Один Путь

Рассеянный утренний свет проникал сквозь неплотно задернутые шторы, заставляя воздух в комнате серебриться. Спальня Императрицы утопала в цветах. Региса прежде удивляло, откуда в конце осени или посреди зимы брались живые голубые назаирские розы или белоснежные туссентские тюльпаны, которые цвели только ранней весной. Но разгадка оказалась очень простой — цветы выращивали в специальных теплицах, построенных много лет назад по приказу Императора, и доставляли ко двору несколько раз в неделю — всякий раз новые. И в этом простом ритуале было что-то удивительно интимное, Рия однажды поведала алхимику, что сама никогда не знала, какие именно цветы принесут на этот раз — их всегда выбирал сам Император. Сегодня это были крупные золотисто-белые далии, с идеальными круглыми головками и точеными острыми лепестками, на которых еще дрожали свежие капли росы. Императрица коснулась одного цветка кончиками пальцев, и тяжелая прозрачная капля скатилось по нему, как слеза по щеке. Сегодня, как и всегда в последнее время, Рия была печальна. Регис прошел в спальню молча, без приветствия — он всегда давал возможность Императрице заговорить первой или вовсе молчать все время, пока шла процедура забора крови. Это был их негласный договор. Она могла не замечать его, воспринимать, как алхимический инструмент, поддерживавший жизнь ее супруга, Регис же избегал проникать в ее мысли и нарушать заведенный ритуал. Но теперь, когда Цирилла, единственная подруга Рии, отбыла в Вызиму на неведомый срок, Императрица все чаще заводила с ним легкий, ничего не значащий разговор. Регис догадывался, что она пытается выведать у него правду о состоянии Эмгыра, выцепить из потока пустых любезностей и забавных историй зерно истины. Но он лишь отвечал на ее вопросы или развлекал Рию рассказами о незнакомых ей людях, и никогда не говорил о главном. Ждал, когда же наконец ее самообладание даст трещину, и она отважится спросить напрямик. Порадовать ее, впрочем, Регису было нечем. За последние недели он провел несколько экспериментов с необычной кровью. За первый образец был взят материал одной из придворных чародеек. Маги на службе Императора относились к Регису с подозрением. Никто из них не знал, откуда он взялся, и почему снискал такое безграничное доверие Императорской семьи. Чародеи боролись за влияние при дворе, старались приблизиться к Эмгыру и Цирилле, доказать свою надежность, и среди них встречались по-настоящему искусные целители. Но Император приблизил к себе никому не ведомого человека сомнительного вида и репутации, и только ему позволял лечить и себя, и свою супругу. Вопреки всем традициям, один Регис был допущен к Рии, чтобы принять роды, и так он заслужил еще и ненависть всех придворных повитух. Подобное отношение чародеев самого Региса не особенно волновало — скорее забавляло, как и слухи, окутавшие его скромную фигуру. Кое-кто из придворных магов еще помнил, как много лет назад Регис явился в Туссент в компании Геральта и еще нескольких спутников, и тогда выглядел в точности также, как сейчас — это породило мнение, что он — колдун, но всем было известно, что Эмгыр не слишком доверял магии, использовал ее как инструмент влияния, но никогда — для личных целей. Другие болтали, что Регис относился к одной из исчезнувших ведьмачьих школ, но это была уж вовсе вопиющая чушь. Для ведьмака он был слишком субтильным и чересчур вежливым. Ну, а о том, чтобы отнести его к эльфской расе, не могло быть и речи. Представители Старшего народа были прекрасны и юны лицами и телами, Регис же ни красотой, ни возмутительной молодостью не отличался. Потому догадки забуксовали в трясине неизвестности, и этим легко можно было воспользоваться. Он подкинул Фрингилье Вигго, той, что в самом деле неплохо его запомнила, простую идею о том, что не только маги, ведьмаки и эльфы могли жить много лет, не меняясь, и что смотреть на проблему нужно шире. Сложно было