Великий грех

Второй месяц стояло то самое душное лето, когда от жары вибрирует воздух, насекомые, задохнувшись, не летают, вонь грязных улиц становится назойливее, въедаясь в ноздри, а весь город подгнившим трупом лежит без движения и молчит, умирая в жестокой печке солнца. В такие дни выпивать - самоубийство, курить - веревка на шею, а выход из дома равняется тепловому удару. Улицы пустуют. Редко пробегают мальчишки, которых подальше от себя выгнали родители, чтобы они, как назойливые мухи, не летали и не жужжали криками по узким комнатам, грузные хозяйки, которые тащатся на рынки, мужики, решившиеся высунуться в самое пекло и скрывающиеся в коротких тенях домов. Распахнув настежь все окна в квартире, обмахивая мокрое лицо газетой и насилуя свои легкие трубкой, Петр Степанович лежал на диване в своей телесной стагнации. Пустой взгляд был устремлен вверх, наблюдая, как по потолку бежит муха, разленившаяся настолько, что не летела навстречу люстре, а медленно ползла. Верховенский, покусывая губу, расплывался по дивану от пришедшей жары и нахлынувшей на него скуки. Уединившись в своей квартире на несколько недель в надежде на то, что ему полегчает, он разочаровался в этой самой надежде. Не полегчало. Наоборот, в квартире валялись разорванные газеты, уничтоженные книги, оказавшиеся в сущности бессмысленными, по углам лежал другой мусор, остатки недельной еды, которая начала уже источать не самый приятных запах, несвежая одежда, которую убрать не хватало никаких сил. Все окружающее надоело. Ничего не вызывало ни интереса, ни любопытства. Ничего не беспокоило, не волновало. Рядом с диваном валялся пистолет, из которого пару дней назад Петр Степанович порывался застрелиться, но ему было слишком лень, поэтому он отложил эту идею на неопределенный срок. Он лежал, лежал, лежал, потом еще лежал и снова лежал. Выходить из дома не было смысла, да и в принципе вставать тоже. Ничего не хотелось, кроме самого важного, нужного, необходимого, как воздух для всего живого, - интереса. Верховенский под действием жуткой, тошнотворной, бухнущей жары понемногу засыпал. Глаза его лениво слипались, дыхание замедлялось... Стук в дверь. Верховенский поднял голову и, раздраженно поглядев на дверь, бросил: - Войдите! - А потом уже тише добавил. - Кого черт принес... В комнату вошел пожилой мужчина с пышной бородой в аккуратно пошитом костюме. Он как-то сочувствующе оглядел комнату и, потерев нос, сказал: - Добрый день, Петр Степанович. - Вы чрезвычайно упорный человек, раз смогли в такую жару прийти ко мне, Петр Лаврович. Что вам, друг мой? - Проговорил Верховенский все также безразлично, не думая вставать и даже не глядя на пришедшего гостя. - Я заглянул справиться о вас. Вы не появились на последних двух собраниях, поэтому я решил, что с вами приключилась какая неприятность. - Мужчина присел на ближайший и более менее оставшийся чистым стул. - Да! - Воскликнул Петр и схватился за голову. - Случилась! - Какого рода? Переживаете из-за убийства того старикашки и девчонки его? - Так называемый Петр Лаврович поправил воротник, очевидно душащий его. - Кого? - Недоумевающе спросил Верховенский. - Смеетесь что ли? Вы думаете, что я помню чьи убийства заказываю и кого убиваю? Мне нет до того никакого дела. Я выполнил уже неизвестно который по счету подобный приказ, полезный обществу, остальное неважно. - Он наконец сел и стал застегивать рубашку. - Да, вашей кровожадности и безразличию к смерти можно позавидовать. - Усмехнулся Петр Лаврович, мельком поглядев на лежащий на полу пистолет. - Тогда что, мальчик мой? - Мужчина говорил спокойно и холодно, будто убийство действительно - что-то обыденное, но при этом где-то в глубине его басистого голоса звучало что-то отеческое по отношению к Верховенскому. - Не знаю, как описать. - Петр прошелся по комнате и взял из угла