Один Путь

Несмотря на ранний час, в доме Шани, слишком тесном для такого большого количества народа, никто не спал. Ламберт, который, казалось, вовсе не ложился, отправился в городские конюшни, чтобы подготовить лошадей в дорогу, но все остальные спустились к столу на последний совместный завтрак. Даже Иорвет, последние два дня почти не встававший с постели, погруженный в неглубокий целебный сон, помогавший его ранам затягиваться быстрее, нашел в себе силы присоединиться к проводам. Шани запретила ему выходить из дома и сопровождать путешественников до ворот, хотя поначалу он пытался настаивать. Но было очевидно, что такой долгий путь, а потом и одинокое возвращение домой были ему не по силам, и отцу пришлось смириться с указаниями лекаря. За столом он сидел, клюя носом, прижавшись плечом к плечу папы, и в общем разговоре не участвовал. Он был сейчас похож на Иана несколько лет назад, когда тот, не желая отправляться спать, сидел вместе со взрослыми, силясь не заснуть и даже не пытаясь вникнуть в суть беседы. Самым важным для него тогда и для Иорвета сейчас было оставаться частью компании, не упустить ни единой совместной минуты, и в этом праве отцу Шани решила не отказывать. Накануне для Иана и Фергуса наконец купили новую одежду — простую, ничем не примечательную, но зато приходившуюся по размеру, не с чужого плеча и без легкомысленной цветочной вышивки. Принц в своем глухо застегнутом на все пуговицы коричневом дорожном дублете выглядел удивительно взрослым и собранным. Иан украдкой поглядывал на него, про себя не переставая удивляться, как сильно изменился его друг с тех пор, как они покинули Нильфгаард. В Гусике сперва словно что-то надломилось и рухнуло, и на руинах его прошлой неуверенной растерянности взрастал наконец принц Фергус вар Эмрейс, с которым иногда теперь и легкомысленно пошутить было страшновато. Цвет его волос успел немного выцвести, и от этого странным образом стал выглядеть даже естественней, придавая лицу юноши невиданную прежде суровую привлекательность. Глядя на него, Иан невольно вспоминал то, как льстивые художники изображали на гравюрах самого Императора. Фергусу для того, чтобы отвечать стандартам мужественного благородства лживые изобразительные средства не требовались. Фигура его за это время совсем не изменилась, он остался тощим, узкоплечим, со слишком длинными руками, но из его жестов ушла угловатая неловкость, теперь друг держал себя уверенно и даже гордо. И оттого начинало казаться, что он вытянулся на пару дюймов и повзрослел на несколько лет. Иан знал, что, переступая порог спальни, оставаясь с другом наедине, Фергус снова становился Гусиком, с которым юный эльф уже очень привык спать в обнимку, шептаться за полночь о планах на будущее и просыпаться, испытывая странное, смущающе приятное тянущее чувство во всем теле, природы которого Иан не мог — или запрещал себе — понять. Но у окружающих сомнений не оставалось — перед ними сын своего отца, не безмолвный драгоценный груз и не дорогостоящий товар, а принц Нильфгаарда, пусть ему и не суждено было никогда стать Императором. Папа выглядел хмурым и каким-то отстраненно-печальным. Может быть, от того, что не выспался — Иан знал, что он настойчиво оттеснил Шани от лечения отца, проводил у его постели бессонные ночи, сам менял ему повязки и по часам давал целебные эликсиры. Заходя пожелать спокойной ночи, Иан заставал весьма уютную картину — родители полулежали вдвоем на узкой кровати, отец устроил сонную голову на плече Вернона, а тот, одной рукой обнимая его, читал ему вслух какую-то толстую книгу, явно понимая не все слова, которые произносил. Иорвет, выныривая из оцепенения, время от времени раздраженно поправлял его, а Вернон, улыбаясь, послушно повторял за ним сложное слово по слогам. Сегодня же им предстояло снова надолго расстаться, и Иан чувствовал, как папе противна мысль о том, что он оставляет своего возлюбленного в таком плачевном состоянии. Иорвет быстро шел на поправку, но папа надеялся стать свидетелем его полного исцеления, чтобы сердце его снова было на месте. Не отставал в соревновании по унынию и Эренваль. Ему предстояло уехать из Оксенфурта через неделю, и он, в отличие от папы, не был хоть сколько-то уверен, что когда-нибудь вернется. За время, проведенное в доме Шани, Иан успел познакомиться с надменным эльфом поближе, и даже получить от него