к порогу с пацаном у себя на плечах. Такеяку удивило, как тихо мальчик выполнял все свои движения. Он без разрешения протиснулся в дом, нашел длинный ровный обеденный стол и положил его туда, потом повернулся к закрывающему дверь мастеру и сказал: — Помогите ему. Смотрите. — указывал он на ноги Такендо, — Некроз? — Не спеши, пацан. Дай поближе посмотрю. — отталкивал его в сторону мастер. Ооноке смотрел по сторонам, изучал дом Такеяки. Всюду были навалены толстые учебники, везде было алхимическое оборудование, чистое, будто только что его протирали влажной тряпочкой. Идеальная чистота. Такая для Ооноке была в новинку. Никогда прежде он не видал таких отмытых половиц, как здесь. В углу гостиной комнаты он приметил массивный, вылитый из стали сундук с увесистым замком. Рядом с ним стояла, притаившись, красивая девочка с черными, до плеч, волосами. Лицо ее было идеально четкое, аккуратные брови, ровный, с маленьким изгибом, нос, маленькие пухлые губки, а глаза, как у лисицы, с острыми углами, были красного цвета с треугольными оттенками голубого в каждом. — Когда он потерял сознание… ему было очень больно? Он кричал? — уточнял старик. — Нет… Он бредил, а потом просто уснул. Но это же некроз, да? Я уже видел такое. — Мне кажется, это что-то другое… Слышал о дьявольском море? Хотя… ты еще слишком мал, чтобы… — Слышал. Вы думаете он заболел… — задумался Ооноке. — Не заболел! — брякнул по-старикански тот, — Он проклят! Мальчик, увы, не жилец. — Проклят? Вы хотите сказать, что не можете ему помочь? — взволновался мальчик. — Судьбою ему, видимо, было это уготовано… С рождения еще… — рассуждал вслух старик. — Не сможете, мастер Такеяка? — настойчивее повторил он. — Разве что вот это средство. Оно ему поможет. — мастер взял с полочки баночку с окрашенной в темно-синий этикеткой. — Эссенция рудника? Не смешно, старик. — озлобился мальчик. — Я могу лишь облегчить его муки. — подытожил тот. — Могу ли я доверить его вам и отлучиться? Максимум на один день. — Зачем мне это тело? А если он умрет раньше? Что мне прикажешь одному его закапывать, что ли? — Я вам заплачу. — Откуда у такого оборванца деньги?! — гудел мастер, затем успокоился, немного подумал и добавил, — Сколько? — Одну тысячу кан. Разом. Завтра. — со всей серьезностью говорил оборванец. Старик засмеялся, козыряя беззубой челюстью, затем сказал: — Не верю! Бред же, тысяча кан! У тебя! Ну, бред же? — непонятно с кем продолжал разговаривать старик, глядя в другую сторону. — Мастер. — подала голосок девочка в углу. — А? — отозвался тот. — Помогите им, пожалуйста. — подкупая грустными красивыми глазками, просила она. — Но, как же… Задаром? — Он сказал, что заплатит вам тысячу кан. — Да нет у него таких денег, посмотри на него! — Если нет, найдет позже, мастер. Дайте ему шанс спасти друга. — Не спасти его, не спасти! Проклятия так просто не снимаются! — продолжал причитать старик, а девочка в то время махала Ооноке ручкой, это мол, иди, я договорюсь, не теряй времени. Так он и сделал. Все фонарики, что смогли найти, уже собрали. Солнце уже вовсю ласкало своим теплом работающих на плантациях людей. Город циркулировал жителями, процветала торговля, рыночные улицы были забиты. Шаогунь был центром всей экономической системы восточной империи, ее сердцем, желанным куском пирога для всякого чужого правителя. Жители Шаогуня мало в чем нуждались, все работали и получали примерно одинаково, а цены на товары были низкие, из-за их количества. Ооноке передвигался по волнам крыш, игнорируя тем самым толпы людей внизу. Он знал человека, который мог ему помочь, знал, где ему взять столько кан. *** Такендо никогда ничего подобного прежде не видел. Он понимал, что это сон, но он был настолько реален, что он ощущал дуновение ветра, биение своего сердца. Он стоял на