4. Anamnesis Morbi

На работе скучно без этих двоих, зато дела делаются куда быстрее. Собрав бумаги для похода к Веринской, отвлекаюсь на телефонный звонок от следователя. — Коваль, — представляюсь быстро я, собрав распечатанные бумаги в кучу, и выхожу из своего кабинета. — Это следователь по делу вашего мужа — Шорин, — снова представляется он. Зачем? — Его поймали? — с надеждой спрашиваю. — Ээм, увы, но нет… — тянет он. — Этой ночью полиция нашла тела Тамары Константиновны Коваль и ее охранника около того же дачного посёлка, откуда пропал ваш муж, — мрачно добавил он и я почти искренне ужаснулась: — Тела?! Их убили? И что они там делали?! — я остановилась в коридоре, у своей двери с золотистой табличкой «заведующая отделением Коваль Ника Викторовна». — Сложно сказать… мы нашли при них сумку с деньгами. Полагаю, ваш муж попросил мать помочь ему… — Так этот ублюдок ночью был там? — я скрипнула зубами. — Черт! Мы же с дочерью и друзьями были там на выходных! А если бы этот урод пришел к нам? Черт! Неужели так трудно поймать этого педофила? Я вздохнула. — Советую вам в ближайшее время воздержаться от поездок туда, — беспристрастно. — Почему? — искренне удивляюсь… что плачу не зря такие деньги за курсы, где обучают даже владению собственным голосом. — Змей, говорят, много, в этом году, — добавляет он со смешком. — Каких, блин, змей? Сентябрь на дворе! Они уже давно уползли в какие-нибудь теплые края, — фыркаю. — Мне, что, нельзя покидать город? Вы это имели в виду? Строю из себя испуганную даму-истеричку. — О, нет, нет, — улыбка. — Я сказал без метафор: ваша свекровь и ее охранник погибли до приезда скорой медицинской помощи от множественных укусов гадюк. — Идиотизм… — прошептала я ошарашено. — Это ж сколько надо змей…? — Много, — он усмехнулся. — Пока что спецы отловили только тридцать. Так что советую не приезжать на дачу, пока там змеиное гнездо. Поберегите ребенка, мало ли. Киваю. Да я и сама не планировала туда возвращаться до холодов. На выходные можно поехать и на дачу под Одинцово: там нет трёхметровых заборов, правда и дом попроще, но все равно же «за городом». — Спасибо… за предупреждение, — вздыхаю. — Может, и Костю змеи тоже куснули? Вы посмотрели обращения в больницы с укусами? — Мы занимаемся этим. — сухо сказал он. — До встречи, Ника Викторовна, и надеюсь, вы наняли охрану дочери. — Наняла, -киваю. — Еще месяц назад. До свидания и спасибо, что держите в курсе. — Не за что, — он повесил трубку, и я прошла к лифтам. Теперь можно не ненавидеть эту фамилию. Она теперь моя. Только моя и моей дочери. Сегодня адвокат Тамары должен позвонить моему адвокату и согласовать вопрос о том, кто будет вести дела семьи. Если Костя в розыске, а других близких родственников у семьи нет. Есть какая-то двоюродная сестра у отца Косточки и у Тамары две племянницы из Питера. Наследница — Ксюха. Как не крути. Ну, а я — опекун. Так что все ее — пока что мое. Но с психиатром встречусь… если позвонит. Выйдя из лифта на административном этаже и пошла в сторону кабинета главного врача. Веринская… Я поморщилась и, постучав, вошла. Взгляд на секретаршу: довольно полную на мой взгляд и не особо красивую. — У себя? — Ага, с инфекционистом, — снова смотрит в монитор и быстро что-то набирает. — Твою мать! Ты что глухой?! Я тебе третий раз повторяю и по слогам: ка-ран-тин! Секретарша вздрогнула и еще быстрее начала печатать, а из кабинета выбежал мужчина лет под шестьдесят с красным лицом. Он хлопнул дверью, выскакивая из приёмной, и я, усмехнувшись, пошла к ней в кабинет, закрывая за собой дверь. Она казалась абсолютно спокойной и безмятежно смотрела на меня серыми глазами-льдинками: — Ну надо же. Сколько лет, сколько зим, Коваль, — насмешливо кивнула мне на стул. — Мои замы улетели, так что…- я подошла к ее столу, положив свою стопку бумаг на него, и села на предложенный стул. — Это надо согласовать. И подписать. Она взяла бумаги, пробежалась глазами по первой и тут же расписалась: — Дежурантов бери. Посмотрела на второй документ и скривилась. — Замену оборудования? Я так понимаю, это ты про каталки? — Я там всё перечислила, — откидываюсь на спинку стула, рассматривая демона перед собой. Ухоженная длинноволосая платиновая блондинка, лет под сорок. Вероятно, пластическая хирургия: морщин не видно, хотя ей должно быть уже под пятьдесят. На руках короткие аккуратные ногти, на безымянном пальце слишком простенькое для нее колечко из золота. В ушах и на шее ничего нет. Не любит драгоценности? Под халатом воротник белой в синюю полоску рубашки. В каждом движении ленивая властность и самоуверенность. — Я подумаю над каталками, насчет кроватей не обещаю. — она отложила документ и взяла следующий. — Студенты на кафедре под вашу ответственность, сами знаете правила. Она подписала бумагу и, вздохнув, взяла следующую: — Я не могу уволить его только потому, что его не было месяц. — она кинула бумагу об