стакан воды, который выпил залпом. - Мне скучно. Ни на что нет сил. Тошнит уже от этой рутинной мусорки. - Что поделать. Жизнь иногда нам наскучивает. Умывайтесь, одевайтесь - приведите себя в надлежащий вид. Мы идем на собрание. Я жду вас за дверью не более двадцати минут. - Петр Лаврович поднялся со стула и направился к двери. - А если я откажусь? - Ехидно ответил ему Верховенский. - Вас выгонят из общества, убьют, как многих других, и вы потеряете всяческое мое уважение. - Ответил ему тот и улыбнулся. - Я иду только ради последнего. Ждите. Ровно через двадцать минут Петр Степанович, одетый и обновленный, но все с тем же неприятным, болезненно кислым лицом вышел к Л-рову. Они вместе вышли из дома и направились вдоль по улице, которая обдавала их жутчайшим жаром, а припекающее солнце вдавливало в раскаленную землю. Оба молчали: Петр Лаврович шагал бодро, будто бы даже торопился, Петр Степанович, напротив, медленно и нехотя плелся сзади, потупив глаза в землю. И вот короткая, замершая во временном пространстве секунда, знаменательная, остановившая саму вселенную, так показалось, - мимо прошла пара. Верховенский замер на месте, все еще глазами держась на мгновение промелькнувший образ, и резко обернулся. Он уже хотел двинуться вслед за уходящей парой, но его одернул назад ловко ухватившийся за воротник пиджака Петр Степановича господина Л-ров. - Решили сбежать? Петр несколько раз оглянулся на удалявшуюся пару, а потом на своего спутника: - Пустите, Петр Лаврович! Мне нужно идти! Срочно! - Куда? Куда вам нужно? - Недоумевающе смотрел на него тот. - Это шанс! Последний мой шанс! - Закричал на него Петр Степанович, нервно пытаясь вырваться. Господин Л-ров с секунду помолчал, а потом отпустил воротник: - Хорошо. Идите. Но если не явитесь и в следующий раз, пеняйте на себя. - Черт возьми, приду! Я не подведу! - Воскликнул ожившим голосом Верховенский. - Приду! Благодарю! Он сорвался с места и побежал вслед за молодыми людьми, будто в эту минуту рвался за ускользающей от него жизнью. В глазах его стояло запомнившееся лицо - лицо настоящего дьявола. Красивое, изящное с больными, налитыми цветущей в глубине души злобой и ненавистью глазами, хитрая улыбка, напоминавшая Верховенскому его собственную. Интересно! Интересно! Интересно! Петр бежал, не чувствуя под ногами скользкой мостовой. Вот оно! Неужели то, чего не хватало? Возможно! Верховенский хотел это понять, поэтому бежал дальше и дальше, пока окончательно не нагнал свою цель, после чего остановился на некотором расстоянии от нее и уже медленно последовал за молодой парой. Пока он шел, то глазами внимательно облизывал спины впередиидущих, отмечая каждую деталь, которую мог заметить: одежду, походку, движения, голоса, манеры - все, что мог увидеть. Пара мужчина и девушка: мужчина высокий, хорошо сложенный, брюнет, молодой, прилично одетый, по манерам, по речи, по осанке можно было увидеть истинного, ужасного аристократа - желанный дьявол; девушка низкая, полновата с вьющейся рыжей шевелюрой, одета в яркое платье, говорила громко и грубовато, создавалось впечатление, что пусть она и из высшего общества, но правилам поведения совершенно не была научена, что кстати не отменяло ее необъяснимого, простоватого шарма, который был неприятен Верховенскому, но, возможно, подкупал спутника девушки. Петр проследил за ними до самого порога незнакомого ему дома и, отметив адрес, как ни в чем не бывало, прошел дальше, дабы не вызывать никаких подозрений. Правда, на мгновение тот, кого он преследовал, заходя в парадную, оглянулся не Верховенского. Петр, чуть не задохнувшись, встретился глазами со своим "последним шансом" и безразлично удалился, очевидно сам мужчина не обратил на него никакого внимания. "Ты пока меня не заметил, но это только пока..." - Подумал Верховенский, приходя в себя после