Великий грех

Проснулся Ставрогин поздно, но все же раньше Верховенского. Перевернувшись средь одеяла и подушек, Николай посмотрел на распластавшегося рядом с ним Петра, чья мраморная, почти прозрачная кожа, неприкрытая рубашкой словно блестела в лучах солнца, льющихся из приоткрытого окна, через которое вчера молодые люди вместе проникли в спальню Ставрогина. Николай смотрел на блаженно спокойное лицо Верховенского пристально, даже настороженно, будто в убедительное подтверждение реальности событий вчерашнего дня. То ли тихий ужас скребся в глубинах его души, то ли трепетное волнение, подобное в сравнениях многих крыльям бабочек, закрытых клеткой стенок органов, точно сказать не смог бы никто, даже сам Николай, вероятнее всего, и то и другое. Часто людям свойственно заглушать в себе пугающе громкий крик разума, конечно, только до той поры, когда он не оказывается предательски прав на счет всего происходящего. Все мы грешим подобным, Ставрогин не был исключением, поступив именно так. Он выбрался из нежного плена одеяла. Поднявшись, Николай посмотрелся в зеркало, оценивая свой внешний вид. Конечно, его немного смутил оставленный поцелуем Верховенского след на его губах, но, решив, что оправдать рану можно, пожалуй, и произошедшей потасовкой, Ставрогин оделся, сохранив несколько небрежный внешний вид, и вышел и спальни в поисках Варвары Петровны. Он сперва направился в залу, где было совершенно тихо и пусто, после в сад, ступая босыми ногами по траве, - там его поиски и кончились. Варвара Петровна в свойственной ей манере сидела на скамейке и читала книгу. Женщиной она старалась быть прогрессивной, что впрочем в некоторой степени ей удавалось, благодаря любознательному даже в ее возрасте характеру. Ставрогин подошел к матери, чем привлек ее внимание. Она оторвалась от чтения, посмотрев на него. - Доброго дня, Варвара Петровна. - Поздоровался Николай Всеволодович. - Доброго, Nicolas. - Она немного пододвинулась на скамейке, предлагая Ставрогину присесть, но тот остался стоять. - Как ваш сон? - Прекрасно. Благодарю за беспокойство. - Ответил на будничный вопрос Николай Всеволодович. - Что с вашей губой, Nicolas? - Варвара Петровна смерила его внимательным взглядом. - Что за неподобающий вид у вас? - Добавила она, при том совершенно нестрого, скорее, обеспокоенно. - Губу мне разбили вчера Петр Степанович, конечно, весьма заслуженно. Я сам виноват. - Проговорил он как-то невзначай, быстро. - В остальном я к вам снова по крайне важному вопросу, с просьбой. - Продолжил он уверенно и спокойно. - Я вас слушаю. - Кивнула Варвара Петровна. - Я хотел просить вас выделить мой кабинет под вторую спальню. Нужно бы переставить там мебель и внести кровать. Варвара Петровна вопросительно наклонила голову: - Что же вам одной спальни мало? - Улыбнулась она какой-то особенно приятной улыбкой. - Она не для меня, Варвара Петровна. Для моего друга. Петра Степановича. - Так вы все же помирились? - Да, вчера между нами прошла долгая, приятная в некотором роде беседа. Мы решили все обиды, жившие четыре года. Вчера же я узнал, что Петру Степановичу негде толком в нашем городе остановиться, поэтому я решился предложить остаться у нас. - Насчет последнего Николай Всеволодович, конечно, снова соврал. - Но чем же вашему другу не угодили гостевые спальни? Хотя да, понимаю. Близкого друга да после столь долгой разлуки вам хочется держать поближе. Понимаю. Что ж ваша воля. Сегодня же распоряжусь. - Улыбалась она сыну несколько нежно, внимательно следя за ним. Варвара Петровна искренне любила своего сына. Она любила, но часто с трудом его понимала, поэтому просто старалась хотя бы угодить его просьбам и желаниям. Ей часто казалось, что вокруг ее Nicolas сгущалась тьма, что ему не на кого опереться, что рядом с ним нет никого, может, оттого, что он сам отталкивает людей, а может, оттого, что люди его сторонятся. Саму Варвару Петровну Ставрогин по этому не беспокоил, так что она хотела быть внимательной хотя бы к небольшим пожелания Николая Всеволодовича. Особенною радостью в ее душе отозвалась новость о том, что рядом с ее сыном появился человек, тот, кого, как ни странно, Nicolas непринужденно назвал "близким другом". Варвара Петровна понимала, что не каждый может удостоиться такого звания в жизни Ставрогина, поэтому, подумав, что здесь, вероятно, нечто из ряда вон выходящее, нечто настоящее и искреннее, решила идти навстречу Николаю Всеволодовичу до конца. - Вы, как и всегда впрочем, точно угадываете движения человеческих душ. Благодарю вас. Благодарю. - Воодушевленно улыбаясь, сказал Ставрогин, взяв руку матери и поцеловав ее несколько раз. - Ох, льстец. - Усмехнулась Варвара Петровна. - Идите. Все вам будет. - И могли бы меня сегодня не беспокоить. Я хотел бы выспаться после долгой ночи. - Как прикажете. Уходя, Николай Всеволодович все же понимал, что вторая спальня, в которую будет переделан его кабинет с дверью, ведущей в его собственную, скорее всего, не понадобится им вовсе. Он осознавал, что, вероятнее, Верховенский, как и прежде, будет спать вместе с ним, но такого рода мелочи важны, чтобы Варвара Петровна не допускала случайных ненужных ни ей, ни Ставрогину мыслей, особенно после правдивых слухов о его сношениях с мужчиной, прошедших в одно время по Петербургу. Встретив по пути Алексея Егорыча, Николай Всеволодович распорядился о вине и какой-нибудь еде, попросив скрыть это от Варвары Петровны. Он вернулся обратно в спальню, где застал проснувшегося Верховенского, который, уже поднявшись, одевался и приводил себя в порядок перед зеркалом, рассматривая синяки на шее. Ставрогин быстро приблизился к нему и, не дав и слова вымолвить Петру, поцеловал его. Поцелуй вышел недолгим. Ставрогин отстранился и спросил: - К чему тебе одежда? Я полагал, ты останешься здесь. - Он прошелся по комнате и упал на кровать. Верховенский утер губы и, повернувшись к Николаю, ответил: - Думал, надо бы убраться быстрее. Никто бы не хотел застать меня в твоей постели. - Он наклонил голову и улыбнулся краешками губ. - Об этом не стоит переживать. Я договорился. Сегодня нас никто не побеспокоит. Кроме слуг, возможно, но они не входят без разрешения. Я распорядился о еде. - Ставрогин приподнялся на локтях. - Разденься и вернись в кровать. - Он вожделенно смотрел, с удовольствием впившись глазами в следы на шее Петра. Верховенский смерил его взглядом и, медленно раздевшись, вернулся в кровать, где его тут же захватили крепкие объятия Ставрогина. Петр отстранился от Николая, с некоторым неприятием, отодвинув его от себя. Ставрогин хотел было возразить, но в дверь постучали, поэтому он нехотя, быстро вышел, а вернулся уже с бутылкой вина и фруктами, разложенными аккуратно на блюде. - Нам сегодня все же придется уйти отсюда. - Прозвучал неожиданно насмешливый голос Верховенского. - Куда же? - Насторожившись, спросил Ставрогин. - Ничего особого. Меня пригласила вечером одна барышня и попросила привести с собою вместе кого-нибудь не ограниченного нравственными принципами. Ты подходишь. - Петр, ухмыльнувшись, взял с тарелки виноград, развалившись на постели, и стал по ягоде опускать себе его в рот, аккуратно отрывая пальцами. - Для чего? - Спросил Ставрогин, отпивая вина. - Этого я не знаю. Все, что мне известно, это то, что надо прийти в дом Юлии Михайловны фон Лебке. К слову прекрасная женщина, я вчера успел с ней познакомиться. - Следя глазами за лицом Ставрогина, продолжал Петр. - Это она тебя пригласила? - Николай опустился на кровать. - Нет, другая. Ирина Александровна Д-ова. Молоденькая такая дурнушка. Ставрогин прилег на подушку, слушая Верховенского, который тут же сел на него сверху, продолжая между словами есть виноград. Николай немного помолчал, вспоминая что-то: - Она вовсе не дурна, Петр. Вроде даже красива. - Все еще силясь вспомнить, проговорил Николай, откусывая от дольки яблока. - Правда? Красивее меня? - Хитро усмехнулся Петр, задав вопрос наигранно обиженным голосом. - У вас разная красота совершенно. Ты словно бес, красота твоя сладострастная и пошлая, ее, противоположно, до отвратительного простая и понятная. - Ставрогин провел по его шее длинными пальцами, трогая яркие синяки. - Как видишь, я предпочитаю сейчас лежать под тобою в самом непотребном виде и попивать вино. - Он говорил очень серьезно, от чего Верховенский едва сдерживал смех. - Допустим. - Кивнул головой Петр. - Я равнодушен к внешней женской красоте. Как и к человеческой впрочем, как мне кажется. - Неужто я для тебя не красив? - Улыбнулся Ставрогин своей до жути притягательной улыбкой, уже играясь с достаточно длинными локонами Верховенского. Петр надменно, тихо рассмеялся и, убрав виноград, схватил веселящуюся с его волосами ладонь Николая: - Я тебя за человека не считаю. - Пробормотал он то ли с нежностью, то ли с отвращением и прикоснулся губами к гладкой коже руки Ставрогина, прикрыв глаза. - За кого же тогда? - Удивленно и серьезно спросил тот. - Секрет. Правду вчера говорили, теперь мне можно снова скрывать. - Петр приподнял широкую, свободно висевшую на нем ночную рубашку и провел ладонью Николая по своему телу от ключиц до самого низа живота, касаясь гладкой с редкими белыми шрамами кожи и в нужный момент остановившись. По спине Ставрогина пробежала возбужденная дрожь, он нетерпеливо посмотрел на Верховенского. Петр, игриво ухмыляясь, провел руку Николая ниже, держа ее с тыльной стороны своей рукой, и опустил на свой пах. Ставрогин, завороженно глядя на Верховенского, нежно прикоснулся к его члену ладонью, поддаваясь движениям ладони того. Петр наклонился вперед, приподнимая таз и целуя Ставрогина, на лицо которого упали закрученные рыжие волосы Верховенского, и стал двигать своею рукой руку Николая, лаская самого себя. Петр оторвался от поцелуя и, возбужденно постанывая и горячо дыша, уткнулся в шею Ставрогина, обдавая ее жарким дыханием. Николай в оцепенении водил по твердому, влажному от выделяемой жидкости члену Верховенского, полностью отдавая свою руку во власть движениям Петра, содрогаясь телом, ноющим от возбуждения, распылявшегося все больше и больше от вида занимающегося самоудовлетворением Верховенского. Петр, продолжая ласкать себя, медленно свободной рукой расстегнул и приспустил брюки, надетые на Ставрогина, облизнув при этом шею Николая, жадно целуя ее и прикусывая кожу. Освободив возбужденный член Ставрогина, он направил его ладонь чуть ниже и, обхватив ею половые органы, прижав их друг к другу, продолжил водить рукой Николая и при этом начал двигать медленно тазом. Ставрогин тихо застонал, степенное трение приводило в трепет, сладкий восторг с каждым новым волнительным толчком Верховенского. Желание внутри тела требовало большего, Николай, вздрагивая, тяжело выдыхая, хотел еще и еще, все в нем жадно молило о том, чтобы Петр двигался быстрее, но Верховенский специально делал все очень неторопливо, удерживая ладонь Ставрогина от резких жестов, то и дело возвращая ее в желаемый темп. На лбу Николая проступили капли пота, рука его напряженно дрожала, скользя по соприкасающимся членам, перед глазами в жаре плыло, а шею страстно, доводя до сладкой истомы, терзали обжигающие тихие стоны и ловкий рот. - Петр... - Выдохнул Ставрогин, едва сдерживая свои колеблющиеся в горле стоны. - Быстрее. - Прошептал он с трудом двигающимися губами. Верховенский будто этого и ждал, ведь Николай явственно ощутил его усмешку: - Умоляй меня об этом. Проси. Ставрогин, пораженный таким поворотом ситуации, небывалым ранее со стороны Верховенского, хотел было возразить, но не смог, когда пальцы Петра, проникавшие между его пальцев, влажно и умело коснулись несколько раз уздечки его члена, ведя по головке. Николай, изнывая, сдавленно, протяжно простонал в плечо Верховенского, силясь не поступиться своей гордостью, продолжая молчать. - Я не сделаю ничего боле этого, пока не будешь умолять меня. - Вновь твердо повторил звенящим голосом в ухо Ставрогина Петр. Помолчав еще немного, Николай, сдавшись, с трудом проговорил, чуть не касаясь губами плеча Верховенского: - Прошу, Петр, быстрее. - Еще. Этого мало. Пальцы сводили с ума, желание крутило внизу живота. Ставрогин тяжело дышал, едва сдерживая крик наслаждения. - Умоляю, Петр, быстрее. Молю. Что угодно! Быстрее! - Николаю, казалось, что еще немного и его тело не выдержит, взорвется от томительного, мучающего его удовольствия. Он простонал, возможно, что даже слишком громко. Верховенский вновь усмехнулся: - Все правильно. - Его рука стала двигаться чуть быстрее, сжимая руку Ставрогина. - Так и должно просить, Коля. Мой милый, так и должно умолять. - Ладонь его двигалась все все резче и резче, ловко набирая темп. - Так и нужно. Ощущай, какого это. Чувствуй, что чувствует человек во власти другого. Тебе очень понравится. Ставрогин, безумно мечась в агонии страсти, негромко вскрикнул, успев упрятать стон в плечо Верховенского, и спустил себе на рубашку, от чего все его тело пронзила крепкая судорога наступившего удовлетворения. Петр поднялся и сел, взмыленное лицо его имело ехидное выражение, глаза насмешливо глядели на Ставрогина, мгновение назад чуть не сгоревшего от оргазма. Николай расслабленно обмяк, но Верховенский, прикоснувшись чистой рукой к его лицу, провел по щеке и сказал: - Мы еще не закончили. - Он улыбнулся. Ставрогин вопросительно посмотрел на него. Петр, снисходительно оглядев комнату, посмотрел вновь на Николая глазами, в которых виднелись прыгающие бесы, и оттянул нижнюю губу Ставрогина, сладко проговорив: - Открой ротик, Коля. - Прервав Ставрогина, хотевшего было что-то сказать, Верховенский грубо разжал ему зубы, после чего, быстро придвинувшись ближе, опустил ему глубоко в рот свой все еще возбужденный член. От резких толчков, продравших горло, Ставрогин подавился слюной и закашлялся. Петр отодвинулся от него, возвышаясь над Николаем и следя глазами за его лицом, дал ему перевести дыхание, после чего отвесил пощечину и, схватив за подбородок, твердо сказал: - Хочешь, чтобы только тебя удовлетворяли? Много хочешь. - Он снова вошел в его рот, упершись одной рукой о спинку кровати, а другой сжав в кулак волосы Ставрогина. Двигаясь далеко в горло Николая, Верховенский стал тихо стонать, наслаждаясь видом униженного Ставрогина, который послушно заглатывал его член, захлебываясь. По лицу Николая побежали редкие слезы, по подбородку поползли струйки слюни - такой внешний вид Ставрогина вполне удовлетворял Верховенского, продолжавшегося неумолимо входить в подрагивающую глотку Николая. Тот с одной стороны мучительно изнывал от стыда, унижения, захвативших его в эту минуту, с другой ощущал странное удовольствие от сложившейся ситуации, от грубого поведения Петра, которое снова пробуждало глубоко внутри желание и трепет. Челюсть Николая онемела и податливо принимало каждый новый более твердый и резкий толчок Верховенского, который уже без стеснения насаживал голову Ставрогина на свой член. Еще мгновение, и Петр, сдавленно простонав, кончил в рот Николая, который в знак протеста слабо вцепился руками в бедра Верховенского. Петр и не подумал освободить его голову, вдавливая только глубже и сильнее. - Глотай. - Сказал он, не отпуская волос Ставрогина, пока явственно не ощутил, как сжалось и расслабилось его горло, только после этого он медленно отодвинулся, а Николай закашлялся, пытаясь отдышаться. Наконец, он устало выдохнул и растекся по кровати, глядя при этом прямо в глаза самодовольного Верховенского. - Смотри, ты снова возбудился. - Усмехнулся Петр, указывая на пах Ставрогина. - С этим я уже разбираться не желаю. Он спустился с кровати, прошелся по комнате и, отыскав бутылку вина, сделал несколько жадных глотков. Ставрогин с трудом приподнялся и протянул руку за бутылкой вина, но Петр, как назло, поставил ее на подоконник так, что Николаю надо было бы подняться, чтобы взять ее, и усмехнулся, после чего ловко, степенно переместился к комоду, на который запрыгнул, прихватив блюдо фруктов. - Прости меня. - Неожиданно сказал Ставрогин болезненно охрипшим голосом. Петр удивленно посмотрел на него: - За что ты только что извинился? - Я точно не знаю... Не уверен... Захотелось вдруг просить прощения. - Николай, все еще с трудом двигая руками от испытанного перенапряжения, присел, повернувшись и наблюдая при этом какими-то особенно внимательными глазами за Верховенским, который, сидя на комоде, подогнув одну ногу, изящно складывал себе в рот фрукты, с удовольствием причмокивая. - Интересно. - Протянул Петр. - Извиняйся почаще. Мне нравится. - Он снова положил в рот кусочек яблока, не теряя при этом ухмылки на губах. - Я люблю тебя. - Сказал Ставрогин все с той же тягучестью в голосе, будто стараясь вытянуть что-то из Верховенского, из себя самого этими тремя заветными словами, которые при каждом повторении, казалось, пытались иметь под собой больший и больший вес. - Спасибо. Это приятно слышать, Коленька. - Снова хруст яблока. - А я, как мне того не хочется признавать, действительно, соскучился по твоему телу. - Недолгое молчание на еще один сладкий кусочек. - Я и подумать не мог, что ты можешь быть таким... - Пауза, чтобы подобрать словечко по унизительнее. - Кажется, слабым? Или мягким? Податливым, наверное? С трудом сумел бы себе представить еще пару часов назад, что ты умеешь так стонать. - Улыбка самодовольства не сходила с губ Верховенского, пока он с наслаждением одновременно чеканил и растягивал фразы. Ехидство его в это мгновение выражалось во всем, ехидство и странное пренебрежение. Ставрогин отвел взгляд, тяжело вздохнув, и выполз с кровати. Он взял с подоконника вино и, сделав несколько внушительных глотков, изменившись в лице, подошел к Верховенскому. Он поставил бутылку сбоку и оперся на комод, посмотрев прямо в хитрые глаза Петра, который только шире улыбнулся, взяв вино и отпив, не отрывая взгляд. Ставрогин подался вперед и поцеловал Верховенского, после недолгой нежности углубив поцелуй на грубость, схватив его охапкой объятий. Бутылка звонко ударилась о пол. Взяв Петра с комода, с жаждой кусая и вылизывая его губы, Николай утащил Верховенского на кровать, упав на него сверху. Он ловко задрал рубашку Верховенского, который, когда поцелуй закончился, равнодушием отреагировал на внезапные ласки Николая. Петр резко остановил попытку Ставрогина притронуться к его заднему проходу, когда же тот, нагло усмехнувшись, грубо вырвал руку и продолжил, Верховенский с минуту терпеливо выждал, после чего, схватив рукой его за горло и, быстро отодвинув от себя, пнул ногой в грудь. Николай осел на пол и закашлял, задыхаясь болью в легких. Петр же, оглядев Ставрогина, поднялся с кровати и, спокойно пройдя мимо него, снова взял бутылку и, сделав глоток, вернулся. Верховенский, возвышаясь над Ставрогиным, взял его волосы в кулак, поднял его лицо на себя и, широко улыбаясь, спросил: - Кто тебе позволил брать меня без спроса, Коленька? Ставрогин испуганно и пораженно смотрел на Верховенского, тяжело дыша. - Вот теперь есть, за что просить прощение, милый. - Протянул Петр. Выждав некоторое время и не услышав желаемого, он сказал. - Я жду. Давай. Извиняйся. - Верховенский выпрямился, отпустив шевелюру Николая и похлопав его по щеке. Ставрогин, хватаясь за складки рубахи Петра, поднялся на колени, продолжая непрерывно смотреть в глаза Верховенскому, обняв при этом его ноги. - Прости меня. Я... Я больше не посмею. - Проговорил он с трудом и тихо, будто не осознавая, что собственно он говорит. - Что ты еще хотел бы мне сказать? - Спросил Петр, ухмыльнувшись уголками губ. - Я... - Ставрогин задумался ненадолго. - Я люблю тебя. Верховенский, потрепав снисходительно волосы Николая, вдруг негромко рассмеялся, судя по всему удовлетворенный услышанным: - Я пошутил! Вставай с пола! Вставай! Вставай! Это была шутка! Что ты так серьезно реагировать на все стал? - Он отошел от Ставрогина, который, поднявшись, отвернулся от Верховенского, закрыв лицо ладонью и пройдя немного, сел на кровать с пришибленным видом. - Странно ты себя ведешь, Коленька. - Усмехнулся снова Петр. - Сам противился моему возвращению, а теперь что? Что за раболепие внезапное? Шутка! Шутка все, кажется! Шутка! - Повторил он звонко. Ставрогин ему не ответил. Он упал на кровать и отвернулся от Верховенского. Петр, заметив это, подошел к постели и присел рядом с Николаем. - К чему это обида, Коля? Я повторяю, это шутка и только! Ставрогин, перевернувшись, посмотрел на хитрое лицо Петра и заледеневшим, кажется, злобой голосом выдавил: - А почему я этого не понял? - Этого я не знаю. - Пожал плечами Петр. - Тогда прости меня. - Глупость! - Может, мне извиниться еще раз? - Замолчи. Верховенский встал с кровати и, пройдясь по комнате, будто размышляя о том, как лучше