увольнении Коли под стол. В мусор? — И сколько мне ждать, пока его место освободится? — я поморщилась. — Мне нужен хирург. — Напряги ординатора второго года, не маленькая, чтобы тебе объяснять, как все работает, — отмахнулась она, не глядя на меня. — Он накосячит, а отвечать мне? Вот уж не надо мне такого счастья, — парирую, фыркая. — Как учишь, так и ответишь, — усмешка. — Его учил ваш Козалин, к нему все претензии. — закидываю ногу на ногу, улыбаясь. — Я пришла месяц назад, начала учить — мне сказали не лезть, обучением занялась Громова, и ординаторы разбежались сразу по больничным. — То есть теперь виновата Громова? — Веринская подняла на меня взгляд, ухмыляясь. — Виноваты деньги, которые взял Козалин за обучение в ординатуре! По факту ничему их не учил! Нет никакой программы обучающей у них! Не было ни одного семинара даже! Он им показывал операции и манипуляции, но ассистировать они стали нам только неделю назад! — я раздраженно качнула ногой и нервно вздохнула. — У первого года еще есть шанс научиться чему-то, но они боятся и сидят на больничных. А со второго года парень может и хочет, и рвётся в бой, но в него сейчас нереально впихнуть двухлетнюю программу. Это надо с самого начала начинать. Мы молча посмотрели друг на друга, прожигая друг друга взглядом. Я не уступлю! Пусть тогда убирает свои требования по госпитальным показателям с хирургии, если не хочет получить неработающее отделение! — Бери их с другими студентами 6 курса на операции, — она тоже вздохнула. — Если надо, посели их в операционной. Я поговорю с реанимацией, чтобы у вас была всегда свободная операционная. Ставьте операции потоком, одна за другой и водите их за ручку. Я поговорю с Громовой об этом. Это «да» или «нет»? Она не будет требовать выполнения госпитальных показателей? Я и сама могу с ней поговорить об этом. Но как хочешь. Интересно, Громова расскажет ей о том, что спит со мной? И каким другом является Веринская для Громовой и Дёминой? Надеюсь, не таким же, как я с ними. — Всё? — она устало посмотрела на меня, и я, кивнув, встала и пошла на выход. — В пятницу в четыре совещание зав отделениями. Быть обязательно. — Ага, — выхожу из кабинета и, достав телефон, делаю себе напоминание о пятнице. Вижу пропущенный звонок с неизвестного номера и перезваниваю: — Коваль. — Это Ника Викторовна? — с любопытством спрашивает довольно приятный женский голос. — Да. — иду к лифтам. — А вы кто? — Малинова. Университет. Староста, — насмешливо и несколько нагло представляется она. — У нас тут проблема одна небольшая нарисовалась: Семенович ударил какого-то парня с третьего курса и тот написал заявление в полицию. Ах да… Алиса. Я улыбнулась. — Ну, так дайте денег, как всегда делаете, что в этом сложного? — зайдя в лифт, встала у стеночки и нажала кнопку своего этажа. — Да предлагали — не берет, сучонок. Весь из себя правильный, — вздох и раздражение. — И я не знаю еще вариантов. — Значит, мало давали, — фыркаю. — Дайте больше. — Он и так давал ему триста кусков! Куда уж больше? — возмутилась она. — Малинова, — я вышла из лифта на своем этаже и пошла в сторону ординаторской, — вот скажи мне, допустим, подошла к тебе баба в клубе и ударила тебя. Ты ей говоришь, мол, я закопаю тебя, а она тебе предлагает бабло… — Я бы постаралась отомстить… — задумчиво. — Заткнись и слушай: она предлагает лям, ты говоришь — нет, она дает пять, ты говоришь — нет, она не хочет проблем и отдает тебе двадцать лямов и ты думаешь: пофиг… подумаешь, пощёчина, зато я ее обула на двадцать лямов. Я доходчиво объяснила? — иду по коридору, проходя мимо шатающихся перед процедурами больных. — Это что, была современная интерпретация притчи про «Скупой платит дважды»? — насмешливо спрашивает. Я улыбнулась. Забавная. — Это было предупреждение, что за все надо платить, особенно за глупость, Малинова. Просто дайте денег студенту, чтобы забрал заявление и не жадничайте., — захожу в ординаторскую и обвожу всех взглядом. — Обход. — Хорошо… — смешок и в голосе любопытство, — а вы на работе? — Да. Если вопрос исчерпан, Малинова, то я пойду работать. — выхожу из ординаторской. — О, этот вопрос исчерпан, — в голосе улыбка. — Остался еще один: Туманову выгнали с латинского и сказали не приходить. Никогда. Мы пошли к ректору и тот сказал, что у нас есть куратор — вы, и что вы решите этот вопрос. Сучка. — За что выгнали? — уточняю, встав, как вкопанная, посреди коридора. — О, пустяк. — насмешливо. — Туманова спросила, на кой нам учить мертвый язык, а ЗОЖ ответила, что он будет жить даже после смерти Тумановой. Ну, Оля ей и ответила, мол, надеюсь, он умрет вместе с вами… Я улыбнулась. — Кто такая ЗОЖ? — Зорина Оксана Ждановна. Препод по латыни, — пояснила Малинова. — Когда вас ждать? Я посмотрела на часы. Обход — минут тридцать, еще час до универа пилить по пробкам. — Через полтора часа подъеду. Я позвоню. Я отключила звонок и вошла в палату покойника