сказать, сделала ли колдунья какие-то выводы, но кровь свою дать согласилась. Разумеется, Регис не стал посвящать ее в то, зачем именно ему понадобился такой материал. Правду о здоровье Императора и собственных экспериментах Регис хранил, как зеницу ока. Однако очень быстро стало понятно, что жертва Фрингильи пропала втуне. От ее крови, смешанной с обычной формулой, которую разработал Регис, у Императора открылось ужасное кровотечение, и пришлось потратить много усилий, чтобы привести его в чувства и хоть немного исправить ситуацию. Регис провел у постели Эмгыра три дня, переливая ему кровь Рии по обычной дозе в несколько часов, как в самый первый раз, когда его настигло проклятье. Императрица тогда, несмотря на слабость от кровопотери, рвалась в покои супруга, почти кричала на Региса, умоляла ее пустить, но тот был тверд. Ситуацию удалось взять под контроль, но Регис понимал, что зашел в тупик. Возможно, дело было в том, что состав крови чародейки не подходил Императору, или в пропорциях его формулы, необходимо было провести более подробные расчеты. И пока это не было сделано, пришлось вернуться к старой схеме. Рия приняла эту новость с неожиданной неподдельной радостью. Судя по всему, быть полезной Эмгыру стало для нее едва ли не смыслом жизни. Она отдавала свою кровь с радостью, послушно принимала все укрепляющие эликсиры, которые готовил для нее алхимик, хотя большинство из них были просто омерзительны на вкус. И, следовало отметить, что теория Региса в случае Рии оказывалась совершенно верна. Постоянные заборы крови вкупе с приемом полезных снадобий, отлично сказывались на здоровье Императрицы. Можно было даже подумать, что, чем сильнее хворал ее супруг, тем свежее выглядела она сама. Годы были к Рии милостивы. Она, конечно, изменилась. Больше никто не путал ее с Цириллой. Та осталась поджарой и тонкой, как клинок, сохранила точную резкость движений и ведьмачьи манеры. Рия же с годами становилась все более женственной и мягкой. Ее тело, дав жизнь двоим детям, округлилось, черты сгладились, а во взгляде посветлевших зеленых глаз теперь поселилось глубокое самоуверенное спокойствие, какое бывает только у матерей. В последнее время, однако, от этого спокойствия почти ничего не осталось. Рии приходилось бороться не только с неизвестностью, окутавшей фигуру ее супруга. Она тосковала по уехавшему сыну, с которым прежде у нее была прочная нежная связь. Императрица пыталась найти отдушину в младшей принцессе, но та была настоящей папиной дочкой, воспринимала мать, как должное, и стремилась к Эмгыру так, как цветок стремится к солнцу. В таком отношении не было ни капли справедливости, но Регис не мог помочь Рии с этим. Чужие связи его совершенно не касались. — Как он? — вместо приветствия спросила Императрица, отдернула руку от цветка, и тот закачался, роняя росистые слезы. Регис помедлил с ответом, расставляя на изящном резном столике свои инструменты — в привычных жестах была какая-то успокаивающая гармония, и он знал, что наблюдение за этим ритуалом вселяло в Императрицу уверенность. Она была важной частью таинства спасения возлюбленного, словно самый верный из его солдат, готовый умереть за Императора в сражении. Пусть в этот раз это было сражение с самой смертью. — Лучше, — ответил Регис, прилаживая иглу к резервуару для сбора крови. Консервационные кристаллы на дне стеклянной емкости мягко поблескивали в утреннем свете. — думаю, сегодня он согласится вас принять, Ваше величество. Светлые ресницы взметнулись вверх и опустились. Рия печально улыбнулась. — Он не заходил ко мне уже целый месяц, — поделилась она. Региса Императрица ни капли не смущалась. Она развязала тонкий шнур у горла своей сорочки и спустила ее с плеч, легкая ткань скользнула вниз, обнажая округлые тяжелые груди. Волосы Рия подняла в высокий небрежный пучок, и сейчас, в рассеянных лучах, выглядела, как натурщица для художника, писавшего образ Мелитэле-матери. — Боюсь, в нынешнем состоянии, Его величество не смог бы удовлетворить ваши желания, — нейтрально откликнулся Регис, — и, хоть вы этого от него и не ждете, его самого это очень смущает. — Считаете, он так плохо думает обо мне, что считает, что для меня это имеет значение? — спросила Императрица тихо, подняла на Региса светлый взгляд. В этом вопросе не было ни капли кокетства, лишь искренняя обеспокоенность, и алхимик поспешил ответить: — Нет, но мужчины — существа примитивные, — он усмехнулся, — если они не в силах доставить удовольствие любимой женщине, то все прочее может померкнуть. Она улыбнулась, и Регис ощутил прилив иррациональной гордости за себя. Ответ попал в точку и успокоил ее. Очень аккуратно алхимик приступил к процедуре. Когда он прокалывал вену у ключицы Императрицы, та не вздрогнула, даже не поморщилась. Эта секундная боль тоже была ее платой, которую она вносила с радостью. Густая багряная кровь плавно потекла по трубке в стеклянный фиал, и Рия проследила ее путь с ревностным вниманием, будто могла заметить, что Регис делает что-то не так. — Знаете, о чем я мечтаю? — после долгой задумчивой паузы спросила у него Рия. Регис отрицательно качнул головой. В разлуке с подругой, Императрица становилась сентиментальной и готова была откровенничать даже с алхимическим инструментом, перед которым незазорно было обнажаться. — Я мечтаю, чтобы мой муж принадлежал только мне. Хотя бы ненадолго. О, как бы мне хотелось уехать из столицы, поселиться с ним и Литой в какой-нибудь дальней провинции — может быть, на берегу моря, в небольшом доме, где не будет бесконечных бесполезных военных советов, дипломатических встреч и толпы придворных, готовых заглянуть нам в постель и в душу. Я могла бы обойтись совсем без слуг, могла бы украсить наш дом так, как мне хочется. Могла бы просыпаться с ним в одной постели каждое утро, а не только тогда, когда велит протокол. Могла бы научить мою дочь шить и выращивать розы. Может быть, даже родить ему еще детей, чтобы Лита не росла такой одинокой. Я могла бы…- она осеклась и опустила веки. Плечи судорожно вздрогнули, и Регису пришлось удерживать иглу, чтобы та не выскочила из вены. — Ваше величество, это звучит слишком просто для тех, кто отдал жизнь Империи, — фраза, возможно, была слишком жестокой, Рия ждала от него иного ответа, может быть, пустой поддержки, но Регис говорил правду, с которой она просто не могла поспорить. — Меня мучают кошмары, — после еще одной паузы, продолжала Императрица, ничего не ответив на его высказывание, — почти каждую ночь. — О смерти Его величества? — с пониманием спросил Регис. Это было естественно, и бороться с этим было для Рии также бессмысленно, как с неизвестностью. Но она покачала головой. — О Цири, — ответила она, — я вижу, как она ступает в огонь, а потом словно оказываюсь посреди ужасного шторма, пытаюсь плыть, но волны накрывают меня и тянут ко дну. Я захлебываюсь, и вместе с тем чувствую, как тело мое сгорает в пламени. Может быть, я слишком долго носила ее имя, и теперь проклята… Регис задумчиво помолчал. Он прекрасно знал, что природа снов куда проще, чем о ней принято было рассуждать. Если человек не владел редчайшим даром онейромантии, его сны были просто снами, работой усталого разума. Но то, о чем говорила Рия, представляло совершенно особенный интерес. Пусть метафизический, но связь между Императрицей нынешней и будущей и впрямь была необычной. Легко можно было предположить, что одна из женщин возненавидит другую. Их отношения, переплетенные судьбы были слишком странными. В них могла родиться ревность или презрение, но Рия и Цирилла подружились очень быстро и очень искренне. Императрица опекала принцессу, как младшую сестру, хотя та была даже немного старше ее. Принцесса же готова была защищать Рию от кого угодно, даже от собственного отца, буде такая необходимость. И беспокойство, порождавшее сейчас