Один Путь

— Иронично. Слово упало, как капля росы с тонкого лепестка. Взметнулось легкое облако пыли, фигура, скрытая тенями, едва заметно пошевелилась — в комнате было слишком натоплено и очень душно. Регис, не спрашивая разрешения, распахнул окно, впуская бледные солнечные лучи и отдаленный городской шум. Его спутник все еще наказывал себя одиночеством и темнотой, но никогда не возражал против таких вторжений. Может быть, считал их частью своего искупления, а, может быть, и впрямь не мог без них обходиться. — «Иронично»? — переспросил Регис, — это именно то слово, которое ты хотел употребить, друг мой? — Ты станешь учить меня тому, что я хотел сказать? А после — тому, что мне следовало подумать? — он все еще скрывался в тени комнаты, словно солнечные лучи могли и впрямь причинить ему какой-то вред. Древнее чудовище из глупых человеческих легенд — ему суждено было рассыпаться прахом при первом крике петуха, и держался Детлафф на чистом упрямстве и желании бесконечно спорить с Регисом — мысленно или лицом к лицу, неважно. — Чистота слов ведет к чистоте рассудка, — заметил Регис мягко, — для тех, кто не может точно формулировать свои мысли, полнота понимания мира никогда не откроется. — Я не хочу понимать мир, — короткий резкий жест. В тоне зазвучала усмешка, — Но да, я сказал «иронично», потому что хотел сказать именно это. — И что же показалось тебе таким ироничным? — по большому счету, чтобы понимать друг друга, им не нужно было даже разговаривать вслух. Кровные узы — такие глубокие и прочные, что ни Старшему, ни Младшему народу Континента не дано было их постичь, даже представить — позволяли проникать не просто в мысли друг друга беспрепятственно. Они открывали перед тем, кто отваживался заглянуть, настоящую бездну, в которой ни лжи, ни условностей, ни личных границ, ни тайн не существовало. В ней не было такого понятия, как «я» и «другой», это был путь к полному, безоговорочному единству, и Регис иногда боялся заглядывать в эту бездну. А еще, конечно, ему нравилось говорить с Детлаффом вслух — и слышать его ответы. После стольких лет тишины обычная беседа была величайшей наградой. — Ты, мой друг, то, что ты делаешь, — в его тоне слышалось тягучее притворное безразличие. Они словно вели пустой светский разговор, два не слишком интересных друг другу собеседника. Но Регис знал точно — сам факт того, что Детлафф заговорил с ним, был настоящим событием. Он мог сидеть в полной тишине неделями — почти неподвижный, похожий на безучастную статую, и Регису оставалось лишь дожидаться, когда спутник соизволит вновь снять эту броню неподвижности и подпустить к себе, — Ты так ревностно относишься к собственной чистоте помыслов, так много сил потратил, чтобы заглушить естество своей природы, так громко осуждал тех из нас, кто поддается инстинктам и не отказывает себе в человеческой крови, а сам ведешь себя ничуть не лучше тех наших сородичей, что пытались держать людей в клетках и ставили над ними эксперименты ради улучшения вкусовых качеств их крови. Регис усмехнулся и мягко покачал головой. Детлафф был слишком прям, слишком близок к их обделенным разумом сородичам — и обычно слишком одинок, чтобы понимать иронию. Но сейчас он бил на удивление точно. — О, мой милый, ты преувеличиваешь, — ответил Регис, — надо полагать, речь идет о том, как я лечу Его величество императора? — «Лечишь», — его спутник усмехнулся — впервые за очень долгое время. — ты используешь его, как поле для своих экспериментов с кровью. Я уверен, он не подозревает и о половине того, что ты творишь с его телом. — Пусть так. Но твое сравнение все же некорректно, друг мой, — возразил Регис, — все, что я делаю, происходит с согласия Императора и ради его блага. Если бы не мои, как ты выражаешься, эксперименты, он был бы уже лет пять, как мертв. А так он не испытывает ни боли, ни неудобств, процесс деградации органов