Коли, которую сейчас вел ординатор второго года с напарниками. — Давайте, Павел Александрович, смелее, — подбодрила я его и он, покосившись на меня, начал. *** Сев на скамеечку в холле, я не стала даже снимать пальто и позвонила Малиновой. Через минуту она взяла трубку: — У нас вообще-то матан! — тихо, возмущенно. — Мне наплевать, — обрадовала я ее. — Выводи с него Олю свою и пойдем к ЗОЖ. Кстати, какой кабинет у нее? — Пф-ф… — раздраженно. — Второй этаж, 216 аудитория. Я повесила трубку и пошла к лестнице. Поднялась на второй этаж и, пройдясь по-пустому во время лекций коридору, остановилась возле нужного кабинета. Раздался уверенный цокот каблуков, и я повернула голову в сторону знакомой мне уже блондинки и незнакомой мне… розововолосой бабы, которую видела впервые. Она точно с моей группы? Они остановились возле меня, и я вопросительно посмотрела на розововолосую. Та тоже смотрела на меня во все глаза. Значит, и меня видит меня впервые. — Итак, ты Туманова? — вздыхаю и окидываю ее взглядом. Ниже меня сантиметров на пять, даже стоя на десятисантиметровой шпильке. Не худая. Я бы сказала, даже в меру упитанная. Лицо… с веснушками, курносым носом и голубыми, стеклянными глазами. Одета в голубые джинсы, белую водолазку и темно-синий пиджак. Вместе с туфлями и сумкой ее прикид я оценила на 250 тысяч. Короткий взгляд на Малинову, которая как всегда прекрасно выглядит в юбке и рубашке, правда, других цветов. Она женственна, уверенна в себе, и она окидывает меня снизу вверх оценивающим насмешливым взглядом, останавливаясь на моих глазах. Я отвела взгляд от нее и снова посмотрела на Туманову, и та кивнула мне. — Давай сначала проясним вопрос: тебе вообще нужна медицина? Туманова была ошеломлена вопросом и, посмотрев на блондинку, неуверенно мне кивнула. — Так нужна или нет? И начинай со мной разговаривать уже, — смотрю на нее, как на паразита, сжирающего мое время. — Нужна, — отвечает. — Зачем? — мой вопрос опять ставит ее в тупик, но в этот раз она хотя бы не тормозит: — Хочу стать врачом. — Зачем? — Чтобы помогать людям! — теперь она уже смотрит на меня, как на тупую. — Хорошо. Второй вопрос: тебе нужна латынь? — Ну, не особо, — жмет плечами. — Я просто не понимаю, на кой черт она вообще нужна. — Ты не думала, что проще дать денег и не учить латынь, чем прилюдно рыть могилу мертвому языку и пока еще живому преподавателю? — с сарказмом интересуюсь у нее. — Оно само вырвалось, — горестный вздох. — Сколько денег у тебя есть? — с интересом смотрю на нее. — Сейчас… ну, в плане, временно, я без денег, — морщится. — Тогда я скажу тебе следующее: пока ты хочешь стать врачом, латынь — один из твоих самых любимых отныне предметов. Как и анатомия. Сейчас я буду говорить с ЗОЖ и ты не скажешь ни одного слова. Будешь только кивать. Ок? — А извинения? — она гордо подняла голову. — А ты не охренела ли, чтобы преподы тебе еще и извинения приносили? — удивленно дергаю бровью. Зажрались. — Хах, она имела в виду, надо ли ей извиняться перед ЗОЖ…- широко улыбнулась мне Малинова. — Не надо. Просто молчи и кивай, как болванчик, — я усмехнулась и постучала в дверь аудитории. Оттуда вышла довольно грузная женщина с диким начёсом на голове и чем-то напомнила мне Урсулу из «Русалочки», которую мы с мелкой пересматривали в прошлом году. Похожий мейкап. — Здравствуйте, вы Оксана Ждановна? — я приветливо улыбнулась ей. Сказываются курсы и тренировки перед зеркалом. — Да. А вы? — она посмотрела на меня с подозрительностью, что присуща всем злодеям. В этом я знаю толк. — Ника Викторовна Коваль, — представляюсь. — Куратор этой группы. — Хах, наслышана, кафедра хирургии? — она усмехнулась и оценивающе посмотрела на меня. — Такая молодая, а уже кмн и доцент? Это намек, что все через постель? — И скоро буду профессором, — радую ее. Она хмурится и ее глаза сужаются при взгляде на меня. — Ты? А вот и отношение. «Ты». — Я. В следующем году, — снова радую ее. И я не пойму, то ли ее это бесит, то ли она рада, что кого-то я подвину. На ее лице гамма эмоций. — Что вам нужно? — вздыхает. Ну вот и все. Теперь мы на «вы». — По детской глупости и незнанию моя подопечная нелицеприятно высказалась в адрес латинского языка и вас лично. Но она полностью раскаивается, — бросаю взгляд на Олю, которая тут же закивала. — И она готова на все, чтобы искупить свою вину. — Ого. Какое рвение, — смешок. — Ну, хорошо, на первый раз прощу… все же: молодость, глупость… до свидания, Ника. Все же без отчества назвала. Ну, хорошо, пусть будет так. Нейтралитет. — До свидания. — отхожу от кабинета, когда она скрывается в нем и иду к лестнице, когда меня догоняет Малинова: — И все? То есть теперь Туманова допущена? — Ну да, а ты что хотела? Танцев с бубном у костра в пятницу 13-го? — иронично смотрю на нее. — Нет, просто так легко… — она усмехнулась. — Спасибо. — Не за что, — отмахиваюсь и спускаюсь вниз. Она идет со мной. — А что такое