несколько очень дельных советов по части применения заклинаний. Пусть сам Эренваль и не обладал способностями, но в теории разбирался неплохо, а объяснять умел даже лучше, чем мастер Риннельдор. Но юный эльф прекрасно понимал, что тратить на разговоры с ним время Эренвалю совершенно не хочется. Переступив волшебную грань близости в своих отношениях с Шани, тот теперь никак не мог насытиться, будто старался вместить в оставшиеся дни все упущенные годы. Однако, в отличие от родителей, Эренваль и Шани избегали прикасаться друг к другу, когда были в комнате не одни, и Иан, хоть и хотел поздравить эльфа с тем, что он наконец решился отринуть предрассудки и признаться самому себе в чувствах к человеческой женщине, сдерживался, чтобы не смущать Эренваля. Смущаясь, он становился невыносимым и мог обидеть Шани какой-нибудь неприятной фразой вроде «Ты преувеличиваешь, эта женщина мне совершенно безразлична». Иан предпочел не рисковать. — До Вызимы путь неблизкий, — заговорила хозяйка, нарушая воцарившуюся над столом невеселую тишину. Шани единственная сохранила бодрое настроение и улыбалась. Иан догадывался, что то была выработанная годами привычка врача, привыкшего не давать отчаяться безнадежно больным пациентам или смертельно раненным солдатам, чтобы их уход был легче. — Может быть, возьмете еды в дорогу? Я могла бы собрать для вас что-нибудь, пока еще есть время. — Благодарю, но не нужно, Шани, — покачал головой папа, — Ламберт уже вчера все подготовил, включая припасы в дорогу. — Удивительная прозорливость для ведьмака, — улыбнулась Шани, и лицо ее вдруг приняло какое-то глуповато-ностальгическое выражение, — тот, с которым приходилось иметь дело мне, никогда не отличался особой хозяйственностью и мог отправиться в путь, забыв даже толком натянуть сапоги. Эренваль заметно нахмурился. По всей видимости, он был осведомлен о знакомстве Шани с неким ведьмаком куда больше, чем прочие присутствующие, и сейчас неприятно поджал губы, но ничего не сказал. Иан и раньше подмечал, что эльф безо всякой причины относится к Ламберту не просто холодно, как ко всем остальным, а почти с открытой враждебностью, будто тот успел насолить Эренвалю лично. Теперь, похоже, можно было смело утверждать, что Ламберт не угодил эльфу тем только, что был ведьмаком. Шани же была не так глупа, чтобы не замечать недовольство Эренваля, и Иан готов был поспорить, что она просто-напросто подтрунивала над своим воздыхателем, прощупав это его больное место. Это было так по-простому трогательно, что впору позавидовать. Если бы не тот факт, что влюбленным грозила неминуемая разлука. От предложения помочь убрать со стола Шани отказалась, и все трое путешественников наконец собрались на выход. Иорвет поднялся, опираясь на папину руку, но потом, отведя ее в сторону, подошел к Иану и крепко обнял его. Юный эльф ждал, что отец что-нибудь ему скажет, но слова Иорвету были не нужны. В это объятие он вложил всю невысказанную благодарность и гордость, которую Иан буквально почувствовал кожей, и в ответ обхватил отца руками так крепко, что тому пришлось даже напряженно выдохнуть от боли. Юный эльф поспешил разжать объятие, но Иорвет еще несколько долгих секунд не отпускал его от себя. Следующим пришла очередь Фергуса. Отец некоторое время смотрел юноше в глаза, опустив перевязанные руки на плечи, и, когда Гусик уже начал панически решать, куда отвести взгляд, наконец произнес негромко, но очень весомо: — Выбор всегда за тобой, — а потом все же обнял принца. На то время, пока родители целовались, стоя у порога дома, Иан предпочел смотреть в чистое осеннее небо. Над крышами домов собиралась большая стая птиц, готовая улетать на юг. Они перекрикивались, галдели, но этот шум все равно не мог заглушить смущающих разочарованных вздохов, когда родители наконец отстранились друг от друга. Отец выглядел совершенно измотанным. Это длинное утро оказалось для него слишком сложным в нынешнем состоянии, но он все же нашел в себе силы еще раз сжать руку Иана на прощанье и шепнуть «Мы увидимся на Йуле, мой маленький чародей». У городских конюшен их уже ждал Ламберт. Его собственный крупный гнедой конь по имени Буревестник, папина Бабочка и вороной нильфгаардский жеребец, на котором мальчишки выехали из Новиграда, были уже оседланы, собраны и топтались в нетерпении, стуча копытами по брусчатке. Подойдя к ведьмаку, однако, папа