Один Путь

Поладить с Кейрой оказалось еще сложнее, чем с мастером Риннельдором. Иан, умудренный четырехлетним опытом, не боялся подобных трудностей, но чародейка, в отличие от Знающего, была несдержанной и резкой в суждениях, быстро раздражалась и начинала язвить. И юный эльф, в очередной раз пытаясь сконцентрироваться и зачерпнуть силу сразу из двух стихийный источников — воздуха вокруг и стакана воды на столе — начал понимать, как чувствовал себя Фергус, когда Анаис учила его драться на мечах. Королева и ее советница были удивительно похожи — обе они ждали от учеников немедленных успехов и насмехались над провалами, не жалея чужих чувств. И Иан, мысленно держа перед собой недостижимый идеал терпеливого упорного Гусика, никогда не бросавшего оружия, старался изо всех сил. Наконец выбравшись из ее кабинета, юный эльф в поисках утешения решил зайти к отцу. Фергус после торжественной встречи родителей в порту, сейчас наверняка просиживал на очередном совете, а Иорвет, скорее всего, был ничем не занят и маялся от безделья и неизвестности — ему помощь сына была нужна не меньше, чем самому Иану. Накануне папа уехал к своим солдатам, и ночь отец провел в одиночестве. Даже привыкший к такому положению вещей в Оксенфурте, здесь, в Вызиме, Иорвет чувствовал себя неуютно. Для него эти стены, в которых он прожил почти восемь лет, так и не стали домом. Эльф ненавидел Темерию и ее столицу — и никогда этого не скрывал, и только болезнь Иана заставила его вернуться. И юный эльф чувствовал, что, раз ночью был слишком занят, чтобы разделить отцовское одиночество, хотя бы сейчас должен был помочь ему. Он быстро пронесся по скрытым коридорам — силы стремительно возвращались к юноше, и в этом несомненно, была заслуга Фергуса. Теперь, прощенный принцем за свою глупость, Иан с ужасом думал о том, что мог бы все потерять из-за одного-единственного поступка — пусть благородного, почти героического. Но никакой героизм не стоил бы их расставания с Гусиком. Лишь на расстоянии, увидев безразличие, граничащее с презрением, в его глазах, Иан мог по-настоящему осознать, как глубоко вляпался. Он вырос в любви — перед глазами у юного эльфа всегда находился яркий и очевидный пример того, как два совершенно непохожих существа могли быть настолько близки, настолько пропитаны друг другом, что один не мыслил жизни без другого. Но до этой по-настоящему серьезной ссоры Иан воспринимал любовь родителей, как прекрасный, но недостижимый идеал. Никому больше из его знакомых такая глубина чувств была недоступна. Геральт и Йеннифер любили друг друга, родители Фергуса — очевидно, тоже, даже Ламберта и Кейру связывали искренние чувства. Но никто из них не мог сравниться с его отцами в глубине привязанности, в прочности единства душ. Они были словно заколдованы, и с радостью принимали результаты того колдовства. И вот теперь Иан прочувствовал все это на собственной шкуре. Во всяком случае, думая о Гусике, когда тот находился вдали от него, или лежа рядом с принцем в одной постели, юный эльф все больше в этом убеждался. И уже не с болезненной досадой, а с настоящим холодным ужасом, он думал о том моменте, когда им предстояло расстаться. Иорвет был единственным, кто мог по-настоящему посочувствовать юноше, хоть пока и не знал об отношениях сына и Гусика. Подходя к заветной скрытой двери, Иан почти убедил себя, что настал нужный момент, чтобы во всем признаться. Отец не выдаст его тайны и, конечно, найдет нужные, правильные слова, от которых на сердце у юноши непременно станет легче. Он готов был уже толкнуть легкую створку в стене, но замер, услышав папин голос. — Это совершенно исключено, — сказал человек твердо. — Даже Иан больше не