кмн? — Кандидат медицинских наук, — отвечаю и застёгиваю пальто. — То есть вы — крутая? — улыбка. Крутая? Я? — Полагаю, да, — иду к входной двери и выхожу на улицу. Где тут моя машина? Иду к выходу с территории, рыская взглядом среди кучи машин. Найдя нужную, иду к ней и, сев, уезжаю из этого ада. *** В течение следующей недели студенты меня не беспокоили, в больнице все более-менее узаконилось, а адвокат Тамары не подавал признаков жизни. Зато в пятницу мне прилетел вызов в школу от директора. Пришлось ехать. В кабинете директора встретила мелкую, которая сверкала глазами в сторону другой девчонки, которая сидела с абсолютным покерфейсом и с разбитой нижней губой. У мелкой был подбит глаз. Фигня. Мне в ее возрасте доставались больше. Я вопросительно посмотрела на директора. — Что произошло? — Они не говорят, но со слов одноклассников, они всю неделю не ладят. Ваша дочь называет Алёну мелкой, а Алёна Ксюшу — каланчой, ну и так далее. Я с укором посмотрела на мелкую. Из-за этого? Я бы не дожила до своих лет, если за слова лезла бы в драку. — Понятно, — вздыхаю и смотрю на директора. — И что дальше? — Вы — домой. До завтра, — жмет плечами. — Или можем вызвать скорую, если хотите. Одну, вон, уже вызвали для Алёны. Ждем ее маму. — А зачем ей? — я искренне удивлена и смотрю на девчонку с разбитой губой. — Скорая сказала, надо шить, — очередной тяжелый вздох. Я села на корточки возле блондинки и, взяв ее за подбородок, чуть оттянула кожу на нем. Девчонка смотрела на меня серыми, стальными даже глазами, полными презрения. И я вспомнила слова Дёминой про дочь Веринской. А ведь похожи же! Тот же взгляд! — Разве что один шов, — вздыхаю, отпуская ее и вставая. — И когда приедет ее мать? Когда мы сцепимся с Веринской? До или после собрания? — Ну-у, она трубку не берет уже минут сорок как. Не знаю, что делать, если только кого-то с ней отправить, но опять же нужно родительское согласие на медицинское вмешательство… — Ее мать Веринская же? — уточняю у директора и тот кивает. — Я ее заберу. Мы с ее матерью работаем вместе. — Простите, но нет. Мы отдаем детей только скорой и родителям или няням с согласия родителей, — уперся мужик. Ну ладно. Достав телефон, звоню Веринской. И правда, никто не берет. Звоню Макарову и тот отвечает после первого же гудка: — Да, Ника? — В общем, у меня к тебе просьба. Иди к Веринской, плюнь на всех, зайди в кабинет и дай мне с ней поговорить. — улыбаюсь. — Ты издеваешься? — шипит. — Нет. Очень надо. Если сделаешь — дам новые кровати, которые я запросила, в твою палату первыми, — подхожу к окну. Да, это Россия, детка. Коррупция и взяточничество — наше всё. — О боже, ты змея-искусительница! Клянись! — он почти сдался. — Обещаю, — киваю. — Ок, я пошел, — звук открываемой двери и шаги. — А с чего такая срочность? — Ну… до нее не дозвониться, а тут ее дочь пострадала… — обтекаемо говорю я. — Писец… сказала бы сразу! Я бы и так пошел! Видно ускорил шаг. — А что случилось? — с любопытством. — Да так… подралась, — сознаюсь. — С тобой?! — в голосе ужас и паника. — Нет, конечно, я детей не трогаю, — ухмыляюсь. — Да уж, — вздох и звук лифта. — Я уже на ее этаже. — Ага, давай, не трусь. Тебе только секретаршу пройти, — подбадриваю его. — Если что, я скажу, что во всем виновата ты, — страдальческий вздох. — Все, захожу. Слышу: «Анастасия Денисовна… Это Коваль насчет вашей дочери», и слышу, как телефон меняет дислокацию. — Да? — с беспокойством. — Я в школе, до вас тут не смогли дозвониться, а у Алёны разбита губа. Предлагаю привезти ее к нам, там и зашью. Секунда тишины. — Дай директора, — сухо. Передаю трубку директору и тот с кислой физиономией берет трубку. — Здравствуйте… подралась…с Коваль Ксенией. Минут сорок пытались… эээ… там абонент не абонент. Просто губа… скорая… — вздох. — Хорошо! Он отдал мне трубку, и я усмехнулась, смотря с каким облегчением он это сделал. — Да? — спрашиваю в трубку. — Привезешь в приемник, я там буду. Зашьешь сама, — быстро бросила она и отключилась. Положив телефон в карман, я кивнула директору и, встав у двери, посмотрела на блондинку: — Пошли, Алён. Поймала очередной взгляд, полный презрения, но тем не менее, она встала и пошла за мной. Ксюха молчала и даже не пыталась взять меня за руку. Обиделась или думает, что я обижена? Или что это за детские показушные штуки? Одеваются в раздевалке молча, и если моя сверлит Алёну ненавидящим взглядом, та же вообще на мелкую не смотрит. Выйдя на улицу, открыла заднюю дверь, проследив, чтобы обе со своим багажом в виде рюкзаков поместились и, сев за руль, поехала на работу. — Выкладывай, мелкая, с чего драка? — вздыхаю в этой гнетущей тишине. В зеркало заднего вида вижу, как скривилась Ксюха. От «мелкой»? Раньше это ее не задевало. — Я не мелкая, — огрызается. — Для меня ты мелкая. И Саша тоже для меня мелкая, но я ее не называю мелкой, — припечатываю я Ксюху убойным аргументом, и она обиженно