кошмары, казалось естественным, но Рия очевидно вкладывала в них куда больше смысла, чем следовало. — Она пишет вам? — поинтересовался Регис, чтобы немного сбавить градус драмы, — как дела в Вызиме? Его высочество уже добрался? Рия едва заметно улыбнулась. — Фергус еще в пути, — ответила она, — кажется, он проникся духом свободы, и решил провести несколько дней в Оксенфурте. Цири написала, что отправила за ним какого-то своего друга, чтобы Гусик точно не сбежал по дороге. — она вздохнула, — мой бедный мальчик. Должно быть, ему совершенно не хочется быть разменной монетой в политической игре, какой стала я. — Но Его величество любит вас так, как мало кто в мире способен, — возразил Регис совершенно искренне, — и вы платите ему тем же. Может быть, Фергусу тоже повезет. — Может быть, — печально подтвердила Рия, — но я была глупой девочкой, которую доставили пред очи Императора и обучали, как быть покорной, как стать достойной супругой и матерью наследников. А Фергус — мужчина. Мне сложно представить, каково ему быть, по сути, невестой на выданье. На его месте я, может быть, тоже бы стремилась сбежать. — Его высочество осознает, что действует в интересах Империи, — заметил Регис, — и исполняет свой долг. — Мой бедный мальчик, — повторила Рия — аргументы алхимика на этот раз явно прошли мимо цели. Он извлек иглу, закупорил фиал с кровью и начал неторопливо собирать свои вещи. Рия же не спешила шевелиться. Она сидела, застыв, глядя куда-то поверх плеча Региса, будто мыслями находилась где-то очень далеко, и перестала замечать алхимика. Того это полностью устраивало — уходить он привык тоже, не прощаясь. Когда вещи были собраны, Регис в последний раз глянул на Императрицу, но та вдруг встрепенулась и посмотрела на него в упор. — У меня есть просьба, — сказала она. — Вы можете приказывать, Ваше величество, — ответил алхимик. Рия улыбнулась. — Могу, но не хочу, — сказала она, — и прошу вас, Эмиель, осмотрите мою дочь. Или просто поговорите с ней. Регис нахмурился. Во всем Нильфгаарде не было более здорового и жизнерадостного ребенка, чем Лита, это он знал наверняка. В ней уже зарождался дурной характер, но это были лишь издержки воспитания. Физически же и ментально, девочка была невероятно нормальной. — Что с ней случилось? — спросил он у матери. Та нахмурилась, подбирая слова. — Я точно не знаю, — ответила Рия наконец, — но однажды я слышала, как она разговаривает с кем-то, но в комнате, когда я вошла, никого не оказалось — только Лита. — Может быть, она говорила с куклами? — предположил Регис, пожав плечами, — Ее высочество очень любит свои игрушки и обращается с ними, как с живыми подданными. — Она сидела за своим столиком для чаепитий, — возразила Рия, — а перед ней — не было никого, ни человека, ни куклы. Она разговаривала с пустым местом, Эмиель. Я не так глупа, чтобы не предположить, что моя дочь просто играла. В этом случае я не стала бы вас беспокоить. Регис немного подумал, потом медленно кивнул. Догадка была столь же невероятной, сколь и очевидной. — Я постараюсь это уладить, Ваше величество, — сказал он нейтрально. В неровном свете свечей кровь в алхимическом кубе казалась почти черной. Добавляя знакомые ингредиенты, Регис не смотрел в сторону привычно сгустившейся в углу лаборатории мглы. Детлафф был, как всегда, молчалив и, казалось, полностью поглощен созданием какой-то очередной игрушки — на этот раз деревянной. — Твой опыт снова не удался? — спросил он внезапно — ровно и безразлично, словно ответ его ни капли не волновал. — Пока я не проводил новых опытов, — ответил алхимик также спокойно, даже не обернувшись от своей работы, — ты вырезаешь очередную фигурку воина? В подарок принцу на свадьбу? — Я думал вырезать изображение Императора, раз уж его дни сочтены, — ответил Детлафф, и на этот раз в его тоне просквозила ядовитая ирония, — но нет, еще рано. А это — шахматы. Принцесса вдруг решила, что эта игра очень