прекратился. Да что там — он даже перестал дряхлеть. Пускай человеческая наука назовет мои действия сомнительными или опасными — история рассудит нас по результатам, а не по связанным с моей работой предрассудкам. Эмгыр — уникальный экземпляр. Люди, подвергнувшиеся действию проклятья, даже если им удавалось его снять, никогда не проживали и полсотни лет. Их забирали болезни или несчастные случаи, на первый взгляд никак не связанные с магическим воздействием из их прошлого. Но одно оставалось неизменным — короткая жизнь и нелепая смерть. Император же почувствовал отголоски своего проклятья в весьма почтенном возрасте, и за одну только возможность изучить его, проникнуть в природу этого явления, я дорого бы отдал. Но обстоятельства сложились так, что мы вступили во взаимовыгодные отношения. Я продлеваю его жизнь, а он — не задает лишних вопросов о том, какие манипуляции я провожу с его кровью. И только одно меня удивляет — почему тебя вдруг так озаботила этическая сторона моих отношений с Императором? — Этика здесь ни при чем, — Детлафф переместился к нему вплотную резким рывком, словно забыл, как ходить неспешно, на миг потерял контроль над собственными силами, — но ты, мой друг, погружаешься в глубины магии, которые могут оказаться тебе не по плечу. Мне совершенно наплевать, умрет Эмгыр сегодня или через сотню лет. Меня волнуешь ты. Его кожа всегда была такой горячей, словно Детлаффу сложно было удерживать в себе собственный внутренний огонь. Прикосновения его рук, умевших создавать настоящие тончайшие шедевры из дерева и ткани, не допускавшие ни единого неточного стежка или неровного мазка, оказывались неловкими и неуверенными. Он тронул пальцами подбородок Региса, провел по щеке ладонью, и тут же ее отдернул, словно обжегшись. Детлафф был словно человек, внезапно лишившийся зрения, и теперь учившийся воспринимать мир наощупь. В его прикосновениях не было никакого сложного подтекста — лишь способ подтвердить собственную речь или выразить то, что слова описать были не в силах. В нем все еще было больше от неразумной экиммы, чем от человека. — Не стоит, — в свою очередь Регис обычно опасался его трогать. Детлафф сторонился касаний, даже если подходил вплотную сам. Но сейчас в грозовой синеве его глаз читалось неподдельное — и совершенно осознанное — беспокойство, — я уже имел дело с проклятьями, хоть и не такими сильными. И я знаю, как обуздать собственные искушения. — Надолго ли? — казалось, еще мгновение, и Детлафф, дрогнув, распадется, превращаясь в багряный дым, окутает спутника, приглашая и того скинуть оковы тела, смешаться с ним, стереть границы своих и чужих мыслей, чтобы ничего больше не нужно было объяснять. И это искушение было куда сильнее того, о котором они говорили. — я чую тебя, чую твою усталость, когда ты возвращаешься из дворца. Мы оба знаем — хватит и одной капли, чтобы ты перешел черту. — Достаточно, — Регис знал, что тон его прозвучал слишком твердо, чтобы подействовать, как резкая пощечина. Детлафф оставался болезненно чувствителен к изменениям голоса и малейшим жестам — хватало лишнего движения бровей, чтобы его осадить, и Регис надеялся не перейти опасную грань, за которой друг не просто отпрянет, как хищник от всполоха огня, а сломается под слишком сильным ударом. Сейчас Детлафф лишь усмехнулся. Отвернувшись, он отошел в угол комнаты неторопливой выверенной походкой, как заводная игрушка. Хотел показать, что держит себя в руках и рассуждает, полностью отдавая себе отчет в происходящем, но Регис знал — до полного контроля над собой, до окончательного возвращения к естественным для этого мира человеческим реакциям после всего, что с ним произошло, Детлаффу было еще очень далеко. — Возьми, — он протянул Регису большой тряпичный сверток, — для маленькой принцессы. Регис улыбнулся и покачал головой. Для Детлаффа прежде все игрушки, что он создавал, полные мелких