выходе из горной пещеры, стоял у обрыва и смотрел на всю степную долину. Это точно были не восточные имперские земли, — слишком отличалась почва, растительность. Таких высоких гор у них тоже не было. Внизу, у подножья, пылала деревня, состоящая в основном из соломенных хат. Он видел поджигателей, видел, как несколько человек уже забирались на тропу, поднимались ближе к пещере. Такендо вернулся в каменное логово. Оно было не особо большое, никуда не выводило, не таило в себе никаких ценностей. Посреди логова, на небольшом гладком камне, сидел неизвестный человек спиной к входу. Его волосы были связаны в короткий конский хвост, за спиной была стандартных размеров катана, которая чем-то отличалась от большинства, но чем именно, он не мог разглядеть. Ему просто так казалось. Человек сидел без движения, подобно его отцу во время ритуалов. Левая рука его, в темноте пещеры, представлялась ему какой-то странной, какой-то неправильной. Поджигатели были все ближе, Такендо боялся, хоть он и не понимал, почему. Человек на камне немного повернул голову в сторону выхода. Такендо показалось, что он увидел его, но, похоже, просто показалось. Лицо его было странно знакомо, хоть он ничего почти и не видел. Один только глаз он видел отчетливо. Светящийся в темноте холодным синим светом глаз, обжигающий его разум. Он заставлял его уснуть здесь, в пещере, и проснуться где-то там, далеко отсюда, там, где Такендо когда-то существовал. В памяти уже почти ничего не осталось… И чем ближе был сон, тем ближе… *** — Мастер! Проснулся, мастер! Мальчик лежал там же, на длинном столе. Под голову ему подложили пуховую подушку. Чернота проползла по ногам вверх, тонкими концами своими касаясь груди. Он проснулся. Открыл глаза и смотрел на красивую девочку, которая стояла, склонившись прямо над его лицом. Ему нравились ее милые и необычные красно-синие глаза. — Проснулся?! — послышалось стариканское ворчание из соседней комнаты, — Что он там? Еще не кричит?! Может, бубнит какие-нибудь бредни?! — продолжал он, копошась, вставая с кровати. — Нет, молчит и улыбается, мастер! — отвечала Кимико. — Улыбается? Что за ерунда? Похоже, сошел он с ума, девочка! Не подходи к нему, Кимико, не рискуй глазками! — кряхтел старик. — Мастер, по-моему, ему лучше… — Как?! — встрепенулся тот, подбегая к мальчику короткими шажками. Чернота, что до того распространялась, теперь шла на спад, быстро тускнея. — Это сделал тот закутанный мальчик, мастер? — спросила она. — Если это он, то я даже не знаю, не представляю, как ему это удалось… Он ушел только минут двадцать назад, не больше! Еще даже болиглав не заварился! — Где… Ооноке? — проговорил лежащий на столе Такендо. — Ооноке? Наверное, это этот мальчик… Он побежал куда-то, чтобы тебе помочь. — отвечала девочка. — А где я? — В алхимической лавке известного на всем востоке мастера Такеяки, — гения зельеварения. — гордо сказал он, а после короткой паузы в конце, добавил, — Ты мне должен тысячу кан. *** Течение времени клонилось к вечеру. Ооноке выбрался из затягивающего Шаогуня и уже двигался по лесной чаще, срезая путь максимально опасными путями, самыми короткими. И вот, наконец, тяжело дыша, не чувствуя отбитых в кровь стоп, он добрался до цели. Священное место Кау’якл’на. Круг из стоячих продолговатых валунов, в центре которого лежал идеальный камень квадратной формы. Местные говорят, что это подарок Модсдаля — бога-кузнеца, создателя рек, океанов и каменных скал. Никто этот камень трогать не смел, а ярые блюстители веры периодически патрулировали по ближайшим лесам с целью выявить возможную для квадратного камня опасность и, с опасностью этой, расправиться. За одним из валунов находился скрытый люк, уводящий прямым спуском под землю. Там, внизу, царствовала тьма. Никакого освещения. Члены