сопит в окно. — Веринская первая начала, — оправдывается. — Я выше всех в классе, хотя на год младше, она меня начала звать жирафом и Гулливером… великаном, каланчой… и все подхватили. О, так ее травят? — Хочешь, наймем репетиторов и перейдешь в следующий класс в этом году? Ну, или школу поменяем? С хорошей школой сложнее будет… лучше уж репетиторов. — Да, — кивает. — Что «да»? — уточняю. — В следующий класс. В другой школе я все равно буду самой высокой… — хмурится. Умница. Быстро прикинула варианты. В меня. Улыбаюсь, гордая этим фактом. — Договорились. Подъехав к больнице, припарковалась и пошла с детьми к приёмнику. Веринская стояла возле входа и с мрачным видом смотрела за нашим приближением, чуть прищурившись. Мы подошли, и она кивнула мне. Оценив состояние моей дочери и своей как «стабильные», она хмуро посмотрела на Алёну и также молча развернулась и зашла в приемное. Мы пошли за ней. — Что случилось? — взгляд на Алёну и голос мягче. — Подралась, — на мать не смотрит. Глаза в пол. — Это я уже слышала от Михаила Геннадьевича. Я хочу знать причину. Впервые вижу Веринскую такой…терпеливой и мягкой. Мы пошли к лифтам. — Я назвала ее жирафом и каланчой, — призналась с тем же ледяным спокойствием Алёна, и Веринская удивленно подняла брови. Но это полуправда. Не буду лезть в их разборки. — Почему? — терпеливо, с удивлением. Мы зашли в открывшийся лифт и поехали ко мне на этаж. — Потому что она выше. — спокойно. — Это причина обзываться? — Веринская усмехнулась. — Нет, — также спокойно, но уже тише. — Раскаяния в ней не ощущается, — тяжело вздохнула Веринская. — Ты действительно думаешь, что имеешь право кого-то оскорблять? — Я… нет, — вздох. — Тогда почему ты это сделала? — продолжает мягко допытываться Веринская, но Алёна молчит, как партизан на допросе. Мы выходим из лифта и идем к моему кабинету. — Я переоденусь, — бросаю им и затаскиваю дочь в кабинет. Закрываю его и переодеваюсь в свой черный хирургический костюм. — Снимай куртку и бросай рюкзак тут. Мелкая послушно выполняет и поглядывает на меня: — Ты сердишься? — Не особо. Просто считаю, что кулаки — это последний вариант: когда нет другого выхода, — надеваю кроксы и собираю волосы в хвост. — Просто у меня не было выхода. Она прицепилась с первого дня, как увидела меня, сразу начала обзываться, а потом и другие одноклассники тоже. Просто потому, что я выше на голову! — она возмущенно поджала губы. — Ненавижу ее! Вопрос в том, из-за чего к тебе прицепилась Алёна. Но тут я думаю, мама ей вправит мозги. Вот мне бы не хотелось, чтобы ты ненавидела так же, как я… Сначала ненавидишь одних, потом других, потом весь мир. — Ты же герой, Ксюх, герои не ненавидят, — я улыбнулась и потрепала ее волосы. — Ненавидят! Злодеев! — и смотрит на меня. О, как лихо она Алёну в злодеи записала. — Просто не обращай внимания. Ты уже в этом году перейдёшь в другой класс, обещаю. Потерпи. Она кивает, и мы выходим. Видимо, Веринская взломала защиту Алёны, потому как та стоит с красными ушами и разглядывает пол. — Идем? — я пошла к первой перевязочной и, открыв ее, вошла. — Ксюш, ты останешься тут. Мелкая кивнула, а Веринская с дочерью зашли следом за мной. Я закрыла дверь и, посадив Алёну на хирургический стол, подвинула к себе тележку со стерильным материалом. — Аллергии? — спрашиваю у Веринской, надевая маску и шапочку. — Нет. Вскрываю лидокаин. — Вес? — 30. — Веринская насмешливо смотрит на меня с некоей полуулыбочкой. Почему? Набираю. На нижней полке взяла спирт и ватный шарик. Обработала руки, вскрыла упаковку со стерильными перчатками и занялась девчонкой. Та не дёргалась, просто не отрываясь смотрела мне в глаза, пока я колола, шила и цепляла повязку, которая все равно отклеится скоро. — Все, — я стянула перчатки и, кинув все расходники в урну с желтым пакетом, — еще минут двадцать и начнет отходить заморозка. Я вышла из перевязочной и, взяв Ксюху за руку, пошла в свой кабинет. Телефон зазвонил именем охранника мелкой, и я отписала, что она будет со мной и сегодня не нужно ее сопровождать домой. — Посидишь тут, пока я по делам схожу? — я посмотрела на часы. Лекция у пятого курса через час, а потом перерыв на обед. — Надолго? — садится в мое кресло и включает ноутбук. — Часа два. Потом пообедаем. Закрой дверь, — выхожу и иду в ординаторскую. Освободилась я только через два с половиной часа. Пришлось отвечать на вопросы студентов и рассматривать частные клинические случаи. Ксюха самозабвенно играла в очередную стрелялку, когда я вытащила ее в нашу столовую. Мы заняли крайний стол у прилавка, и я пошла брать для нас обед. Ей пюре с котлетой и сок, мне то же самое плюс салат с морковкой по-корейски. — Вот же блин, — поморщилась Ксюха, смотря на входящую в столовую Алёну с какой-то шатенкой. По описанию Громовой это и есть «Кира» — жена Веринской. Довольно миленькая шатенка с такими же ярко зелеными глазами, как и у Дёминой. Увидев