взгляда объекта, вдохнувшего в него любопытство. В несколько дней Петр разузнал об этом человеке все. Николай Всеволодович Ставрогин. Двадцать три года. Существует на хорошее содержание матери - богатой генеральши, вдовы Варвары Петровны и своей сожительницы. В детстве обучался отцом Верховенского Степаном Трофимовичем вместе с Лизаветой Николаевной Тушиной и Дарьей Павловной Шатовой, из этого следовало превосходное образование, владение немецким и французским языками, чаще говорил по-французски, а также отменные знания в области философии, истории, математики, физики и литературы. На данный момент проживает на квартире Варвары Алексеевны К-цкой вместе с некой Настасьей Павловной Б-жевой, девушки из знатного рода, сбежавшей от родителей, но находящаяся на содержании тетки Виктории Александровны Б-жевой, проживающей во Франции. По понедельникам Ставрогин не выходит из своего дома, по вторникам посещает главную улицу Петербурга и проходится по магазинам вместе с Настасьей, по средам прогуливается в ближайшем парке, по четвергам посещает рестораны и катается по городу все так же вместе с Б-жевой и приезжает к полночи на квартиру, по пятницам уходит один или вместе с Настасьей к кому-либо из знати на обед и не возвращается до самой поздней ночи, в субботу оставляет Настасью и беспробудно где-то пьет до воскресенья, бывает в борделях, возвращается под утро понедельника, Настасья все это время проводит дома. Красив, популярен, обаятелен, бессердечен, холоден, не женат, но до встречи с Настасьей имел несчетное количество любовниц, много знакомых, но никого не подпускает ближе, всегда вежлив, сдержан. Не верит в Бога, но часто пускается в философские рассуждения о религии и всем сущем. Возможно, страдает некоей болезнью, характер которой описать нельзя, скорее всего, душевная, периодически проявляется и выглядит жутко (со слов проституток и участников попоек). Какой же забавный человеческий экземпляр! Верховенский, одержимый новым интересом, каждое утро просыпался только ради этого самого Ставрогина, вставал с кровати и шел следить за ним или разведывать еще неизвестную ему информацию. Вся жизнь Петра сосредоточилась на этом человеке, сам он будто обновился и стал, как прежде, активным, расторопным, ко всему проявляющим интерес. Он больше не пропускал собрания общества, выполнял неукоснительно приказы, хотя все это было лишь из желания быстрее освободиться и потратить время на наблюдение за Николаем Всеволодовичем. Верховенский вновь стал появляться на вечерах и обедах, куда его приглашали. Но главное - каждый день оказывался у дома, где находилась квартира Настасьи Б-жевой и ждал появления объекта своего обожания, остальное было маловажным, вторичным. Однажды, слишком зарвавшись в своем шпионаже и увлекшись, Петр, сам того не заметив, зашел в парадную вслед за молодыми людьми, где неудачно столкнулся с Варварой Алексеевной, которой смущенно объяснил, что просто хотел бы "завести дружбу с господином Ставрогины, но временно стесняется познакомиться", и попросил ту за некоторую сумму, конечно же, не говорить Николаю Всеволодовичу об этой встрече и о том, что он вообще здесь был, на что Варвара Алексеевна, удивившись и посмеявшись, согласилась. В один день, следуя за Настасьей Павловной и Николаем Всеволодовичем Верховенский услышал любопытный диалог, который хорошо сохранил в своей памяти. - Ты знаешь, Настасья, какие чудесные предметы из дерева делают в этой лавке? - Ставрогин указал на вывеску дома, мимо которого пара проходила. - Понятия не имею! - Ответила девушка. - Тебе-то что? - Да так... Думаю, хотел бы себе трость заказать. - Ответил Николай Всеволодович. Девушка безразлично угукнула, а после воскликнула: - О, Боже! Какая шляпка! - Она ринулась к витрине, утянув за собой Ставрогина. Петр проводил их взглядом, а про себя подумал: "Вот