ордена "Черной руки" были обучены существовать в пустоте. Слившись с ней, они двигались подобно призракам, утратившим плоть. Им не нужны были глаза, им нужны были только инстинкты. — Ооноке… Зачем вернулся? — прошептала пустота. Мальчик сразу припал лбом к холодному полу и ответил: — Сёкан Гретт, сыну Сёкана Кенрюсая нужна помощь. Он проклят, умирает. — Сын Кенрюсая проклят? Почему я должен спасать его? Кенрюсай мертв, Ооноке, твой долг перед ним более не имеет силы. Его сын более не имеет для тебя значения. — Но, Сёкан Гретт, он… — Ты забылся, Сотё Ооноке? — жестко подавил голосок того. — Нет, я верен ордену, Сёкан Гретт… — Мальчишка более не твоя забота. Я рад, что ты пришел сам. Я был готов отправлять за тобой твоего Икана. — Вы уверены, что он мертв? — переводил тему тот. — Да. Наши Рикуси видели, как сжигали его тело. — Кто его убил? — "Белая гарда"… Один из них. Когда до наших ушей долетит его имя — он умрет, как и гласит кодекс. Ты будешь готов наказать убийцу своего бывшего Сёкана? — угрожающим голосом возвышал себя Грэтт. — Куда орден поведет меня, туда я и пойду, Сёкан Грэтт. — повиновался мальчик. — Можешь встать. Ооноке осторожно принял вертикальное положение. — Идем во тьму, Ооноке. Теперь у тебя будут другие задачи. — Повинуюсь, Сёкан Гретт. — отвечал тот, проходя мимо нового лидера змеи дальше, вглубь поглощенного пустотой коридора. *** — Твой друг обещал вернуться завтра, в то же время, максимум. — говорила девочка, сидя перед Такендо на коленях. Он сделал еще глоток горячего лилового чая. По телу растекалось приятное чувство расслабления. В легкие оседал согревающий сгусток. — Мастер говорит, что много этого чая пить нам еще нельзя. — Он алкогольный? — спросил мальчик. — Ты знаешь, что это? — Знаю. Отец учил меня алхимии, как и твой тебя. — Он мне не отец. Он мой учитель. Мастер Такеяка. — А где твои родители? Девочка отвела глаза и легко задрожала. Ей явно было неприятно говорить на эту тему. — Извини… — Ничего. Все хорошо, я почти привыкла. — У меня тоже больше никого нет. Мой отец умер вчера от рук предателей. — Ой, это ужасно! Мне очень жаль! — распереживалась она. — Не надо. Не успокаивай меня. Мой отец учил меня быть сильным. И я буду… — Хорошо… я поняла. — склонив голову, сказала девочка. — Как тебя зовут? — Я Кимико. Как зовут тебя? — Такендо. Кимико засмущалась. Он увидел это в выражении ее лица. — Что с тобой случилось? — спросила вдруг она. — Я не знаю. Я почувствовал боль в сердце, а затем уснул. Я видел странный сон, я чувствовал его, не просто видел. Я верю, что дух моего отца таким образом сообщил мне, что я должен делать. — И что же ты должен? — Уничтожить всех поджигателей… — чтобы не испугать девочку, сказал мягче тот. — Хм-м… — задумалась она. Старик спал и очень громко храпел. По прекращению такого рычания сразу можно было понять, проснулся он или нет. Мальчик смотрел через тонкое горизонтальное отверстие, служащее для постоянного проветривания, на царствующую в небе луну. — Ой, пока я не забыла, нужно заняться ночными стеблями! Надо закончить до утра! Спи, Такендо, завтра еще поговорим. — Кимико в спешке собрала все на поднос и ушла к себе в комнатку. Такендо остался один наедине с глотком лилового чая и пробирающимся к нему лунным светом. Только сейчас мальчик вспомнил о своей катане. Он понял, что безоружен. Нельзя позорить уроки отца! — Где моя катана? — напряженно спросил у себя мальчик и сразу понял, что потерял ее навсегда. К утру эссенции были готовы, и старик, полный радости, стоял на улице и во всю продавал утреннее зелье. Шесть кан за пузырек, и к обеду у него уже было под восемьсот кан. Оставалось восемь пузырьков, но людей, желающих его приобрести, видимо, не осталось. Мастер вернулся в дом, Кимико занесла переносную лавку во двор, подмела