Один Путь

Регис любил море. Вопреки глупым людским слухам, согласно которым вампиры не могли пересекать большие водные пространства, оторванные от земли, лекарь находил в этой удаленности от суши странное умиротворение. Плыть на корабле, знать, что на много миль вокруг не было ни клочка твердой земли, казалось ему сродни полету — недаром особо суеверные моряки, отправляясь в плавание, выворачивали свою одежду наизнанку. Здесь, посреди морской глади, все подчинялось иным законам и иным богам. Путешественник, желавший снискать их милость, отказывался от сухопутного себя, забывал прежнюю жизнь и собственное имя, чтобы, обновленным, отдаться изначально чуждой стихии — и надеяться быть ей принятым. Регис путешествовал в собственном теле, хотя с большим удовольствием, возможно, рассыпался бы легким туманом и следовал за кораблем, позволив себе почувствовать тончайшую грань, отделявшую воздух от бесконечной водной бездны. Но у него оставались обязанности перед Императорской семьей, и лекарь не желал отказываться от них. Им повезло с погодой. С самого начала путешествия ветер ни разу не сменил направления и дул уверенно и ровно, словно могущественный маг заговорил его, заставив нести огромные корабли вперед, не сбиваясь с курса. Небо по ночам было бесконечно звездным, и маленькая Лита, впервые взглянув на его подавляюще огромный бархатный шатер, несколько минут простояла на палубе, задрав голову вверх и не двигаясь. Детлафф предпочитал не показываться, хотя Регис постоянно ощущал его присутствие. После своего помпезного представления, он снова начал избегать лишних глаз. Императору больших трудов стоило убедить генералов, что путешествие в Вызиму не представляло угрозы. Он, поверивший в надежность новых стражей, не спешил отказываться и от обычной охраны, и рыцари, сопровождавшие правителя, на третий день плавания начали перешептываться о том, что Эмгыр, похоже, заключил сделку с неведомыми темными силами, раз после дерзкого нападения не обеспокоился даже тем, чтобы удвоить караул. Императрица почти не выходила из своей каюты. Регис помогал ей справиться с мучительными приступами морской болезни, терзавшей ее с самого первого дня, но даже несмотря на то, что снадобья его приносили облегчение, Рия выглядела отстраненной и грустной, словно плыла не на свадьбу единственного сына, а на его тризну. Лекарь не пытался заговорить с Императрицей, а она не спешила посвящать его в свои тяжелые мысли, хотя они были понятны и без того. Рия не могла отделаться от ощущения, что Фергуса приносили в жертву Империи, как когда-то — ее саму, но спорить с решением супруга не решалась. Это был один из тех вопросов, в котором ей не помогли бы ни уговоры, ни ласковый шантаж, ни слезы — Фергус должен был жениться уже не во имя процветания Империи — а во имя ее спасения. Сам Император, вернувший после последней процедуры бодрость и свежесть, казалось, совсем не отдыхал. Целые дни он проводил в кают-компании над картами, за разговорами с сопровождавшими его военачальниками или чтением старинных трактатов, будто надеялся в древней мудрости почерпнуть решение для грозящих Империи проблем. По вечерам Эмгыр поднимался на палубу, прохаживался по ней, казалось, бесцельно, но Регис чувствовал, что Император, тоже оторванный от привычного мира, отрезанный от него, без возможности слать письма и получать донесения, без остатка отдавался собственным размышлениям, о природе которых несложно было догадаться. Мыслями правитель был уже посреди новых сражений, и пока супруга его ехала на похороны сына, Эмгыр пересекал море, чтобы проводить Фергуса на войну. Принцу предстояло командовать войсками, и уверенность Императора в том, что он был готов к этому, меркла на фоне страха отца о том, что для битв Фергус был еще слишком юн. Они проходили над Седниной бездной глубокой ночью, когда на всем корабле бодрствовать остались только стражи на посту, рулевой — и Эмгыр. Регис нашел его у носа судна — Император стоял, подставив лицо холодному ветру, сжав пальцы на борту, и вглядывался в колышущуюся темноту воды под ними. В иных обстоятельствах, лекарь ни за что не стал бы нарушать его уединения — но сейчас каким-то непонятным внутренним чувством Регис ощутил, что правитель тяготится одиночеством, столкнувшись с призраком прошлого, против которого не мог бы помочь даже самый верный ведьмачий меч. Лекарь неслышно приблизился и встал за плечом правителя — Эмгыр не вздрогнул. Со дня парада он не задал ни единого вопроса, но в его присутствии теперь всегда был настороже. Регис сам от себя не ожидал, что эта потеря доверия так глубоко заденет его. Император не был ему ни другом, ни соратником — он был подопытным, любопытным научным материалом для исследования, и между ними никогда не существовало ни откровенности, ни пустых приятельских жестов. Они использовали друг друга, и