увлекательна. Это было равносильно чистосердечному признанию, и наводило на мысли, что Детлафф следил за ним, пока Регис был занят Императрицей. Или просто решил, что настало время признаться во всем. — Ты посещаешь Литу? — спросил алхимик напрямик, отворачиваясь от стола и стараясь выхватить взглядом из темноты лицо собеседника. Детлафф же сам отложил готового ферзя и маленький резак, поднялся на ноги и очутился рядом с ним одним коротким рывком. — Маленькая принцесса так одинока теперь, когда ее брат уехал, ее отец при смерти, а ее мать все силы направляет на то, чтобы отсрочить его кончину, — его голос, мягкий и вкрадчивый, как дым из ароматической лампы, заструился, обволакивая Региса. При нем Детлафф никогда не использовал никаких магических уловок, всегда был только собой, без масок и прикрас. И это был его естественный образ общения, но на алхимика этот тон действовал, как самое настоящее колдовство. Он, однако, не отстранился, лишь внимательней вгляделся в лицо собеседника. — И ты решил составить ей компанию? — уточнил он, — ты хоть сам понимаешь, насколько это ненормально? — Я просто разговариваю с ней, — возразил Детлафф, — она представила меня всем своим куклам, хотя мы, конечно, уже были знакомы. Никто из них не подал вида. — Прекрати, — оборвал его чуть насмешливую речь Регис, — тебя заметили, а меня просили с этим разобраться. Ты ступил на опасную тропу. — Я не боюсь людей, — презрительно отозвался Детлафф, — ни мне, ни тебе они ничего не сделают. С большей охотой они поверят, что девочка сошла с ума от скуки и одиночества, и тогда, может быть, кто-то заметит ее. — Как благородно, — у Региса хватило сил на сарказм, — но тебе ли не знать, друг мой, какой опасностью на самом деле грозят нам люди. — Я не повторяю старых ошибок, — возразил он, — и не собираюсь лезть в их важные дела. Я — только воображаемый друг маленькой девочки, до которой никому нет дела, кроме меня. Они помолчали. У Региса могло бы найтись множество встречных аргументов, он мог бы продолжать этот пустой спор, но он прекрасно понимал, что в том не было ровным счетом никакого смысла. Черты лица Детлаффа слегка дрогнули, будто он готов был в любой момент измениться, принять животную форму и больше не разговаривать вовсе. — Ты замечал, что в ней есть что-то странное? — заметил он задумчиво, и на этот раз Регису послышалось в его тоне неподдельное беспокойство. — О чем ты? — уточнил он. — Я не знаю, — Детлафф покачал головой, — может быть, это полная чушь, но мои чувства буквально вопят о том, что в ней что-то скрыто. Что-то темное. Чувствам Детлаффа можно было доверять безоговорочно. Он бывал больше неразумной тварью, чем существом, наделенным рассудком, и его инстинкты походили на те, с помощью которых экиммы и фледеры находили своих жертв. Регис нахмурился. — Я не понимаю, — признался он. — Я и сам не понимаю, — кивнул Детлафф. — Может быть, дело в том, что она была зачата под сенью проклятья ее отца, и это наложило на нее отпечаток. — Обе дочери Императора были зачаты под сенью одного и того же проклятья, — напомнил Регис, — Цирилла даже в большей степени. — Все так, — подтвердил Детлафф, — но в случае с Цириллой, куда большую роль играла пресловутая Старшая кровь. Материнское проклятье оказалось сильнее отцовского, и дало странный результат. Лита же со стороны матери совершенно чиста. Регис тонко усмехнулся. — Забавно, — произнес он, копируя ядовитую иронию из тона Детлаффа, — сперва тебя привлекло Проклятье Черного солнца, а теперь — проклятье Браатена. Ты становишься предсказуемым, друг мой. Детлафф неожиданно улыбнулся — Регис так редко видел это выражение на его лице, что сейчас почти испугался. — О, мой милый, — прошелестел вкрадчивый голос, — кто бы мог подумать, что такому древнему и мудрому существу, как ты, не чуждо такое банальное глупое человеческое чувство, как ревность. Да еще к кому… к маленькой девочке. Регис хмуро