спрашивает у тебя разрешения, — мягко, с легкой насмешкой отвечал отец, — с чего ты взял, что я буду? — Это настоящая война, — папа объяснял терпеливо и негромко, но Иан слышал, что он готов вот-вот сорваться на крик, — как ты этого не понимаешь? — Я понимаю, — покладисто согласился Иорвет, — но, похоже, ты не можешь взять в толк, что я не смогу спокойно отсиживаться в Оксефурте, продолжать читать бесполезные лекции, зная, что тебе каждую минуту грозит смерть. На пару мгновений воцарилась тишина — юный эльф почти увидел, как отец сделал шаг к человеку и встал перед ним вплотную. — Мой глупый человек, — подтверждая его догадку, Иорвет заговорил ласково и печально, — я знаю Флотзамские леса гораздо лучше, чем ты, и от меня там будет куда больше пользы, чем от всего твоего отряда вместе взятого. — Тебя убьют первым, — аргументы у папы заканчивались, и голос его упал до почти неразличимого шепота, — Саския объявила тебя предателем, и ее солдаты, в отличие от людей Темерии с короткой памятью и собственными заботами, прекрасно помнят твое лицо. — Если хочешь, я буду скрывать его и прикинусь глухонемым, — отец знал, что победил, и теперь, видимо, продолжал убеждать в своей правоте самого себя, — стану одним из твоих бойцов, но среди тех, кто сейчас сражается в лесах, есть много моих бывших солдат — может быть, кто-то из них вспомнит не только мои поражения, но и несколько из моих побед. Кроме того, еще неизвестно, кого из нас двоих они ненавидят больше. Они вновь замолчали, а Иан, чувствуя, что начинает дрожать, как на ледяном сквозняке, прижался к перегородке, напряженно прислушиваясь. — Я больше не оставлю тебя, — Иорвет тоже шептал на грани слышимости — родители, должно быть, все же обнялись и прижались друг к другу лбами — Иан так часто заставал их в этой позе, что теперь видел это, как наяву, — я буду рядом с тобой, и разделю смерть, как прежде разделил жизнь. — Иорвет, — напряженно выдохнул папа, и на этот раз пауза между ними затянулась. В юном эльфе отчаянно боролись два желания — убежать прочь, запереться в своей комнате — или нырнуть под одеяло Гусика — спрятаться от ужасной правды, сделать вид, что он ничего не слышал, забыть этот короткий судьбоносный разговор и не считать часы до момента, когда оба его родителя отправятся в самое пекло войны. Или ворваться в комнату, заявить им, что он тоже намерен ехать во Флотзам, убедить, что освоенного уровня магии хватит для того, чтобы оказаться полезным — в отряде папы не было ни лекаря, ни, тем более, мага, и Иан сможет стать его частью, сражаться вместе со всеми — и умереть, если придется. Но он не двигался, а папа, наверно, разомкнув объятия, проговорил мрачно и больше не понижая голоса: — Мне нужно выпить. Иорвет мягко рассмеялся. — Вот и настало время для нарушения старых обещаний, — сказал он почти беззаботно, — раз я предаю свою клятву не брать в руки оружия, ты тоже решил навестить старых знакомых? — Решил сыграть в сварливую супругу? — поддел Иорвета папа. Он тоже заговорил легко и насмешливо, будто решение, принятое без его участия и вопреки его воле, даровало ему какую-то бесшабашную, отчаянную свободу — свободу падения с большой высоты. — Учти, — Иорвет и впрямь заговорил сварливым недовольным тоном, должно быть, подбоченился и гордо вскинул подбородок, — на этот раз я не стану разыскивать тебя по подворотням. Если тебя убьют в одной из них, можешь не возвращаться. Папа усмехнулся и добавил тихо: — Я люблю тебя, сволочь эльфийская. — Проваливай, глупый человек, — отмахнулся эльф, — пока я не передумал. Иан выждал еще несколько минут после того, как дверь за папой закрылась. Он продолжал прислушиваться, боясь, что отец отдастся бессильной