были довольны этим симбиозом. Но сейчас Регис ощущал странную необъяснимую потерю, будто лишился не чего-то важного — а самой возможности это получить. — Ваш друг разговаривает с Литой каждый вечер, — вдруг ровно произнес Эмгыр, не сводя глаз с темной водной глади, — никто, кроме нее, его не видит, но, когда он приходит, даже стражи боятся стоять у ее дверей. Он могущественное существо. Регис тонко улыбнулся — Император сказал «он», а не «вы», словно позабыл или не хотел вспоминать, что и лекарь признался в своей нечеловеческой природе. — Одно из самых могущественных, что мне известны, — подтвердил он сдержанно. В подробности они с Детлаффом вдаваться все же не спешили. — Почему он служит Лите? — напрямую спросил Император и повернулся к лекарю. В его понимании реальности не существовало таких понятий, как дружба и привязанность, и Регис был явно не тем, кто должен был разъяснять Эмгыру, что это такое. Тем более, что он и сам не очень-то верил, что Детлаффа удерживала рядом с принцессой одна лишь сила симпатии. Слишком пугающей была сцена в чайной комнате Литы, когда она повелела Детлаффу появиться — а тот, явно не желая этого делать, вынужден был подчиниться. Их что-то связывало, что-то темное и непостижимое, и Регис не знал, как ответить на вопрос обеспокоенного отца. — Я не знаю, — признался он, и брови Императора едва заметно приподнялись — он не ожидал такой откровенности. Человек, привыкший ко лжи, надеялся, что Регис попытается успокоить его, но тот никогда не врал Императору прямо в глаза. Лишь немного недоговаривал от случая к случаю. — Вы доверяете ему? — на этот раз правитель смотрел пристальней, выискивая в лице Региса признаки непрозвучайвшей лжи. — Больше, чем себе, — ответил лекарь, и это была чистая правда. Больше о Детлаффе они не разговаривали. В Вызимский порт Императорский флагман прибыл еще до рассвета, но у причала их встречала целая толпа. Пока спускали сходни, Регис разглядывал собравшихся. Королева Анаис — удивительно взрослая для своих юных лет — облачением мало отличалась от окружавших ее солдат. На ней был легкий доспех, и торжественность момента она подчеркнула лишь надетой на голову короной. У пояса королевы висел тяжелый меч в парадных ножнах, и рядом с застывшим по правую руку от нее Фергусом Анаис выглядела, как его грозный почетный телохранитель. Принц по случаю встречи родителей был облачен в праздничные одежды, и ни один элемент не выдавал в нем будущего военачальника. На нем был богато расшитый бархатный камзол, но никакого оружия, даже символического. За прошедшие с момента отплытия из Нильфгаарда месяцы мальчик очень изменился — Регис заметил это издалека. Его лицо — прежде всегда растерянное, словно Фергус силился подобрать слова для каждой следующей правды — хранило серьезное, почти суровое выражение — с таким не встречают после долгой разлуки любимых отца с матерью, это было лицо переговорщика, явившегося на военный совет. Среди встречавших Регис увидел Геральта — тот стоял чуть поодаль, с видом случайного зеваки, и лекарь мысленно усмехнулся. Ведьмаку все эти церемонии всегда были в тягость, он избегал больших торжественных сборищ и старался держаться подальше от королевских дворов. Но из того, что Регис успел разузнать о нем за последнее время, становилось ясно — волей случая — или одной чародейки — Геральт вновь оказался втянутым в большую игру, хоть пока и был оставлен в резерве. В грядущей войне ни ему, ни кому бы то ни было еще из собравшихся в порту, не суждено было остаться в нейтралитете. Ведьмак выбрал сторону, и теперь, похоже, недоумевал составу обретенных сторонников. Сражаться под знаменами Нильфгаарда ему до сих пор не приходилось. Когда Император под руку с Рией спускался с палубы, зазвучали приветственные горны. Темерские рыцари отдавали честь, и ради такого зрелища, пожалуй, стоило пересечь Великое море. Регис с усмешкой подумал, что мир действительно изменился совершенно фатальным образом — Темерия любила забывать, что являлась, по сути, провинцией Империи. Пусть с расширенными правами и гордостью за собственную королеву — но не союзником, а ленником Нильфгаарда. Но планомерная многолетняя работа, проводимая Анаис совместно с императорской наследницей Цириллой давала свои плоды. Императора встречали, если не как спасителя или друга, то точно, как верного соратника — в приветствиях толпы Регис не расслышал фальши. Анаис и Фергус выступили навстречу императорской чете. Королева, коснувшись эфеса меча, следуя протоколу, склонила голову, и Эмгыр ответил ей встречным жестом — чуть более сдержанным. Он никогда на публике не подчеркивал своего главенства, заставляя народ Темерии верить, что они с Анаис были равны в своих правах. Еще на мгновение юная дева и Император буравили друг друга взглядами, а потом Эмгыр повернулся к Фергусу. Тот тоже отвесил