деталей, удивительно правдоподобные и красивые, были своего рода связью его разума с временами не слишком послушным телом. Спутник, может быть, предпочел бы вечно пребывать в форме гигантского нетопыря и дремать, уцепившись когтями за свод пещеры, но работа руками позволяла ему осознавать самого себя существом мыслящим. Но в создании кукол было что-то еще. Детлафф тратил много сил на то, чтобы придать их лицам индивидуальные выражения. Каждая из его созданий смотрела на мир по-разному. Среди них Регис не находил знакомых черт, хотя можно было предположить, что в куклах будут узнаваться лица Реннавед или княгини Анны-Генриетты. Каждой Детлафф заранее давал имя — и Регис гнал от себя мысль, что, создавая этих кукол, спутник пытается справиться с восстанием собственной памяти. Могло ли быть так, что всех этих Агнесс, Розалий и Марианн он когда-то знал, может быть, любил — и почти наверняка собственноручно прикончил, как Ренну? Верить в это не хотелось. — Как ее зовут? — поинтересовался Регис, не заглядывая в сверток, и на мгновение испугался, что Детлафф назовет знакомое ему имя, и тогда догадка обретет плоть и утвердится. — Я не знаю, — он уже, казалось, полностью утратил интерес к беседе и готов был снова вот-вот надолго замолчать, — пусть маленькая принцесса сама выберет имя. — Удивительно, как ты стараешься угодить той, кого даже ни разу не видел, — заметил Регис, — смотри, чтобы лет через двадцать она не стала новым источником старых проблем. — На этот раз, если почуешь неладное, можешь сразу убить ее, — ответил Детлафф, и было понятно, что он вовсе не шутит. Обычно Регис не утруждал себя формальностями, входя в Императорский дворец. Он предпочитал проскальзывать мимо стражи, невидимым и неощутимым, и по пути слушать, о чем говорили вокруг. На этот раз все разговоры были, конечно, об отъезде принца Фергуса. Разумеется, никто всерьез не верил, что юноша рано или поздно станет Императором Нильфгаарда, хотя слухи такие ходили давно. Для граждан Империи привычней было бы видеть на троне мужчину, какая бы слава ни тянулась за нынешней наследницей, какой бы прекрасной Императрицей она себя ни демонстрировала. У Фергуса было несколько очевидных преимуществ — помимо того, что ему повезло родиться мальчиком, его происхождение было совершенно очевидно и не вызывало никаких вопросов. Народ знал его с рождения, Фергус буквально вырос на глазах будущих подданных, а Цири, хоть и прожила в Нильфгаарде последние пятнадцать лет, своей так и не стала. Фергус всегда исправно принимал участие во всех церемониях, даже будучи грудным младенцем. Его знали генералы и адмиралы, с ним были знакомы солдаты, он присутствовал на Советах и там иногда показывал, что и сам в состоянии мыслить стратегически. Цирилла была умна, прозорлива, тверда и временами безжалостна. Фергус же, оставаясь сыном своего отца, обладал уникальной способностью видеть, замечать и мотать на ус. И сейчас в коридорах дворца только и разговоров было о том, что Император совершил большую ошибку, «продав» достойного наследника едва ли не в рабство проклятым нордлингам. Сам Император обнаружился в небольшом светлом кабинете, в котором Регис и раньше иногда его заставал. В этот раз он не спешил демонстрировать свое присутствие и беззвучно замер у двери. Прежде эта комната использовалась для нежелательных встреч с назойливыми родственниками, желающими налоговых послаблений или более выгодных условий поставок в их провинции. В последнее же время кабинет превратился в чайную комнату и стал вотчиной маленькой принцессы Литы. Когда Фергусу досталась целая художественная мастерская, где он был полным хозяином самому себе и мог устраивать какой угодно бардак, Лита, конечно, потребовала справедливости. Небольшое помещение было заново выкрашено по ее вкусу — в нем не осталось ни черного цвета, ни изображений Великого Солнца, ни портретов суровых