нахмурился. — Нет-нет, — сказал он, указывая на вороного, — уведи его, мальчики поедут на Серебряном. Этот конь принадлежит губернатору Новиграда, они просто украли его, и теперь пропажу нужно вернуть. — Хрена с два, — фыркнул Ламберт, — этот твой губернатор Новиграда не смог уследить не то что за своим конем, даже за самым почетным гостем во всей его жалкой жизни. В его доме принца чуть не убили, так что я считаю, он должен взять этого коня, как плату за эдакое гостеприимство. Так будет справедливо. Папа некоторое время еще хмурился, и Иан ждал, что он продолжит возражать, но внезапно человек хмыкнул и улыбнулся. — Вообще-то, формально, губернатор — слуга Императора, а этот конь — необходим Его высочеству для путешествия, — сказал он, — будем считать это экспроприацией в пользу Империи. — Экспроприацией, — шепотом повторил Фергус за папой. Иан замечал, что друг часто проговаривал для себя сложные слова, силясь их запомнить, не желая казаться глупым. Очень захотелось сообщить Гусику, что юный эльф и сам не знал значения этого мудреного термина. Видимо, папа вычитал его в отцовских книжках, не иначе. — Ему нужно имя, — Ламберт подошел к жеребцу и ласково погладил его по носу. Конь потянулся к ведьмаку с доверчивой лаской, которую сложно было заподозрить в таком большом грозном создании. — Как тебя зовут, мальчик, м? — спросил он у жеребца так, словно тот действительно мог ему ответить. — Я думаю, Гусик должен придумать ему имя, — вмешался Иан, — это ведь его конь. — Справедливо, — подтвердил Ламберт и подмигнул Фергусу, — ну, давай, парень, не может животное оставаться безымянным. Фергус замешкался, явно судорожно перебирая в мозгу все мало-мальски подходящие имена, и папа, которого эта заминка начинала всерьез злить, бесцеремонно подтолкнул принца в спину. — Назови его Пирожком, и поехали скорее. Мы и так слишком долго завтракали. Конь на такое вопиющее нахальство громко заржал, потряс головой, скидывая руку Ламберта, и тот рассмеялся. — Сам ты Пирожок, Роше, — сказал он, отходя к Буревестнику и садясь в седло, — этой животине нужно имя повесомей. Ему ведь суждено носить на себе принца-консорта Темерии. И как ты прикажешь бардам воспевать его подвиги, если его коня будут звать Пирожок? — Нет у меня никаких подвигов, — заметил Фергус, легко садясь в седло и дожидаясь, пока Иан последует за ним. — Поверь мне, мой юный друг, — заявил Ламберт, оправляя мечи за спиной, — в такой лошадиной залупе, как Темерия, подвиги — это только вопрос времени. Тамошним бардам так скучно живется, что они готовы воспевать даже твою новую прическу. — Полегче, — недовольно осадил его папа. Бабочка покорно замерла под ним, дожидаясь команды знакомой руки, — ты о моей родине говоришь. — Хотя, знаешь что, — проигнорировал его замечание Ламберт, продолжая обращаться только к Фергусу, — самую злобную скотину, которую я видел, звали Василек. Так что, может быть, Пирожок твоему коню и пойдет. Но ты еще подумай. Они выехали из города, когда солнце только-только поднималось из-за горизонта, и очень быстро погрузились в лес. Ламберт ехал впереди, безошибочно выбирая дорогу. Папа замыкал колонну, а Фергус, крепко держа поводья, держался в седле так прямо и величаво, будто в полной мере ощутил себя частью настоящего боевого отряда. Осень раскрасила деревья золотом и багрянцем. Утро выдалось холодным, прозрачным и свежим, и Иан, прижавшись к верной спине друга, расслабленно наблюдал за тем, как с вековых ветвей сыплются ленивые листья, и копыта коней вспарывают желтое покрывало, застлавшее тропу под ними. Живя в Нильфгаарде, или даже гостя у родителей, юный эльф не задумывался над тем, как, в сущности, ему нравилось находиться в пути. Он никогда не вел бродячий образ жизни, никогда не скитался, и все его путешествия всегда имели конечную цель, у него всегда был дом, но что-то в глубине его эльфского сердца стремилось к странствиям, стоило Иану ступить на новую тропу. Он знал, что никогда не сможет, да и не захочет бросить все и отправиться в бесконечные скитания, о которых ему рассказывал Геральт. Или не станет срываться с места на место по чужому приказу, как делал папа. Для юного эльфа дорога была своего рода редким удовольствием, как ожидание праздников. Он точно знал, куда едет, но путь до этой точки был ничуть не менее важным, чем пункт назначения. И сейчас он позволил себе