участок от скопившегося во время торговли мусора, затем вернулась и подала Такендо горячий суп из свежей оленины. Старик уплетал рисовую лапшу с красным перцем, а взглядом сверлил паренька. — Твой друг, Ооноке, пообещал мне за тебя тысячу кан… — пробурчал, пережевывая, тот. — Я сам заплачу вам, не беспокойтесь. Однако, сейчас мне нужно будет уйти. — Уйти? — явно расстроилась Кимико. — Уйти?! — вскипел Такеяка, — Что значит, "уйти"?! Мне было обещано тысячу кан! — привстал тот. — Я найду для вас деньги, но сейчас я должен уйти! — Да никуда я тебя не пущу, юноша! — злился старик. — Пару дней назад ко мне в дом ворвались имперские гвардейцы! Пока я здесь, вы в опасности, поймите! — повысил голос Такендо. — За тобой охотится император?! Да меня сейчас кондратий хватит! Кимико! Выведи его отсюда, мне надо прилечь… — руки и ноги мастера задрожали. Поднявшись, он побрел к кровати. Девочка проводила Такендо к выходу со двора и сказала ему в спину: — Надеюсь, мы еще увидимся, Такендо. Он остановился, но ничего не ответив, дернулся в городские жилы и слился с течением жизни. Уже к вечеру у мальчика была фляга чистой воды, мясницкий нож, завернутая в полотенце чесночная лепешка и лошадь. Лошадь он угнал у какого-то пьяницы в таверне. Он плохо ее привязал, и она вероятнее всего сама бы ушла, если бы не он. Так он себе, по крайней мере, говорил. Скорбящие у холмовых схронов люди поведали ему, где искать тело отца. Где искать место битвы. Такендо отправился на север, делая крюк, дабы обойти заставы и сторожевые вышки. Вряд ли у любого восточного стража не появится вопрос, куда скачет десятилетний мальчик посреди ночи на лошади в обратную от столицы сторону, вооружившись мясницким ножом и хрустящей булкой. Он двигался к лощине без остановки и одышки, постоянно нагоняя лошадь, чтобы та выжимала из себя все соки. К вечеру следующего дня Такендо был уже у границы. Моросил легкий дождик. Помехой на это раз для него стали пограничные патрули, осевшие лагерем у широкого мостового перехода. Пройти незамеченным? Кукиш. Человек там было около тридцати-сорока. Это только если считать по лошадям. На всех подходах стояли дозорные, ближайшие деревья были вырублены, а густая растительность выкорчевана. Ждать, пока они всей гурьбой перейдут дальше, Такендо не мог, ибо фляга была уже почти пуста, лепешку он почти доел, а мясницкий нож потерял, когда на пути ему встретился разбойник, обкрадывающий путников. Мальчик его недооценил и чуть не погиб, однако ушел от него невредимым. Ему было не комфортно чувствовать себя безоружным, поэтому он ремнем привязал к поясу крепкую палку, найденную уже на приграничной дороге. Делать было нечего. Такендо решил действовать и вышел вперед, но резко передумал и снова спрятался. К лагерю подходили еще с тридцать приграничных, — доставляли припасы, судя по накрытому обозу. Это была патрульная группа, снабжающая всех, кто бережет проход, пайком. Такендо побоялся выходить во второй раз и решил ждать. Ждать, когда они уйдут. К обеду следующего дня, изрядно измазавшись в намокшей земле, мальчик понял, что никуда они не уйдут. Он доел лепешку и все еще был голоден. Воду он пока берег. Идти нужно было напролом. Либо сейчас, либо он потеряет все силы и умрет от голода и жажды. Ночи хоть и были теплые, но становились все холоднее, — зима приближалась. У костра с жареной свининой сидели пограничные воины и обсуждали последние новости, пока их не перебил оклик дозорного. — Человек в зоне видимости! Одна группа тут же выстроилась в сторону Такендо, выставив вперед копья, образуя тем самым боевое построение. Дозорный готовился пустить стрелу в любого незваного гостя, остальные воины, обнажив оружие, ждали нападения с любой из двух доступных сторон. — Назовись! Цель прибытия? — кричал дозорный. — Сайваки! Мы