приличествующий случаю поклон, но отец вдруг, нарушая все мыслимые правила, шагнул к нему и обнял юношу за плечи. Регис не знал, сколько в этом жесте было искренности, а сколько — четко выверенной позы, но принц удивленно моргнул в руках отца, потом неуверенно ответил на его объятие. Толпа вокруг благоговейно замерла — все знали, кто такой Эмгыр, но до сих пор не подозревали в нем таких глубоких отцовских чувств. Первая победа Императором была одержана безоговорочно. Обнимая сына следом за супругом, Рия не сдержала слез. Она — вечный невольный идеал сочувствия и мягкости — была готова к завоеванию новых сердец, кто бы устоял перед истинной материнской нежностью — Регис был уверен, что темерские барды в ближайшие недели напишут добрую сотню баллад о прекрасной южанке и ее любви к их будущему консорту. Анаис от Рии досталось долгое рукопожатие — обнимать королеву Императрица не спешила. Для ее Фергуса девушка все еще была недостаточно хороша, и достичь этого совершенства Анаис не смогла бы, даже если бы пыталась. Последней на сцене появилась, конечно, Лита. Она следовала за родителями — самостоятельная, не цепляясь за ладонь матери и не стремясь залезть на руки к отцу — махала ручкой собравшимся так, словно звучание горнов, приветственные крики — все это было для нее одной. Но маска величественного снисхождения слетела с принцессы, стоило ей приблизиться к Фергусу. Регис знал, что в путешествие Лита не взяла ни одной своей куклы — только потрепанную старую фигурку маршала Коэгоорна, который и на сходнях сопровождал принцессу, прижатый к ее груди. Сейчас же Лита едва не выронила свое сокровище, протягивая руки к брату. Фергус, смущенно улыбаясь, поднял сестру, и та, забыв о важности момента, прильнула к нему, явно не желая больше опускаться на землю. Несмотря на обставленную по всем правилам торжественную встречу, во дворце для прибывших не было устроено никакого праздника. Цирилла, не явившаяся в порт, ждала гостей во дворе, и почти немедленно удалилась вместе с Анаис, отцом и спасенным от Литы Фергусом в один из залов — новостей у принцессы, похоже, накопилось немало. Региса эти разговоры не касались и не интересовали, он знал, о чем пойдет речь, и ощущал, что смертельно устал мерзнуть в грозной тени войны. У него в Вызиме были свои дела — лекарь ни на секунду не забывал о поручении Императора. Среди встречавших имперскую чету людей Вернона Роше не было. Можно было предположить, что он отправился на совет вместе с Цири, а потому оказался для имперского соглядатая недостижимым. И перед встречей с объектом своего интереса лицом к лицу, Регис решил немного разведать обстановку и осмотреться. Рия, плохо переносившая морские путешествия, отправилась в отведенные ей покои, и к ней можно было заглянуть позднее — справиться о самочувствии Императрицы и, может быть, пустыми разговорами немного утешить ее. Литу же перехватила Йеннифер — Регис ожидал застать чародейку в Вызиме, но не думал, что она проявит такой живой интерес к маленькой принцессе. В Нильфгаарде они пересекались редко. Йеннифер, занятая политикой, являлась ко двору только для того, чтобы пообщаться с Эмгыром, и Лита оставалась для нее досадной помехой важным разговорам. Сейчас же чародейка сама вызвалась показать девочке королевский дворец, и та, воодушевленная таким внезапным интересом со стороны таинственной волшебницы, с радостью согласилась. Регис надеялся, что Детлаффу хватит ума не показываться Йеннифер на глаза. Едва ли она представляла для него опасность, но другу ни к чему было излишнее внимание с ее стороны — а значит, и со стороны Геральта. Невидимый, Регис скользил по коридорам, прислушиваясь к окружающим разговорам. Во дворце, похоже, о грядущей через несколько дней свадьбе никто не вспоминал — куда больше людей занимали события у западных границ королевства. Из Вызимы к месту военных действий должны были отправить несколько отрядов регулярной армии — в помощь к пограничным постам, и мало в какой семьей не нашлось бы того, кому предстояло уехать на войну сразу после окончания торжеств. Регису не хотелось слушать эти разговоры, впитывать общую тревогу, но от этого негде было спрятаться. В одном из кабинетов он застал сына Роше — юного ученика мастера Риннельдора, на которого Император возлагал такие большие надежды. Мальчик не вышел встречать гостей, видимо, слишком занятый собственными занятиями. С ним в комнате оказалась миловидная белокурая чародейка, Регис никак не мог припомнить ее имени. Женщина слушала то, что говорил ей юный эльф, время от времени нервно отбрасывая с глаз непослушную длинную челку, и хмурилась. Мальчик же выглядел так, словно отвечал строгой учительнице плохо выученный урок, не готовый признать своего незнания, но тонувший в потоке собственных слов. — Ты просто не понимаешь логики, — недовольно перебила его наконец чародейка. Она