поступить, вернулся на кровать. Он сел, приподняв голову размозженного собственными думами в эту минуту Ставрогина, и положил ее себе на бедра. Он ласково запустил в волосы Николая пальцы, нежно перебирая взъерошенные локоны. Ставрогин закрыл глаза, расслабившись. Верховенский аккуратными, медленными движения перебирал, запутывал волосы Николая, гладил, заправляя за ухо, с выражением любовной нежности вместо прежнего ехидства, пока Ставрогин не заснул, после этого Петр моментально изменился в лице, на котором проявились черты абсолютного безразличия. Спустя минуту, его губ коснулась лукавая улыбка. Вечером, около шести, когда Верховенский с равнодушным лицом читал, а Ставрогин, лежа на его бедре, спал, пришло время собираться на мероприятие, о котором говорил Петр. Разбудив Николая, Верховенский поднялся и стал одеваться, Ставрогин, недоумевая, понаблюдав за ним недолго, тоже сполз с кровати и начал приводить себя в порядок. Верховенский, снова с некоторым отвращением и в то же время гадким наслаждением оглядев синяки на своей шее, решил, что прятать их не станет, и все же это было бы невозможно сделать даже при желании, учитывая, что длины воротника рубашки не хватало, чтобы скрыть следы, оставленные Ставрогиным. Николай подошел к нему сзади и положил руки на его плечи. Их глаза встретились в отражении зеркала. Верховенский заметил в чертах лица Николая перемену, природу которой он сразу угадал, прекрасно понимая свойственные Ставрогину игры образа. Петр знал, что сейчас им нужно выйти в общество, где Николай примерно с отличным знанием своего дела много лет носит маску, загадку дьявольской красоты, холод ее, притягательный, завораживающий женщин, вызывающий зависть мужчин. Петр отрицал красоту в свойственной себе манере, отрицал человеческую прелесть, удивительную магию искусства, гармонию окружающего мира, природы, но он не в силах был опровергнуть и придать критике безупречную, поразительную, мистическую своим воздействием красоту Ставрогина, его образа - всего того, что в первое мгновение их встречи, четыре года назад, жарким летним днем заставило его остановиться, околдованным бежать следом, совершать бесчеловечное, не знающее пощады, абсолютно безнравственное зло, позволять безумию всецело поглощать его разум. Верховенский бросил беглый взгляд на шею Ставрогина, на которой бледно-красным обрисовывались укусы, мешавшиеся с небольшими сине-фиолетовыми следами, оставленные им сегодняшней безжалостной игрой рта. - Тебе очень идут отметины, что я сделал. - Улыбнулся Петр. Ставрогин холодно усмехнулся и ответил: - Скажи, ты ведь просто наслаждаешься тем, что на мне виднеется это клеймо, доказывающее мою принадлежность тебе, мою привязанность? Тебе до ужасного приятно сознание того, что ты снова владеешь мною. - Николай продолжал пристально смотреть на Верховенского, положив ладони уже на шею Петра. Тот как-то смущенно опустил глаза: - Ты прав. - Верховенский взял со своей шеи его руку и обрывисто несколько раз поцеловал ее. - Мне нравится именно это. Даже врать не могу. Это так. Ставрогин помолчал недолго, после чего сказал: - Знаешь, что бы я ни думал изначально, что бы ни говорил тебе вчера, на самом деле я ждал, что ты вернешься. Я хотел, чтобы мы случайно встретились на улице или столкнулись на каком-нибудь вечере. Иногда я представлял, что ты следишь за моей жизнью и что тебе в действительности я не стал совершенно безразличен. - Он сделал небольшую паузу. - Я даже верил, что ты любил меня. Сейчас я понимаю, что очень ждал. Надеялся на это. Поэтому сейчас твое присутствие блаженно принимаю за награду, заслуженную муками, испытанными за прошедшие четыре года. Я люблю тебя, как бы неестественно и извращенно из моих уст не звучали эти слова. Так я подумал сейчас. Хотя возможно, что это наваждение и игра моего больного сознания. - Николай снова усмехнулся. - Я понимаю, что ты хочешь услышать от меня. И понимаю, что ты точно знаешь, что, сказав желаемые тобою слова, я солгу. - Ответил спокойным голосом, внимательно выслушав Ставрогина, Петр. - Да, я знаю. - Печально улыбнувшись, легко кивнул головой Николай. - И все же скажи. Я знаю, что это будет ложью. Но на мгновение смогу поверить в нее. Поэтому, пожалуйста, скажи мне это так, как говорил четыре года назад. - Голос его звучал настойчиво, даже требовательно, словно давя и стискивая. Верховенский некоторое время молча смотрел в зеркало, размышляя, после чего повернулся и, аккуратно взяв ладонями лицо Николая, прикоснулся губами к его дрогнувшим губам. Он целовал его, закрывшего от минутной, окрыляющей своим блаженством эйфории, недолго, но с особой нежностью и сладкой, томительной негой. Оторвавшись же от губ Ставрогина так, что его лицо было в сантиметре от лица Николая, Петр прямо в поцелованные, чуть приоткрытые уста его прошептал: - Я люблю тебя. - После чего сразу же оторвал руки от лица Николая, словно ожегшись, и ушел в сторону, одеваться дальше. Ставрогин еще несколько секунд самозабвенно вдыхал шлейф безмерного удовольствия, которое, испарившись, осталось только на его сжавшихся губах, после чего тоже развернулся и продолжил собираться. Спустя время, Петр, вновь, как и вчера, облаченный в костюм и красное пальто, выбрался через окно и направился ко входу в поместье, где было уговорено встретиться, Ставрогин же прошел через коридор и залу, как было принято. Они, решив идти пешком, направились вдоль по улице, на которую уже упали первые нерезкие очертания вечерней тени. Солнце улеглось за горизонт, рассыпая последние лучи еще одного уходящего дня. Они вышли к уже безлюдной неширокой дороге города, по тротуару которой двигались медленно и совершенно молча. Ставрогин поднял глаза от земли и увидел, как недалеко от него знакомый ему образ махал рукою в знак приветствия. Николай настороженно остановился, а вместе с ним и Петр, когда перед ними появился паренек немного неуклюжий, белокурый с взлохмаченными волосами и огромными руками. Он был низкого роста, коренаст. Лицо его даже при радости оставалось хмурым, глаза его вечно были стыдливо потуплены, как бы заранее извиняясь за что-то, а большие губы выглядели до странного детскими на контрасте с общим его видом. Одет он был очень простовато, даже бедно, но чистенько, пытаясь сохранить опрятный внешний вид, хоть это все равно не скрывало его ужасной бедности. Он подошел к нашим героям, улыбка сползла с его лица, и он быстро собрался, мельком оглядев молодых людей. - Шатов. Вам не стоит приближаться ко мне. - Смерил его холодными глазами Ставрогин. - Люди не поймут вашего поведения, а тем более моего. Паренек, которого Николай Всеволодович точно обозвал Шатовым, замялся, даже оробел, думая, что ему лучше будет сказать: - Людей здесь немного. Я хотел поговорить с вами. Шел к вам. Но... - Он бросил презрительный взгляд на Верховенского, который страшной тенью стоял за спиной Ставрогина. - Простите меня за грубость, но что этот мерзавец делает рядом с вами? - И вам добрый вечер, Шатов. - Выплыл Петр Степанович, с хищническим наслаждением поглаживая ладони. - Я знаете тоже безмерно рад вас видеть. Боле мне интересно, что ваша наглая, грязная персона делает здесь? Простите, конечно, если что-то путаю, кажется, это вы пару дней назад, если я не прав, то скажите, позволили себе ударить Николая Всеволодовича? Кстати, по совместительству моего близкого друга. Неужели вы думаете, что можете после подобного позволить себе приближаться к нему? - Он говорил спокойно, твердо, лицо его было абсолютно неподвижным, только где-то в глазах заблестели гаденькие искры. Шатов нахмурился, бросив тяжелый взгляд на Петра Степановича, после чего, не ответив ему, снова обратился к Николаю Всеволодовичу: - Как вы допустили к себе этого плута? Как можете терпеть его присутствие? Ставрогин, отведя глаза, усмехнулся: - Как правильно заметил Петр Степанович, мы близкие друзья, поэтому я позволил себе прогуляться с ним. - Он сложил руки за спиной, вновь сурово посмотрев на Шатова. - А также я в некоторой степени согласен с господином Верховенским в том, что вам бы не стоило ко мне подходить. Люди ожидают нашей дуэли, думают, что я собираюсь вас убить после случившегося. Недостойным поведением для нас обоих будет встречаться вот так. - Хоть лицо его было до жуткого бесчувственным, говорил он как-то снисходительно, даже мягко, словно объясняя ребенку строгие правила. - Так я ведь, Николай Всеволодович, шел, чтобы все решить об этом. - Он с досадой опустил глаза. - Теперь это пустое... Пока это ничтожество рядом с вами, я буду считать ваше общество отвратительным. - О, как чудесно! - Воскликнул Петр Степанович, приблизившись к Шатову. - Это прекрасно! Вот и ступайте отсюда куда-нибудь. Ступайте, ступайте! - Верховенский легко положил на его плечо ладонь, поворачивая Шатова, но тот резко отбросил ее. - Не прикасайтесь ко мне. Вы... Вы... - Что? Что я? Что же? - Улыбаясь, заговорил Петр Степанович, незаметно вытирая руку о пальто. - Идите к черту! - Шатов развернулся и хотел уйти, но потом воротился и сказал Ставрогину, ткнув в него пальцем. - Я думал говорить с вами! Хотел просить прощения, но сейчас вижу. Ударил вас не просто так, потому что с достойными людьми эта тварь не водится. Прощайте. Ставрогин проводил глазами его трясущийся, отчаянно махающий руками силуэт, после чего повернулся к Верховенскому, подозрительно посмотрев на него, в то время, как тот беззаботно разглядывал небо над головой: - Что между вами такое произошло? Петр вздрогнул, будто очнулся и легко ответил: - Да так! Старые обиды бедного мальчика! - Верховенский провел рукой по плечу Николая. - Его даже жаль. Теперь одной обидой больше. Но что-то мне думается, он еще придет с вами говорить. Бедолага! - Мне тоже его жаль. - Пробормотал куда мягче, куда искреннее, чем Петр, Ставрогин. - Он сам не понимает, что делает. Ради чего это? - О, есть у меня пара догадок! - Усмехнулся Верховенский. - Даже неприличные! Но, собственно, это неважно. Меня не беспокоят такие люди, как Шатов, пока они не мешаются, а он не мешается. Глупо, конечно, то, что между нами случилось. Мы познакомились на том, что он следовал тем же взглядам, что и я, участвовал в нашем общем деле, а позже его враз переменило что-то до абсолютно обратного. Его будто молнией ударило. Он стал набожным, несет ахинею про величие православия и русского