— У вашего сына рецидив.
Однажды я желал себе смерти.
— О чём Вы говорите, доктор?
И мне даже почти удалось осуществить свой гнусный план.
— Ваш сын неоднократно пытался совершить суицид, Ойкава-сан. Вы же всё прекрасно понимаете: передозировки лекарственными препаратами, вскрытие вен, утопление в ванной… Полагаю, не стоит пояснять, что ничто из перечисленного не происходит случайно?
Ойкава Тоору вполне осознанно хотел себя убить…
Но и на сей раз я оказался снисходителен к себе — я подстроил всё так, чтобы у родных всё-таки оставался шанс меня спасти.
И теперь, собственно, я находился в палате неотложной помощи да краем уха нехотя прислушивался к чужим перебранкам.
Я лежал в больничной койке и осознавал, что всё ещё способен дышать размеренно-спокойно, на миг я даже сумел ощутить себя вполне обычным и беззаботным парнем, в чьей жизни ничего значительного не произошло —
а вот в глубине души уже извергся очередной вулкан, натянулись до предела струны, я знал, что был на волоске от нервного срыва…
Я усердно подавлял в себе все свои корыстные мысли, токсичные чувства и пагубные желания, по возможности избегал разговоров о моём самочувствии — но, кажется, зря.
— Не моё, конечно, дело, но я бы рекомендовала поставить Вашего сына на учёт. — А она всё продолжала, ни на минуту не затыкаясь, сыпать по доброте душевной рекомендациями, хотя я был более чем уверен, что та сама мало что смыслила в том, что советовала.
О понимании человеческих чувств и речи не шло.
Для неё не в новинку, что умер
какой-то там человек.
Действительно, что удивительного? Ведь каждый день кто-то рождается, а кому-то предначертана смерть…
Хах.
— Да как Вы можете говорить подобное? Посмотрела бы я на Вас, произойди такое с Вашим сыном! Да и Вы хотя бы представляете, на что это будет похоже? Мой сын попадает в психбольницу! К кучке неуравновешенных… психов! И совсем неизвестно, что у каждого на уме! Я не оскорбляю кого-либо из них, но разве нормальная мать пожелает подобного своему ребёнку? Да и вдруг там маньяк какой-нибудь… А вдруг?..
— Ойкава-сан, Вы преувеличиваете.
— Ничего я не преувеличиваю!
Мама, казалось, была готова рвать и метать и дальше — как-никак, она всегда во мне с сестрой души не чаяла, — но я не мог позволить продлиться этому хотя бы ещё минут пять, потому что…
Но прежде чем придумать хотя бы одно объяснение этому, я медленно привстал на койке, та тихонько скрипнула, и эта маленькая перемена не ускользнула от чуткого слуха этой женщины.
— Тоору! — Она тотчас позабыла о
бесчувственной медсестре и незамедлительно понеслась ко мне. — Я присяду? — Я неуверенно киваю — да даже если бы проигнорировал, она в любом случае поступила бы по-своему, так как знает,
отсутствие реакции не означает отказа.
Теперь она сидит рядом, смотрит на меня с трепетным волнением и по большей части молчит — возможно, она уже поняла, что я слышал весь её диалог с навязчивой медсестрой — впрочем, так оно и было, — и сейчас, вероятно, ей немного совестно — ведь она позволила этому жуткому разговору состояться.
— Как ты? — спрашивает, а затем легонько касается моей щеки. — Как ты себя чувствуешь, Тоору?
Ты с лаской смотришь в мои застекленевшие глаза, и пока я упрямо молчу, ты по-прежнему ждёшь моего ответа.
Возможно, тогда я походил на фарфоровую куклу — с той нужно обращаться аккуратно и весьма осторожно, оно неверное движение — и та сломается.
— Тоору, ты не против, если я?.. —
Ты очевидно хотела обнять меня, и, как ты знаешь, я ни за что бы не сказал «нет».
Ты никогда не была настойчивой, методично шла к своей цели.
— Тоору, — мама тихо звала меня по имени, нежно обнимала и аккуратно правой рукой гладила мои волосы, — всё хорошо… Всё хорошо.
Я обнял тебя тоже.
Пускай ты и говорила, что «всё будет в порядке», меня всё ещё терзали сомнения.