нас, она ехидно улыбнулась и что-то тихо сказала Алёне, взяв ее за руку. И это что-то заставило девчонку развернуться и уйти. Херня какая-то. — Могла бы просто извиниться. Тоже мне королева, — поморщилась мелкая и я вздохнула. Какие сложные отношения в нормальном обществе. У нас было не так: никаких извинений. Только если бьют. Это право сильного и хитрого. В общем: делай все так, чтобы не поймали; если поймали, все отрицай; если бьют — извиняйся. Поев, я отвела мелкую обратно в кабинет и пошла на злополучное совещание у Веринской. Дочь ее была у секретарши под наблюдением, и я спокойно прошла в сам кабинет, как назло не постучавшись, и зря: на коленях Веринской сидела та самая шатенка и целовала ее. Я закрыла дверь, не став беспокоить дам и села на соседнее с Алёной кресло, положив ногу на ногу. Телефон завибрировал, и я скривилась, увидев фамилию Малиновой. Эта девчонка… — Да? — Это ваша любимая староста, — улыбка. Любимая? — Хах, любимая? — я усмехнулась. — С каких пор? — Как только назначили меня, — весело. — И, заметьте, я даже не сопротивлялась, хах. Вот же сучка…не сопротивлялась она. — Ладно, я поняла, что твоя самооценка давно пробила стратосферу… Так что случилось? — вздыхаю. — Ее она еще не пробила. Пока. А вообще, я пообщалась со старостами других курсов и групп… оказалось, что кураторы еще и организовывают студенческую жизнь группы! Вот, хотела спросить, какие у вас на нас планы на выходные? Да ты издеваешься? — Можете расслабиться, я не собираюсь вас организовывать на всякие субботники и так далее, — потираю устало лоб. — Но мы хотим! — уперлась она. — Кто «мы»? — уточняю с проснувшейся вдруг злодейской подозрительностью. — Ваши студенты, — улыбка в голосе. — Малинова, тебе что, заняться нечем? — я усмехнулась, расслаблено откидываясь на спинку кресла. — Есть. Я могу пойти в клуб, нажраться, потратить снова кучу денег, возможно, переспать с кем-нибудь, но это не принесет в мою жизнь ничего, кроме головой боли, севшей печени и, возможно, венерического заболевания. — с сарказмом поведала она мне. — Но у вас…может быть что-то, что сделает мою жизнь… более яркой. Это что, новый вид флирта? Или ей просто скучно стало жить? — Я не продаю наркотики, Малинова, — ухмыляюсь. — Чтобы делать вашу жизнь яркой. — Пф, я и без вас знаю, где их взять. Я имела в виду другое, — смешок. — Скажем так, у нас в группе есть своего рода кружок ваших тайных почитателей… Чувствую себя Волан-де-Мортом, с кругом своих преданных обожателей: тоже не лучших представителей человечества. -… И мы хотим провести с вами свое время, — заканчивает она с энтузиазмом. — И сколько вас, тайные почитатели? — теперь мне даже интересно. — Пока что двое: я и Оля. — улыбка в голосе. Так это флирт или намек? Или им действительно скучно жить? Она меня сбивает с толку. Ладно, не буду думать о ней слишком пошло. — А вы с Олей самоорганизоваться не можете? — задумчиво рассматриваю секретаршу. — А давайте так: я предлагаю вашей группе пари. Кто из вас сдаст лучше всего зимнюю сессию, попадет со мной на дежурство в больничку. Я проведу на операции, покажу манипуляции, научу смотреть и опрашивать больных. — О боже… — протянула блондинка ошеломленно. — Если бы я была лесбиянкой, я бы в вас влюбилась! Я отпишу группе. Думаю, они захотят поучаствовать! А ты не лесбиянка? И не влюблена? И как воспринимать сказанное тобой выше, после этого всего? Я прикрыла глаза. Нельзя во всем видеть сексуальный подтекст! Просто я заняла их досуг: главное, предложить работу под видом удовольствия. Это упростит мне дежурство, а для них — радость, наконец-то почувствуют себя будущими врачами, а не говном подножим в белом халате, зубрящим матан. И лучше больше ей ничего не отвечать… Я отключила ее и убрала телефон в карман. Десять минут до совещания. Мы могли бы начать раньше. Посмотрела на Алёну, которая сидела в кресле и смотрела на секретаршу, которая спряталась от нее за монитором. Девчонке заняться нечем? Встаю и, подойдя к столу секретарши, беру листик и пару ручек, после чего сажусь в кресло и протягиваю ей ручку: — Давай в крестики-нолики? Раз уж блондинка за минуту вынесла мозг, то хотя бы соберу осколки, чтобы на совещании не думать о том, что нашло на наглую Малинову звонить мне без повода. Алёна смотрит на меня пристально и, опустив взгляд на подлокотник, величественно кивает, забирая ручку из моих рук. Я обыгрываю ее, наивную, но потом она врубается в фишку с победами и уже побеждает она, с улыбкой пихая кресты в клетки. — Молодец, — отдаю ей свою ручку и иду в кабинет, в который уже зашли двое заведующих. Это было скучно. Час потратить, чтобы выслушать о косяках каждого отдельного отделения? Мое явление восприняли, как будто я вернулась из изгнания: с осторожной и сдержанной радостью. Под конец я быстро свалила оттуда и пошла к Ксюхе, которая без устали продолжала убивать людей или зомби. Или людей-зомби. Забрав