народа. На том мы и рассорились. - Верховенский безразлично хмыкнул. - Петр, а зачем ты, собственно, приехал сюда? - Вдруг пораженный собственным осознанием спросил Николай. Верховенский беззаботно усмехнулся: - Как бы тебе сказать, у меня есть здесь некоторые дела. Мне нужно встретиться с отцом, хотя я отвлеченный тобою пока этого не сделал. Нам должно решить вопросы касательно одного крайне важного дела. - Ответил он, поморщившись. - Твой приезд как-то связан с Шатовым? - Ставрогин приблизился к Петру, строго сузив глаза. - Нет. - Петр не отводил взгляд, говорил уверенно и совершенно спокойно. - Как ты себе это представляешь? Между нами все уже давно кончено. Я приехал из-за своего папаши и только. - Он огляделся. На дороге они стояли в полном одиночестве и тишине. - Теперь же я останусь здесь ради тебя, мой милый. - Верховенский вдруг обнял Ставрогина за шею и утянул в тень деревьев, при этом влажно и смазано целуя его. - Петр, подожди минутку. Петр... - Попытался начать что-то Ставрогин, но сопротивляться он был не в силах, поэтому, смягчившись, ответил на поцелуи Петра. Долго Верховенский со всей сладостью, на которую только был способен, жадно перебирал губами губы Николая, лаская их проворным, мягким языком. Ставрогин, обняв его и притянув к себе, с любовным удовольствием отдавался поцелую, сам не замечая, как из его разума постепенно стирались мысли о Шатове и причинах приезда Верховенского. Он подумал, что Петру, действительно, теперь не могло быть дела до бедного мальчишки, его жизни и их прошлых сношений. Он поверил Верховенскому, который обещал не лгать, как раньше, решил, что нет смысла волноваться понапрасну, тем более из-за такой глупости, как забавный и несуразный Шатов. Было до безумия приятно, каждое прикосновение мягких губ Верховенского уже было возбуждающе восхитительным, настолько, что думать в целом было тяжело. Когда же Петр медленно отодвинулся от Николая, голова того была полностью освобождена от лишних дум. - Нам пора... - Прошептал Верховенский, хитро улыбнувшись. - Пожалуй... - Усмехнулся Николай в ответ. Молодые люди вышли на все еще пустующую дорогу и продолжили свой путь, прерванный внезапными обстоятельствами. Спустя некоторое время, они добрались до дома Юлии Михайловны фон Лебке и ее мужа, губернатора этого маленького городка. Они вошли внутрь, где их с порога встретила Ирина Александровна Д-ова, о которой уже упоминалось. Не хотелось бы, конечно, спорить с нашими героями, но придется, ведь оба они были не правы насчет ее внешности. Девушкой она была редкой красоты, приятной и удивительной. Спокойный, величественный вид, гордая осанка. Впрочем шарм был главным ее достоинством. Здесь можно было бы вспомнить Тургеневскую Одинцову, с которой у изящной Ирины Александровны было много сходств, много, кроме возраста. Д-ова была моложе, от того ее поведение, манеры были несвойственно взрослыми. Следом за Ириной Александровной пришли еще две девушки, с которыми, к слову, Петр Степанович тоже уже был знаком. Если продолжать сравнение с литературными героинями наших русских классиков, то одна из них, казалось, многое впитала от Наташи Ростовой, такая же живая, активная, энергичная совсем еще девчушка, не отличавшаяся особой красотой, хотя в этом и крылось, кажется, ее милое обаяние. Представилась она Марьей Ивановной К-ной. Вторая, пожалуй, казалась похожей на описанную Лермонтовым княжну Мери с нежной, девственною прелестью, худеньким телосложением, благородной походной и аккуратными движениями бледных плеч, которые открывало взору ее платье. Имя ее было Татьяна Семеновна Л-ская. В общем женское общество удовлетворяло все требование. Девушки встретили молодых людей, обменявшись с ними любезностями, улыбками. Как оказалось, сама Юлия Михайловна, согласившаяся предоставить залу, присутствовать не будет, при этом с радушием разрешив компании "юнцов" провести здесь вечер. Девушки проводили Верховенского и Ставрогина в комнату, где за прямоугольным столом с длинною, почти в пол скатертью сидели еще двое молодых людей. Одним из них был Лямшин, мелкий чиновник, единственным достоинством которого были неплохие умения в игре на фортепьяно и лицедействе, за что, собственного, его вообще приглашали куда-либо. Характер, как и внешность, он имел неприятный, вечно заискивающий. Любивший лебезить он отлично показывал чиновничью суть, но в то же время в силу возраста способен был на глупые, взбалмошные выходки, участие в попойках и весельях местной молодежи. Другим был совсем еще на вид мальчишка, не достигший, кажется, и двадцати лет прапорщик-артиллерист Эркель, миловидный с добродушным выражением лица, большими глазами и несколько неловкой улыбкой. Такою была компания собравшихся. С нею Петр Степанович был знаком, Ставрогин знал этих людей, скорее, понаслышке и лично мог только встретиться на одном из балов в городе, не уйдя дальше приветствий, поклонов и рукопожатий. Верховенский вместе с Николаем Всеволодовичем сели напротив друг друга за стол, на котором стояли немного легких закусок и шампанское с вином. Девушки тоже быстро заняли свои места. - Что ж, друзья, я надеюсь, что представлять мне никого не нужно. - Начала Ирина Александровна. - Я пригласила вас в первую очередь для того, чтобы прекрасно провести время, но также и с другой целью. Играли ли вы когда-нибудь в "Вопросы и команды"? Сидевшие за столом покачали головами. Встряла Марья Ивановна: - Нам совсем наскучило играть в нее только в девичьем обществе, поэтому мы решились пригласить вас! - Говорила она звонко. - Правила таковы: средь игроков назначается один командир, который всем по очереди задает вопросы, на которые требуется отвечать честно и только честно! Если командира не устраивает ответ или же игрок отвечать отказывается, его наказывают, то есть дают команду, какое-нибудь простое действие, которое нужно будет выполнить. Вот и все! - Интересно, как далеко могут заходить вопросы и команды... - Протянул Верховенский, уже наливший себе шампанского и покачивавший бокалом в руке из стороны в стороны. - А главное в какое русло? - Он ухмыльнулся. - В самое разное... - Ответила Татьяна Семеновна. - Любые вопросы и команды. Конечно, команды только те, которое можно выполнить здесь и сейчас. - Благодарю за ясность. - Ответил Петр Степанович и отпил немного шампанского. - Мы с девочками даже целовались, когда играли! - Воскликнула К-на. - Мари! - Строго бросила ей Татьяна Семеновна. Молодые люди только расхохотались, умиляясь наивности девушки. - Кто бы хотел взять на себя роль командира? - Наклонила голову Ирина Александровна, делая глоток вина из бокала. - Я думаю можно было Петру Степановичу. - Ухмыляясь заметил Ставрогин, следя глазами за Верховенским. - Нет уж, увольте. - Ответил тот. - Я хотел бы сыграть. Да и я думаю, что лучше бы поручить это человеку, уже игравшему. Например, вам, Ирина Александровна. - Я согласна! - И я! Девушки разговаривали почти одновременно. - Я полностью согласен с Петром Степанович. - Неуверенно сказал Эркель, опуская в рот закуску. - Поддерживаю! - Вставил Лямшин. - Тогда приступим! - Сказала Ирина Александровна. - Сперва, пожалуй, всем одинаково спрошу, чтобы суть игры стала окончательно понятна. - Она сделала небольшую паузу, отпивая вино, бокал с которым изящно придерживала пальцами. За эту паузу она успела подумать. - Что же, будем двигаться по кругу. Лямшин, друг мой, с кем был ваш первый поцелуй, к примеру? Пока Лямшин вдруг задумался, девушки, кроме великолепной командирши, захихикали. Верховенский все еще, усмехаясь, не сводил глаз со Ставрогина, который тоже начал улыбаться такому детскому, даже наивному вопросу. Петр Степанович медленно спустился ниже на стуле, приняв несколько развязную позу, впившись хитрым взглядом в лицо Николаю Всеволодовичу, который через мгновение вздрогнул, почувствовав, как к его паху аккуратно прикоснулась ловкая ступня Верховенского. Петр Степанович, продолжая водить вверх и вниз по постепенно возбуждающемуся члену Ставрогина, вдруг безразлично отвернулся в сторону девушек, отвлекшись от Николая Всеволодовича, на бледной коже которого проступил легкий румянец. Ставрогин прикрыл ладонью половину лица, спрятав приоткрывшиеся от удовольствия губы и покрасневшие щеки. - Ох... - Тяжело выдохнул Лямшин, предчувствуя большие насмешки. - Это была моя кузина... Лет семь или восемь назад, я уже и не припомню. Верховенский звучно расхохотался, продолжая незаметно терзать под столом Ставрогина. Девушки, услышав слова Лямшина, казалось, подпрыгнули над стульями. - Неужели госпожа В-ская? - Воскликнула с широкой улыбкой и глазами, полными удивления, Марья Ивановна. - Да... - Смутился Лямшин, опустив глаза и отпив шампанского. - Эркель? Кто была та прекрасная особа, которая вас впервые поцеловала? - Наклонив голову, спросила Ирина Александровна. В это мгновение Эркель сильно раскраснелся, на его щеках подернулся такой нежный, сладкий румянец, словно он пришел только с мороза. У юноши нервно дернулась рука, державшая бокал, а губы его приоткрылись так, что, казалось, он вот-вот что-то скажет. - Не мучайте , беднягу... - Снисходительно проговорил Петр Степанович, бросив беглый взгляд в сторону Эркеля. - И дураку понятно, что он еще не целовался. - С усмешкой добавил Верховенский, после чего вернул внимание к Ставрогину, наблюдение за которым ему доставляло большее удовольствие. - Это правда... Петр Степанович прав... - Эркель прикусил губы смущенно и как-то пристыженно. - Милый друг, здесь нечего так стесняться. Мои милые подруги, коих так веселит мысль о поцелуях, - Д-ова смерила снисходительным взглядом сидевших от нее по правую руку девушек, действительно, хихикавших и перешептывавшихся. - Тоже еще не пробовали поцелуев с мужчинами, так что же? Думаю вскоре найдется самая удивительная девушка, которая с радостью подарит вам самый сладкий поцелуй, даже не один. Мы все еще так молоды, все впереди. - Ирина Александровна говорила слишком взросло. Складывалось ощущение, что она очень и очень хотела казаться старше, мудрее, чтобы ее взрослую не по годам рассудительность, снисходительную мудрость оценили. Образ этот ей шел, другое дело, что для него она внешне выглядела слишком молодо. Главная проблема особ такого толка в том, что они стараются во всем контролировать себя, свои слова, свое поведение, мимику, жесты, поэтому