сдвинул брови, хотел было начать возражать, но Детлафф, отступив на шаг, не прекращая улыбаться, прикрыл веки, и в следующий миг рассыпался черным дымом, застелившимся по полу. Это было приглашение, может быть, даже своего рода извинение, в котором Регис не нуждался, и в то же время — нуждался больше, чем в чём бы то ни было другом. Он сделал глубокий вдох, плавно выдохнул, позволяя своей физической оболочке истлеть, истончиться, обратиться в туман, цвета крови в алхимическом кубе, а еще через миг — смешаться с черным дымом. Это было откровенней любых, даже самых страстных объятий, надежней самой искусной телепатии, глубже самой гармоничной близости, на которую были способны тела из плоти и крови. Проникая между изгибов дыма, Регис переставал быть собой, и чувствовал, как Детлафф тоже сбрасывает оковы собственной личности. Они были единым целым, неотделимым и наконец-то полным воплощением самих себя. В этой связи не было место ни лжи, ни правде, ни молчанию — они чувствовали друг друга так, как неспособны были почувствовать люди даже свое дыхание или биение сердца. Они переставали быть составными частями, смешанной субстанцией, для них не оставалось самого понятия границ, и в этом магическом единении Регис не мог бы скрыть ничего — и не хотел, потому что желаний в нем тоже не оставалось. Вновь обретя плоть, они стояли, плотно обнявшись, будто не желая прекращать танец изменчивого дыма, снова возвращаться в границы тел, разлучаться хоть на миг, хоть на дюйм, хоть на полвздоха. Регис заглянул в густую синеву его глаз. Детлафф больше не улыбался. — Можешь называть это ревностью, — покладисто согласился алхимик. — Можешь присоединиться как-нибудь к нашему чаепитию, — совершенно серьезно ответил собеседник, и магический миг рассыпался, как горсть бисера по полу. Регис рассмеялся, разжал объятия и вернулся к своим ретортам. — Я подожду, когда юной барышне можно будет пить вино, а ты превратишься в ее ручного фледера, друг мой. — ответил он через плечо. Детлафф подхватил его смех — почти беззаботно. — Если хочешь, я добуду для тебя ее кровь, — сказал он, — что-то мне подсказывает, что эксперимент с ней может увенчаться успехом. Ведь, как я понял, ее отец запретил тебе к ней прикасаться? Ну так вот мне он ничего не запрещал. Регис молчал, глядя на то, как перегоняется кровь Императрицы из одного сосуда в другой. Прошло несколько долгих мгновений прежде, чем он ответил: — Это будет очень мило с твоей стороны. На следующий день Регис застал Императора в его кабинете за занятием равно увлекательным и бесполезным — игрой в шахматы с Литой. — А эта пешечка поедет на коне, — заявила принцесса, усаживая одну фигуру на другую и решительно двигая ее по доске вперед. — Лита, пешка так не ходит, — терпеливо, но с ноткой обреченной усталости заметил Эмгыр. — Она и не ходит, — резонно возразила Лита, — она едет на коне. Регис возник у порога комнаты, и путь до шахматного стола проделал неторопливой легкой походкой. Остановился в шаге от него и замер. Принцесса подняла на него недовольный взгляд темно-вишневых глаз. — Скажи папá, что я правильно играю, — приказала Лита гостю, — то, как играет он — скучно и непонятно. — Вне всякого сомнения, — подтвердил Регис и извлек из одной из своих сумок небольшую деревянную коробку. Эти фигурки накануне Детлафф заботливо покрывал лаком всю ночь напролет, чтобы к утру они были готовы попасть в руки владелицы, — Возьмите. Эти шахматы будут вашими собственными, и вы сможете играть в них, как вам заблагорассудится, Ваше высочество. Лита приняла из его рук коробку, открыла ее и критически осмотрела содержимое. — Мне не нравится, — вынесла она наконец вердикт, — хочу играть в шахматы Гусика. Регис вздохнул и покачал головой. — Тогда придется эти отправить Его высочеству в подарок на свадьбу, — проговорил он. — Нет, — стремительно поменяла свое решение Лита, — я хочу и эти, и те. — она сжала коробку