Пускай твои объятия и казались мне тёплыми, на душе по-прежнему было холодно и пусто.
***
Тогда я и подумать не мог, насколько же мне с ним повезло.
Он всегда вместе со мной разделял все радостные или грустные моменты. Когда это было необходимо — находился рядом, поддерживал и подбадривал. Когда я чего-то хотел — осуществлял мои капризы. Пусть даже иногда каприз этот был чрезмерен.
Но и я также выполнял его просьбы.
Не так, как Ива-чан мои, разумеется. Всё-таки я никогда не был настолько ответственным во всём, как он. Кроме волейбола.
Однако теперь я сожалею и об этом тоже.
Когда я отлынивал или искал лазейки, Хаджиме часто злился. Да, временами его гнев был напускным, — мы оба об этом знали, — но я не мог не согласиться с тем, что иногда его взбучки были мне необходимы.
Они словно носили какой-то особенный оздоровительный эффект.
Никогда не забуду среднюю школу.
«Сильная шестёрка сильнее!» — выкрикнул на эмоциях тогда ты, взяв меня за грудки, а я впервые в тот момент
полностью осознал, насколько ранее я был глух и слеп. Глубокий смысл этих слов вылился на меня, как холодная вода из ведра за шиворот.
И это не первый и не последний раз, когда именно Хаджиме брал на себя роль опоры.
Как он только меня терпит? — Периодически я задавался этим вопросом, но потом он же и отпадал.
«Никто ведь не идеален, верно?» — Ива-чан так и сказал мне однажды. Он привык ко многим моим самокритичным и напускным замашкам — но и не смирился. Как и я в свою очередь привык к тому, как он, например, иногда ворует мой молочный хлеб или без спросу одалживает мои спортивные журналы.
Но это такая мелочь по сравнению с моими заскоками…
Сегодня, к слову, мы снова смотрели с Ива-чаном фильм про пришельцев — я был настроен решительно, убеждал Хаджиме, как мог; он же всячески отнекивался и открещивался, как умел
(только делал это Иваизуми, насколько мне известно, из ряда вон плохо, и в конечном счёте всегда соглашался на мои махинации).
Итак, расположившись на футоне перед телеэкраном, мы сели максимально близко — как две сиротки, мы прижались друг к другу, чтобы согреться. Поскольку на улице было далеко не лето, мы закутались в один плед. И я, насколько позволяла моя наглость, положил тогда голову ему на плечо. Ива-чан даже не пошевелился. Наоборот, стал стремиться занять более устойчивое положение, чтобы нам обоим было удобнее так сидеть.
Но, честно сказать, в тот день я меньше всего хотел смотреть фильм про пришельцев.
Выдался на редкость мирный денёк, нас пораньше отпустили с занятий, а у волейбольного клуба и вовсе был выходной.
У нас появился свободный день, — точнее, его остаток, который мы могли бы потратить на отдых ото всего на свете. Но выбрали мы не типичное расхождение по домам и занятие
какими-то там чрезвычайно важными делами.
И поэтому мы решили завалиться ко мне с ночёвкой.
Когда я привстал, чтобы дотянуться до провода лампы и выключить лишний свет, неожиданно для нас обоих, я потерял равновесие и навис над Ива-чаном, опершись ладонями по обе стороны от его лица.
«Сейчас или никогда!» — неосознанно прогремело в моей голове.
И я впервые за долгое время решил рискнуть.
— Ива-чан, — позвал я его не своим голосом. И удивился тому не я один.
— Что?
В его взгляде скользило недоумение. Я же — продолжал внаглую в упор рассматривать его тёмно-карие глаза.
— Прости. Я, кажется, влюблён в тебя, — и глупо улыбаюсь.
В глубине души надеюсь на лучшее, но ожидаю любого исхода. Но случилось непредвиденное.
Мне показалось, или Хаджиме словил фейспалм?
— Тормозкава, — и замолчал. Его лицо вновь приобрело раздражённое выражение.
— Хватит обзывать меня, Ива-чан! — Мне стало не по себе. — И будь серьёзнее, пожалуйста!
Он тяжко выдохнул.
— Я и так серьёзен, — и притягивает меня к себе, легонько целует в губы. Затем мы оба отстраняемся.
— Ива-чан? — Я всё ещё не осознаю действительное, невинно хлопаю ресницами.