поднялась из своего кресла и прошлась по комнате — мальчишка раздражал ее своей глупостью, и она не собиралась этого скрывать, — Баланс элементов — сложная техника, но если бы ты действительно понял то, что прочитал, было бы гораздо лучше. Я дала тебе целую ночь. Чем ты занимался? Юноша неожиданно покраснел, кашлянул и отвернулся — мастер Риннельдор научил парнишку ставить заслон на слишком громкие мысли, и эту технику он освоил явно куда лучше, чем баланс элементов. Удивительным образом, подсмотренная сцена повеселила Региса и заставила его забыть о напряженной атмосфере дворца. Для юноши, точно проведшего ночь не над учеными книгами, и для его строгой патронессы страха войны словно не существовало. Они не чувствовали или предпочитали не замечать грядущей катастрофы, совершенно уверенные, что знания, которые чародейка вдалбливала в голову нерадивого ученика, им непременно пригодятся, словно им не грозили смерть и потери. Они собирались жить, если не вечно, то точно не одним сегодняшним днем, как остальные. Геральт поймал Региса во внутреннем саду дворца. Вампир давно понял, что ведьмак выследил его, и наблюдал за ним издалека, давая старому другу возможность оглядеться, но готовый отвадить его от всего, не предназначенного для чужих глаз. — Шпионишь? — спросил Геральт, медленно шагая к обрётшему плоть Регису по каменной тропинке. Тот улыбнулся. — Здравствуй, дорогой друг, — сказал он, — ты же знаешь — я просто люблю быть в курсе всего. — Служба Нильфгаарду плохо на тебя влияет, — покачал головой ведьмак, — политические интриги никогда раньше тебя не занимали. — Ты ошибаешься, — ответил Регис, подходя к другу вплотную, — политика интересует меня ничуть не меньше прочих законов бытия. Для разумных существ, живущих в этом мире, она не менее важна, чем превратности погоды или алхимические законы. Люди могут ничего о них не знать, но подчиняются им, в независимости от своего положения и ума. — Узнаю старого друга, — хмыкнул Геральт, и они наконец обнялись. — Какие новости за морем? — поинтересовался ведьмак — таким тоном, словно совершенно не ждал ответа, лишь поддерживал беседу. — Тебя интересует что-то конкретное? — спросил Регис, склонив голову к плечу. В друге легко было заподозрить чужого разведчика — алхимик знал, что Йеннифер волновало здоровье Императора, единственная тайна, в которую она никак не могла проникнуть. И чародейка, возможно, рассчитывала, что чувство долга придворного лекаря померкнет перед дружескими чувствами. Геральт же пожал плечами. — Ты ведь знаешь, меня ничто по-настоящему не интересует, — ответил он, — но сейчас слишком много дорогих мне людей оказались замешаны в дела, находящиеся за пределами моего интереса — и понимания. Я не могу остаться в стороне, когда речь идет о Цири. Регис нахмурился. Отчего-то эта простая мысль до сих пор не приходила ему в голову. Судьба Эмгыра, Нильфгаарда, Темерии и всего Севера едва ли могли взволновать Геральта настолько, чтобы он решился выведывать у старого друга то, что тот не хотел рассказывать, но Цирилла… Названная дочь ведьмака была не просто втянута в политическую игру — она находилась в самом ее центре. Главная героиня трагедии, премьера которой готова была вот-вот состояться. Пусть Эмгыр все еще носил корону, а право командовать войсками было отдано Фергусу, Цири была надо всем этим. Ведьмаку сложно было отвыкнуть от того, что веселая девчонка, пусть с исключительными способностями, но навсегда оставшаяся для него неразумным дитя, которое необходимо было защищать, превратилась в военачальника и политика, решавшего судьбы всей Империи, перехватившая у Императора бразды, и правившая колесницей жизни уверенной твердой рукой. — Она ничего тебе не рассказывает? — сочувственно спросил Регис, вглядываясь в глаза друга. Тот невесело усмехнулся. — Как-то я спросил у нее, что происходит, — ответил он, — она поцеловала меня в лоб и сказала «Все в порядке, Геральт». И в тот момент я впервые почувствовал себя таким старым, что хоть ложись и помирай. — Ничего не в порядке, — со вздохом ответил Регис — скрывать правду не было никакого смысла, — Цири намерена воевать. Причем, видимо, как обычно — не в штабе, рядом с Фергусом, не в императорском дворце, рядом с отцом, а на самом что ни наесть поле боя, с мечом в руках и отвагой в сердце. — Хреново, — немного помолчав, произнес Геральт. Он знал, что на решение дочери, как и всегда, никак не мог повлиять, и это была его самая главная, самая обидная слабость.