с отцом путешествовали, затем на нас напали, и я его потерял! Я брожу уже второй день, пожалуйста, помогите! Приграничные смотрели на маленького, запачканного в грязи мальчика в поношенной кожаной форме на манер восточного гражданина. — Жди! Не подходи ближе! — дозорный отвернулся от него и шепнул воину у лестницы, чтобы позвал главного. Через минуту вышел к мальчику человек в позолоченной кольчуге, что выделяло его, как старшего пограничника. — Как тебя, говоришь, зовут, пацан? — говорил здоровый усатый вояка. — Сайваки. Я голоден и ужасно устал, помогите мне, пожалуйста. Я готов работать и помогать вам во всем. — Работать, говоришь? Расскажи мне сначала подробнее, как ты здесь очутился. Пойдем, дам тебе хлеба и воды. — поманил его тот, и Сайваки, не мешкая, согласился. Через полчаса расспросов он был уже более менее сыт и напоен. Одежду его постирали и вывесили сушиться у костра. — Тяжелая у тебя доля, Сайваки… — поглаживая усы, велся на россказни пограничник, — Я помогу тебе, накормлю, дам жилище. Но ты будешь работать. Носить-подносить, поработаешь на кухне, прачкой и уборщиком. Вся такая мелочь, с которой справится каждый. Потом, как продвинется новый обоз, я отправлю тебя с ними на западный пост, а оттуда тебя уже доставят прямой дорогой в Шаогунь, город Кессэй. Идет? — протягивая свою пятерню, говорил вояка. — Идет. — не медля, соглашался тот, пожимая руку. Прошел день в лагере. Такендо все искал способ пробежать глубже на север, но дозор вели на совесть. На такой местности проскользнуть не выйдет, начнется погоня и его обязательно поймают. За день ему пришлось сделать столько работы, что даже его натренированное тело ныло и стонало от неприятной боли в мышцах. Он получил свой вечерний паек и плюхнулся спать, как убитый. На следующий день ливень был сильнее, и Такендо думал, что теперь он точно сможет проскользнуть, но нет. Дозорные так же бдительно несли службу, а ему самому давали задания, при выполнении которых он всегда был на виду. Так день и пролетел, весь в работе, он встретил кровать с радостью. С самого утра, подметая полы, Такендо понял, что день будет ясный. Ни одного облачка и намека на дождик. Он больше не мог тратить свое время на всю эту ерунду. Во время обеденного пайка он забрался на сторожевую вышку и уселся на опалубке, прямо под позицией дозорного. Он смотрел на открытую мостовую и думал, вспоминая слова отца. — "Боги накажут тебя за слабость". — засело у него в голове. — "А затем накажут и меня, за то, что пустил тебя к их воротам". — Нельзя быть слабым… Я прогневаю богов. — думал он. — "Что нужно, чтобы сражаться?". — Достойная цель… Чего я хочу? Почтить отца, посмотреть своими глазами на место его гибели. Узнать правду. Отомстить… Достойная цель? Кто должен судить, достойная она или нет, а, отец?! Крепкая вера? Во что вера? В богов?! Я буду верить, крепко верить, что моя цель достойная, отец! Надеюсь, этого тебе будет достаточно! — Ты чего там разорался, дурак?! — крича, спрашивал пограничный. Такендо умолк и ничего не отвечал, продолжая смотреть на мостовую, не шевелясь. Она манила его, своей простотой сводила с ума от невозможности до нее добраться. — Слезай давай, там нужно нижнее белье хорошенько отстирать, пацан! Слышишь меня? — раздражаясь из-за отсутствия у того реакции, кричал воин, бросая в того маленький камушек. — Да. Уже выполняю. Мальчик спрыгнул с вышки и направился в палатку, собирать белье. Ближе к ночи Такендо подкрался к спящему полевому повару, вместе с которым работал весь день. Ухватив с кухни ножи для чистки картошки, зажав одной рукой его рот, провел им по горлу несколько раз туда-сюда, для достижения желаемого эффекта. Подождал, пока он перестанет брыкаться, захватив его ногами, отпустил и пошел к выходу. Луна смотрела на