***
Как только захожу в кабинет, первым делом достаю из бара бутылку. Наполняю стакан до половины янтарного цвета жидкостью и делаю небольшой глоток. Секунду подумав, остатки выпиваю залпом и наливаю ещё. Что-то мне подсказывает, что предстоящий разговор по телефону не будет приятным и уж точно не принесёт мне душевного спокойствия. Ложусь на диван, поставив стакан на пол, и нахожу номер в мобильном. Глядя на беспорядочный набор цифр, ухмыляюсь — если бы это был не мобильный, а записная книжка, страница с этим контактом наверняка бы уже мхом поросла. Этот номер единственный, который каким-то образом продолжает связывать меня с моим прошлым, о котором я предпочитаю не вспоминать. Мгновение помедлив, посылаю вызов, вставив в ухо наушник. Абонент отвечает после третьего гудка. — Доброго дня, Эрик, — голос с металлическими нотками, знакомый до мороза по коже, звучит дружелюбно и даже приветливо. — Здравствуй, как твоё здоровье? — Уверен, ты звонишь не для того, чтобы справиться об этом, — мужчина на другом конце линии явно улыбается. Я помню эту улыбку и от воспоминаний до сих пор передёргивает. Инспектор по делам трудных подростков не является лучшим воспоминанием из моей прежней жизни, хотя, если подумать, то хороших воспоминаний оттуда и нет. — Ты прав, не для этого, — вернувшись в вертикальное положение, собираюсь отпить из стакана. — В этом году я курирую новичков… — Я знаю, — мужчина перебивает меня, и я, так и не сделав глоток, возвращаю стакан на пол. — Я ждал, когда ты позвонишь. — Вот как, — напряжённо хмурюсь. — Так значит, это твоих подопечных нам подкинула Эрудиция? — Ты тоже им был, не забыл ещё? — Нет. Не забыл, — рефлекторно потираю запястье, на подсознательном уровне пытаясь припомнить, сколько раз оно было сломано вовремя наших с ним задушевных бесед. — Как поживает твой нос? — бью, так сказать, по больному в отместку. — Оу. Прекрасно. Оставил, как есть, операцию делать не стал. Но сейчас не об этом. На счёт подопечных — они никогда ими не были. Если, конечно, ты на счёт Алленов. — Близнецы? — Именно. — Тогда угадал. Я на счёт них, — откидываюсь на спинку дивана. — Но ты ведь что-то о них знаешь. — Конечно. Все о них знают. Их отец ведущий химик, генетик и микробиолог в Чикаго. — О, как, — усмехаюсь, начиная смутно припоминать фамилию. — Папа — светило, дети — мудила. — Грубо говоря, так и есть, — он приглушенно смеётся. — Мальчишки неуправляемы. — Что, даже отец не смог поправить им мозги? С вашими-то технологиями. — Наши технологии — это наука. На волшебство мы пока не способны. Он обследовал их вдоль и поперёк, покопался в мозгах, в генетическом коде — всё бестолку. Мальчишки здоровы, никаких отклонений. — Ммм, — чешу затылок, стараясь стряхнуть неприятный холодок. — То есть, они просто психи. Это не болезнь, не повреждённое ДНК. Просто вот так появились на свет два урода? — он пытается что-то ответить, но я не позволяю ему вставить слово. — И он решил, что лучшим местом для этих ублюдков будет Бесстрашие, — уже закипаю от злости. — Не проще ли было запереть их в Дружелюбии? Хуярить их сывороткой круглые сутки, чтобы ходили приветливыми овощами и дули крутили воробушкам. — Думаешь, он не пытался? — он иронично хмыкает. — После первого эксперимента с сывороткой они просто набили морды друг другу. После второго стали умнее и решили направить энергию в иное русло. Уверен, ты слышал о пропавшей девушке два года назад. — Слышал, — прижимаю ладони к лицу, обречённо вздохнув. — Что они уже натворили? — в качестве реакции на его вопрос чувствую неприятный укол за грудиной. — Один из них пытался изнасиловать одногруппницу, — отвечаю так хрипло, что сам еле слышу. — Я так понимаю, что с ним сейчас не совсем всё в порядке. У тебя, как и прежде, проблемы с гневом? — Нет. Это всё давно в прошлом. Но, ты прав, с ним не всё в порядке. Но это нестрашно. Ускоренная регенерация творит чудеса. — Эрик… — он снисходительно тянет, и кажется, я даже вижу, как инспектор качает головой. — Я не знаю, что тебе посоветовать. Эти мальчики с рождения несли на себе печать смерти. Их мать умерла во время схваток, а когда их достали, то оказалось, что они фактически задушили пуповинами друг друга. Но достижения медицины и влияние отца… Их смогли