ярости или начнет плакать. Но в комнате царила тишина. Юноша толкнул перегородку и увидел, что Иорвет уселся на кровать, не снимая сапог, и уткнулся в какую-то книгу. — Ты все слышал? — спросил он, не поднимая глаза. Иан опустил взгляд и вздохнул. Кивнул — отпираться было глупо. — Хочешь что-то сказать? — Иорвет говорил требовательно, с вызовом, словно боялся, что, начни Иан разубеждать его, вся уверенность в принятом решении рассыплется, как спичечный замок. — Значит, к весеннему семестру мне не нужно ехать в Университет? — спросил юноша, переступая с ноги на ногу, и отец, удивленный таким вопросом, наконец оторвался от раскрытой книги и пристально посмотрел на него. Следы старых ожогов на его лице были почти незаметными, сливаясь с россыпью темных веснушек. — Вот еще, — заявил он грозно, — ты же вроде хотел получше изучить анатомию и травничество, прежде, чем снова браться поднимать мертвых. Я напишу письмо Шани — она с радостью тебе поможет. Может быть, даже лично возьмет тебя под крыло. Ты ведь начал учиться у нее задолго до того, как в тебе обнаружились способности к магии. Иан быстро пересек комнату, запрыгнул на кровать и, не поднимая глаз на обескураженного отца, прижался к нему, как делал, будучи еще совсем маленьким — до того, как они покинули Вызиму. Иорвет помедлил секунду, потом опустил руки и обнял юношу, нежно погладил его по голове. Пару минут они сидели в тишине, а потом отец неожиданно запел. Иан прикрыл глаза, стараясь дышать неслышно и ровно, задушить в себе тянущее, ужасное ощущение горя и потери, которой еще не случилось, сосредоточиться на голосе отца и песне, которой тот лечил его от пустяковых хворей и кошмаров, которой однажды звал его из объятий смерти, но через несколько мгновений почувствовал, как горячая слеза скатилась по носу и зависла на кончике, а потом упала Иорвету на грудь — и после этой одинокой вестницы остановиться уже стало невозможно. После целого месяца, когда Яссэ планомерно и безжалостно выбивал из Иана чувства ненависти, боли и стыда, а, может быть, после недавней болезни, юноша готов был расплакаться по любому поводу, и ругал себя за эту детскую слабость. Но сейчас он не рыдал и не всхлипывал — слезы текли из глаз, неостановимые и беззвучные, и очень скоро рубаха отца окончательно промокла — на этот раз в Иане не осталось смущения. Когда Иорвет наконец замолчал, Иан поднял на него заплаканные глаза и встретился с удивительно светлым взглядом. — Я должен тебе признаться, — хрипло прошептал юноша, и отец понимающе вздохнул, будто смог прочитать его мысли. — Я давно все знаю, — заверил он Иана, — мы с тобой слишком похожи, мой мальчик. Нам обоим по душе те, кто не был предназначен нам судьбой. И тебе, как и мне, придется вскоре узнать, что судьба мудра, а мы — идиоты. Иан чуть нахмурился и сел повыше, чтобы удобней было смотреть эльфу в лицо. Тот снисходительно усмехнулся. — Я тоже должен тебе признаться, — сказал он тихо, — мы с Верноном приготовили для твоего возлюбленного свадебный подарок. — не найдя понимания в глазах сына, Иорвет продолжил: — я не знаю, суждено ли нам с твоим папой погибнуть на этой войне, сражаясь бок о бок. Может статься, удача останется на нашей стороне, и мы вернемся невредимыми. Но мы оба прожили слишком долго, чтобы продолжать бегать от смерти. Мы смогли обрести счастье вместе, и теперь нашей главной задачей будет подарить счастье нашему сыну. — Я не понимаю, — признался Иан. Отчего-то этот мягкий ласковый тон, эти спокойные рассуждения порождали в сердце юноши еще большую тревогу. Он даже прильнул к отцу плотнее, словно боялся, что тот вот-вот исчезнет, чтобы никогда не вернуться. — Тебе пока и не нужно, — улыбнулся