- Значит, и мне придется вместе с ней — с мечом и отвагой, ну ты понимаешь. — Думаю, за это стоит выпить, — внес предложение Регис, и лицо друга немного просветлело. Отмечали будущие победы они в удивительной компании — и в удивительном месте. Геральт заявил, что его уже тошнит от дворца, и потому повел друга за городские стены — к самому сердцу осушенных болот. Там, нетронутая, стояла полуразрушенная башня какого-то древнего алхимика, и в своем новаторском раже, стремясь каждый клочок родной земли применить с пользой, Анаис не решилась ее снести. К компании присоединился еще один ведьмак, почти не знакомый Регису. Ламберту, едва оправившемуся после долгой болезни, Кейра — так, оказывается, звали белокурую чародейку — запрещала почти все, и он запросил у Геральта политического убежища, а тот не нашел причин ему отказывать. Последним к их компании присоединился, как ни странно, Вернон Роше. Регис, надеявшийся застать его рано или поздно, был поражен такой удачей. У командира, по его словам, выдался нелегкий день. Накануне он отправился в лесную ставку своего отряда, провел подсчет сил и смотр маленького войска. — После Йуле, — говорил Роше, передавая Ламберту початую бутылку мандрагоровой настойки, — мы с ребятами выдвинемся во Флотзам. В рот я ебал эту гребанную дыру, но, похоже, именно там планируется первое полномасштабное наступление. Наша задача — сделать так, чтобы война не началась раньше времени. Семь лет назад мы уже остановили одну, но, боюсь, на этот раз так легко не выйдет. Регис пристально смотрел на командира, почти не скрывая своего интереса. Вблизи тот выглядел еще моложе, чем было заметно глазам ворона-шпиона. Для того, кто почти всю жизнь провел в сражениях, Вернон Роше не тянул даже на полные тридцать лет — слишком свежим было его лицо, несмотря на усталость, слишком живыми — глаза цвета туссентского шоколада, слишком точными — жесты, даже немного смазанные действием настойки. Вернон Роше мог быть салагой в собственном отряде, солдатом, никогда не знавшим войны, но Регис знал, что это далеко не так. — Ну хоть на свадебке погуляешь перед смертью, — усмехнулся Ламберт, делая большой глоток из горлышка. Недавно избавленный от проклятья, он еще не успел вернуть себе быстроту реакции и четкость жестов — руки ведьмака слегка подрагивали, а пьяный взгляд поплыл быстрее, чем у остальных. — Да уж, меня обрадовали известием, что на этой свадьбе я буду посаженным отцом Анаис, — недовольно отозвался Роше, хотя Регис чувствовал под этим ворчливым тоном скрываемую гордость. Вернон Роше вырастил и воспитал юную королеву, а теперь выдавал ее замуж. Чем не повод гордиться? — И никого не смущает, что ты все еще — осужденный преступник? — поинтересовался Геральт. Он оставался в компании самым мрачным из всех, алкоголь на него почти не действовал, не помогал расслабиться — даже напротив, похоже, добавлял ведьмаку напряженности. Вопросы он задавал, как дознаватель на допросе. Вернон Роше, впрочем, этого не заметил. — По случаю королевского бракосочетания, я помилован и чист перед Империей, — ответил он, — и смогу умереть в бою, нося собственное имя. Кажется, это идея Гусика. Регис снова покосился на человека — на этот раз с любопытством совсем иного рода. Вернон Роше любил Анаис, но о том, что он полюбил еще и принца Фергуса, до сих пор догадаться было сложно. В сердце у этого удивительного человека, казалось, было столько любви, что он готов был делиться ею с любым, кого считал достойным. Правду говорил Эмгыр — король Фольтест, которому Роше тоже служил не только верой и правдой, но и по любви, умел выбирать себе слуг. Суровый командир, настоящий мастер жестокости, тот, кого боялись враги и почитали сторонники, предстал в совершенно новом свете, и Регис почувствовал, что с каждой секундой все больше проникается к нему симпатией. Он хотел бы стать другом Роше — если еще не было слишком поздно. — Интересно, — выдал вдруг Ламберт, икнув и прикрыв рот ладонью, — как честная публика воспримет тот факт, что ты со времен своего регентства ни капли не изменился? До сих пор-то они себя убеждали, что обознались. Роше пожал плечами. — Мне плевать, — ответил он, но Регис заметил, что Геральт тоже посмотрел на командира очень пристально. Ведьмак не был ни слепым, ни глупым, и знал Роше слишком давно, чтобы не замечать его необъяснимой молодости, но, видимо, никогда о ней не спрашивал. Ламберт был первым, кто решился напрямую задать этот животрепещущий вопрос. Остаток вечера прошел в пустых и оттого таких приятных разговорах. Ламберт, решивший, видимо, напиться до беспамятства — только чтобы доказать самому себе, что все еще на это способен — рассуждал, что после войны собирался бросить все, забрать Кейру и уехать куда-нибудь на юг. Скопленных денег ему хватало на небольшое поместье, и Геральт предложил приятелю выкупить соседнюю с Корво-Бьянко винодельню. Идея Ламберту так понравилась, что он принялся немедленно сочинять название для своего будущего имения, а потом заявил, что намерен разводить коз и научиться рыбачить без использования бомб. — Вот бы еще завести кого-то, кому можно было бы передать эти познания, — вздохнул он, готовый, похоже, пьяно разрыдаться на плече у