предков. Теперь здесь царила белизна, чистота и свет. Мягкие фисташковые занавеси колыхались от теплого осеннего ветра, проникавшего в приоткрытое окно. За низким столиком в центре комнаты восседала сама властительница этих мест. На принцессе Лите было надето легкое шелковое платье того же оттенка, что и занавеси на окнах. Черные кудри свободно обрамляли торжественно-серьезное хорошенькое лицо. Украшений на Ее высочестве не было — все содержимое ее шкатулки с драгоценностями, видимо, досталось одной из ее кукол, занимавших соседний стул. Нынешнюю фаворитку принцессы звали, вроде бы, Розалитой. Детлафф потратил на ее создание две ночи к ряду, отчаянно пытаясь добиться правильного оттенка глаз — прозрачно-голубого, как назаирские мальвы. Кем была Розалита при жизни, и правда ли у нее были такие глаза, можно было только догадываться. Но сейчас кукла по-настоящему блистала. Золотой браслетик служил Розалите короной. Несколько тяжелых перстней, явно из коллекции самого Императора — были нанизаны на кукольные пальцы и удерживались каким-то чудом. Вокруг тонкой шеи в несколько раз была обмотана золотая цепь с крупными звеньями. Напротив разодетой гостьи располагалось еще одно творение Детлаффа, из его давних произведений — деревянная фигурка какого-то павшего нильфгаардского маршала — по непреложному закону Культа Великого Солнца создавать объемные фигуры значимых людей можно было только после их смерти. И эта фигурка явно долго служила своему хозяину верой и правдой. Местами яркие краски стерлись и потускнели — там, где ее касались мальчишеские пальцы во время игры. Кончик длинного меча был чуть надломлен и небрежно склеен обратно. Несложно было догадаться, что раньше деревянный маршал служил в войске принца Фергуса, а теперь был почетным гостем на приеме у его сестры. Вокруг стола, на небольшом отдалении собрались прочие приближенные маленькой принцессы — те, кому не посчастливилось войти в ее ближний круг. Куклы — каждая со своим уникальным нарисованным взглядом — мешались с набивными игрушками, глиняными свистульками и деревянными фигурками птиц. Больше двух десятков мертвых глаз было устремлено в центр комнаты, на богато накрытый стол, и Регису, пусть он и был высшим вампиром, выходцем из иного мира, бессмертным и почти неуязвимым, все равно от этого зрелища стало жутковато. Император, не потрудившийся толком нарядиться ради такого приема, восседал напротив дочери. Мебель в комнате была выполнена соразмерно потребностям маленькой девочки, и Эмгыру явно было не особенно удобно сидеть на миниатюрном стульчике за слишком низким столом. Но вида он не подавал. — Ты неправильно приветствуешь Розалиту, — настаивала принцесса, разливая чай из изящного фарфорового чайничка в крохотные белоснежные чашки, — и маршала Коэгоорна. — Я вообще-то Император, — заметил Эмгыр, пряча улыбку, — когда я вхожу, они должны вставать. — Папá, — укоризненно одернула его Лита, — не порти нам чаепитие. Эмгыр украдкой возвел очи горе, но потом покладисто склонил голову перед потертой фигуркой маршала. — Мое почтение, уважаемый фельдмаршал, — сказал он учтиво, — помнится, когда мы виделись в последний раз, вы вели осаду крепости Этнир. Позволите поинтересоваться результатами этой кампании? Лита недовольно сморщила носик. — О, прошу, прекратите разговаривать о войне! — заявила она, — не правда ли наряд Розалиты просто очарователен, папá? — Очарователен, — подтвердил Эмгыр, двумя пальцами берясь за ручку своей чашечки. В его ладони она почти терялась, но Император с самым серьезным видом поднес ее к губам и сделал маленький глоток, потом прямо посмотрел на дочь, — может быть, ты хочешь поиграть в шахматы? Я бы тебя научил. — Нет, — Лита решительно тряхнула черными кудрями, — мы будем пить чай. Поухаживай за Розалитой, она сегодня не в духе. Эмгыр с обреченным вздохом потянулся было к тарелочке с пирожными, но