расслабиться, немного забыться, раз уж Фергус взял на себя управление конем, и просто лениво прислушивался к тому, как Ламберт травил байки о придворной жизни. Ведьмак за прошедшие годы совсем не изменился. Он все еще был тем же великовозрастным опасным жестоким мальчишкой, с которым Иан однажды играл в снежки во дворе и пытался построить крепость. Его рассказы о том, как Анаис управлялась с обязанностями королевы, были полны черной иронии, иногда — искренне злой насмешки. Он поведал спутникам о том, как все придворные дамы вдруг решили, что носить платья и сложные прически — это пережиток темного прошлого. В вызимскую моду прочно вошли брюки для верховой езды, хотя никто из дам не умел толком держаться в седле, и короткие мальчишеские стрижки, в точности, как у королевы. С нескрываемым удовольствием ведьмак рассказал, как Кейра Мец, любительница кричащих нарядов с откровенными вырезами, не оставлявшими простора воображению, чуть не облезла от злости, когда однажды оказалось, что на нее смотрят, как на чудаковатую бабушку, забывшую, какой век стоял на дворе. — И что бы вы думали, — фыркнул Ламберт не хуже собственного коня, — ей пришлось пошить себе брюки, заказать высокие сапоги и обрезать волосы, а то получалось, что я выгляжу куда более модным, чем она. Кейра потом три ночи подряд плакала, утверждая, что стала похожа на уродливого пажа с сиськами. Пришлось доказывать ей, что краше нее, я пажей никогда не видал. Фергус смеялся над этой историей, не скрываясь, а папа спросил, не меняя привычного строгого тона: — И не скучно тебе жить при дворе? Ты же ведьмак, тебя растили не для этого. — Ты шутишь что ли? — усмехнулся Ламберт, бросив взгляд на папу через плечо, — да сидя в ледяных стенах Каэр-Морхена и слушая бубнеж Весемира, или продираясь сквозь сраные болота где-нибудь в Ковире в поисках очередной водяной бабы, я и мечтать не мог о том, что буду жить в королевском дворце на всем готовом, каждый день трахать прекрасную чародейку и откладывать деньги на то, чтобы однажды поселиться с ней в собственном замке в Назаирских горах, при этом выполняя совершенно непыльную работу. Каким бы я был дураком, если бы сейчас бросил все это из-за какой-то скуки? Иан посмотрел на папу. Едва ли Ламберт знал о том, как человека занесло сейчас в Реданию, и что этому предшествовало, но каждая его фраза была сказана будто специально для Вернона Роше, который променял жизнь в Туссенте на опасную работу в лесах и болотах из-за той самой пресловутой скуки. Папа, впрочем, на слова ведьмака никак не отреагировал. — В Темерии не осталось чудовищ? — вместо него вмешался в разговор Фергус, — я слышал, что тамошние леса буквально кишат кровожадными тварями, и работы в них найдется для десятка ведьмаков. — Чушь, — отмахнулся Ламберт, — сейчас, когда давно не было кровопролитных войн, в Темерии даже трупоеды перевелись. А уж когда там видели последнего приличного тролля или вилохвоста, я и не вспомню. — А как же утопцы в болотах за городскими стенами? — поинтересовался Иан, — когда мы там жили, даже опытные охотники опасались на них выходить, это было слишком опасно. — Да их там было всего особей сорок, — пожал плечами Ламберт, — я разобрался за пару дней. Нашел их гнезда, все зачистил, и теперь вокруг Вызимы не болота больше, а королевские охотничьи угодья, а деревня кирпичников разрослась, и к следующей зиме Анаис планирует построить там фабрику. Уже и краснолюдов пригласила — для обмена опытом. Иан уважительно хмыкнул, а Фергус, похоже, немного сник. Своим простым рассказом Ламберт напомнил ему, что принц ехал в Вызиму, чтобы стать мужем королевы, которая не только принимала настоящие важные решения для своей страны, но и была примером для подражания даже для собственной придворной чародейки. Чтобы подбодрить друга, Иан покрепче обнял его за пояс и прижался к спине плотнее, шепнул прямо в ухо: — Сможем сходить на охоту. Чем не первый подвиг принца-консорта? Фергус чуть повернул голову, скосил на юного эльфа глаза. — Я не люблю охоту, — ответил он таким же шепотом, — не хочу убивать, если я не голоден. Ламберт, ехавший впереди, конечно, услышал их слова, повернулся к принцу, смерил его быстрым взглядом, но говорить ничего не стал. Первый привал они сделали ближе к вечеру, на просторной поляне рядом с небольшой чистой речушкой. Ламберт быстро разжег костер, а папа принес воды в