же идиотка! Ставрогин, о, Ставрогин, я подарю вам тысячи тростей, только бы сойтись с вами! Я бы все отдал! И все же... Эта Настасья Павловна мешает! Очень мешает мне! Ставрогин таскается с нею повсюду. Трудно завести с ним так знакомство. Конечно, есть дни, когда он один, но не в борделе же мне с ним впервые встречаться! Хорошо было бы эту Б-жеву убрать как-нибудь... Куда-нибудь подальше... Чтобы не было ее больше, этой рыжей... собаки!" - Одолеваемый такими мыслями, он удалился. Слежку Верховенский продолжил, снедаемый идеей о том, чтобы избавиться от Настасьи, с каждым днем все больше. Видя ее радом с Николаем Всеволодовичем, он все чаще представлял, как разрезает ее тело, или душит ее, или выкалывает глаза, или вырывает волосы, или выпускает всю обойму в нее. Эти приятные образы вставали в глазах Петра Степановича отчетливо, захватывая все его мысли, все, о чем бы он ни подумал, сводилось к убийству этой ни в чем не повинной девушки, хотя как же ни в чем? Как она смеет стоять рядом со Ставрогиным?! Как смеет держать его под руку, обнимать его, целовать, спать с ним, жить? Она не имеет на это права! Она должна во что бы то ни стало умереть самой мучительной смертью! Должна исчезнуть, не существовать более, раствориться и не появляться никогда боле в жизни Николая Всеволодовича! Так мучился Верховенский с месяц, пока не пришла осень, дождливая, гнетущая. Осень, жаждущая крови. Тогда у Петра родился четкий, хорошо просчитанный план убийства. - Не понимаю, зачем вам это, мальчик мой? - Недоумевающе пробормотал Петр Лаврович в вечер, когда Верховенский сказал, что хочет убить Настасью Б-жеву. - Потому что так надо! Она мешает моим планам, понимаете? - Воскликнул Петр Степанович. - Мне нужны люди, верные и неболтливые, которые обычно убивают по указке общества. - Но ведь это никак не поможет делу общества? Разве нет? - Да! Не поможет! Ну и что же?! Это поможет мне! - Громко кричал Верховенский, обезумевши бегая по комнате. Его трясло, он не мог сдерживать ярость, накопившуюся за долгое время. - Я всегда беспрекословно исполнял все те приказы, которые давали вы мне! Я служил обществу верой и правдой, так почему хотя бы раз общество не может оказать услугу мне?! - Бросил он Петру Лавровичу. Господин Л-ров тяжело вздохнул: - Хорошо, мальчик мой, но почему вы не можете сами ее убить, как раньше? Верховенский, устало и раздраженно, потер лоб и ответил: - Потому что я не должен никак фигурировать в этом деле! Никак! Я не могу сделать это своими руками, не могу заказать это убийство! Ни должно быть ни малейшего шанса для Ставрогина узнать, что это сделал я! Он умный, одно неверное движение с моей стороны, и он может догадаться, тогда мои планы на него рухнут! Я не могу потерять Ставрогина, не сейчас! - Видно было, как Верховенский нервно нетерпелив, как он злиться в томительном ожидании. - Поэтому заказать ее должны вы, Петр Лаврович! Мне больше некого просить! Л-ров помолчал, выслушав Верховенского, а потом произнес: - Я понял вас, Петр Степанович. Будет вам, мальчик мой, убийство, но, надеюсь, вы запомните эту услугу с моей стороны! - Конечно! - Воскликнул воодушевленно Верховенский. - Я предан вам и делу нашего общества, как никто другой, и никогда не забуду того, что вы для меня сделали, клянусь! На всю жизнь буду вам обязанным! - Тогда ждите. - Благодарю. Прошла мучительная неделя, в которую Верховенский изнывал от нетерпения. Наконец, ему пришла записка от Л-рова, в которой было кратко написано: "Убийство определено на следующий четверг, потому что с ваших слов в этот день Ставрогин и Б-жева возвращаются ночью с прогулки. Нашел трех человек, их было трудно уговорить, поэтому попытка будет только одна. Как вы и просили, Ставрогина не тронут. Главное - сходите в этот вечер куда-нибудь на мероприятие, где будет много народу, чтобы на вас подозрения точно не пали. На этом все, Л.