крепче, прижала ее к груди, словно Регис намеревался отобрать ее у принцессы. — Как вам будет угодно, — покладисто согласился Регис, и девочка просияла. — Папá, — обратилась она к Императору, — а можно расставить на нашу доску еще и эти фигурки? Пусть они будут их гостями? — В сражениях не бывает гостей, — ровным тоном откликнулся Император, и Лита капризно сморщила нос. — До чего скучная игра! — заявила она свысока. — Ваше высочество, Его величеству пора принимать лекарства, — прервал спор Регис — мягко, но решительно, — а вы пока могли бы заняться своим подарком. Уверен, вашим фрейлинам понравятся новые гости. — И то правда, — Лита решительно спрыгнула со стула. Было понятно, что она совсем не против уйти, и надеялась встретить своего «воображаемого друга» для новой игры. И он готов был явиться, в этом Регис не сомневался. Когда за Литой закрылась дверь, Император медленно и тяжело поднялся со стула и отошел в угол кабинета, где они обыкновенно проводили процедуру переливания. — Как ваше самочувствие? — поинтересовался Регис, готовя все к операции. Император лишь отмахнулся. — Я жив, из меня не хлещет кровь, и мое сознание при мне, — ответил он, — о чем еще просить? — Если так, вы могли бы наведаться к вашей супруге, — не упустил Регис возможности высказать свое ценное мнение. Император поморщился. — Не хочу, чтобы она видела меня таким, — ответил он, — достаточно того, что она вынуждена снова отдавать мне свою кровь. — Я не устаю повторять вам, что Ее величеству безразлично, как вы выглядите, — руки Региса действовали четко и точно, по известной ровной схеме. Эмгыр прикрыл глаза, когда кровь супруги застремилась в его жилы, — и куда больше страданий, чем забор крови, ей причиняет ваше безразличие. Император молчал, и Регис догадывался, что ответа от него он так и не дождется. Оставалось только надеяться, что слова его упали не в совсем бесплодную почву. — У меня есть теория, — продолжал алхимик, пользуясь тем, что Император не может отослать его прочь или сам уйти, пока кровь переливалась из сосуда, — что эмоциональное состояние для исцеления ничуть не менее важно, чем алхимические препараты и качество крови. Ее величество говорила мне, что хотела бы уехать вместе с вами подальше от столицы, чтобы быть только вашей, делить с вами каждый день. И, если мое мнение для вас хоть немного важно, я советовал бы сделать это поскорее. Эмгыр приоткрыл глаза и пристально посмотрел на него. — Оппозиция обработала вас? — спросил он холодно, — или таким образом вы оправдываете свои неудачи в моем лечении? Регис хмыкнул. Император начинал язвить — и это был добрый знак. Привычные переливания давали пусть временный, но стабильный эффект. — Мне, как вы понимаете, совершенно все равно, уедете вы или останетесь, — заметил он, — я лишь передаю то, что мне сказала Императрица. Я питаю к ней глубокую симпатию, что неудивительно, после того, как близко был допущен к ней. И мне больно видеть, как здоровая молодая женщина чахнет по своему супругу, который не желает казаться ей слабым, а потому не подпускает к себе. Не приходило ли вам в голову, что ей было бы приятно ухаживать за вами. И такой уход, я уверен, помог бы вам куда больше, чем все мои старания. Император постучал по подлокотнику кресла пальцами свободной руки, отвернулся и снова замолчал. Разговор можно было считать законченным — Регис сделал все, что мог. Он уже собирал свои инструменты, когда Эмгыр вдруг заговорил снова. — Я много думал о том, чью кровь можно использовать в наших операциях, — сказал он задумчиво, не глядя на собеседника, — и на ум мне приходит только одно имя. — Я вас слушаю, Ваше величество, — ответил Регис покладисто. Он предполагал, что Император предложит воспользоваться кровью Знающего вместо обычной магички. И готов был возражать. — Вернон Роше, — очень четко выговорил Император. Регис в первый момент подумал, что ослышался. — Вы серьезно? — переспросил