Регис решил наконец вмешаться в происходящее. На его мягкие, почти неслышные шаги маленькая принцесса обернулась мгновенно. На ее личике сперва появилось замешательство — Региса все же на прием никто не приглашал, но потом Лита просияла. Она точно знала — этот гость ее отца никогда не приходил без подарков. И сейчас маленькая принцесса величественно поднялась из-за стола, сделала быстрый вежливый реверанс. — Добро пожаловать к нашему столу! — сказала она, и Регис благодарно склонил голову. — Боюсь, я пришел к вашему отцу по делу, Ваше высочество, — возразил он, — но в другой раз я сочту за честь разделить с вами трапезу. Лита нахмурилась — при дворе с ней отваживались спорить только ее куклы, и то в этих разногласиях она непременно выходила победительницей. — Но я принес вам ту, что меня заменит, — поспешил исправиться Регис. Он успел даже перехватить благодарный взгляд Имератора. Маленькая принцесса взяла из его рук аккуратный сверток и, чуть подпрыгивая на месте от нетерпения, поспешила развернуть его. Новая кукла оказалась златокудрой и зеленоглазой, черты ее тонкого лица легко угадывались, и Регис почувствовал, как от его затылка вниз сбегают прохладные мурашки. Детлафф никогда не встречался с Императрицей, скорее всего, не видел ее даже издалека или на портретах, но сходство было слишком очевидным. — Она похожа на мамочку, — с восторгом заявила Лита, сияя счастливой улыбкой, — правда, папá? Император следил за дочерью с ленивым любопытством. Регис был уверен, что для него каждая новая кукла мало чем отличалась от предыдущей, но на этот раз даже в его глазах мелькнула тень интереса. Он кивнул, подтверждая слова дочери, и прямо посмотрел на Региса. Тот мог лишь мимолетно пожать плечами — что творилось в голове Детлаффа, когда он создавал эту куклу, никому было не ведомо. Принцесса же, совершенно позабыв о явлении таинственного гостя, уже подняла из-за стола Розалиту и отнесла ее в сторону, устроив в рядах отлученных от ближнего круга игрушек. Почетное же место заняла новая фаворитка. Лита оправила на кукле пышное зеленое платье, водрузила ей на голову золотой браслет, пропустила сквозь пальцы мерцающие белокурые пряди. — Маршал Коэгоорн, — обратилась девочка к деревянной фигурке, перед которой стыла полная чашечка чая, — позвольте представить вам Императрицу Рию. Император же, решив, что его присутствие за столом больше не требуется, неторопливо поднялся на ноги. — Вынужден откланяться, — объявил он, — увы, меня зовут государственные дела. Благодарю за приглашение. Лита встрепенулась и быстро перевела взгляд на отца. — Я с тобой! — заявила она, мгновенно забыв о своей игре. Регис знал, как сложно Эмгыру было говорить младшей дочери «нет», но на этот раз его взгляд остался твердым. — Останься, — сказал он строго — Лита явно не привыкла к такому тону, и сейчас заметно стушевалась. Пухлощекое лицо дрогнуло, а к глазам готовы были вот-вот подкатиться капризные слезы. Маленькую принцессу никогда не бросали посреди чаепития, казалось, для нее это было настоящим святотатством. — Ваше высочество, — поспешил вмешаться Регис, — я верну вашего отца, как только мы закончим разговор, который, уверен, покажется вам слишком скучным. А вы пока можете познакомиться с новой гостьей, представить ее почтенной публике. Лита обиженно шмыгнула носом, опустила глаза и кивнула. И это была победа, не принесшая ни капли удовлетворения. Через несколько лет, научившись применять свои чары сознательно, принцесса Лита могла стать самой влиятельной женщиной Империи, но пока она просто была расстроена и не хотела, чтобы ее папа уходил. И пока папа не передумал, Регис направился к двери комнаты, зная, что Император последует за ним. Они вышли в галерею в тягостном молчании. Император шел, немного прихрамывая — действие предыдущей процедуры заканчивалось, и он явно начинал испытывать привычную тяжелую