П." Верховенский расцеловал записку и восторженно запрыгал по комнате. Наконец-то его желание исполнится! И как удачно, что именно в четверг его пригласил к себе М-ский! Видимо, сама судьба благоволит этому событию, а, значит, все правильно. Петр Степанович больше не появлялся у дома Б-жевой. И всю неделю провел в трепетном ожидании, разъезжая по обедам, будто празднуя уже наступившую победу. В четверг Верховенский, собираясь к М-скому, надел лучший свой наряд, и, окрыленный своей гнилой радостью, даже не взял повозку, а отправился пешком. Идя по улице, он чуть ли не подпрыгивал от счастья, Петр ликовал! Победа! Решено! Послезавтра он изловит где-либо Ставрогина или явится к нему на квартиру, познакомится, войдет к нему в доверие, а дальше будь что будет - все будет неважно, когда он получит Ставрогина! Приближаясь к заветному дому, он строил планы на Николая Всеволодовича, воображал, что бы он хотел с ним сделать, представлял себе самые разные вещи, какие только могли родиться в его больном сознании. Верховенский вошел в парадную, самодовольно поправляя перчатки. Он лихо сбросил с себя пальто и самой широкой, счастливейшей улыбкой встретил М-ского, который уже подлетел к нему с приветствием. Петр Степанович прекрасно знал о том скандале, который собирался в этот вечер устроить хозяин дома, но его это ни капли не волновало. Все скандалы, новости, сплетни были пылью по сравнению с тем, что должно было свершиться в этот вечер! Все получится! Только подождать и все будет!.. Все будет... - Ох, вот это дубак! - Раздался знакомый звонкий голос, на который Верховенский резко оглянулся, ощутив бегущий по спине холод. - Сейчас ноги отвалятся, какая холодина! - Ничего... Теперь уж мы в тепле... - Раздался громоподобный, оглушивший Петра Степановича голос. Перед ним стояли Ставрогин и Настасья Б-жева, приветствующие других гостей в прихожей, в компании которых, очевидно, собирались провести всю ближайшую ночь, и снимавшие верхнюю одежду. Верховенский почувствовал, как подкашиваются у него ноги, а голова медленно плывет. Неужто все было бессмысленно? Ожидания, надежды, терзания, муки - все было напрасно? На секунду все вокруг слилось в общем шуме, вибрирующем, оглушающе тихом, болезненном. Казалось, весь кислород в помещении резко выкачали, так что Петр Степанович чуть не задохнулся. Рушится... Все рушится... Планы, идеи, желания мгновенно обращаются в прах, в ничто... Теперь уже ничего неважно, все было впустую. "Спокойно." - Подумал Верховенский, впившись обезумевшим взглядом в фигуру Николая Всеволодович. - " Плевать! Плевать! Плевать! Убийства не будет! Плевать! Переживу! Придумаю что-нибудь еще! Придумаю обязательно! Не сегодня, так в другой день! Я не остановлюсь! Наоборот, сойдусь с ним сейчас! Он все равно будет моим! Моим! Только моим! Главное сейчас - держать себя в руках! Неважно, что бы ни случилось, я все равно заполучу Ставрогина!" Петр Степанович усмехнулся, стараясь спрятать плясавших в его глазах бесов, и подошел к М-скому: - Не представите меня? - Верховенский кивнул головой в сторону Николая Всеволодовича. - С удовольствием, любезнейший! - М-ский похлопал его по плечу, от чего Петр Степанович с неприятием вздрогнул, но выдавил сладкую, сдержанную улыбку, сохраняя в себе последние клочки самообладания. "Не прикасайся ко мне, животное, а сделай то, что я сказал!" - Мелькнуло в его голове. Они прошли в гостиную и приблизились к паре Ставрогина и Настасьи. - Можно вас, Николай! - Хозяин дома широко улыбнулся. Он был явно доволен присутствием этого молодого человека у себя, в это же время Верховенский нервно поправил волосы и теперь уже окончательно собрался. - Конечно... Я тебя оставлю. - Ответил Николай Всеволодович. Последняя фраза была адресована его спутнице. - Хочу вам представить