он — впору было начать сомневаться в утверждении Эмгыра, что его рассудок все еще был при нем, — Вернон Роше — простой человек, я общался с ним несколько лет назад, когда гостил в Корво-Бьянко, а потом еще пару раз, когда он приезжал к вам с докладом. В нем нет совершенно ничего необычного. — Как вы думаете, сколько ему лет? — Эмгыр наконец посмотрел на алхимика, и тот немного стушевался. Вопрос был сложный — Регис не очень-то ловко мог определять возраст людей на первый взгляд, учитывая, как быстро они старились и умирали. — Лет тридцать, полагаю, — пожал он плечами, — сейчас, наверно, тридцать пять. Его работа, насколько я знаю, трудна и опасна, а это может сказываться на внешнем облике. Предположу, что около тридцати, да. — Ему пятьдесят, — выговорил Эмгыр спокойно. Регис улыбнулся. — Ну нет, ерунда, — покачал он головой, — вы выглядите на пятьдесят, моими стараниями. А он… — Мои агенты стали разрабатывать его, когда ему исполнилось двадцать шесть и он только начинал служить в армии Фольтеста на командирской должности, — мягким, почти снисходительным тоном заговорил Император, — Это было задолго до того, как Темерия вошла в состав Империи. Регентом Роше был назначен в тридцать пять. Пятнадцать лет назад. Регис некоторое время смотрел на Императора, не говоря ни слова. Он и впрямь плохо разбирался в возрасте людей, но скорее ошибался в обратную сторону — северяне старели быстрее, чем жители Нильфгаарда или Туссента, особенно солдаты, если им везло дожить до старости. В пятьдесят любой темерец, богач или бедняк, уже был стариком. — Может быть, у него в роду водились эльфы? — предположил Регис, — он же, насколько я знаю, состоит в неких отношениях с одним из них? Вероятно, у него это семейное? Эмгыр покачал головой. — Его мать, Катаржина Роше, была прачкой во дворце Фольтеста, — Император скрестил пальцы и теперь смотрел на Региса поверх них так требовательно, словно надеялся, что он заучит эту историю наизусть, — ее изнасиловал барон Раванен Кимбольт, приближенный короля, а потом сделал так, чтобы ее выгнали прочь — за воровство, чтобы скрыть свой поступок. Узнать это было довольно просто — в свое время в Вызиме эту историю знали многие, включая короля Фольтеста, который потому позже приблизил к себе мальчишку с улиц, без рода и племени. Катаржина подалась в проститутки, а маленький Вернон так и не узнал имени своего отца. Мать справедливо опасалась, что он отправился бы требовать отмщения, и был бы казнен по ложному обвинению в измене. И Катаржина, и Кимбольт никогда не имели никаких связей с эльфами. Они были самыми обычными людьми, хоть один из них и являлся конченной мразью. Регис некоторое время взвешивал все сказанное про себя. Картина вырисовывалась прелюбопытнейшая. — Интересно, — признал он, — и вы считаете, что молодость его поддерживается посредством какой-то магии? Не станете же вы утверждать, что он родился с этой способностью — очевидно, что от прачки и конченной мрази не рождаются слишком уникальные дети. — Я не знаю, — признал Император, — За последние семь лет, что он служит мне, Роше не менял состав набранного отряда, и среди его людей уже пошли слухи, что командир их — заговоренный. Правда, тут легенда про эльфскую кровь вполне сработала, чтобы успокоить людей и не отвлекать их от дела — слух пустили мои агенты. Роше очень кстати усыновил эльфского ребенка своего спутника жизни. Но я-то знаю, что это — ложь. — Думаю, можно попробовать что-то разузнать, если Вернон Роше прибудет по вашему приказу в Нильфгаард, — серьезно заметил Регис. — пока он на Севере, я ничего не могу сделать. — Вы отправитесь со мной в Вызиму, когда я поеду на свадьбу моего сына, — ответил Император твердо, — и там я даю вам неограниченные полномочия. Делайте, что хотите, но разузнайте, в чем его секрет. — Вы вербуете меня, Ваше величество? — улыбнулся Регис, но Эмгыр ответил предельно серьезно: — Я вас прошу.