ее, благополучно свалили домой. А на выходных объявился адвокат Тамары, который преподнёс мне довольно трагичную и нелепую версию смерти Тамары: как хорошая мать, она не могла бросить сына без средств к существованию и пришла к нему, но сезонная миграция гадюк помешала их пылкой встрече и стала поводом к панике, которую охватила женщину и ее личного охранника. Их укусили в ноги, и они, запаниковав, побежали. Тамара споткнулась и упала. Тогда одна из змей подло и коварно нанесла ей укус прямо в шею, который и стал причиной ее преждевременной смерти. Доблестный охранник, увидев, как плохо нанимательнице, ринулся к ней, но в темноте не увидел клубка змей, когда к ней нагнулся и потому стал жертвой множества гадюк. Из последних сил он позвал на помощь и начал стрелять из личного оружия, чтобы привлечь внимание. В скорую он успел позвонить, но толком сказать ничего не мог, кроме того, что его укусила змея, что их много и что они под каким-то дачным поселком. В общем, чистый несчастный случай. Адвокат обещался к вечеру привезти документы, по которым я могу заправлять всем добром семейки Коваль и отключился. В воскресение я подписала бумаги и впервые почувствовала себя по-настоящему богатой: все активы семьи перешли в мое единоличное пользование, и я смело могла бы жить на широкую ногу только на дивиденды от многочисленных и разнообразных акций компаний, но был еще и бизнес! Сеть медицинских лабораторий и клиник, в которой Коваль были совладельцами. В понедельник начались индивидуальные занятия на дому у Ксюхи и я свалила на работу, по дороге отзвонившись в школу и сказав, что мелкая в конце полугодия перейдёт в следующий класс и сдаст вступительные и промежуточные. И я в нее верила: злости, ненависти и рвения было у нее ровно столько же, сколько у меня, когда я сдавала экзамены, чтобы меня перевели из отбросов в лицей. А если получилось у меня, то и у нее выйдет. На работе пришлось действительно водить за ручку ординаторов в операционные. Один сбежал. Остался Паша со второго года и с первого Юра. И вот, когда я готова была свалить на обед, я смотрела на дисплей телефона и морщилась. — Да? — Это ваша любимая… — Я знаю. К делу, — перебиваю ее. — Копотев нажрался каких-то таблеток и ведет себя агрессивно, — доложила она мне. — Как агрессивно? — вздыхаю, перебирая возможные варианты действия разных веществ. — У меня есть подозрения, что он трахнет Синицина в кабинете анатомии, — тихо сказала она. — И от Синицина он не откупится! У того у самого… — А ты где? — задаю логичный вопрос. — Мы убежали. Он закрылся там с Синициным и оттуда доносятся крики, — и тише подметила с акцентом. — Довольно специфические. — Забей, — вздыхаю. — Они парни и они решат эту проблему. Это всё? — Как решат? Это же изнасилование! — в голосе была досада, смешанная с обидой. Вот чёрт… Алиса, тебе что, больше всех надо? — Успокойся, Малинова. У мальчиков всего три варианта всегда: один раз — не пидорас, они станут парой и третий вариант — Синицин уйдёт с универа. Все, — и терпеливо поясняю ей. — Мальчики редко, когда признаются, что их трахнули без их согласия. А если признаются, то предпочитают от проблемы уйти, забыть и так далее. В общем, не афишировать под страхом смерти. Это же позор их достоинству. Так что жди, когда все закончится и скажи, к чему они придут. Я окажу помощь после оглашения одного из вариантов. Понятно? — Ага, — серьёзный тон. — А с женщинами это работает? — Что работает? — я начинаю раздражаться. — Это правило про один раз? — задумчиво. — Нет. С женщинами — это навсегда, — я усмехнулась и повесила трубку. Мне еще только каминг-аутов не хватало. Пусть сами разбираются со своей сексуальностью — не маленькие. Доехала до дома и думала спокойно провести вечер, выслушивая интересный рассказ о физике, подслушав репетитора под дверью дочери, но была прервана снова Малиновой. — Да? — иду в свою комнату и ложусь на кровать. — Лучше сядьте! — предупреждает она, даже не став снова представляться мне моей любимой старостой. Неужели что-то действительно важное? — Я лежу, говори давай уже, — смотрю в потолок. — Они решили, что один раз не пидорас! Но Копотева все равно избегают. Особенно Синицин… он домой уехал, — доложила она. — Позвони ему, — вздыхаю, смотря на время на телефоне. Пять вечера. — Зачем? — недоумевает. — Он может покончить с собой. По причине, что ему понравилось, но признать, что он гей, он не может. И ты скажешь ему успокоительное «бисексуал» и второе…- перевожу дыхание, — он покончит с собой, потому что он — истинный гетеро и это оскорбило его достоинство. Особенно что все теперь будут его стебать этим. Опять скажи ему волшебное слово «бисексуал», которое прикроет его ущемленное достоинство. — Ва-а-ау…- с неким восхищением протянула она. — Вы ещё и психолог? — Нет. Я положила трубку и прикрыла глаза. Просто я видела, как наши парни справлялись с этим. С насилием над ними. И не многие