реанимировать, — он устало вздыхает. — Этот как раз тот самый случай, когда говорят «иногда мертвое должно оставаться мёртвым». — Всегда, — рычу, взяв в руки мобильник. — Прости, что? Я задумался. — Мёртвое всегда должно оставаться мёртвым. — Возможно, ты прав. — Спасибо за информацию, Джеймс. Буду должен. — Ты ничего мне не должен, сынок, — хотя, и не вижу, снова понимаю, что он скалится в трубку. — Пусть мои методы влияния были не слишком гуманными, но из трудного подростка ты превратился в Лидера фракции. — Да. Превратился. Но это не твоя заслуга, — нажимаю отбой и, размахнувшись, швыряю мобильник о стену. Только теперь замечаю, как трясутся ладони. — Чёрт, — встаю и на ватных ногах плетусь обратно к бару, зацепив с пола стакан. Этот день наконец-то подходит к концу. Джин «Съебалась» — это единственное слово сказанное Эриком, и в нём было столько злости, что я до сих пор не могу дышать. Почему чувствую себя так, словно он застал меня за чем-то непристойным? Почему я чувствую вину перед ним, хотя, не сделала ничего такого, за что можно было бы корить себя? И, в конце концов, почему меня волнует, что именно он подумал? С каждым днём, с каждой нашей встречей, у меня возникает всё больше вопросов и ни одного логического ответа. Как бы там ни было, я с этим разберусь позже. В казарму не могу и не хочу возвращаться, и единственное место, где я могу сейчас спрятаться от всего мира — (Его объятия)это, конечно, столовая, а именно — кухня. Захожу через черный вход, Кайи нет, зато есть гора посуды. Нацепив фартук, начинаю загружать машину. — Тебя опять наказали? — женщина появляется словно из ниоткуда, и я подпрыгиваю от неожиданности. Роняю тарелку, и та, упав на бетонный пол, разлетается на осколки. — Прости, девочка, я не хотела тебя пугать. — Все нормально, — устало улыбаюсь, присев на колени, начинаю собирать осколки. — Нет, меня не наказали, у нас сегодня выходной, и я решила помочь тебе. — Это была ты? — она тоже садится на корточки, но вместо того, чтобы помочь мне, берёт мои руки в свои. — Я слышала о случившемся. — Да, — согласно киваю. — Но, к счастью, у него не получилось, — начинаю лепетать себе под нос. — Трент, он пришел на помощь, потом Дейз, — уже всхлипываю не в состоянии справиться с эмоциями, — а потом Эрик избил Кирка, и он сказал, что я не должна бояться, — шмыгаю носом, смотрю на свои руки, — Он… Он сказал. что со мной ничего не случится. Я не знала, что мне делать, и мне нужно было подумать, я пошла к Тоби, — снова замолкаю, смотрю на Кайу, женщина молча сжимает мои руки, и я решаю, что могу продолжить, — Тоби, он мой друг детства, и я пошла к нему. Мне было так плохо, Кайя! — Начинаю громко плакать, и она обнимает меня. — Твой друг обидел тебя? — настороженно спрашивает женщина. — Нет. Тоби нет. Он не способен на такое, — кажется, я уже не слышу свой голос, снова перед глазами возникает образ Эрика, его взгляд, когда он увидел меня в объятиях друга, и я задыхаюсь. — Эрик… Он увидел меня, нас. Мы обнимались, и он вошёл, и… — Эрик обидел тебя? — опять этот осторожный тон, словно Кайя говорит с ребёнком. — Нет, не совсем. Он просто выгнал меня, и я думаю… Думаю. Он обиделся, — почти реву навзрыд. Какое-то время она позволяет мне выплакаться, и только когда я немного успокаиваюсь, она наконец выпускает меня из объятий. — Правильно ли я понимаю, что из всей истории, что с тобой произошла, тебя больше всего волнует, что Эрик обиделся? — она медленно произносит каждое слово, чтобы я уловила смысл, и я вдруг понимаю, что это, пожалуй, единственный вопрос, на который у меня есть ответ. — Да. — шмыгаю носом, — Я не хочу, чтобы он думал, что у нас с Фором что-то есть, кроме нашей дружбы, конечно. — Хорошо, а почему тебя волнует, что подумает Эрик? — она поднимается и помогает мне подняться. Усадив меня на стул, Кайа выходит на минуту, пока я сижу и, покачиваясь на месте в зад в перед, словно в трансе, думаю над её словами. Она возвращается с чашкой, кажется, чая. — Выпей, тебе станет лучше, — шепчет, опускаясь рядом. Я послушно делаю глоток и чуть не захлебываюсь от горечи во рту. — Боже, ты решила меня отравить? — вскидываю брови, — Наверное, я заслужила, — устало улыбаюсь. — За что мне тебя травить, милая? Тебе и так досталось, — она