Геральта. — В Сен-Себастьяне, рядом с Боклером, есть сиротский приют, — внезапно вмешался Регис, — думаю, ты мог бы усыновить кого-то из тамошних воспитанников. Ламберт просиял. Такое простое решение, похоже, не приходило ему в голову, и остальные поддержали его в этом благородном намерении. — Может, и мне кого-нибудь усыновить, — задумчиво проговорил Роше, — Иан уже совсем взрослый, и занимается вещами, в которых мы с Иорветом нихрена не понимаем, а уповать на внуков еще слишком рано. Правда, хрена с два Иорвет примет чужого ребенка, особенно человека. — Жаль, он не баба, — сочувственно сказал Ламберт, — или ты. Тогда и на войну идти не пришлось бы — знай себе, рожай малюток Роше одного за другим. — Было бы неплохо, — мечтательно ответил Роше. — Я мог бы помочь тебе изловить джинна, — заявил вдруг Геральт уверенно, — они, конечно, твари мерзейшие, и желание твое выполнят через жопу — причем, возможно, в прямом смысле, но попытка — не пытка. Роше неожиданно сурово сдвинул брови. — Нет уж, хватит с меня сомнительных желаний, — заявил он, — сам себе джинна лови — Йеннифер твоя спит и видит, как бы завести ребеночка. Сперва чуть моего не похитила, теперь нацелилась на девчушку Эмгыра. Геральт серьезно кивнул и как-то сразу сник, а Регис попытался сложить все сказанное воедино, но понял лишь, что интерес чародейки к маленькой принцессе теперь становился понятней. Что ж, ей предстояло нешуточное соперничество за ее сердце с Детлаффом, и алхимик не знал, на кого ставить в этой борьбе. Вернулись во дворец они только к рассвету. Ламберт уже не держался на ногах, и Геральт, мужественно дотащивший друга на закорках, передал его из рук в руки разгневанной Кейре. — Пойду, — сказал он Регису и Роше, — расскажу Йеннифер о приюте в Сен-Себастьяне, чем черт не шутит. — Удачи, — буркнула на прощание Кейра, — в этот час и когда ты в таком виде, Йен будет самой приятной собеседницей на свете. — Да уж, друг, — Роше покачнулся и похлопал Геральта по плечу, — может, переночуем на конюшне? К моей гарпии сейчас тоже лучше не соваться. Наблюдая за этой нелепой, но такой живой сценой, впору было забыть о терзавших Вызиму тревогах. Регис, на которого алкоголь совсем не оказывал действия, подумал даже, что неплохо бы разыскать Детлаффа и побеседовать с ним — ничего не спрашивая, просто убедиться, что с другом все в порядке. Следующий день — накануне королевской свадьбы — стер приятные воспоминания о прошедшем вечере, как дотошная хозяйка пыль с мужниных орденов. Регис понимал, что так ничего и не смог толком разузнать, а личность Роше, казавшаяся все более приятной, оставалась раздражающе загадочной. И ничего больше не оставалось, как продолжать слежку. Регис решил проникнуть в покои командира, осмотреться там в надежде обнаружить что-нибудь полезное. Сперва, однако, он счел необходимым выполнить вчерашнее намерение и навестить Императрицу. Здесь, окруженная незнакомцами, оставленная мужем и детьми, она оказалась в полном одиночестве, и Регис был единственным, с кем Рия могла бы поговорить. Он застал ее в кровати, хотя время близилось к полудню. Дома, в Нильфгаарде, Императрица не любила залеживаться в постели, если это не была постель ее супруга. Сейчас же она выглядела усталой и бледной, словно вовсе не спала. Регис, нахмурившись, подошел к ее ложу и присел на край. — Ваше величество, — начал он участливо, — если вы больны, я мог бы помочь вам. Почему вы не послали за мной раньше? Рия слабо улыбнулась. — Я не хотела беспокоить вас по пустякам, — ответила она, — в моем положении утреннее недомогание — в порядке вещей. Регис посмотрел на нее удивленно — за всеми навалившимися на него важными делами, наблюдениями и тревогами, за выходками Детлаффа, за планами будущих сражений и бесполезной слежкой, он не заметил признаков, теперь казавшихся такими очевидными. Рия — опытный стратег не на поле боя, но в обычной жизни — кажется, нашла путь к собственной победе. Она мечтала убедить супруга оставить трон и обратить все свое внимание на нее одну — и теперь, похоже, у Императрицы были на руках железные аргументы. Регис улыбнулся ей в ответ. — Что ж, я все равно могу приготовить для вас необходимые снадобья, которые помогут справиться с тошнотой и слабостью, — сказал он. Рия протянула ему руку, и лекарь, немного удивленный, сжал ее пальцы — впервые за все время их знакомства Императрица смотрела на него и не видела инструмент спасения Эмгыра. Регис словно вдруг предстал перед ней собственной персоной — друг, а не слуга. И он рад был ответить Рии взаимностью. — Если мы уедем из Нильфгаарда, вы ведь останетесь с нами? — спросила она, — я доверяю жизнь своего ребенка только вам, Эмиель. — Разумеется, — поспешил он заверить ее, и Императрица удовлетворенно прикрыла глаза. Потом, вдруг вздрогнув, снова посмотрела на Региса. — А что с процедурами