него и освещала путь. На выходе из палатки стоял один пограничный. — Дядя, помогите, тут человеку плохо! — Что случилось? — повернулся тот и вошел в палатку. Через минуту Такендо продолжил кровавый путь от палатки к палатке, убивая всех спящих и бодрствующих одиночек. Большое оружие он не брал, чтобы не заподозрили дурного дозорные. Постоянно прихватывал с собой разные ящики с пайками, материалами или инструментом, чтобы не возникало вопросов, чего он шатается под открытым небом в такое время. Уже через двадцать минут в живых остались одни дозорные и старший пограничник в личной палатке. Семь человек. Дозорные должны были меняться уже через полчаса. Действовать нужно немедля. В голове его стояли собственные, когда-то брошенные на воздух, слова: — "Я могу убивать, отец! Я не вижу в этом ничего сложного!". — и действительно, — он ничего не чувствовал. Он забрал уже с двадцатку жизней, и в нем ничего не поменялось, как предупреждал когда-то отец. — Похоже, я прирожденный убийца. Настоящий монстр. — думал Такендо. Он уже был перед личной палаткой старшего. Тот еще не спал, горел внутри ламповый свет, тени шевелились. Одежда его, как не крути, уже вся была в каплях свежей крови. Когда он попадется ему на глаза — тот сразу все поймет, это точно. — Чего ты там все ходишь? — позвал того дозорный, — Негоже детей в такой труд вгонять, я поговорю со старшим… В чем ты весь там замарался? — всматривался тот. — Меня попросили отнести масляную лампу к старшему. Не подскажете, где ее взять? — Да-к зайди в любую палату да возьми! Скажи, для кого, и тебе не посмеют перечить. — Спасибо! — он в быстром темпе вошел в палатку, из которой только вышел, взял лампу и, разбив ее о камень, бросил на полотно личного шатра старшего. Он вспыхнул, как чучело жар-птицы. Пограничник тут же выскочил, дозорные среагировали моментально. — Ты чего наделал, малой? Какого черта ты весь в крови?! — орал старший. Тот взял неудобный и тяжелый для него меч, и был готов сражаться так, как учил его отец. — Мне просто нужно пройти дальше, на север. — угрюмо сказал мальчик, глядя, как языки пламени перебирались на соседние палатки. — Да за то, что ты сделал, я лично казню тебя! — вынимая меч из ножен, говорил старший. Дозорные уже готовились стрелять, далекие стягивались к месту пожарища. Старший провернул меч над головой и был готов снести мальчишке половину туловища, но не тут то было. К его удивлению, противник был очень ловкий и обученный. Он не показывал своих умений, но теперь, глядя, как он двигался, можно было сразу сказать, что это чудовище, которое будет трудно одолеть. Когда он это понял, пацан уже поднес конец лезвия к его горлу. Старший был не промах и быстро увернулся, готовясь к следующему удару. Дозорный выпустил в Такендо стрелу, что и стало точкой для пограничника в позолоченной кольчуге. Тот отразил ее настолько удачно, что та, разлетевшись надвое, направилась в сторону старшего, полоснув наконечником ему по шее. Тот выронил меч, а пацан, не ожидая удачи, не сразу отреагировал, помедлил и при новом залпе уже нескольких стрелков решил отступить, укрывшись за пылающей палаткой. Один стрелок подбежал к захлебывающемуся кровью и пытался ему помочь, зажимая руками ранение. — Держись! — говорил тот старшему. Остальные старались взять его в окружение и, разбегаясь по лагерю так, чтобы выйти на него со всех сторон, готовили новую стрелу, вынимая ее из колчана. Подходить к этому монстру никто не хотел. Такендо бросил тяжелый меч, выскочил на стрелка рядом со старшим, и остальные пустили свои стрелы. Трое просто промахнулись, от двух мальчик уклонился одновременно, а последняя чиркнула его по лицу, оставив после себя короткую царапину под глазом. Он не остановился, бросился на стрелка и ткнул его ножиком в глаз. Тот попытался