котелке, чтобы приготовить обед. Они никуда не спешили, а стоявшая весь день теплая солнечная погода располагала к отдыху. Пока взрослые занимались едой, юноши стояли у вороного коня, принявшегося мирно пощипывать жухлую осеннюю траву. Фергус некоторое время гладил блестящую черную гриву, потом пристально посмотрел на жеребца и серьезно спросил: — Ворон? — помолчал, не дождавшись ответа, повторил попытку, — Пламя? Черное Солнце? — и снова никакого успеха — Иан уже с интересом наблюдал за этим странным разговором принца и коня, ожидая развития сюжета. Он знал — безымянный жеребец был первой собственной лошадью Гусика, и тот, не скрывая гордости, не мог пока поверить, что это сильное животное действительно отныне принадлежит ему одному. Принц глянул на друга, — может, назвать его в твою честь? Иан фыркнул. — Нет уж, назови лучше в мою честь своего первенца, — заявил он, — даже если будет девочка, — и, заметив, что Фергус снова зашел в тупик, предложил: — Но моя мама называла меня Соколенком. Может, Сокол? Или Сапсан? — Соколы серые, — возразил Фергус, снова погладил гриву, — по всему выходит, что быть тебе Пирожком, дружок… Иан рассмеялся. — Тогда это будет один из тех пирожков, которые раньше готовил мой отец, — он тоже приблизился к коню, коснулся ладонью его точеной морды, — но вообще-то, мне нравится. — Значит, так тому и быть, — вынес вердикт Фергус, похлопал коня по холке и широко улыбнулся, — здравствуй, Пирожок. Конь запрял ушами, фыркнул, но больше резких возражений не высказывал. У костра, когда с обедом было покончено, папа и Фергус сошлись в нешуточном споре. Вернон снова разложил на земле какие-то карты, и вместе с принцем они принялись горячо обсуждать, как лучше организовать оборону и нападение в неведомой области — к стыду своему, Иан не мог точно сказать, о каких именно землях они рассуждали. — Нельзя предугадать, как поведут себя защитники осажденной крепости, — возражал папа на очередное стратегическое решение Фергуса, — они же как крысы, загнанные в угол. И мы точно не знаем, какими ресурсами внутри города они располагают. Может быть, осада продлился месяцы, наступит зима, и наши войска попадут в ту же ситуацию, что и войска Императора, когда Редания захватила Каэдвен, после того, как перевалы занесло снегом. — Само собой, нельзя, — защищался Фергус, — если вся ваша стратегия сводится к простому «Импровизируем». И я всегда считал, что осада — это худший вариант ведения войны. Вы правы — она может длиться месяцами, и осаждающие теряют бдительность вместе со временем. Потому я настаиваю на быстром штурме. — Быстрый штурм ведет к огромным потерям, — не сдавался папа, — да, город можно захватить при помощи открытого наступления и нескольких диверсий, но в результате может так получиться, что отстаивать завоеванную территорию будет некому — все полягут под стенами. Ты читал об обороне Вергена? — Конечно, читал, — подтвердил Фергус, — но там сработал фактор неожиданной подмоги. Отряд лучников появился из ниоткуда и смог отбить наступление. Кроме того, как я слышал, в сражение вмешался еще и дракон. Нельзя рассчитывать, что такая удача ждет каждый осажденный город. — Имперцы, — надменно фыркнул папа, — вы всегда полагаетесь на свою многочисленность, не считая жертвы. Для Императора что сотня погибших, что десять тысяч — все одно. Лишь бы победить побыстрей. Фергус нахмурился и даже чуть отодвинул от себя карту. — Это неправда, — убежденно заявил он, — у Императора есть очень развитая разведывательная сеть, и чаще всего удается захватывать города бескровно — подкупом, угрозами, но без лишних жертв. Мой отец знает имена всех командиров всех частей своей армии, всех своих ленников и генералов. И не смейте утверждать, что жизни солдат для него ничего не значат! Закончил свою отповедь он с таким жаром, что Иан и Ламберт, сидевшие рядом, обернулись к ним, а Роше даже слегка отпрянул. Сдвинул брови, и юный эльф почуял неладное. Вот сейчас он ответит принцу — резко, зло и правдиво, и у Фергуса не останется аргументов. На этом легкое путешествие в приятной компании закончится, и принц в глазах Вернона Роше больше никогда не будет прежним мальчиком, лучшим другом его сына. Он станет врагом. — Я лишь хотел сказать, — цедя слова медленно, как драгоценный декокт в пробирку, проговорил папа, — что штурм — это не всегда лучшее решение. Осаду тоже нужно