— Жизнь несправедлива. Если люди и должны что-нибудь усвоить в школе, то именно это.
Всякий раз при виде ссорящихся парочек на улице я задаюсь одним-единственным вопросом: а что им мешает быть счастливыми в этот самый час, в этот самый миг? Я наблюдаю стандартную ситуацию: они срывают голоса в бесчисленных попытках проклясть друга, хотя до этого каждый из них смеялся до изнеможения, а кое-кто и вовсе был готов рухнуть вниз из-за переполнявших эмоций — и один из этой пары в какой-то момент реально почти грохнулся, поскользнувшись на банановой кожуре, едва не утянув за собой вторую половинку. Но, миновав страшное, после оба незнакомца снова заливаются звонким смехом и продолжают идти, куда шли — вероятнее всего, в кино, поскольку затем парень с довольным видом вытаскивает из кармана своей куртки два глянцевых билета на премьеру нового блокбастера, распиаренного если не буквально на весь мир. Как я узнал? Мы с Ива-чаном совсем недавно ходили на этот же фильм — и случилось то буквально двумя днями ранее — да только мы не впечатлились им (вместо предвосхищаемых восторгов и похвал нам хотелось изливать бурным потоком снова и опять своё недовольство персонально сценаристу и режиссёру — так исключительно наплевать на матчасть надо уметь! Даже по-ангельски терпеливый Ива-чан еле-еле смог пережить этот выкидыш кинематографа, что уже о многом говорило, чтоб вы знали!). И признаюсь честно: тогда я не знал, как мне стоило бы отреагировать на разворачивающийся на моих глазах спектакль. Я являл собою всего лишь неизвестного зрителя из-за кулис, который мог, как и многие другие, только тупо пялиться на удаляющуюся прочь из моего поля зрения влюблённую парочку да осознавать испытываемую зависть. «Так поссориться из-за разительной оценки фильма? Серьёзно?» «У этих двоих, по крайней мере, была возможность открыто демонстрировать свои чувства. И если бы кто-нибудь захотел проникнуться их ситуацией, это априори не вызвало бы отвращения по отношению к любому из них». Из увиденного я понимал одно: ничто не мешало им и дальше оставаться такими же развесёлыми и счастливыми. А из услышанного я выхватывал главное: им собственными руками захотелось всё разрушить. А лучше бы ничего из этого не было правдой.***
Сегодняшний день выдался лучшим из худших. Дело отнюдь не в том, что лёг я где-то за полночь и проспал меньше положенного срока. В итоге проснуться мне удалось с трудом, а в голове поселилась невероятная тяжесть как после пьянки — хотя я никогда и не пил. Но это чрезмерно не угнетало — скорее, подобное для меня должно было послужить уроком на будущее, из которого было бы неплохо извлечь главное и после которого стоило бы заречься впредь нарушать привычный темп жизни. Но кто-нибудь взаправду думает, что я именно так и сделаю? Когда-то я и на самом деле перестал ступать на грабли, да только произошло такое восьмое чудо света не в этот день. Я прекратил счёт сразу же, как только число раз превысило сотню. «Что во мне особенного?» Я задавал себе этот и подобные ему вопросы чуть ли не ежедневно, в любой, казалось бы, удобный и не совсем момент. В ванной комнате по утрам, как сегодня, например. Я просверливал в подвешенном зеркале дыру, пока чистил зубы. Параллельно думал, что даже сама моя внешность посредственная. А секрет моего пресловутого «успеха» крылся лишь в том, что я просто-напросто следил за собой, никому старался грубостью не отвечать и дорогу пытался не переходить. Хотя иногда всё-таки находились такие индивидуумы, которых даже такая форма поведения выводила из себя и провоцировала. «Подлиза», — фыркая, выносили вердикт они. Я же с ними согласиться не мог. Сказали бы тогда лучше, что я лицемер. И я, пожалуй, даже не стал бы отрицать, и мирно разошлись.***
Я не считаю себя кем-то выдающимся. Просто так сложилось, что скрывать свои чувства, владеть лицом, делать то же, что другие — всё это стало инстинктом. Всякий раз, когда я оставался в раздевалке клуба после неудачной тренировки, сразу принимался взваливать на свои плечи как своё, так и чужое бремя. «Что со мной не так?» — Вновь хотелось упрекнуть себя хоть в чём-нибудь, но исполнить это должным образом не удавалось. Но так или иначе, я никогда не мог убежать от так называемой «капитанской» ноши. И даже голос Ива-чана в такие мгновения не всегда возвращал меня к реальности — я по-прежнему сидел на скамейке в нелепом виде (к примеру, я надевал футболку наизнанку, либо же я находился где-то на полпути, чтобы надеть на себя штаны, но замирал в ходе процесса — самокритика оказывалась важнее). Я пропускал через себя все неудачные подачи и приёмы любого из членов команды в замедленной съёмке, мысленно старался придумать стратегию, как исправить банальные технические ошибки. Кто-то подумает, что я слишком много на себя беру. Ведь я не тренер? Всего-то какой-то понтующийся старшеклассник? Парень, который даже не смог привести команду на национальный чемпионат? «И почему я не могу быть проще?»***
Исключительно сегодня я решил не мучить себя продолжительными опросами. Я прекрасно осознавал, что это типичная самонакрутка. Но, как мне казалось, без неё я не был бы собой. И вот тогда бы я действительно стал «Мусорокавой» — да, я всеми руками и ногами отрицаю это своё прозвище. — Ива-чан, — обращаюсь я к нему по старой привычке, — уже довольно поздно, — и захожу в нашу маленькую библиотеку. — Давай ложиться спать? Поначалу я не замечаю его присутствия в комнате. Ведь даже если основной источник шума-гама в нашем доме — я, не может же Хаджиме быть абсолютно беззвучным? Конечно, нет. И потому уже надумываю поискать его в другом месте — есть одно предположение. Но неожиданно для меня распахивается окно — хотя оно обычно закрыто, — и я слышу шелест страниц. — Ива-чан? — Сомнение берёт верх. Хаджиме действительно оказывается здесь. Он лежит на кожаном диване, аккуратно придерживая книгу — предположительно, учебник по философии, с которым Ива-чан не расставался вот уже больше недели. Мне не хочется тревожить его сон, но и просто уходить, ничего не сделав… Нет, такое положение вещей меня не устраивает! Потому я сажусь на корточки перед ним, и прежде, чем сообразить, что я мог бы сделать…Поздно
…Я внезапно ловлю себя на мысли, что не слышу его сопения.О чём-то думать было слишком поздно
— Поэтому, думается мне, в комнате и повисла тишина. Заодно умолкли стенные часы — что уж говорить о парящих за окном чаек, которые в другие будни только и делали, что дрались за средства существования. А в следующий миг меня настигает второе озарение: всё вокруг начало терять краски. «Этот мир словно обесточили, а меня по ошибке забыли отключить от аппарата жизнеобеспечения».Прости меня, моя любовь