Дани? — спросила она, — вы все еще сможете брать мою кровь? Я уже не так молода, как семь лет назад, и, боюсь, это может навредить… Регис нахмурился. В словах Рии был смысл, и он понимал, что не мог больше лгать ей. — Думаю, Ваше величество, — со вздохом проговорил он, — ваша кровь больше не понадобится, — и на ее испуганный взгляд, лекарь покачал головой и сжал ее пальцы сильнее, — не волнуйтесь. Я говорю лишь о том, что нашел иной — более надежный источник материала. Он рассказал ей всю правду — кроме участия Детлаффа в операциях над Литой — в том числе и о запрете Эмгыра. Рия слушала его внимательно, не перебивая, и наконец, величественно расправив плечи, заявила: — Если правда то, что Лите это не вредит, и вы следите за ее состоянием, я не вижу причин отказываться от ее крови. Мне ваши процедуры шли только на пользу. А что до Дани, — она снова улыбнулась — на этот раз с легкой хитринкой, — я беру его на себя. Ни о чем не тревожьтесь. Из покоев Императрицы Регис выходил с легким сердцем. Одна из его проблем была волшебным образом решена, и он не мог не радоваться такому удачному исходу. Но фоне неминуемого торжества смерти, появление новой жизни казалось немыслимым, непостижимо важным событием, дающим надежду, что не все еще кончено. Регис дал себе слово — так же, как Детлафф, пусть по собственным неведомым причинам, ставший стражем для Литы — он сам будет оберегать нерожденного ребенка Рии, дитя-надежду. Но у него оставалось еще одно незаконченное дело. Покои Роше, которые тот, ничего не смущаясь, делил со своим эльфом, оказались одной из самых просторных и богато обставленных комнат во дворце — Анаис не пожалела усилий, чтобы расположить названного отца со всеми удобствами. Здесь царил легкий вальяжный беспорядок, и Регис, окинув взглядом брошенную на полу рубаху, забытую на кровати книгу, заложенную гусиным пером, кружку с недопитым чаем на подоконнике, ощутил легкий укол смущения. Он вторгался на чужую территорию, куда путь посторонним был закрыт. Сюда, казалось, не допускались даже слуги — может быть, по прихоти Иорвета. Его присутствие здесь ощущалось в каждой чуждой помпезной обстановке детали. Вернон Роше был поборником строжайшего порядка, и только рядом со своим возлюбленным забывал о педантичности, позволял тому устраиваться так, как эльфу хотелось, не мешая свободе его духа. Регис прошелся по комнате, чувствуя, что больше ничего здесь не найдет, завернул за высокую резную ширму. Вода в большой медной миске была еще теплой, и на поверхности ее собралась мутная мыльная пленка — привычке бриться каждое утро Роше не изменял даже с тяжелого похмелья. Регис аккуратно коснулся кончиками пальцев сафьянового чехла с бритвенными принадлежностями, тронул раму небольшого зеркала — и тело его вдруг пронзила резкая оглушающая боль. Он отпрянул, едва сдержав удивленный вскрик, уставился на неприметный предмет, стараясь проморгаться и не решаясь больше взять его в руки. В следующий миг алхимик почувствовал, что в комнате он больше не один. Должно быть, вернулся Иорвет — зашел за брошенной книгой. Регис попытался расплыться туманом и скрыться — и не смог двинуться. Незнакомец в ярком желтом кафтане стоял у него за спиной — он отражался в маленьком мутном стекле. Регис, не в силах даже прикрыть веки, не сводил с него глаз. У человека было приветливое, привыкшее к улыбке лицо, черная, аккуратно подстриженная бородка — и совершенно темный, непроницаемый взгляд. — Как приятно, — сказал он мягким певучим голосом, — видеть результаты своих трудов. Регис наконец смог повернуться и оказался с незнакомцем лицом к лицу. Такой мощи, такой пугающей незнакомой магии он не ощущал ни разу в жизни. Человек мог бы сравниться с одним из Древнейших, но обладал совершенно иной природой. Ничего похожего Регис прежде нигде не встречал. Незнакомец улыбнулся, отступил на шаг и церемонно поклонился. — Мое почтение, Эмиель Регис, — сказал он, — позволь представиться — Гюнтер О’Дим, скромный торговец зеркалами. Регис попытался что-то сказать, но человек, перехватив его мысли, ответил раньше. — Я давно хотел поглядеть на тебя, убедиться, что контракт с моей стороны был исполнен качественно. Я ведь всегда держу свое слово. Алхимик все же смог сбросить с себя мучительное оцепенение, хотя это отняло у него, казалось, остатки сил. — О чем ты говоришь? — спросил он, всем своим существом понимая, что не хочет слышать ответа на свой вопрос. — Твой друг никогда тебе не рассказывал? — Гюнтер печально покачал головой, — Какая жалость, ведь мы могли познакомиться гораздо раньше. Он так просил за тебя, был так убедителен, что я никак не мог ему отказать. Регис понимал, как жалко прозвучало бы очередное растерянное «Что?», и собеседник продолжал без лишних вопросов. — Когда он нашел тебя в замке Стигга, твой спутник был безутешен, — Гюнтер покачал головой, — ваша