слабость. Регис же почувствовал на своей спине удивленные взгляды стражи у дверей комнаты принцессы — они не видели, как он вошел мимо них, и теперь, похоже, готовы были поверить, что по пятам Императора следует бесплотный призрак. Кабинет Эмгыра был обставлен чопорно, скупо и совершенно безлико. Ни в одной вещи здесь не чувствовалось прикосновение живого человека. Даже бумаги на столе были уложены совершенно ровными стопками, словно на картине, изображающей абстрактный генеральский штаб. Единственным, что выдавало здесь чье-то присутствие, была шахматная доска с расставленными фигурами — партия была прервана на самом напряженном месте — белый ферзь готов был вот-вот взять черную ладью и объявить королю шах. Император быстрым, но совсем не небрежным жестом скинул с плеч черный сюртук, ослабил шнуровку у горловины белой рубахи и приспустил ее с плеча. Сел в кресло у стола и замер в ожидании, пока Регис деловито раскладывал свои инструменты. В большом сосуде, который он выставил на столешницу, мерцала багровая кровь. Забор Регис сделал накануне, и всю ночь шла реакция в алхимическом кубе, вплетая в обычные органические соединения новые элементы. Может быть, в чем-то Детлафф был прав — состав, который последние несколько месяцев помогал очищать и обновлять кровь Императора, постоянно совершенствовался, и Регис надеялся высчитать идеальную пропорцию и время выдержки, наблюдая за изменениями в состоянии Эмгыра. Успехи пока были довольно скудными — человеческий организм очень быстро перерабатывал чужеродные элементы, и срок воздействия сокращался с каждой новой дозой. Это был тревожный сигнал, и сегодня Регис намерен был выяснить, насколько. — Мой сын уехал, — неожиданно заговорил Эмгыр, не глядя на алхимика. Обычно он дожидался начала неприятной процедуры молча, может быть, собираясь с силами, готовясь к болезненному вторжению и возможным побочным эффектам. Тон его звучал прохладно и буднично, будто он интересовался, как там на улице погода. — Вы по нему тоскуете? — спросил Регис участливо. Слово «тоска» совсем не вязалось с тем, как ставил себя Император, но алхимик применил его специально, давая Эмгыру возможность поспорить, не соврав. — В последний раз я играл за белых, — Император качнул головой в сторону шахматной доски. — и, если логика меня не подводит, выиграл бы за пять ходов — впервые в жизни. — Запишите эти позиции, — посоветовал Регис, прилаживая к длинной резиновой трубке тонкую иглу для внутривенных инъекций, — и сможете закончить партию, когда увидитесь снова. — Когда мы снова увидимся, думаю, нам будет не до шахмат, — на этот раз в тоне Эмгыра послышалась та самая тоска, о которой спрашивал алхимик. Регис не нашел, что на это ответить. Пока он вводил иглу в вену у ключицы Императора, Эмгыр рассеянно смотрел куда-то в сторону, словно глубоко задумался и совсем позабыл, что в комнате он не один. Процедура, отлаженная годами, точная, как быстрая шахматная партия, чистая и выверенная, длилась совсем недолго, и, когда последняя капля живительной багровой влаги была влита в императорские жилы, Эмгыр заговорил вновь. Все также буднично, но на этот раз с тенью какой-то странной иронии, будто собирался неприлично пошутить и надеялся, что Регис поймет все по малейшему намеку. — Всю неделю у меня шла носом кровь. А позавчера я поранился и долго не мог унять кровотечение. Регис нахмурился — это было непредвиденное осложнение. Обычными побочными эффектами становились легкая бессонница и небольшой жар в первые сутки после процедуры, а то, о чем говорил Эмгыр, несомненно, было признаком возвращения проклятья. — Скорее всего, дело в качестве принимаемой крови, — заметил он, извлекая иглу. Место прокола алхимик закрыл кусочком полотна, и на белой поверхности тут же расцвел неровный алый след, — при всем уважении, Императрица уже вышла из юного возраста, и ее клетки становятся менее восприимчивы