справились. Вечер провела с дочерью после ухода репетитора, а ближе к ночи позвонила снова Малинова. — Что? — — Мы в клубе и он жив… — истерически смеется она. — Вы были правы! Он ведь хотел! Но сейчас он бисексуал! Она пьяна? — Очень рада за него, — укрываюсь одеялом. — Я спать. — Стойте! — кричит и я стою. Не положила трубку. — Ну что ещё? — А что если мне тоже нравится девушка? — тихо спрашивает, почти не слышно за музыкой. Сердце пропускает удар. Надеюсь, это не я? — Признайся ей. — Нее, она… не такая. Она меня пошлет! — в голосе вселенская печаль. — Ну, тогда соблазни ее, чтобы она сама тебе предложила переспать. А там будет видно, — вздыхаю обреченно. Вот не хотела я в эти каминг-ауты лезть! Вдруг она влюблена в меня? И что мне тогда делать? -Я просто не уверена, что смогу… она вся такая… а мне всего восемнадцать! — она зарычала. — Гр-р-р! И я просто не могу вести себя нормально, когда смотрю на нее! Бледнею, краснею и вообще веду себя как полная дура! А я хочу, чтобы эта красивая девчонка влюбилась в меня? Черт! Ясно. Сна не будет. Иду на кухню и делаю себе чай. — Она такая стильная… взрослая… я смотрю на нее иногда и думаю, что другие видят, что у меня на нее слюни капают… и я боюсь этого. Ну… что я того… — тяжелый вздох. — Не натуралка. Сколько же ты выпила Алиса, что решила поговорить со мной об этом ночью? — Ты боишься, что другие увидят, что ты не натуралка? — уточняю, размешавшая сахар в чашке с чаем. — Да! — рявкает. — Я натуралка! Мне всегда нравились только мальчики! И спала я только с мальчиками! Но когда я вижу ее, -мне просто крышу рвет! Мне насрать, что она баба! Я просто мечтаю ее засосать и трахнуть! И мне плевать на всех в универе, кто это увидит! Я усмехнулась. Вот это да! И где та надменная блондиночка на шпильках, которой она была неделю назад? Похоже это одногруппница ее… раз она говорит про универ. Такая же мажористая как и она сама. Чувствую непонятную досаду. Я бы хотела, чтобы это была я? — Слушай, как ее зовут? — делаю глоток чая. Между нами висит тишина. Я слышу только электронную музыку на заднем фоне и ее тяжелое дыхание. — Саша… — говорит она неуверенно, и я, подавившись, выплевываю чай на стол. — Зеленова что ли? — уточняю на всякий случай. — Ага. Черт…что она нашла в этой… Вздыхаю. Что ж, я помогу тебе… — Я знаю, как ты сможешь получить ее, — я усмехнулась. — Во-первых, тебе надо признаться, что ты бисексуальна. Это самое важное. Она должна понять, что с тобой можно переспать и ты в ее вкусе: тощая блондинка. Шпильки не надевай высокие, будь ниже ростом, ясно? — Стойте! Ника…! Ника? Да, наверное, после всей этой горы ее непонятного флирта со мной мне хотелось бы, чтобы она сказала, что человек, по которому она так сходит с ума, это я… -…Погодите! Я выйду! Боюсь прослушать! — кричит в панике. Терпеливо жду, когда музыка стихнет. — Все! Я на улице. Слушаю. Я расплылась в улыбке. — Ты должна быть всегда чуть ниже ее. Приблизительно на полголовы. Одевайся так же как всегда: в юбки или брючные костюмы. Ты должна быть умнее всех в группе и быть отличницей. — Пф-ф, я и так отличница, дальше? — с вызовом. — Не обращай на нее внимания, — вздыхаю. — Демонстративно. Полный игнор. Но! Другим девчонкам оказывай двусмысленные знаки внимания: потрогай там за волосы или вытри что-то с губ, придумаешь что-нибудь сексуальное, короче. И помни: как только Саша предложит тебе пойти куда-нибудь или вроде того, просто игнорируй. Не отвечай, а просто молчи. Иначе она просто переспит с тобой и выкинет, а тебе же нужна любовь, да? — Да! — загорелась она. — Потом она тебе предложит деньги, дом, остров, яхту за секс с ней — отказывайся. Чем же тебе понравилась Зеленова? Да, она симпатична, но она же тормоз! — Даже от острова? — задумчиво. — Даже от острова, — киваю. — И как только ты откажешься от всего, она станет твоей. — Правда? — она потрясена. Я тоже потрясена, что делаю из девчонки Громову 2.0. — Правда. Только выполняй указанное и не забудь про учебу! Она тащится по отличницам, — подсказываю ей. — И по интровертам. Так что постарайся спрятать свою экстравертскую сущность подальше. — Хм-м-м… Оо-о-ок. — задумчиво. — Спасибо, Ника Викторовна… за Синицина… ну и… что меня выслушали. И…вы… вы не против…таких отношений? — Мне всё равно, — устало вздыхаю, прикрывая глаза. Ложь… я сама в таких же отношениях… и такие же отношения меня пугали в мое время в универе. Точнее, что о них узнают.  — Вали домой и выспись. Завтра ты должна блистать. Не забудь про рост и отличницу. — Да помню я! И игнорить ее! — бодро цокает каблуками. — Ладно, я домой… такси вызову. Пока. Она положила трубку, и я прикрыла глаза, положив трубку на стол. Чувствую себя отвратно. И еще злодейкой. И меня это все злит. Допила чай и снова легла. Я хочу посмотреть на Громову 2.0! Надеюсь, Малинова победит в предложенном мной пари, и она притащится ко мне на дежурство. Посмотрю, что из нее вышло.