отмахнуться и отбиться от него, но не мог даже дотронуться. Мальчик словно змея обвивал воина и тыкал ножиком по всем местам, по каким мог достать. Остальные решили оставить луки и задавить пацана числом, и побежали на помощь уже умирающему дозорному. Такендо видел перед собой только кровь и мясо. Он вошел в раж, чувствовал тот адреналин, который заставлял его превращаться в зверя. Молодой дракон, что еще только учился дышать огнем. Пацан снова поднял один из однотипных неудобных прямых мечей и постарался встать в начальную стойку "Щино фуефуки дансу". Техника свистящего танца смерти. Но сразу понял, что с таким оружием он не сможет провернуть ни одну технику. Решил отвести меч в бок и опустил его вниз, острием касаясь земли. Дозорные приближались плюс-минус вместе, однако один выбился немного вперед. Он и пал первым от быстрого ухода влево с последующим рассечением, в результате которого тот познакомил всех с содержимым своего брюха. Остальные слегка дрогнули, но, все же, напали на мальчика. Все вместе. Мальчишка держал удары всех четверых, ловко отражая атаку за атакой, он умудрялся атаковать в ответ, что они все поняли, когда тот, контратакуя, отделил одному из них голень от колена. Они его боялись, и он это видел. Видел страх, панику в их глазах и неуверенных действиях. Он видел их отвращение и презрение. Они видели в нем демона, вселившегося в тихого мальчика и управляющего его маленьким тельцем в своих безумных кровожадных целях. Чем больше времени проходило, тем сильнее ужас брал верх над их мыслями, что только приближало к поражению. Вот еще один пал. И еще. Остался демон один на один с наложившим в штаны взрослым. С виду ему было около тридцати-тридцати пяти. Сколько битв, сколько поединков уже было у него на счету? Скольких он успел одолеть, чтобы сейчас встретиться с маленьким десятилетним пацаном? Он не был готов мириться с тем, что его может одолеть какой-то молокосос, который шесть лет назад еще и говорить толком не умел. Когда он гнал разбойные рейды от самой границы до западных хуторов, пацан только первый раз взял в свои руки настоящее оружие. — Зачем ты все это сделал?! Ты наемный убийца, что ли?! Кто ты вообще такой?! — взорвался истерикой воин. — Мне просто надо пройти к северной лощине… — с безразличным лицом, по которому стекали капли чужой крови, отвечал мальчик. — И все?! Все?! Ты не мог просто сказать, чтобы тебя пропустили, чудовище?! Маленький дьявол! Черная смерть! Безумный… — на этом список оборвался. Пацан ловко перекатился и вошел лезвием тому в грудь. Дозорный плюнул кровью прямо на Такендо. Мальчик отпустил оружие, и тот рухнул вместе с ним на землю, а через несколько секунд испустил последний вздох. Такендо стоял посреди пылающего лагеря, усеянного трупами, весь в крови. Он слышал удары копыт. Скорее всего, это было пограничное подкрепление. Такое пожарище в ночи было сложно пропустить. Не медля, схватил заранее сохраненный вечерний паёк и побежал прочь, не найдя рядом лошадей. Прочь по мостовой. Прямо на север. К вечеру следующего дня Такендо был на месте. Ему повезло наткнуться на коня, который ускакал в направлении лощины во время пожара. Если бы не он, Такендо пришлось двигаться без остановки еще дня три, что было, конечно, нереально для него. Поле битвы было обозначено красными флажками, установленными своим основанием на полметра в землю. Целая куча обугленного мяса была разделена на десятки частей. В одной из них были остатки Кенрюсая. Такендо еще немного побродил от одной к другой, всматриваясь в почерневшие лица, похожие больше на фарш. Снега стало гораздо меньше. Хоть здесь и было морозно, в течении дня он таял, а ночью создавал новые скользкие ловушки. В восточных краях не было принято оставаться на местах массовых смертей с восходом луны в