к алхимической формуле, которую я применяю. Думаю, это можно исправить, если скорректировать дозировку или проводить процедуру чаще. — Стоит ли оно того? — Эмгыр одернул ворот рубахи и посмотрел на алхимика очень пристально из-под полуопущенных тяжелых век. От внезапной пустоты в его взгляде Регис снова ощутил знакомые ледяные мурашки. Это был не риторический вопрос — Император интересовался его профессиональным мнением. — Вы ставите меня в неловкое положение, Ваше величество, — ответил алхимик нейтрально, — я не только ученый, я ваш лекарь, и сохранение вашей жизни — моя главная обязанность. Так что мой ответ очевиден — да, оно того стоит. — Сохранение моей жизни, — повторил Эмгыр и усмехнулся, — я прожил очень долго — может быть, не по эльфским меркам и не с вашей научной точки зрения, но моя жизнь, которую вы так бережно сохраняете, и так достаточно затянулась. — Уверен, ваша супруга, которая жертвует своей кровью уже шесть лет, с вами бы не согласилась, — убежденно напомнил Регис. Он почти слышал в уме слова Детлаффа — Эмгыр был полем великого, революционного эксперимента, и сейчас готов был сдаться, не доведя его до конца. — Рия знала, что я не проживу долго, с тех пор, как впервые стала свидетельницей моего приступа, — Эмгыр невесело улыбнулся, — у нее и так было очень много времени, чтобы смириться и подготовиться. Я мог бы завтра же издать указ, определяющий срок траура по почившему супругу в один год, и после она была бы свободна от своих клятв. Ее кровь для ваших снадобий, может быть, слишком стара, но сама Рия еще достаточно молода, чтобы побыть кем-то, кроме как моей женой. — Вы уверены, что ее волнует законный срок траура? — спросил Регис. Он встал перед Императором, сложив руки за спину, и теперь сверху вниз внимательно разглядывал его бледное напряженное лицо, — думаю, потомки сложат легенды о ее преданности и любви. Жаль, что для них это будет очевидней, чем для вас, Ваше величество. Кроме того, есть же еще ваши дети. И я не говорю уже об Империи, которой вы правите. — Я давно ничем не правлю, — Эмгыр отмахнулся, — принимаю решения, почти ни на что не влияющие, выслушиваю доклады шпионов после того, как они отчитаются Цирилле. Принимаю послов и смотрю, как они на аудиенции считают минуты до того, как можно будет поговорить с той, от кого на самом деле все зависит. И это справедливо — я сам возвел Цириллу на престол, я сам приложил множество усилий, чтобы она полюбила Нильфгаард и прониклась его судьбой также, как я. Империя в безопасности. А другие мои дети…- он наконец опустил веки и пару секунд сидел совершенно неподвижный — запрещенная законом прижизненная статуя. — мой сын вырос и уехал исполнять свой долг, возможно, считая, что я предал и продал его. А Лита еще так мала — она погорюет немного, и я останусь одним из ее теплых детских воспоминаний. Не нужно, чтобы она становилась старше, видя, как я выживаю из ума и рассыпаюсь на глазах. Пусть помнит меня таким, как сегодня. Регис молчал. В тусклом свете едва пробивавшегося сквозь плотные портьеры осеннего солнца лицо Эмгыра действительно выглядело осунувшимся и старым, словно все годы, которые алхимик с таким трудом отвоевал для него у смерти, вдруг обрушились на Императора и заострили его черты, вынули душу и желание идти по этому пути дальше. Перед ним сидел мертвец, и некроматической формулы, чтобы оживить его, Регис не знал. — С вашего позволения, — решил алхимик все же предпринять еще одну попытку, — мы могли бы поэкспериментировать с кровью, которую я вам ввожу. Подобрать иного донора. Кого-то помоложе Ее величества. Эмгыр, не открывая глаз, усмехнулся. — Я не позволю вам прикасаться к моей дочери, — сказал он, словно сходу прочитав мысли Региса. Тот недовольно поджал губы, но Император этого, конечно, не видел. — Она подошла бы идеально, — заметил он — не переубеждая, просто информируя, — первые