вытирает слёзы с моего лица, — Так почему тебя волнует Эрик? — Если бы ты спросила меня неделю назад, я бы сказала, что мне абсолютно плевать на него, и на его чувства, — снова отпиваю глоток, поморщившись от неприятного вкуса, и продолжаю, — Но сейчас я не знаю. — Ты знаешь. Не можешь не знать, — её тихий, спокойный тон сподвигает меня на продолжение, вернее, заставляет задуматься. Действительно, кто, как не я, должен знать это? — Кажется, я долгих три года одним и жила: ненавистью к нему. Но теперь, когда я смотрю на него, — перевожу взгляд на её лицо, — Кайя, я не чувствую ненависти, — пожимаю плечами, — Я больше не ненавижу его, — улыбаюсь, чувствуя себя такой спокойной и, кажется, счастливой. — Как бы мы ни изводили друг друга, я чувствую удовольствие. Да, — начинаю смеяться, — Мне нравятся даже его наказания. — И ты правда не понимаешь, что это значит? — смотрит она на меня с улыбкой. — Нет, я понимаю. Я люблю Его, — слова вылетают так быстро и неожиданно, что я, шокированная ими, выпиваю залпом содержимое чашки и сразу начинаю кашлять. — Ну, ну, милая, — она хлопает меня по спине, — Не всё же сразу. Так и захлебнуться недолго, — забирает из моих рук пустую тару. — Ерунда, — машу рукой, тыльной стороной ладони вытираю губы. — Можно мне ещё? — Думаешь, стоит? — вопросительно смотрит на меня. — Кайя, я только что осознала, что влюблена в своего Лидера, который меня терпеть не может и, к тому же, теперь уж точно не взглянет на меня, как на девушку, — говорю на одном дыхании. — Думаю, виски — это единственное, что мне сейчас поможет. — Ну, хорошо, — она уходит, чтобы вернуться с новой порцией огненной жидкости. — Так с чего ты решила, что он тебя терпеть не может? — Ты шутишь? Это же Эрик, — грустно улыбаюсь. — Ты же сама сказала, что он Аид. Думаешь, ему есть дело до такой назойливой малолетки, как я? — вскидываю бровь, — Тем более, что я всё делаю для того, чтобы подпортить ему жизнь. — Глупости, — она машет рукой и придвигает свой стул ближе. — И когда я сравнивала его с Аидом, я имела ввиду немного иные их сходства. — Правда? Какие же? — я реально хочу это знать. — Эрик, он всегда был одиноким и замкнутым, — задумчиво улыбается Кайя. — Но всё, что тебе нужно знать на данном этапе, это то, что если тебе удастся до него достучаться, то он будет твоим до последнего своего вздоха. — И как мне это сделать? Кайя, я всегда делаю всё не так, — обречённо вздыхаю. — Я не Персефона. — Нет, ты не Персефона, ты Джин. И Эрик это Эрик.***
Остаток вечера провожу в столовой, помогаю Кайе на кухне, ну, и между делом подпиваю виски. И если первые две чашки вызывали отвращение, третья была на удивление приятна. Перед выходом она убедилась, что я могу нормально ходить, и предупредила, чтобы я не попадала на глаза командиров. Конечно, я согласно кивнула, только вот какого чёрта сейчас я стою перед дверью Эрика? Сделав глубокий вдох, стучусь в закрытую дверь. Жду, кажется, целую вечность, но он не открывает. Поднимаю голову и смотрю в камеру над дверью. Почему то я точно знаю, что он дома, нутром чувствую, что он рядом. Мне бы развернутся и уйти, только вот я не могу. Это то место, где я хочу быть. Отхожу назад, пока не упираюсь в стену. Ни то от досады, ни то от боли в груди понимаю, что не могу уже стоять на ногах, и сползая по стене, оседаю на холодный пол. Смотрю на его закрытую дверь, словно могу видеть через неё. Но если бы это было и так, какая разница, если он не хочет меня видеть? «Я не Персефона» — шепчу себе мысленно, — «Я Джин». Эрик Лёжа на не расправленной постели, пустым взглядом изучаю потолок. В последнее время это уже превратилось в норму, своего рода ритуал. Каждая трещина знакома, я бы наверняка смог нарисовать их с закрытыми глазами. Этот проклятый день давит на меня, пригвоздив безвольное тело к кровати, но я понимаю, что моя наивная попытка пораньше лечь спать успехом не увенчается. Голова буквально готова взорваться от мыслей. Мало на меня свалилось дерьма? Всё началось с этих зелёных засранцев, упавших на мою шею, точнее, повешенных туда глубокоуважаемым наставником. Следом Джанин со своими проблемами в виде недобропорядочных граждан, наркоты и всего вытекающего говна. И как совести только хватило у суки вообще обращаться ко мне