Петра Степановича Верховенского. - Верховенский, глядя хитро на Николая, сделал легкий кивок головой, распиливая лицо Ставрогина взглядом. "Наконец-то! Теперь ты мой! Что бы ни произошло, ты в моей власти! Теперь ты никуда от меня не денешься!" - Раздался немой насмешливый, ликующий крик в голове Петра Степановича. - Николай Всеволодович Ставрогин. - Молодой человек поклонился в ответ. - Имел честь знавать вашего отца. Он был моим учителем в те чудесные времена, когда я был ребенком. "Плевать мне на отца! Это подобие человека не стоит и упоминания! Да я и сам об этом знаю, глупец... Я знаю о тебе все!" - Да, не самые приятные у нас с вами пересечения... - Вежливо пролепетал сладким голосом Верховенский, хитро улыбаясь. - Прошу прощения, я вас оставлю. - Хозяин дома ушел куда-то в глубь комнаты к другим гостям. "Да уж, проваливай! Ты боле не нужен! Свою задачу ты выполнил!" - Вечер обещает быть бурным, не так ли? - Ставрогин как-то ехидно улыбнулся Верховенскому. - Весьма... - Петр Степанович закусил губу, наслаждаясь моментом. Наконец-то Ставрогин обращается к нему. Месяц слежки, поисков, мучительного ожидания наконец-то окупились. - Вы ведь здесь тоже ради скандала? Между нами много общего... "О, да! Николай Всеволодович! Между нами так много общего! Главное обобщить нас, сблизить в словах, позже ты сам в это поверишь!" - Я тоже это заметил. - Николай Всеволодович улыбнулся. - Что же говорят, что рыться в чужом белье - это свинство, но если белье выставляют напоказ, то разобрать его уже благая миссия. "Теперь сделаем вид, что я рассказываю что-то о себе! Пусть думает, что я так ему с порога открываюсь, но и соглашаюсь с ним! Мы ведь похожи? Ха-ха!" - Точно подмечено... - Верховенский потер руки. - Люблю ссоры и скандалы... Все кричат, буянят, рушат жизни друг друга, поднимая все больше грязи. А ты словно призрак, словно бог, наблюдаешь за этим безумием. - Бог? Что вы? Грешно сравнивать себя с всевышним. - Хихикнул саркастически Ставрогин. "А вот и подвод к религиозным рассуждениям! Что ж! Давай! Я тебя заинтересую!" - Так я не верую... - Холодный взгляд Петра Степановича смерил лицо Ставрогина, но на губах его играла хитрая многозначительная улыбочка. - Как и вы определенно... - Верховенский пылал изнутри от разговора с Николаем Всеволодовичем, раскидывая страшные сети - плен для примеченной им бабочки. Он чувствовал себя уверенно, поэтому продолжил. - Бог есть выдумка... Народ чтобы дурачить и унижать! Так почему бы мне не возомнить себя поводом одурачить или унизить кого бы то ни было? "Мой ненаглядный нарцисс, не сможешь стерпеть моего сравнения? Тебя ведь не устроит, что я ставлю себя так высоко в беседе с тобой, верно?" - Бежал поток мыслей в голове Верховенского. - Весьма тонко... - Ставрогин улыбнулся. Ему явно было интересно общество Верховенского. - Но если вы Бог, то кто же тогда я? Петра Степановича чуть не разорвало в эту секунду от смеха: "Я же говорил! Что ж... Добавить тебе лести? Приятно вам, Николай Всеволодович, когда лижут ваше самолюбие?" - В его взгляде пробежала едва заметная насмешка. - Вы? - Верховенский наигранно замедлился, приблизившись к Ставрогину, чтобы тот отчетливо услышал его подхалимские слова. - Вы дьявол! После такого высказывания Ставрогин широко улыбнулся от удовольствия. Слова Петра Степановича утолили аппетит его самомнение, но, очевидно, недостаточно: - То есть вы выше моего? "А! Хочешь еще, дорогой Николай Всеволодович? Получишь, сполна!" - Сомневаюсь... - Продолжил Верховенский, с любопытством наблюдая за выражением лица Ставрогина, который с наслаждением слушал лесть. - Бес выше Бога... Он грех, а для человека грех выше всякого... Сила его растет, ибо люди все больше отдаются грехам... Скоро... - Тут Верховенский резко посмотрел в глаза Ставрогину, вскинув голову. - Скоро Бог