уметь вести, и, если не терять бдительность, ею можно добиться гораздо большего. Существуют способы воздействовать на людей в осажденном городе, куда более эффективные, чем бряцанье оружием и десяток баллист. — Например, Синие полоски? — тихо спросил Фергус, и папа медленно кивнул. — Сейчас мы называемся по-другому, — он неожиданно мельком улыбнулся, — но суть осталась прежней. — Так, — вдруг вмешался в их баталию Ламберт, — хватит рассуждений о теоретических войнах, ну их в жопу, эти осады. Давайте сыграем в гвинт. — Я не люблю гвинт, — покачал головой Фергус, — по-моему, это какая-то глупая игра. — Сопляк, — осклабился Ламберт и перевел вопросительный взгляд на Иана. — Я бы сыграл, — неуверенно ответил тот, — только я не очень хорошо знаю правила. Да и колоды у меня нет… Над поляной повисла неловкая тишина, потом папа вдруг тяжело вздохнул и встал. — Ладно-ладно, похоже, время пришло, — объявил он и быстрым размашистым шагом отошел к мирно пасущимся лошадям, вернулся через мгновение и протянул Иану небольшой сафьяновый мешочек, — вот. Я всю жизнь собирал эту колоду, но в последнее время играть мне все равно не с кем и некогда. Так что теперь она твоя, сын. Храни ее. Иан почувствовал, что здесь и сейчас происходит нечто невероятно важное и торжественное, и, поддавшись мгновению, встал, отряхнулся и, глядя папе прямо в глаза, протянул руку. Тот помедлил долю секунды, словно сомневался, но потом опустил мешочек в протянутую ладонь юноши. Иан ощутил ее приятную тяжесть и то, как от ладони вверх по руке пошли мелкие волнительные мурашки. Ламберт и Фергус молча наблюдали за этой церемонией, а юный эльф растерялся. Что полагалось делать, когда тебе, как древний фамильный артефакт, вручают старую колоду для гвинта? Простого «спасибо» было явно недостаточно. — В прошлый раз, когда этой колодой играл эльф, он не спрашивал моего разрешения, — заметил папа, опустив руку, — и обул тогда весь мой отряд. Некоторые из них до сих пор вспоминают тот день. — Он сделал короткую паузу и улыбнулся каким-то своим неозвученным мыслям, — и я вспоминаю. — Спасибо, папа, — тихо произнес Иан, и голос его зазвучал на удивление по-детски, словно ему вновь было семь лет, и человек хвалил его за какой-то маленький глупый успех. Вернон мешкал еще мгновение, потом быстро похлопал юношу по плечу и отвернулся. Колода была старая, немного потрепанная от частого использования, но было заметно, что хранили ее с любовью и собирали тщательно, как драгоценную коллекцию древностей. Ламберт с удивительным для себя терпением принялся разъяснять Иану правила, и к тому моменту, как дело дошло до настоящей игры, Фергус и папа тоже втянулись в происходящее. Принц устроился за плечом ведьмака, а человек — рядом с Ианом, и они взяли на себя функции советчиков, проникнувшись азартом, и снова будто сражаясь друг с другом. Когда закончилась очередная партия, уже совсем стемнело, и папа объявил, что они останутся на этой поляне на ночевку. Вместе с ведьмаком Вернон набрал лапника, постелил на него свой плащ и велел мальчишкам ложиться. К вечеру сильно похолодало, и Иан с Фергусом снова устроились, плотно прижавшись друг к другу. Ламберт укрыл их сверху своим плащом, а сам отошел к костру, сел рядом с ним, скрестив ноги, и замер, впадая в какой-то непонятный транс. — А как же ты? — спросил Иан у папы, выглянув из-под плаща и крепче прижимая к себе принца. Человек только улыбнулся. — Я привык к лесному холоду, — ответил он, — к тому же, кто-то должен остаться на страже. Спи, малыш. Он не называл его так уже несколько лет, и Иан, улыбнувшись, поерзал немного, устраиваясь поудобней. Ему стало казаться, что ни одна кровать, даже самая шикарная, не могла сравниться с этой самодельной лежанкой под открытым небом. Ему было тепло. Сонное дыхание друга приятно щекотало ему шею, а папа и Ламберт — самые надежные и отважные люди на свете — сидели в паре шагов от них и сторожили их сон. Иан проснулся от отчаянного ржания коней. Встрепенулся и сел, отбрасывая край плаща. Фергус тоже открыл глаза и теперь рассеянно озирался по сторонам. Ламберт и папа были на ногах, и Иан заметил, что оружие они держали наголо. Холодный удушливый страх коснулся его и проник в грудь вместе с новым вздохом. — Что происходит? — тихо спросил Фергус. Мальчишки все еще были безоружны, но у юного принца вид был такой, словно он готов был