— Кажется, — уголки губ приподнимаются, демонстрируя лёгкую усмешку, — наш спец в любовных отношениях — Ойкава Тоору — не такой уж и спец, раз всё это время не замечал моих чувств.
В моменты, подобные этому, невольно думаешь, что никогда не будет дня счастливее, чем сегодня.
***
Всякий раз, когда я засыпаю, то вижу тебя во сне.
Каждый сон, в котором мне представляешься ты, где любая твоя эмоция уникальна
забавна и неповторима, где ты вечно бранишь меня, где я постоянно смеюсь, где кто-то из нас плачет, а второй, кротко и ослепительно улыбаясь, протягивает уверенно свою и незамедлительно хватает чужую руку, а после утягивает за неё другого за собой в страну мечтаний, где всегда переливается бесчисленной палитрой всех цветов и оттенков радуга, поёт свои баллады природа и собственной красотой поражает воображение.
Страну, где есть только мы, где наши глупые желания — например, мы наконец-то видим НЛО и прячемся в близ стоящих кустах, поскольку не имеем понятия, что за инопланетяне прилетели на нашу Землю, хорошие те или злые, как бы нам следовало вести себя при встрече с ними в лобовую — оборачиваются явью, где все так же, как и мы, счастливы, где я снова шучу о том, что «я — жених, а Ива-чан — моя невеста», а потом второй злится и даёт мне пинка, после чего я не начинаю злиться, плакаться или дуться в ответ, а принимаю к сведению, что
больше эта шутка не прокатит.
А затем я резко открываю глаза, вижу низкий потолок своей комнаты, залепленный нефритовыми звёздами, мерцающими в ночи, да замечаю, что моя подушка снова мокрая от слёз, одеяло сброшено на пол, простынь частично сползла с кровати, а сам я вспотел от переизбытка эмоций, в ушах уже которое утро слышится сердцебиение, на которое я уже привык не обращать внимания.
И рядом никого нет.
Но прежде я резво вскакиваю.
Первые мои мысли были достаточно печальны — мне представлялось, что меня, как нерождённого младенца, вырвали из чрева матери. А теперь я словно кем-то проклят, обречён на забвение…
Временами я перестаю терять связь с реальным миром.
Периодами мне кажется, что то, что я вижу — вовсе не сон. Всё реально, просто я сторонний зритель, которому «повезло» познать таинства бытия, нарушить законы пространства и времени, проникнуть в прошлое и — в назидание — застрять в нём, чтобы изо дня в день лицезреть всё то, что было когда-то.
Наше неловкое знакомство, когда — по счастливой случайности — наши матери столкнулись в продуктовом магазине на кассе и стали в одно горло звать управляющего — чем кто тогда нагрешил, я уже не помню, но зато я отлично припоминаю, какими многозначительными и полными понимания взглядами мы обменялись.
Уверен, мы тогда оба подумали «сейчас начнётся», тяжко выдохнули и приготовились к долгим разборкам, но затем — к нашему удивлению — вся процессия
радикальных переговоров свернулась практически сразу же, а мы с тобой так и не смогли толком даже поздороваться и поделиться впечатлениями.
А вторая встреча произошла уже с позволения наших матерей. Я по-прежнему стеснялся, а ты глядел в мою сторону как баран на новые ворота — но, сейчас я думаю, мы оба были смущены в тот день, так как не знали, с чего могли бы начать наше знакомство.
Из-за того, что я вскочил довольно бойко и не заметил, что у меня под ногами, я ударяюсь коленкой об уголок кровати —
такое в последнее время происходило довольно часто, что и на это я перестал как-либо реагировать.
Подобно заведённой игрушке, далее я не допускаю лишних шагов.
Расположившись перед экраном, я пультом включаю телевизор и нажимаю кнопку воспроизведения — я снова пересматриваю старые видеозаписи в попытках разубедить себя, что всё-таки всё увиденное во сне — было исключительно во сне.
Первый совместный побег выезд за пределы префектуры на одном велосипеде, клятва на мизинцах, великий поход за сокровищами…
Но ничто не длится вечно, не так ли?
И однажды меня накрывает осознанием. Я стою и ошалело смотрю на разбившуюся рамку с моей детской фотографией и вспоминаю.
«Я слишком долго игнорировал очевидную реальность».