исчезнет, станет мелким почти невидимым в подчинение у Дьявола! А мир, а народ утонет в разврате и войне! И Богу останется только ноги целовать восставшему Демону и народу! Ставрогин усмехнулся: - Я бы взял вас в свои Боги! Но вы такой же бес, как я! Увы... "Конечно-конечно! Ставрогин, это именно вы возьмете меня, а не я сейчас овладеваю вами, конечно! Ты даже представить не сможешь, какой я "бес"! Тебе такие существа, как я, и в страшном сне не виделись! Я лицемер, моему бесовскому лицемерию ты и проиграешь! Какой же ты, Ставрогин, все-таки смешной и забавный!" - Бог тоже грешен... Он создал людей по своему подобию, значит, как и человек, уподобляется греху... - Верховенский поправил перчатку, продолжая следить за каждым мимическим изменением в лице Ставрогина. - Я бы был вашим Богом... Верховенский продолжал неудержимо смеяться про себя: "Я и правда стану для тебя богом! Молиться на коленях мне будешь! Эту самодовольную морду я превращу в гримасу ужаса и отчаяния, уничтожу все твое ехидство, растопчу твою гордость, разрушу твою жизнь! Ты себе представить не можешь свои будущие страдания, хотя я их уже продумал до самых мельчайших подробностей, моя ты сладость!" - Как мило. - Ответил ему Николай Всеволодович. - Nicolas! - К ним подбежала спутница Ставрогина. - Брось этого убогого мальчишку и пойдем к гостям! Я устала торчать одна! "Ох, ну тебя только и не хватало? Какая глупышка! Оскорбила меня ни за что... Мама и папа явно занимались, чем только можно, кроме твоего воспитания. И как Николай Всеволодович тебе только выносит..." Верховенский, спокойно улыбнувшись, уже открыл рот, чтобы высказать какую-нибудь гадость, которая бы довела рыжую дурнушку до слез, но Ставрогин его опередил: - Убогого? - Он поднял бровь. - Настасья, какова же тогда ты? Петр Степанович ошарашенно посмотрел на Николая Всеволодовича, расплываясь в предчувствии чего-то неожиданного: "Что ты делаешь, Ставрогин? Ты вступился за меня? Неужели? Да еще, очевидно, собираешься оскорбить свою собственную сожительницу. Быть того не может... Нет!" - Чего? - Девушка высокомерно вздернула носик, готовая к ссоре. - Ну если Петр Степанович убогий мальчишка, то ты по сравнению с ним просто ничто... Взять хотя бы внешность! Его ноги в разы стройнее твоих, милое чистое лицо! А про образование и воспитание и говорить нечего! Ты на его фоне выглядишь просто деревенщиной! Выбирая из вас двоих, я бы, очевидно, предпочел "убогого мальчишку"! "Что ты делаешь? Что ты делаешь? Что? Ты? Делаешь?" - Стучало в висках у Верховенского, его грудь от резкого дыхания в предвкушении быстро поднималась и опускалась, а сердце бешено прыгало из стороны в сторону. - Сволочь! - Настасья звонко ударила Ставрогина по лицу и убежала в прихожую, видимо, собираясь уйти. Верховенский замер, пытаясь прийти в себя и переварить, что сейчас собственными руками сотворил ни о чем не подозревающий Ставрогин: "Что ты сейчас сделал? Что совершил? Ты сам-то хоть понимаешь?! Ах, конечно, не понимаешь! Ты сам, своими словами, своими действиями отправил Настасью Павловну Б-жеву на смерть! Ты сделал все так, чтобы мои планы свершились! Нет, ты их создал! Я... покорен! Я в восторге! Ты оправдал любые мои ожидания и даже больше того, Ставрогин! Теперь ты, действительно, все, чего я хочу! Эти ощущения выше всего в целом мире! Эти чувства, сжигающие мой мозг, за них я заберу себе всего тебя! Ты мой! Я сделаю, что угодно! Я утащу тебя в трясину обмана, самую жестокую и самую смертельную - сущий ад! Ты сгниешь у меня на руках! Ты мой..." - Эхх... За вас я получил пощечину. - Николай Всеволодович смотрел на Верховенского и спокойно улыбался. - Что теперь будете делать? - Что прикажете... Я к вашим услугам, Ставрогин... - Петр впился горящими глазами в свою богоподобную жертву, его губ коснулась едва заметная, хитрая ухмылка.