Иорвет, — но я обещаю тебе, мой милый, что не позволю смерти забрать у тебя того, кому ты готов отдать свое сердце. Я не могу защитить его от опасностей войны, болезней, предательства и глупости. Но кое-что я могу. Иан уходил от отца обескураженным. Тот, у кого он надеялся найти утешение, запутал мысли юноши еще больше, но уверенность, с которой Иорвет говорил о вещах, которые не собирался объяснять, дарили робкую, совершенно нелогичную надежду. Фергуса Иан застал в его спальне — принц расхаживал по комнате, заложив руки за спину, и был в этот момент так похож на собственного отца, погруженного в размышления, что юный эльф не смог сдержать смеха. — Простите, Ваше императорское величество, что побеспокоил вас, — он изобразил церемониальный поклон, которым с Гусиком часто здоровался, подтрунивая, Геральт. Фергус бросил на друга раздраженный взгляд, но потом негромко рассмеялся. — Иди ты, — бросил принц, махнув ладонью, но расхаживать перестал и руки опустил по швам, — Он меня обнял при всем честном народе, представляешь? — заявил он так, будто сообщал, что Император станцевал перед ним ритуальный танец офирских жрецов, — А ведь раньше и по плечу-то меня хлопал, будто брезговал. Что бы это значило, как думаешь? Иан, для которого сдержанность Императора в общении с сыном всегда казалась напускной и излишней, пожал плечами. — Может, он соскучился? — предположил он, — ты ведь уехал, оставив его в обществе Литы и твоей мамы. Наверно, он истосковался по мужской компании, устав слушать про оборочки и цвет помады? Фергус страдальчески воздел глаза к потолку. — Иан! — он едва не заламывал руки от отчаяния, — я ведь серьезно! Иан, отпустив тревогу из сердца, рассмеялся. — И я серьезно, Гусик! — заверил он друга, — он ведь твой папа, и ты ни разу в жизни не уезжал из-под его крыла так надолго. Конечно, он соскучился по тебе! Фергус нахмурился, сдвинул светлые брови — Иан, грешным делом, снова подумал, как рад был, что друг снова выглядел, как прежде. Гусик, по его мнению, был личностью слишком необыкновенной, чтобы прятаться под заурядной внешностью, как бы ни шел ему темный цвет волос. — Думаешь? — неуверенно спросил он, и Иан, не сумев — и не захотев — сдержать порыва, шагнул к нему и нежно обнял юношу за плечи. — Глупый человек, — шепнул он, и Гусик с завидным рвением ответил на его поцелуй. С тех пор, как принц простил его, Иан заново учился прикасаться к нему. Он боялся, что Гусик теперь всегда будет относиться к нему настороженно и недоверчиво, сомневаться, обнимает его юноша искренне, или надеясь черпнуть сил из их связи. И эльф не знал, как доказать другу, что любовь его, даже в ту ночь, когда он использовал его для сложного заклинания, была самая настоящая. Яссэ учил его, что для того, чтобы магия Огня действовала эффективно, эмоции должны были оставаться неподдельными, но научить этому и Фергуса Иан никак не мог. Они больше не переходили грани, но с огромной радостью юный эльф понимал, что принц не сторонился его рук, позволил снова подойти к себе так близко, что перехватывало дыхание. Едва не уничтожив его доверие, Иан вновь, по капле, выстраивал его, не спеша и не теряя головы. Фергус трудно выдохнул, прервав поцелуй, и чуть отстранился. Смущенно улыбнулся. — Как ты думаешь, — задумчиво сказал он, — насколько ужасно будет, если за день до собственной свадьбы я лягу в постель с другим? Должно быть, эти слова задумывались, как шутка, чтобы немного сбавить напряжение, но Иан с неожиданной обидой посмотрел на принца в ответ. — Знаешь что, — весомо обронил он. Фергус, осознав свою ошибку, испуганно вскинул брови, сжал объятия чуть сильнее, чтобы не дать Иану вырваться из своих рук. — Извини, — сказал