вступить в сражение, невзирая ни на что. Переглянувшись и не сговариваясь, юноши подскочили на ноги и поспешили к костру. — Уверен? — спросил папа, изо всех сил вглядываясь в ночную мглу, и ведьмак, сбросивший всю беззаботную веселость, как карнавальную маску, сурово кивнул. — Сколько? — продолжал спрашивать папа. — Я слышу шестерых, — ответил Ламберт, взвешивая стальной меч в руке, — может быть, больше. Папа не успел ответить. Пропела стрела, рассекая ночной воздух, и ведьмак, развернувшись, выкинул руку с мечом и отбил ее в полете. Та же судьба постигла и три следующих снаряда. — Защищай мальчиков! — крикнул папа, словно это еще требовалось проговаривать. Иан и Фергус, все еще растерянные, прижались друг к другу, точно зная — от них требовалось одно — не мешать защитникам и не лезть на рожон. Однако Фергус все равно встал так, чтобы заслонять собой Иана с той стороны, откуда прилетели стрелы. Вслед за первыми тремя полетели следующие — целый шквал. Папа уворачивался от стрел с легкой, почти танцующей ловкостью. Отбив одну прямо у своего лица стальным наручем, он метнул короткий нож в ту сторону, откуда прилетел снаряд, потом еще один, и наконец взялся за меч. Но вскоре стало понятно, что нападавшие целились не в него и даже не в юношей — сперва они явно хотели убрать ведьмака. Иан видел много раз, как с мечом управляется Геральт. Его движения были ловкими, совершенно нечеловечески точными и сильными. Он мог разрубить накера одним ударом клинка. Но Ламберт сражался совсем иначе. Он будто и не размахивал оружием, а танцевал — легкий, грациозный, как ранняя поземка, и смертоносный, как лютый мороз. Взмахи его меча были почти неразличимы — так быстро он орудовал им, словно держа подвижный щит, отражавший все летевшие в него стрелы. Это была настоящая магия, находившаяся далеко за пределами не то что умений, даже понимания Иана, и он наблюдал за ведьмаком, как загипнотизированная змея за дудкой заклинателя. И когда первый снаряд, скользнув мимо клинка, воткнулся ведьмаку в плечо, Иан вскрикнул от неожиданности — такого просто не могло быть! Это какая-то нелепая ошибка, сбой реальности, нелепый поворот сюжета в предрассветном сне. Но ранение не остановило ведьмака, даже не замедлило. Он продолжал защищаться, пока еще две стрелы не врезались ему в грудь, чуть ниже ключицы. Упал на одно колено Ламберт лишь когда четвертый снаряд вошел ему в бедро. Он опустилася без вскрика, уронив голову, но не выпустив меча. Папа заметил потерю в их рядах, но отвлекаться не стал. Метательные ножи у него закончились, и теперь он только защищался. Иан попытался воскресить в памяти хоть одно подходящее заклинание — если не атакующее, то хотя бы щит, но ничего не шло ему в голову. Мастер Риннельдор не учил его боевой магии, для Знающих это была грязная наука, недостойная подробного изучения — так он говорил. Они были созданы для созидания и познания, а не для войны. И вот теперь, когда война буквально брала его за горло, Иан оказался перед ней совершенно беспомощным. Из темноты стали появляться высокие, закутанные в плащи фигуры, с луками навскидку. Лица их были закрыты полумасками, двигались они угрожающе медленно, как лесной пожар подступал к обреченной деревне. Папа метнулся к мальчикам, попытался закрыть их собой, но нападавшие подступали со всех сторон. Иан вдруг понял, что нужно делать. Сейчас он не был больше просто самим собой, бесполезным магом и посредственным игроком в гвинт. Он был защитником принца Фергуса, и должен был умереть за него, сражаясь. Сломив слабое сопротивление друга, он оттеснил его себе за спину, и встал, раскинув руки, перед ним. С другой стороны точно также, только с мечом в руке, принца прикрывал папа. Иан видел, как от группы наступавших отделилась высокая женская фигура. Незнакомка держала в руках большой четырехплечный лук, и приближалась неторопливо, как пантера к раненной лани, зная, что та никуда не денется. Юный эльф призвал на помощь все остатки своего самообладания, шепнул заклятье, и над ладонью его замерцал шар света. Бесполезное умение, но он надеялся, что сможет хотя бы, подпустив убийцу поближе, внезапной вспышкой ослепить ее, а потом броситься ей в ноги и сбить на землю. Магический свет выхватил из темноты его лицо, и наступавшая женщина вдруг замерла, как вкопанная. Иан видел, как из-под капюшона, поверх черной полумаски на него