до их искреннего, настоящего внутреннего состава приходится долго копать, надеясь на то, что такие раскопки среди их бесконечных масок и мудростей будут иметь в конечном итоге хоть какой-то смысл. Д-ова посмотрела на Ставрогина, и здесь ее голос приобрел странный бархатный оттенок, вкрадчивый и аккуратный, а взгляд скользящую внимательность. Петр Степанович это заметил и усмехнулся, начав более уверенно, напористо трогать член Николая Всеволодовича, который от нестерпимого желания тер глаза и лоб, пытаясь удержать себя в руках. - А вы, Николай Всеволодович? Кто украл девственность ваших губ? - Ирина Александровна отпила вина и взяла закуску, не отводя глаз. Нежные, неторопливые движения Верховенского, выверенные, мягкие, сводили с ума так, что Ставрогин совершенно отвлекся от того, что обсуждали все остальные. Все его мысли, все самые бурлящие, яркие ощущения сконцентрировались только в прикосновениях ступни Верховенского, которая продолжала дразнящую пытку Николая Всеволодовича, едва сдерживавшегося, чтобы случайно не проявить свое возбужденное состояние. Услышав вопрос, Ставрогин вздрогнул, сдавленно вздохнув, в попытке собраться и привести в порядок мысли, которые, как назло, крутились только вокруг насмешливо прикусившего губу Петра Степановича и его неугомонной ноги, продолжавшей безжалостные ласки, только больше и больше напирая. - Пока вы спрашивали Лямшина и Эркеля, я все силился вспомнить, но, сколько не пытаюсь, не выходит! В моей жизни было, кажется, слишком много поцелуев, поэтому первый печально затерялся среди прочих. - Николай Всеволодович пожал дрогнувшими плечами, делая долгий глоток из бокала и пряча за ним лицо. Медленно втянув воздух ноздрями, он чувствовал, как внизу живота его крутилась судорога трепетного волнения. - Вас, конечно, должно наказать за такой ответ... - Улыбнулась Ирина Александровна. - Но я думаю пощадить вас на первом круге, поэтому просто задам другой вопрос, пожалуй? Возможно, так уж, что припомните последний? - Она хитро усмехнулась своей находчивости. Петр Степанович, сжав губы и прикрыв их пальцами, едва сдержал себя, чтобы не расхохотаться во весь голос. Он, широко улыбаясь, продолжал смотреть на Ставрогина, который, впрочем, собравшийся, казался уже спокойным. Николай Всеволодович сделал напряженное лицо, будто вспоминая, в то время, как сам немного съехал по стулу, расставляя ноги чуть шире навстречу таким мучительно сладостным касаниям ступни Верховенского: - Пожалуй, такое не обсуждают при дамах... - Вымолвил Ставрогин, наконец, после молчания, подавив вертевший в горле стон. - Не стесняйтесь! Мы подготовлены! - Заулыбалась, хлопая любопытными детскими глазами, Марья Ивановна и активно закивала головою Татьяна Семеновна. - Что же, если ничего не путаю, то последней женщиной, которую я поцеловал, была проститутка. А было это еще в Петербурге. - Ставрогин отчеканил слова так, чтобы "последней женщиной" точно отпечаталось в ушах сидевших за столом, особенно Верховенского, на которого, договорив, Николай Всеволодович бросил беглый взгляд, ухмыльнувшись. Петр Степанович шире улыбнулся ему в ответ и незаметно для других подмигнул, двигая ногу вперед все активнее, все быстрее. Девушки смущенно засмеялись, шепчась. В общем это была единственная реакция, которую они выдавали на любые ответы. Ирина Александровна, сделав некоторую паузу, сказала: - Это очень интересно. Тогда у меня появилась идея вопроса для следующего круга. - Ухмылка сошла с ее губ, она о чем-то серьезно задумалась. - Петр Степанович, вы? Петр Степанович же тем временем, почувствовав, каким крепким стал в ласках его ноги член Ставрогина, ускорился до того, что Николай Всеволодович, прикусив палец, сжатый в твердый кулак, вожделенно прикрыл глаза, отдаваясь бунтующему внутри желанию и тлеющему трепету страсти. Но только Верховенского отвлекли, он вдруг сразу убрал ногу, сунув ее обратно в туфлю. Его глаза резко помрачнели от того смутного неприятного, что вспомнилось ему в это мгновение, но лицо его осталось спокойным. Верховенский задумался на некоторое время, в которое нервно заерзала на стуле Марья Ивановна, что не осталось незамеченным чутким внимательным глазом Петра Степановича и презрительной холодной наблюдательности Ставрогина, которого так и передернуло от злости. Он, чей поток томного наслаждения был прерван, оставшийся с только неприятно натянутым напряжением, бросил на Верховенского строгий взгляд, после чего несколько резко поправил волосы и быстро выпрямился на стуле. - А что если я не хочу отвечать? - Широко улыбнулся Петр Степанович. - Тогда... - Протянула Ирина Александровна. - Выпейте залпом эту бутылку вина. - Она указала на стол. - У нас еще много. Прошу вас. - Всего лишь. - Петр Степанович, разочарованно хмыкнув, чуть приподнялся из-за стола, взяв бутылку, после чего вернулся на свое место. Он приложил горлышко ее к губам. Несколько минут стояла тишина, в которой отчетливо слышалось, как Верховенский пьет. Наконец, он полностью опрокинул бутылку вверх дном и поставил ее, пустую, на стол. Ставрогин улыбнулся ему, глаза его влюбленно, хитро горели, Петр Степанович усмехнулся ему в ответ, легко покачав головой, берясь снова за бокал шампанского. Сидевшие за столом кто с удивлением, кто с уважением проследили за действиями Верховенского. Петра Степановича, впрочем, кажется, и не интересовала реакция кого бы то ни было, кроме Николая Всеволодовича, на которого он, не отрываясь, смотрел. Между их глазами будто шел понятный только им двоим диалог, на который другие вроде и не обращали внимание. Взгляд Верховенского с ехидством и в то же время холодом поблескивал, давая понять, что ласки его на этом окончены и боле заигрывать он не намерен. Ставрогинский отвечал с одной стороны недовольством и возмущением, с другой облизывал Петра Степановича жаром вожделения. Ирина Александровна же задала соответствующий вопрос Татьяне Семеновне и Марьи Ивановне, хотя прекрасно знала ответ. Стыдливо замявшись, девушки вновь признались, что впервые целовались друг с другом, играя в те же "Вопросы и команды", поцелуев с мужчинами у них не было вовсе. - Лямшин, когда в последний раз вы были в борделе? - Ох... - Молодой человек смутился, нервно хихикнув. - Вчера... Последовал звонкий смех. - Эркель, решились бы вы сейчас поцеловать, скажем, Татьяну Семеновну? Юноша раскраснелся более, чем прежде. Заикаясь, он ответил, при этом стыдливо поглядывая то на Петра Степановича, то на Николая Всеволодовича: - Думаю, да... Простите, Татьяна Семеновна. Я со всем уважением. Прошу прощения. - Он, судя по всему, перебрав выпивки, говорил как-то тягуче и слишком четко. - Эркель, я вас понимаю. Я бы вас тоже согласилась поцеловать, будь сейчас такая возможность. Вы симпатичный. - Ответила, стесняясь немного, покраснев от вина и смущения, Л-ская. - Ба! - Подскочил на стуле Петр Степанович, у которого, кажется, от улыбки давно должны были бы болеть скулы. - Так чего же вы? - Он поднялся из-за стола и подскочил к Эркелю, наклонившись к уху которого, он тихо заговорил. - Чего же вы ждете, друг мой? Какой прекрасный шанс! Не бойтесь... Татьяна Семеновна сама, как видите, не против! Умоляю, попробуйте! - Никто не заметил, что пока Верховенский обращался к краснеющему Эркелю, завороженно глядевшему на Л-скую, опустившую смущенно взгляд в пол и опьяненно покачивающуюся, рука Петра Степановича интересным образом опустилась на спинку стула Ставрогина, сидевшего рядом с Эркель, а пальцы этой самой руки нежно прикоснулись сзади к шее Николай Всеволодовича, который от удовольствия расплылся в улыбке. - Давайте, Эркель, мы ждем. - Я согласен. - Разгоряченный юноша встал со стула и подошел к сидевшей напротив него девушке, пока Петр Степанович продолжал незаметно гладить пальцами шею Николая Всеволодович, легко касаясь волос на его затылке. Тот сделал вид, что ничего не происходит, но при этом немного отклонился назад. - Татьяна Семеновна, позвольте мне! - Закричал пьяный Эркель. Девушка встала к нему навстречу: - Позволяю... Они неожиданно страстно поцеловались так, как целуются обычно неумелые юнцы, совершенно не управляя своими ртами. Эркель до того осмелел, что повалил, придавив собою, Л-скую на стол перед Ириной Александровной. Верховенский, Ставрогин и Лямшин захохотали, Марья Ивановна испуганно и как-то завистливо смотрела то на Татьяну Семеновну, то на Петра Степановича. Пока Л-ская и Эркель спьяну ненасытные продолжали целоваться, Ирина Александровна перевела не то стыдливый, не то раздраженный взгляд на Николая Всеволодовича: - Господин Ставрогин, ваша очередь! - Воскликнула она, привлекая к себе внимание. - Мне стало интересно, если вы утверждаете, что в последний раз целовались еще в Петербурге, то кто оставил эти вульгарные следы на вашей шее? - В ее глазах встало заинтригованное напряжение, Лямшин с любопытством повернулся к Ставрогину, даже Татьяна Семеновна и Эркель, оторвавшись друг от друга посмотрели на него. Верховенский, всеми силами сдерживая хохот, опираясь все еще на стул Николая Всеволодовича, но уже не касаясь его самого, тоже, ухмыляясь уставился на него. - Может, вы пытаетесь защитить честь какой-нибудь знатной дамы из нашего города? - Настойчиво добавила вопрос Ирина Александровна. - К слову, друг мой, мне тоже интересно... - Усмехнувшись, с издевкой вставил Верховенский. Ставрогин, смерив его недвусмысленным взглядом, ответил: - А то вы не знаете, Петр Степанович... - Улыбнулся он. - Я не могу вам рассказать, Ирина Александровна, потому что это не только моя тайна. - Николай Всеволодович, усмехаясь, сделал новый глоток, прямо, самыми бесчувственными, оледеневшими глазами глядя на девушку. - Я думаю, вам самой не очень хотелось бы знать об этом. Не разбивайте так жестоко свои же мечты и хрупкие надежды. - Говорил он протяжно, вкрадчиво, что вызывало неподдельный страх и отторжение. Д-ова испуганно вздрогнула: - Что вы этим хотите сказать? - Она как-то повела плечами, глаза ее забегали. В этот момент наплевавшие на всех Эркель и Л-ская, переглянувшись, снова принялись обгладывать губы друг друга. Верховенский, не отрываясь, с одержимо заинтересованным видом уставился на Николая Всеволодовича, изредка облизываясь. - Я хочу сказать, что вспомнил вас. Это ведь вы наблюдаете за мной откуда-то из-за угла на балах с того момента, как я сюда приехал? - Лицо