дозы крови, которые спасли вам жизнь тогда в Боклере, были взяты у Ее величества, когда она была уже в положении. Для Литы сейчас процедура будет совершенно безболезненной и даже полезной. Я провел исследования, и знаю, что периодический забор крови помогает организму обновляться быстрее. И растущее тело Ее высочества… — Вы не слышали меня? — на этот раз в тоне Императора, все таком же лениво-будничном, зазвенела сталь, — я сказал, что не позволю вам прикасаться к ней. Это была полная и безоговорочная капитуляция. Император Эмгыр вар Эмрейс умел проигрывать битвы также достойно, как и одерживать победы — в отличие, очевидно, от Региса. — Как вам будет угодно, — покачал головой алхимик, — тогда, быть может, Ваше величество согласится обратиться к иным источникам? Подобрать подходящий состав крови у другого донора будет довольно сложно, но я мог бы попытаться. Эмгыр глянул на него с неожиданным интересом. Похоже, впервые за шесть лет ему пришла в голову мысль, что алхимик помогает ему не по доброте душевной и даже не за щедрую плату, а, следуя каким-то собственным мотивам. Регису вновь вспомнился давешний разговор с Детлаффом, и сейчас он был готов полностью признать его правоту. Может быть, гуманней и честнее было бы позволить Императору самому решать свою судьбу, принять смерть, как данность, и достойно уйти. В иных обстоятельствах Регис, возможно, даже предложил бы Эмгыру какое-нибудь снадобье для безболезненной и быстрой кончины — на его условиях, в момент, когда Император сам будет к этому готов. Но сейчас на глазах у алхимика шел прахом его главный, самый перспективный и важный эксперимент. И допустить это было чертовски сложно. — О чем вы говорите? — поинтересовался Эмгыр, — станете проверять кровь людей из моего окружения? Или случайных граждан Империи? — Это было бы малоэффективно, — покачал головой Регис, — никто не подойдет лучше, чем Императрица или ваша дочь. Но я мог бы попробовать взять в качестве донора представителя иного вида. Кого-то, кто изначально живет дольше и лучше сопротивляется магическим воздействиям. С легкое долей удовлетворения, почти мстительного, алхимик заметил, что Эмгыр обескуражен. Подобная идея не приходила ему в голову — да и кому бы вообще она могла прийти? — Вы имеете в виду кого-то конкретного? — поинтересовался Император. — Не совсем, но есть несколько вариантов, — ответил Регис, мягко улыбаясь. Император был уже практически на крючке — оставалось лишь подсечь и вытащить его из омута отчаяния, — ведьмачья кровь, скорее всего, окажется для вас смертельно ядовитой. Эльфская едва ли сильно отличается от человеческой, склонность к проклятьям у эльфов даже выше. Может быть, есть смысл в использовании крови чародеев — думаю, бесплодие в качестве побочного эффекта вас не слишком расстроит. Если ничего не выйдет, я поищу иные источники, но пока план примерно таков. На вдруг ожившем лице Императора появилось сомнение, и Регис знал, что это был первый признак согласия. Он едва заметно улыбнулся. Эмгыр хотел что-то сказать, но дверь кабинета вдруг негромко скрипнула, и маленькая фигурка проскользнула внутрь. Не обращая на алхимика ни малейшего внимания, принцесса Лита подошла к столу и деловито, как посол усаживается в отведенное ему кресло, взобралась на отцовские колени. — Я устала ждать, — заявила девочка и прильнула к груди Императора, как доверчивый зверек к руке доброго хозяина, — я подумала, раз тебе нравилось играть в шахматы с Гусиком, может, ты и со мной поиграешь? Это ведь несложно, правда? Эмгыр почти инстинктивным жестом приобнял дочь, помедлил с ответом пару мгновений, склонился к ее кудрявой макушке и едва коснулся ее губами. Потом прямо посмотрел на Региса. — Вам разве нечем заняться? — спросил он у него, — раз вы приняли решение — исполняйте. Алхимик, пряча очередную улыбку, поклонился. — Как прикажете, Ваше величество, — сказал он.