взглянули медово-карие глаза убийцы. Она опустила лук. Нападавшие вокруг нее замерли, явно обескураженные. Женщина вскинула руку, выкрикнула что-то, и после секундного промедления поляна опустела, словно нападавших сдуло порывом ветра. Иан совсем не запомнил следующие несколько минут. Он слышал, как папа, убрав меч в ножны, командует Фергусу притащить воды и какую-то сумку с седла, как Ламберт тяжело стонет, выдергивая стрелу из плеча. В ушах у юноши звенело, а перед глазами все еще стоял взгляд золотистых, несправедливо знакомых глаз. Наконец ему пришлось очнуться, когда папа довольно грубо толкнул его под локоть. — Не спи! — рявкнул он, и Иан, сбросив с себя хмарь наваждения, поспешил к Ламберту. Тот сидел на траве у костра, две из четырех стрел все еще торчали из него, но выглядел ведьмак совсем не так, как тот, кто собирается немедленно умереть. — Золотая склянка, — командовал он Фергусу, который рылся в его мешке, — и синюю давай. Эй ты, — Иан не сразу понял, что ведьмак обращается к нему, — Может, перестанешь стоять столбом и поможешь? Юный эльф подскочил к ведьмаку, не понимая, какая его помощь могла тому понадобится. — Я выдерну стрелу, — сообщил Ламберт совершенно буднично, указывая на древко, торчащее из своей ноги, — бедренная артерия пробита, так что хлынет будь здоров. Останавливай кровь, пока эликсир не подействует, ясно? Иан растерянно сглотнул. Коагуляционное заклинание было одним из основополагающих в трудах Раффара Белого, но на практике юный маг его никогда не применял. Но Ламберт смотрел на него сейчас так, будто не было ничего более естественного, чем обратиться к Иану с этой просьбой. — Я прижгу, — вмешался Роше, — отстань от него. И от этого резкого уверенного тона юный эльф вдруг разозлился. Папа был уверен в его провале, так же, как был уверен мастер Риннельдор. Так же, как Ламберт несколько дней назад утверждал, что юноша не сможет отследить сигнатуру. Так же, как сам Иан секунду назад был не уверен в себе. — Выдергивай, — сказал он Ламберту твердо, — я готов. Острие вышло из раны с резким хлюпающим звуком, и кровь действительно хлынула, как вино из бочки, из которой выбили пробку, но Иан был готов. Он выдохнул заклинание, стараясь соблюсти ритм и направить энергию, и через пару пугающих, пахнущих металлом и смертью, мгновений, поток крови начал иссякать. Юный маг держал магическую заглушку на ране, пока Ламберт, морщась, пил золотистый эликсир, а потом и синий, пока папа на этот раз аккуратно вытаскивал стрелы из его груди и прижигал открытые раны. Пока Фергус накладывал плотную повязку на плечо ведьмака — не слишком ровно, но очень старательно. Сложно было понять, сколько времени прошло — может быть, целый час, а может — считанные минуты. Но когда ведьмак наконец пришел в себя, Иан чувствовал, что магия высосала из него все силы. Он опустил руки и рухнул у костра, тяжело дыша и сглатывая хлынувшую из носа кровь. На этот раз никто не смотрел на него восхищенно, не хвалил и даже толком не благодарил. Фергус дал ему влажную теплую тряпку — утереть лицо. Ламберт, кряхтя, снова влезал в свою простреленную куртку, а папа бродил по поляне, силясь отыскать хотя бы парочку метательных ножей или трупы тех, в кого они попали. — Какого хрена они нас не убили? — вдруг спросил Ламберт, вытягивая раненную ногу, — их было больше дюжины, и меня они завалили. Какого тогда хрена мы еще живы, мать вашу? — было непонятно, к кому именно он обращается. Папа, не найдя в темноте ничего и не решившись уходить глубже в лес, вернулся к костру и сел рядом с Ианом — юный эльф почувствовал, что человек обнял бы его, если бы ведьмак не сверлил его взглядом так пристально. — Я не знаю, — признал Роше, немного подумав. — Но мы отправимся до рассвета и поедем по большаку. Хватит с нас приключений. Ты сможешь держаться в седле? — Я помедитирую два часа, и буду, как новый, — кивнул ведьмак, — сможете без меня выстоять осаду? — Иди нахуй, — посоветовал ему папа, и на этом разговор прекратился. Иан, понимая, что заснуть больше не получится, подсел поближе к костру, чувствуя, как в тяжелой пустой голове все еще мерцает тот же образ — глаза убийцы, устремленные прямо на него. Фергус устроился рядом и привычно прижался к его плечу. — Это все из-за меня, — уверенно сказал принц, но Иан устало покачал головой. — Нет, Гусик, — ответил он, — я совсем в этом не уверен…