Ставрогина было холодно насмешливым. Он сложил руки в замок, раскинув локти на подлокотниках стула. В такой позе он выглядел властно, даже нагло с брезгливым самодовольством. - Не вы ли? Если это не так, исправьте. Вы ни с кем не танцуете, наблюдаете за мной, а еще за Лизаветой Николаевной Тушиной, верно? Сначала вы искали ее дружбы, но, получив лишь холод, переключились на Дарью Павловну Шатову? И, как я понимаю, с ней вы тоже не добились особых успехов? Не прав ли я? - Ледяные, полные хитрой злобы глаза врезались в лицо Ирины Александровны, улыбка Ставрогина стала походить оскал. - Отвечайте же. - Допустим, что все сказанное вами правда. - С трудом, запинаясь, выдавила из себя Ирина Александровна, которая совершенно подрастеряла свой хитроумный образ, подрагивая плечами и крепко сжав ладони между собой. - Что вы, все же, хотите этим сказать? Верховенский, стоявший сбоку от Ставрогина, вдруг легко и быстро скользнул за стул Ирины Александровны, положив на ее мелко прыгающие плечи ладони, чуть сжав их, и зашептал: - Ирина Александровна, не стоит терять самообладания. Лучше ответьте честно. Это ведь не выйдет дальше данного круга. Не бойтесь сказать правды. Не пугайтесь того, что вашу тайну могут услышать другие. Я вас понимаю. - Он тараторил сладко, но жестко, настойчиво. Со стороны могло бы показаться, что Петр Степанович старается успокоить ее, но на самом деле он только больше нервировал бедную девушку. - Признайтесь. Я понимаю вашу ревность. Думаю, что даже с Лизаветой Николаевной и Дарьей Павловной вы пытались сойтись только из-за этого. Но вы ведь не имеете ни малейшего понятия о предмете ваших детских, наивных мечтаний. Говорите, или я сам подтвержу свою догадку. И выставлю ее в еще более позорном свете перед Николаем Всеволодовичем. Вам страшно? Это правильно. Взгляд его холоден, безжалостен. Кажется, вот-вот сожрет вас, но бояться нельзя. Но вы сами заварили эту кашу, ложку в руки и хлебайте. Ну же! - Нет! - Ирина Александровна подскочила со стула, сбросив руки Верховенского. - Мне просто... было интересно! Вы были предметом сплетен из-за всех тех слухов! Я просто хотела знать, правдивы они или нет! Ничего такого! Я... Это не то, что вы подумали, господин Ставрогин! - Она вздрогнула и вдруг заплакала. - Да что же тут неприличного? - О, абсолютно ничего! - Воскликнул Петр Степанович, хлопая в ладоши. - Продолжайте! Молю! Продолжайте! - Что здесь такого? Марья Ивановна, вообще перед игрой просила загадать вам желание целовать ее! Чем хуже я? Чем хуже я?! - Шарм и маска слетели, под ними, как и ожидалось, пряталась пугливая девочка. Марья Ивановна вспрыгнула со стула, когда ее жестко хлестнул взгляд Верховенского, который, кажется, только и ждал ее реакции: - Это не... Правда... - Она закрыла лицо, отвернувшись. - Зачем, Ира... - С вами позже. - Сказал ей Петр Степанович. - Я же не слеп, чтобы не заметить вашего странного волнения. - Он взял Д-ову за подбородок и повернул ее лицо к себе. - Вам не стоит этого делать, не стоит. Петр Степанович отпустил ее, плачущую, кивнув Ставрогину в ее сторону, а сам, ухватив К-ну за запястье, потащил через дверь и по коридору в одну из комнат. - Чего же вы там от меня хотели? - С этими словами Верховенский несильно толкнул девушку в одну из дверей, закрыв ее за собой. Комната оказалась гостевой спальней. Марья Ивановна, взволнованно, часто дыша, отошла далеко к стене, даже в угол, опустила глаза и дрожащими губами проговорила: - Я хотела, точнее... Вчера при нашем знакомстве вы мне очень понравились, и я просила мою подругу пригласить вас, чтобы сыграть и все... - Девушка посмотрела на Верховенского, ее щек коснулся нежный, невинный румянец. - Я просила ее подпоить вас немного и сделать так, чтобы вы меня поцеловали. Только всего. Петр Степанович, гадко усмехаясь, неторопливо приблизился к девушке: - Только всего? - Протянул он, проводя ладонью по ее медленно краснеющему лицу. - Что же вы так мало просили? Поскромничали, барышня... А хотите попробовать больше того? Марья Ивановна долго, испуганно глядела на Верховенского, после чего кивнула. - У меня и в мыслях не было... Я всего лишь хотела знакомства с вами, сама подойти боялась! - Протяжно продолжала убеждать Ирина Александровна, присев обратно стул. Вся она сжалась, дрожа и изредка дергаясь. - А к чему вам это было нуж... - Николай Всеволодович не успел договорить, когда его прервал громкий женский визг. В залу вбежала Марья Ивановна, кое-как прикрывавшая оголенную грудь, а за ней быстро вошел Верховенский, который только самодовольно хохотал, раскинув руки: - Куда же вы, милая моя? Это вам не целоваться! - Бросил он ей вслед, когда К-на спряталась за стулом Лямшина, который каким-то неведомым образом успел задремать. В это же время перепившие Эркель и Татьяна Семеновна продолжали посыпать друг друга ненастными поцелуями, которые под воздействием алкоголя с каждым разом делались все более раскрепощенными, даже развратными. В эту секунду лопнули натянутые до предела нервы Ирины Александровны, в голову которой тоже ударила выпивка. Она, разгоряченная, вновь вскочила и, продолжая плакать, истерично закричала прямо в лицо брезгливо отстранившемуся Ставрогину: - Да потому что вы злодей и мерзавец! Самые гадкие, отвратительный слухи ходили! А мне интересно! Интересно, был ли у вас, правда, роман с Тушиной и Шатовой одновременно! Интересно, правда ли, хромоногая девка - ваша жена! Правда ли, что в Петербурге ваш разврат доходил до того, что вы насиловали детей! Вот и все! Все... Ставрогин, помрачневший до жути, лицо которого искорежила страшная ярость, едва сдержавшись, чтобы не ударить, схватил Ирину Александровну за подбородок одной рукой, а другой указывая на нее, и, громко чеканя каждое слово, проговорил: - Не смейте больше совать свой нос в мои дела! И жалким тварям, что таскают своими грязными ртами такие слухи обо мне передайте то же самое! Дрянь! - Он с отвращением оттолкнул ее и бросил Верховенскому. - Мы уходим. - Я тебя понял!.. - Тот сразу же зашагал за ним следом, усмехнувшись и подмигнув испуганной, плачущей Марье Ивановне, осевшей на пол за стулом спавшего Лямшина. Больший абсурд картине добавляли все еще целующиеся Л-ская и Эркель, который, на мгновение оторвавшись от лобызаний, громко стал прощаться с Верховенским и Ставрогиным. Ирина Александровна, понемногу сползшая на пол, рыдала и хохотала, подвывая и что-то нечленораздельно повторяя сквозь истерические слезы и смех. Выйдя на улицу, молча, не останавливаясь, прошагав примерно квартал, Ставрогин свернул в первую попавшуюся узкую подворотню, где, прислонившись к стене, он отдышался, а после осел на землю, скрутившись, будто в мучительной судороге, обхватив руками голову и поджав колени. Вид его был болезненным и разбитым, весь он, дрожа телом, сжался, вцепившись окаменевшими пальцами в волосы. Верховенский, наконец, дошел до него. - Ты ведь знал, что так получится? - Ставрогин поднял на Петра строгие с отвращением глаза. - Ты ведь хотел, чтобы так получилось? Верховенский подошел к нему, глядя на него совершенно безразлично, при этом улыбаясь своею обычной улыбочкой: - Не совсем. Сейчас я рад, что так получилось. Но то, что получится именно так, я только предполагал. - Верховенский сощурил глаза, с любопытством посмотрев на Ставрогина. - Они изначально просили пригласить меня, верно? - Николай закрыл лицо руками, потирая устало глаза. - Верно. И изначально сказали о том, чем хотят заняться. Им был интересен ты, а с помощью игры они наивно надеялись вытянуть из тебя какие-нибудь секреты. - Но разве вы не познакомились еще до нашего примирения? - Это так. Все дело в трости. Как я тебе и рассказывал, у меня ее заметили, спросили о тебе, а я признался, что в прошлом мы были близкими друзьями. - Верховенский прислонился к стене рядом со Ставрогиным, опустив ладонь на его голову, поглаживая волосы. - Я пообещал привести тебя, подумав, что это будет в некоторой степени забавно. Николай вздрогнул и грозно посмотрел на Петра, будто что-то осознав: - Значит, ты изначально был уверен, что я соглашусь восстановить наши отношения? - Конечно. - Верховенский усмехнулся, при этом продолжая касаться головы Ставрогина, но тот будто и не замечал этого. - То есть у меня и выбора-то не было? - Оледеневшим, сдавленно хриплым голосом продолжал спрашивать Николай. - Нет. Ты мог только согласиться. - А сейчас я не могу отказаться? Петр тихо засмеялся: - Конечно, нет. Ты этого и не хочешь. - Про Д-ову ты сразу понял, верно? - Ставрогин, отвернувшись, посмотрел перед собой. - Да. Я знаю такого рода девушек. Мужчины, вроде тебя, для них словно книжные герои, загадочные, дьявольски красивые, притягательные. Они увлекаются этим пугающим образом, уверенные в том, что именно они смогут его разгадать и открыть, влюбляются, не понимая, что такие мужчины, как ты, умеют только губить женщин и всегда заставляют их страдать. Вся их любовь в сущности попытка доказать, в первую очередь себе, что они не такие, как другие девушки, что именно их монстр искренне полюбит, что именно они смогут изменить гнилое нутро, очистить его. Они не знают, что на самом деле мужчины, вроде тебя, не подлежат исправлению, только большему развращению. И только. - Верховенский поправил свободной рукой волосы, улыбаясь шире. - Я сразу понял это по ее заинтересованности тобою при нашей первой встречи с нею. Забавно, что они, действительно, думали, что смогут вытянуть из тебя какие-то тайны. С помощью глупой игры. - Так зачем ты пригласил меня туда, если ты итак все прекрасно знаешь? Если прекрасно понимаешь, что я не выдам им ничего? Петр захохотал: - Посмотреть на твою реакцию, всего лишь. Хотел видеть, как ты отреагируешь на те или иные вопросы, но сама игра пошла не по плану из-за тебя же. Хотя из-за излишнего любопытства Ирины Александровны в том числе. Не спроси она о следах на твоей шее, ничего бы не было. Но то, как все сложилось в итоге, меня более чем устраивает. Николай вдруг напрягся всем телом, один глаз его несколько раз нервно дернулся, в то время как лицо приняло выражение напряженной задумчивости и минутного сознания чего-либо. Он, опустив глаза в землю, протяжно вздохнул, после чего строго спросил: - Петр, как много ты знаешь? Верховенский, смерив взглядом Ставрогина, не смотревшего на него, довольно ухмыльнулся: - Ровно столько, сколько