с просьбами о помощи, и тем более, лезть ко мне в штаны, после того, как она подложила нам эту свинью? Даже целых двух. Но видимо, всего этого было не достаточно на мою больную черепушку. Каким-то дьяволом меня угораздило подсесть на эту убогую сучку, приревновать её к Фору, к тому же, спалиться перед ними обоими с этим идиотизмом. Одна лишь надежда, что в силу неопытности Джин попросту не поймёт моей сегодняшней реакции на их обжимашки. Но с Итоном этот номер не прокатит, рано или поздно, но мне придётся с ним объясниться. Надеюсь, что поздно, потому что на данный момент я попросту не смогу ничего внятного ему рассказать. Почему? Сука! Потому, что сам нихрена не понимаю. С обреченным рычанием, закрываю глаза ладонями, и тут до слуха доносится слабый стук в дверь. Уж не знаю, что мною движет, интуиция это или наша, всё ещё до конца непонятная мне, магнетическая связь, но я уверен на сто процентов, кто сейчас стоит в коридоре. Вопрос только в том — зачем она пришла? Поднимаюсь и не спеша подхожу к двери, нажимаю на кнопку панели, и она отъезжает в сторону, открывая небольшой монитор. Джин какое-то время стоит, уставившись на дверь, и я тоже не двигаюсь с места. Она поднимает голову, смотрит в камеру и наши взгляды встречаются, если, конечно, можно так выразиться. Пристально смотрю в её влажные глаза, и по спине пробегают мурашки. Упираюсь лбом в стену рядом с камерой и стою, не в силах пошевелиться. Только сердце колотится, вызывая одышку, и напряжение в голове растет, распирая мой череп. Шумно вздыхаю, и оторвавшись от стены, прислоняюсь спиной к двери и медленно сползаю на пол, непроизвольно прислушиваясь. Слышу возню в коридоре. Наверняка девчонка ушла, и это к лучшему. Даже открой я ей дверь, что бы случилось? Слёзы? Слова благодарности? Что? А может объятия и поцелуи? Жаркие, сладкие, в которых горишь, разлетаешься прахом. Прикосновения до мурашек, ласки и стоны… Хватаюсь за голову, зарываясь пальцами в волосы. Господи, что вдруг за бред?! Это просто немыслимо! Что происходит в моём воспалённом мозгу? Со сдавленным стоном поднимаюсь на ноги и снова жму кнопку на мониторе. Твою мать. Этого мне не хватало. Она не ушла и, кажется, дремлет, сидя напротив двери. Не иначе, как не обошлось без алкоголя. Узнаю, кто снабдил, оторву на хрен голову. Взяв со стула футболку, быстро натягиваю и надеваю берцы, спрятав внутрь шнурки. Выхожу в коридор и опускаюсь на корточки, осторожно касаюсь её плеча, и Джин вздрагивает, поднимает голову с колен. — Уже давно был отбой, ты должна быть в казарме, — убираю в сторону непослушную прядь, прилипшую к ее лицу, заправляю за ее ухо, и девушка ёжится. — Мне хотелось быть здесь, — ее голос звучит едва слышно. — Здесь безопасно, с тобой… — обречённо вздыхаю, качая головой. — Тебе нельзя, ты ведь знаешь. И что мне теперь с тобой делать? — девчонка молчит, только смотрит в глаза из-под полуопущенных ресниц. — Идти то хоть сможешь? — она пожимает плечами. Встаю и протягиваю ей руку, помогаю подняться, но как только делаю шаг назад, ее резко кидает к стене. — Ммм… Все с тобой ясно, — усмехаюсь и лёгким движением поднимаю её на руки. Сразу возникает ощущение дежавю. Джин обнимает меня за шею и кладет голову мне на плечо. — Маленький пьяный медвежонок, — улыбаюсь, всего на мгновение прильнув щекой к ее лбу. — Завтра косолапый будет наказан. Неуверен, что она все это слышит. Кажется, девчонка спит. Пока я иду с ней на руках по коридорам, ощущаю странное умиротворение, какого не чувствовал никогда и ни с кем. Приближаюсь к казарме и стараюсь придумать, как же мне пронести ее к койке, не вызвав миллион вопросов и испытующий взглядов, но мне снова везёт. — Эй! Как там? Не лось! — мальчишка оборачивается. — Лося позови. Он мгновенно скрывается за дверью и возвращается с Дейзом. — Мы уже волновались. Даже Кирка в лазарете проведали, на всякий случай, — мелкий начинает привычно балаболить. — Дилан то в казарме, под нашим присмотром, — он гордо задирает голову, и я улыбаюсь. Защитники, блять. — Держи её, — передаю свою ношу лосю. — На ночь поставьте воды рядом с койкой, — взяв ее на руки, Дейзел морщится, принюхавшись. — Она ограбила бар? — Не знаю, но обязательно выясню, — киваю им на дверь, и они быстро заходят в казарму.