первые месяцы после события. Люди верили, что жрецы, посланники подземных богов, не успевали собрать все души, что бродили по таким местам бесцельно, ожидая, когда же их заберут. Считалось, что они могли прихватить с собой лишнюю душу, если мешать им выполнять свою роль, отягощая их работу своим присутствием. — Отец, надеюсь, ты на меня не злишься. Я забрал жизни стольких людей, чтобы быть ближе к тебе… Может, я опоздал? Может, посланники уже забрали твою душу в колыбель? Знаешь, сначала, после ухода ярости, мне хотелось рыдать, что я иногда и делал. Я был опустошен. Когда я перебрался через мостовую, я уже был не уверен, что это вообще стоило того. Но сейчас, знаешь, пришли не ярость, не злость, пришло понимание, что по-другому в этом мире ничего не получается… Хочешь добиться того, что тебе нужно, — будь готов делать грязные вещи. А убивать не сложно… Я могу, мне не сложно, отец… — говорил Такендо со слезами на глазах, краснея. Ощущая, как что-то кольнуло его в ускоренно бьющееся сердце, он упал на колени, не чувствуя рук. Нарастающая боль и чернота, расползающаяся от ладоней, вызывали у него чувство дежавю. Только теперь он не терял сознание. Он мог терпеть и гнать сон прочь. В глазах темнело, будто чернота расползалась еще и на зрачки. Руки обвисли, — он не мог шевелиться. Белые, мутные фигуры людей бродили всюду, всматривались в тела и всякий раз расстраивались. Затем, со стороны приграничного лагеря появились еще с тридцать таких же фигур. Они не смотрела на тела. Они шли к обездвиженному Такендо. Мальчишка хоть и был лишен чувств, сейчас ощущал что-то вроде страха. Странная, необычная атмосфера, давящая на голову. Некоторые фигуры прямо на ходу растворялись. К Такендо из тридцати добрались только пять. При непосредственной близости одна из них приобрела детализированные элементы. Это был старший пограничник. Он смотрел ему в глаза, и все пространство вокруг постепенно расплывалось. Такендо видел только его и больше никого. Пустое серое пространство, лишенное любой формы энергии. — Я ничего не чувствую… — прошептал ему мальчик. Фигура склонила голову, и от нее повеяло тоской и печалью. Рядом с ней появились три самых настоящих человека. Взрослая женщина, маленькая девочка и совершеннолетний юноша. Такендо сразу понял, что это его семья. Теперь он что-то почувствовал. В его голове родился небольшой лучик понимания. Пограничник был не просто человеком, которого ему было не жалко убивать. У этого человека была семья, которая его любит и ждет. До сих пор ждет, как он ждал когда-то своего отца во время последней мятежной войны. Он дождался, а вот им не суждено. Их жизнь может быть разрушена так же, как и старшего стража границы. И это только один человек, а он тогда решил судьбу еще двадцати, не меньше. Они даже ничего ему не сделали. Такендо, избалованное дитя, которое подумало, что страдает больше других, решило, что оно достойнее других и заслуживает большего. Фигура умоляла на коленях, просила второй шанс, но никто не был в силах дать ей то, чего она хотела. Она стала растворятся, как и вся серая картинка вокруг. И вот, мальчик уже лежал на замерзшей земле, чувства его вернулись и чернота, захватывающая его тело, стала отступать. Он неуверенно встал на ноги, все еще думая, что это сон. Вскоре мальчик осознал обратное. Ему предстояло многое переосмыслить. В его голове копошилась туча вопросов. — Как я мог? Такендо вновь смотрел на большую полную луну, предвестницу беды. Этой ночью, похоже, будет идти снег. — Прости меня, отец. — сказал он, высоко задрав голову. Его тело уже во всю дрожало от переохлаждения. — Я научусь держать катану… И самурайскому шагу тоже… научусь. А когда придет время посмотреть богам в лицо, — я буду готов, отец. Я пролечу через ворота рая бабочкой, не монстром.