ты мне доверил. А что? - Стоит ли мне верить тебе? Верховенский, подавшись вперед, оттолкнулся от стены и, беззаботно пройдя несколько шагов вокруг Николая, вернулся к нему, опустившись рядом: - А собственно, есть ли какая-то разница между доверием и недоверием? Ты не можешь наверняка знать, какие конкретно сведения мне известны. Допустим, хоть это и не так, что мне известно больше, чем ты решил мне доверить. Что тогда? Думаешь, я стану распускать о тебе сплетни? Зачем? Чтобы бросить на тебя тень нового позора, которая ляжет и на меня в том числе, просто по той причине, что я восстановил наши отношения? - Петр усмехнулся. - Зачем мне позорить самого себя? Или же, например, ты думаешь, я донесу о каком-либо твоем преступлении? Шутишь? Упечь тебя на каторгу, только встретив, спустя четыре года? Да я и сам преступник. Или же тебя пугает сама мысль о том, что я много знаю? А чего тебе бояться, если я все равно искренне, всецело предан тебе? М? Ставрогин молча, внимательно слушал его, хотя на лице его пробежала тень раздумий, кажется, о чем-то своем. Наконец, он снова повернулся к Верховенскому: - Тогда, если предположить, что я верю тебе и ты, действительно, сказал сейчас правду, что же тогда было вчера в саду? - Что ты имеешь в виду? - Вчера в нашем с тобой разговоре я отчетливо слышал четыре имени, вопреки тому, что ты потом сказал! - Ты мне, если я правильно помню, так и не ответил, что это вообще за имя было. Ставрогин медленным, изнуренно скованным движением вцепился в свои волосы, словно при страшном головокружении, склонив голову, так что лица его совсем не было видно. Николай весь телом съежился, будто от страшного холода, болезненной судорогой, сковывающего все тело до мучительно напряженного состояния: - Может быть, мне послышалось? - Кажется, да. Потому что я не помню того, о чем ты говоришь, Коля. - Тогда, Петр, мне страшно. Верховенский придвинулся к нему ближе, положив ладонь на его щеку и повернув лицо к себе: - Чего же ты так боишься, милый? Ставрогин тяжело вздохнул и ответил, глядя прямо в глаза Петру: - Сойти с ума, пожалуй. - А что тебя заставляет думать, что ты сходишь с ума? Николай медленно отвернулся, размышляя: - Ты ничего не знаешь, так что неважно. - Не хочешь мне рассказать? - Нет. - Вдруг брезгливо твердо бросил Ставрогин, поднимаясь с земли. - Нам стоило бы уже идти. У Верховенского искривился насмешливо рот: - Конечно-конечно! - Он тоже встал и быстрее зашагал следом, отряхивая пальто. На губах его, как всегда, металась легкая ухмылка, глаза безумно поблескивали, довольные тем, что было понятно только самому Петру. Когда они вышли уже на тротуар, Ставрогин вдруг спросил: - А что ты сделал с Марьей Ивановной, когда вы уходили? Верховенский засмеялся: - Да ничего особенного. Она еще совсем девчушка. Просто под юбку залез, она испугалась и убежала. Ставрогин, услышав такой ответ, легко расхохотался, даже чересчур громко. - Не думаешь же ты ревновать меня к ней? - Иронично протянул Петр. - Нет, конечно, нет! Какая глупость! - Пожалуй. Постепенно темнело. Горизонт еще переливался самыми разными оттенками в то время, как остальное небо приобрело особый оттенок приближающегося мрака. Бледный, проступающий сквозь облака образ месяца угрожающе повис среди появившихся вокруг него маленьких, мерцающих звезд, видом своим напоминавших рассыпанные в сгущающейся синеве осколки стекла, способные только отражать свет, а не быть его источником. Молодые люди вскоре добрались до Скворечников, где их встретил Алексей Егорыч, сообщивший, что Варвара Петровна уехала на светский вечер и пока отсутствует в поместье, а также, что просьба Николая Всеволодовича была выполнена, поэтому теперь Петр Степанович мог оставаться в поместье столько, сколько ему требовалось. Когда Ставрогин и Верховенский зашли в кабинет, он, как ни странно, выглядел точно так, как и прежде, зато спальня Ставрогина предстала в несколько ином виде: постель Николая Всеволодовича была переставлена и была внесена новая кровать. - Дарья Павловна поговорили с Варварой Петровной и рассказали, что еще во Франции до ссоры вы и господин Петр Степанович жили в одной комнате, поэтому Варвара Петровна распорядились разместить господина Верховенского в вашей спальни. - Отчеканил Алексей Егорыч. - Я понимаю, что это не мое дело, но может ли быть, что Петр Степанович хотят все же остановиться в отдельной спальне? - Нет. - Твердо оборвал его Ставрогин. - Вы можете идти. Прикажите, чтобы подготовили ванну. Когда Алексей Егорыч ушел, Верховенский тихо шепнул на ухо Николаю Всеволодовичу: - А Шатова-то постаралась... Они оба переоделись, после чего в ванну ушел Петр Степанович, а Ставрогин распорядился о вине, при этом прибрав к себе в карман брюк галстук Верховенского. Когда румяный, разгоряченный с влажными волосами Петр вошел в спальню, Ставрогин стоял возле окна, попивая вино. - Тебе не хватило того, что мы выпили? Ставрогин, поежившись, посмотрел на Верховенского: - Хочу быстрее заснуть сегодня. - Он сунул в руки Петру бокал и вышел из спальни. Верховенский некоторое время неподвижно стоял, глядя на бокал, после чего улыбнулся и ушел куда-то в кабинет Ставрогина в поисках своего пальто. Когда Ставрогин вошел в спальню, Верховенский лежал на постели в полудреме и дожидался его. Петр, услышав, как захлопнулась негромко дверь спальни, открыл глаза и, заметив Николая, расплылся в улыбке. Петр приподнялся Ставрогину навстречу и сел перед ним, выжидающе глядя на него: - Почему ты не хочешь рассказать мне о том, что тебя гложет? - Он подозрительно сощурил глаза. - А почему тебя это волнует? - Холодно ответил Ставрогин, стараясь различить выражение лица Верховенского в ночной темноте. - Меня? - Петр ненадолго задумался. - Мне просто любопытно, а тебе легче будет. - Легче? - Усмехнулся Ставрогин, ложась на кровати и продолжая смотреть на Верховенского. После теплой ванны Николай смог прийти, наконец, в спокойное, расслабленное состояние. - Конечно. Всем людям становится легче, если у них есть тот, с кем они могут разделить свою боль. - Ответил Петр, упав назад и пристроившись рядом со Ставрогин, перевернувшись на бок лицом к нему. Верховенский глядел на Николая совершенно неэмоционально, голос его был спокойным или даже серьезным, что, казалось, он говорит искренне и искренне обеспокоен состоянием Николая. - Людям, потерянным и разбитым, вроде тебя, иногда нужна помощь. - С чего ты решил, что я потерян и разбит? - Ставрогин протянул руку в темноте, заправив выбившийся локон волос Верховенского ему за ухо. - Те, кто не разбит и не потерян, не реагируют подобным образом на упоминание собственных проступков, даже если они лживы. - Ты на это хотел посмотреть? - Да, я же сказал, я хотел увидеть сегодня, как ты отреагируешь на расспросы Ирины Александровны. - Ты поэтому отказался быть командиром? - Задумчиво протянул Николай. - И поэтому предложил эту роль Д-вой? - Правильно. В другой ситуации я бы не отказался от такого предложения. - Верховенский усмехнулся. - Но если бы вопросы задавал я, на тебя бы они не произвели никакого впечатления, потому что ты сам мне уже все рассказал, мы близки и ко мне ты привык. - Петр вздохнул. - Да и поиздеваться над тобой, я могу и вне игры. - Я все еще тебе не доверяю. Нельзя никогда быть до конца уверенным в том, что ты не лжешь. - Ты не доверяешь мне, даже несмотря на то, что признаешься в любви? - Вновь усмехнулся Петр. - Эти вещи между собой не связаны. Я могу ничего и не рассказывать тебе и при этом любить. - Ставрогин улыбнулся в темноте, при этом поглаживая щеку Верховенского, лежащего рядом с ним. - Почему тебе так важно, чтобы я тебе рассказал все? Даже то, чего в действительности нет. - Мне? - Да, ты практически требуешь этого, снова и снова стараясь вытянуть из меня слова. Верховенский тихо рассмеялся: - Я ради тебя стараюсь. Сам сказал, что боишься сойти с ума. Знаешь, что больше всего сводит человека с ума? Тайны, мучающие его изнутри. Невозможность высказать то, что терзает душу. Я стараюсь помочь тебе же, но коль для тебе это не нужно, то и пытаться не вижу смысла. Больше не буду. Ставрогин хотел было что-то сказать, но Верховенский поднялся с кровати. - Куда ты? - Мне тоже захотелось вина. - Ответил Петр, проходя в кабинет Ставрогина. - Мой бокал тоже принеси, я его тебе оставлял. Верховенский, спустя минуту, вернулся с двумя бокалами и, передав один из них, Николаю, присел на подоконник. Он посмотрел на то, как Ставрогин пьет, после чего, оглядев свой бокал, приложил его к губам и стал потягивать вино, отвернувшись к окну, за которым уже окончательно наступила ночь. - Я бы, пожалуй, выпил еще. - Сказал Ставрогин, поставив на прикроватный столик пустой бокал. - Думаю, тебе на сегодня хватит. Как и мне. - Верховенский спустился с подоконника, оставив бокал там, где он только что сидел, и залез под одеяло рядом со Николаем. - Успокаивайся. Не думай ни о чем. Спи. - Он провел ладонью по лицу Ставрогина, будто пытаясь усыпить его. Николай приобнял Верховенского, который повернулся к нему спиной, и быстро провалился в сон. Николай резко вскочил на кровати так, будто его ударило током. Он почувствовал, как трясутся его руки от холодного, захватившего все тело ужаса. На лбу его появилась испарина, а где-то внутри живота заскреблась и завыла гадкая, скользкая тревога. Ставрогин огляделся в темноте и вдруг осознал, что он находится не у себя в кровати, не в Скворечниках, но в каком-то другом, хорошо знакомом месте. Он, едва передвигаясь, вылез из кровати и оперся рукой на знакомый балдахин, прикоснувшись к которому, он вдруг понял, что каким-то странным, мистическим образом оказался в старой квартире Верховенского в Петербурге. В его голову моментально пришла мысль о том, что ему надо найти Петра, который определенно где-то здесь. Николай, с трудом переставляя ноги, пошел из комнаты, чувствуя, как внутри него все больше и больше раздирается ужас, будто вырезая внутренности. Открыв дверь, Ставрогин пошатнулся от дикого отвращения и будто хлопнувшего по голове страха. Вся комната находилась в полном беспорядке, была перевернута мебель, стол был разбит пополам, на полу валялся мусор и темнели неизвестного происхождения лужи. По стенам ее стекала странная вонючая черного цвета жидкость мешавшаяся с кровью, которая будто от страшных ранений, тоже проступала