природа не позволяет вам умереть до конца, но чародей выполнил свою работу на славу — думаешь, Детлаффу хватило бы собственных сил, чтобы так быстро воскресить тебя, буквально собрать по молекулам? И я решил помочь ему — ведь больше всего на свете я люблю истории о любви, которые заканчиваются счастливо. Регис слушал, не веря своим ушам — Детлафф очень мало рассказывал о том, что произошло, когда он нашел то, что осталось от друга, и как именно ему удалось вернуть его к жизни, а сам алхимик, как Эмгыр, никогда не интересовавшийся подробностями процедур, если они приносили результат, не потрудился разузнать детали. — Мы заключили сделку, — продолжал незнакомец, и Регис с ужасом понимал, что он говорил чистую правду, — и в обмен на твою жизнь Детлафф отдал свою верность. Он поклялся служить женщинам из императорского рода — ты так старался спасти одну из них, пусть бы у прочих был надежный защитник. Сианна относилась к роду Императора — вспомнил вдруг Регис, и служба ей едва не сгубила Детлаффа. И теперь его верность была отдана еще одной женщине с кровью вар Эмрейсов в жилах. Теперь алхимик узнал след темноты, который носила в себе Лита — сама девочка тут была ни при чем. Все дело было в Детлаффе и его сделке. — Прошу, не суди его слишком строго, — услышав его мысли, попросил Гюнтер, — я никому не желаю зла, и к тебе пришел с белым знаменем мира. Одно твое слово, милый Эмиель, и война, которой ты так боишься, никогда не начнется. Ты можешь спасти сотни тысяч жизней — включая жизнь того, чей секрет раскрыл в этой комнате. Ты не дашь погибнуть ни славному Гусику, ни Анаис, ни Цирилле за которую так болит сердце твоего друга. Одно слово — и все будет кончено, не начавшись. За очень скромную плату. Предложение было таким заманчивым — внутренний голос шепнул Регису, что, заключив свой договор, Детлафф, может, и попал в ловушку, но теперь от его клятвы была несомненная польза. Лита была избалованной, немного вздорной и капризной, но семян настоящего зла, как в Сианне, в ней не чувствовалось. Она могла вырасти прекрасной женщиной — такой же отважной, как Цири, такой же умной и отзывчивой, как Фергус, и Детлафф, в силу своего опрометчивого решения, обязан был защищать ее от множества окружавших ее семью врагов — какой в этом вред? Незнакомец был прав — до сих пор Регис ни за что бы не упустил возможности остановить войну, не дать случиться всем ужасным смертям, о которых он говорил, никогда не увидеть горя в глазах Геральта, не застать Рию плачущей над телом сына, не взглянуть в мертвое лицо Вернона Роше. Одно слово — и все будет кончено. Но темнота в глазах Гюнтера О’Дима была слишком глубокой, слишком непроглядной и страшной — а Регис знал толк в темноте. Он слабо качнул головой. — Что ж, — торговец печально развел руками, — как тебе будет угодно, я не люблю навязываться, и прихожу, только когда действительно нужен. Но я хочу, чтобы ты запомнил — если тебе понадобится моя помощь, я рядом, я услышу тебя. Регис не помнил, как выбрался из покоев Роше, и как быстрой тенью пронесся по дворцу, незримый, но пугая встречных слуг и стражников. Наконец остановившись, он вспомнил вдруг давние слова Детлаффа. Друг давал ему разрешение — можно сказать, просил убить Литу, если его связь с ней начнет становиться болезненной. Конечно, спутник едва ли тогда говорил всерьез, но теперь Регис готов был выполнить его просьбу, не задумываясь. Лита была еще слишком мала, чтобы характер и желания ее вызывали тревогу, но алхимик пообещал себе, как раньше обещал оберегать другое дитя, что станет следить за принцессой очень пристально, чтобы не упустить момента, когда тьма в ее сердце начнет брать верх. Он нашел принцессу в покоях госпожи Йеннифер. Чародейка не держала дверь запертой магией, и Регис смог легко просочиться в комнату. Лита сидела на высоком стуле перед большим зеркалом, а Йеннифер неторопливо расчесывала ее блестящие черные кудри. — Что за ужас эти темерки, — возмущенно сокрушалась девочка, — никто не носит ни красивых причесок, ни длинных платьев с оборочками! А Кейра еще и сказала, что это не модно. Как могут выйти из моды оборочки? — Это полнейшая чушь, — согласилась Йеннифер, пряча нежную улыбку, — Но зато мы с вами, Ваше высочество, будем самыми нарядными на свадьбе. — Думаешь, прилично затмевать своей красотой невесту в день ее свадьбы? — серьезно спросила принцесса, и чародейка уверенно кивнула. — Мы не виноваты, что они сделали свой выбор в пользу солдатских роб и коротких стрижек, верно? — она взяла со столика тоненькую кисточку, обмакнула ее в черную тушь и принялась подводить глаза маленькой принцессе. Лита довольно улыбалась, подставившись под ее умелые руки. — Расскажи мне еще об этой школе, — немного помолчав, попросила девочка, — как она называется? — Аретуза, Ваше высочество, — мягко напомнила госпожа Йеннифер.