через трещины на потолке. По среди комнаты на полу лежали две омерзительного вида твари, в некоторой степени напоминавшие людей. Не имевшие глаз с разорванными огромными ртами и разломанными, неестественно длинными конечностями монстры будто совокуплялись, издавая душераздирающие звуки, при этом отрывая друг у друга остатки кровоточащей, язвенной кожи. На мгновение существа остановились, заметив пришедшего Николая, после чего расхохотавшись нечеловеческим, отвратительным смехом, продолжили заниматься своим отвратительным делом. Ставрогин задрожал всем телом и явственно ощутил подступившую к горлу тошноту, когда вдруг почувствовал, как к шее его прикоснулись холодные руки, которые медленно поднялись по его лицу и закрыв ему глаза. - Не смотри на нас... Коленька. - Произнес шепчущий, молящий голос Верховенского над ухом Николая. Горло Ставрогина разорвал жуткий крик. Он резко вскочил на кровати. Николай облегченно выдохнул, когда увидел, что находится в своей спальне. Он пошарил рядом рукой - Верховенского рядом не было, от чего Ставрогин почувствовал сдавившую тело ярость. - Петр? - Разозленным, хриплым голосом бросил он в темноту. Дверь из кабинета открылась и в комнату медленно вошел Верховенский, пряча что-то за спиной: - Чего ты кричишь? - Куда ты ходил? - Крепко сжав кулаки, просипел Николай. - Я? - Наивным и милым голосом спросил Петр. - Я убил самозванца. - Он выкинул руку из-за спины и бросил что-то на кровать Ставрогина. Николай с перекосившимся от ужаса ртом, замершим в немом крике, слетел с постели хватаясь, за что попадется, когда ему на колени упала с изуродованным лицом, подранными глазами, губами и носом голова самого Верховенского. Голова медленно, прыгнув несколько раз по пути, скатилась на пол. Петр зашагал к застывшему, припавшему спиною к стене Ставрогину, который ошарашенно глядел на него, все с тем же испуганным выражением лица. Верховенский опустился сверху на Николая, толкая и кладя его на пол, руки его, перепачканные свежей, скользкой кровью, одна перехватила покрепче грязный нож, а другая стала задирать ночную рубашку, оголяя тело. - Возьми. - Верховенский, разжимая окаменевшие от ужаса пальцы Ставрогина, вложил ему в руки нож. - Я тоже самозванец. Мы все самозванцы. Настоящего нет. Нет. Ты его не знаешь. - Петр, лицо которого выражало пугающее счастье с широкой улыбкой, крепко схватив руки Николая, направил ими себе в живот нож. - Ты должен убить. Убить самозванца. - Я не могу... Я не должен... - Истерически, судорожно дергаясь, застонал было Ставрогин, когда до боли сдавило его руки и Верховенский резко дернул их, воткнув в себя лезвие и рывком проведя его до низу. Из образовавшейся огромной раны на животе Петра на Николая плеснула кровь и вывалились внутренности. Обмякшее тело Верховенского рухнуло сверху. Ставрогин, рыдая от мутящей его жути, махнув руками, выбросив нож, заорал от отвращения, скрутившей его боли, непередаваемого, нестерпимого, панического страха. Он резко вскочил на кровати. Ставрогин, задыхаясь от крутившей изнутри жути, вцепился руками в свои мокрые волосы, утерев влажное от слез лицо, после чего, дернувшись, резко оглядел свои руки - чистые. Он осмотрелся - его комната, его постель. Вокруг тишина. Николай медленно спустился с кровати, ощущая невыносимую боль в конечностях, и вновь на словно чугунных ногах пошел к выходу из спальни в кабинет. В голове пульсировала одна единственная мысль о том, спит он сейчас или нет. Вдруг прямо перед ним дверь кабинета распахнулась, и к нему вышел Верховенский. - Ты почему не спишь? - Удивился Петр, заходя в спальню и закрывая за собою дверь. - А это не сон? - Обрасывая испуганными глазами комнату, спросил Ставрогин. - Кажется, нет. - Верховенский взял его лицо ладонями, взволнованно посмотрев на Николая. - Что с тобой? Ты весь мокрый. - Кошмар. - Ответил Ставрогин, облегченно цепляясь за ночную рубашку Верховенского и прижимая его к себе. Петр приобнял его в ответ. - Что же тебе приснилось? - Я не могу понять. Кажется, ты. - Я? - Рассмеялся Петр рядом с ухом Николая. - Что же ты так боишься меня? - Нет. Сейчас все хорошо. Я не сплю. - Проговорил Ставрогин, крепче обхватив руками Верховенского. - Пойдем в кровать? - Спросил ласково Петр. - Да. - Ставрогин приподнял Верховенского, развернувшись, отнес его на кровать и сам расслабленно упал рядом. Петр, ложась сверху на Николая, аккуратно обнял его и поцеловал в лоб: - Все хорошо, любимый. Теперь я с тобой. Тебе нечего бояться. Ставрогин, прикрыв глаза, крепко прижав к себе Верховенского, долго с наслаждением, пытаясь успокоиться, вдыхал его запах, чувствуя, как по телу его рассыпается тепло. Ставрогин, отодвинувшись немного, нежно поцеловал Петра, у которого на глазах проступили слезы. Николай касался его со всей лаской и любовью, на которые только был способен. - Тебе нечего бояться. Я люблю тебя. Люблю тебя. - Повторял слезливо Верховенский. Разорвавший ухо выстрел. Речь Петра оборвалась на полуслове, когда его тело грузно упало на Ставрогина, распадаясь на куски мяса и бурлящую жижу крови вместе с вонючей чернеющей дрянью. В дверях кабинета стоял снова Верховенский, крепко держа на вытянутой руке пистолет. Лицо его было совершенно нечитаемым с жутким безразличным выражением, оледеневшим, безумным взглядом, руки и одежда его вновь были перепачканы кровью. Ставрогин съежился, его рот в немом крике широко раскрылся, руками он схватился за свою голову, будто пытаясь закрыться от вошедшего Петра. Тело Николая сдавила мертвая судорога, от которой он не мог и пошевелиться. - Любишь? Любишь? Любишь? - Повторил несколько раз Верховенский, подходя к Ставрогину, сидящему на постели в каше из органов, вязкой крови и мерзко пахнущей жижи. - Самозванцы. Самозванец. Я тоже самозванец. - Петр, пожалуйста. - Просипел стонущим голосом Ставрогин, рыдая и давясь словами. - Кто из нас настоящий? - Спросил Верховенский, залезая сверху на Николая и давая ему в руки пистолет. - Кто из нас настоящий, знаешь ли ты? Есть ли настоящий? Ставрогин не отвечал на вопросы, только обессиленно в ужасе рыдал с перекошенным лицо и невозможностью сделать движение. - Убей меня. - Верховенский направил, подняв, пистолет, крепко сжатый в руках Ставрогина, себе в лоб. - Ты должен убить или сам умрешь. - Я не могу! Не могу тебя убить! Прекрати! Выпусти меня! - Прокричал Николай, мотая головой, ощущая, как его мутит от любого слова и твердого движения Петра. - Если я не умру, ты погибнешь. Погибнешь. Тебя сгубит настоящий. Есть ли настоящий, знаешь ли ты? - Верховенский вдруг замер, замолчав и не двигаясь, после чего испуганно оглянулся. Ставрогин посмотрел туда, куда был направлен взор Петра и с ужасом заметил в углу горящие красные глаза ЕГО. Верховенский повернулся обратно и резко затрясся, будто одержимый, частой, дерганной дрожью, болезненно, истошно закричав: - Убей! Убей! Молю! Ставрогин, зажмурив глаза от ужаса, чувствуя, как колотит и бьет все его тело пронзительным, паническим страхом, дернул рукой. Прогремел выстрел. Раздался пугающий нечеловеческий крик. Кажется, кричал сам Николай. Он резко вскочил на кровати. Убирая с искореженного безумным страхом лица слезы и заправляя влажные, налипшие на лоб волосы, Николай приоткрытым ртом, словно рыба выброшенная на берег, тяжело и быстро хватал воздух, стараясь не задохнуться. Он почувствовал, как его мутит. Он успел перевернуться и свеситься с кровати, когда его вырвало. Ставрогин сгреб себя и сел, утирая рот, оглядываясь вокруг. Ставрогин понял, что это снова его кровать и его комната. Свежо. Пахло дождем. Петра в кровати не было. Николай повернул голову и увидел, что Верховенский со спокойным выражением лица сидел на стуле у распахнутого окна, подогнув одну ногу, и смотрел на улицу во мрак, куря трубку и попивая вино из бокала, следя за разбушевавшейся грозой и ливнем, страшным градом падавшим, разнося жуткий шум и грохот. - Петр? - Настороженно, дрожащим голосом спросил Ставрогин. Верховенский повернул голову в его сторону и, улыбнувшись, сказал: - О, проснулся... Ставрогин выполз медленно с кровати, продолжая трястись телом, подозрительно осматриваясь вокруг: - Это не сон? - Нет. - Ответил легко Верховенский, повернувшись снова к окну. - Я точно не сплю. - А я? - Подходя к нему, просипел Николай. - Ты, пожалуй, тоже. Мы оба не спим. - Верховенский не отрывая взгляда от улицы, улыбнулся шире. - Чего же ты проснулся? Ставрогин, помолчав недолго, боясь снова ошибиться, ответил: - Кошмар. Петр закивал: - Ах, да... Тебя тут трясло всего, руками махал. Меня несколько раз даже ударил. - Он усмехнулся. - Почему ты меня не разбудил? - Простонал Николай, осев медленно на колени перед Верховенским. - Хотел посмотреть, что с тобой происходит. - Верховенский посмотрел на Ставрогина, сидящего на полу с глазами полными болезненной муки и усталости. - Что с тобой? - Он, отложив вино и трубку на подоконник, провел ладонями по его щекам. - Я очень испугался, Петр. - Ставрогин судорожно сжал кулаками ночную рубашку Петра, продолжая смотреть изможденными глазами на него. - Очень. - Повторил он. Верховенский наклонился к нему и аккуратно поцеловал во влажный лоб, убрав с него сбившиеся мокрые локоны: - Что ж сейчас ты не спишь. Я с тобою. Бояться тебе нечего. - Он положил его голову себе на бедро. Одной рукой Петр снова взял трубку, потянув дым, а другой стал ласково перебирать волосы Николая, который крепко обнял его за талию все еще дергавшимися руками и, глубоко вдыхая запах Петра, пытался успокоиться, все еще боясь каждого движения Верховенского. - Помоги, Петр... Я люблю тебя... - Просипел он в ткань рубахи Верховенского. - Спасибо. Я постараюсь. - Усмехнулся Верховенский, глядя на то, как за окном быстро летят капли, звучно бьющиеся о землю и подоконник, как далеко в небе за черными тучами появился кусок чистого неба, в котором, как и всегда, блестели противные звезды-стекляшки. Долго, очень долго Ставрогин пытался успокоиться, тяжело дыша и вздрагивая. Когда же ужас и паника его постепенно прошли, он поднял лицо и посмотрел на Верховенского, спросив: - Можно ли мне? - Его глаза недвусмысленно глядели на Петра. - Можно ли продолжить то, что было сегодня на вечер? Верховенский, чьи глаза метали безумные искры, искривил насмешливо рот: - Можно, можно. Конечно, можно. Чего только ни позволишь близкому другу.