он поспешно, — это было глупо. Иан выдохнул и покачал головой. — Ничего не глупо, — ответил он, — ты прав — послезавтра ты станешь мужем моей названной сестры. — и прежде, чем Фергус отчаялся или начал его разубеждать, добавил: — но ведь это политический союз, не более того. Она вряд ли станет требовать от тебя безусловной верности. Думаю, мы могли бы даже признаться ей во всем, если Цири еще этого не сделала. — Цири? — Фергус выглядел теперь еще более испуганно, и Иан невольно усмехнулся. — Мы с тобой не были так уж осторожны, — заметил он, — думаю, все уже заметили, что я не ночую в своей спальне, а слуги каждый день меняют белье на твоей постели. Фергус густо покраснел, но испуг на его лице исчез. Момент взаимной нежности был безнадежно испорчен, но рано или поздно юноши должны были об этом поговорить. — Ты прав, — сказал он наконец, — я знал, что сестра в курсе, но, думаю, нужно все рассказать Ани. И будь, что будет. Даже если Цири ей все разболтала, будет честно, если мы и сами признаемся. — принц нахмурился и вздохнул, — госпожа Йеннифер тоже знает. Иан открыл и закрыл рот, как умирающая на прилавке рыба. — А твои родители? — спросил он тихо. Фергус пожал плечами. — Понятия не имею, — сообщил он, а потом вдруг посмотрел на Иана прямо и решительно, — но даже если так — плевать! Раз уж на то пошло, я пойду и тоже сам им все расскажу! Я не хочу всю жизнь стыдиться своей любви. Если после этого отец решит от меня отречься и лишить меня прав на престол — ну и что? Я и так не собирался его наследовать. Новости сыпались на Иана одна другой краше, и он уже не знал, с какого места начинать уточнять. И наконец решил, что вовсе не стоит этого делать. Правда, какой бы странной и пугающей она ни была, в любом случае должна была выплыть наружу. — Я пойду с тобой, — сказал юноша твердо, — если хочешь, сходим к нему прямо завтра, чтобы на свадьбе у тебя не осталось никаких секретов, и никто не смог бы использовать их против тебя. Фергус, почти жалея о собственной браваде, неуверенно кивнул. — Верно, — сказал он, — прямо с утра — пойдем и все расскажем. Только…- он туго сглотнул, — давай пойдем не к отцу, а к маме? Нам нужны союзники. Иан собирался согласиться, но его прервал решительный стук в дверь — с таким грохотом в комнату обычно врывался папа, не потрудившись получить приглашения. — Гусик, ты там? — раздался из-за двери голос Анаис. Иан внезапно почувствовал себя любовником из смешных глупых рассказов, которые читала в Корво-Бьянко госпожа Йеннифер. Он воровато огляделся, ища укрытие, но Фергус настойчиво сжал его руку. Он был намерен говорить только правду — и начать прямо сейчас. — Заходи, Ани, — крикнул он. Войдя в покои и увидев в них Иана, Анаис, похоже, ни капли не удивилась. — Славно, ты тоже здесь, — констатировала она, — тем лучше. Королева пересекла спальню походкой пехотинца, с грохотом опустила на стол у окна пыльную бутылку — одну из тех, что Цири украла из запасов госпожи Йеннифер месяц назад, приняв вызов. Чародейка тогда, обнаружив пропажу и легко вычислив вора, пару дней смотрела на приемную дочь, как на вилохвоста, сожравшего отару ее овец. — Будем пить? — неуверенно спросил Фергус, и Ани смерила его строгим взглядом. — Нет, что ты, — процедила она, — будем молиться на это прекрасное вино и обсуждать преимущества трезвого образа жизни. Конечно, мы будем пить. Устроим тебе мальчишник. Иан, конечно, за свою жизнь не побывал ни на одном мальчишнике, но что-то подсказывало ему, что проходить они должны были как-то совсем иначе. Первые несколько минут все трое просто пили, передавая друг другу бутылку — Анаис делала самые большие глотки, но Гусик, осмелев, вскоре принялся нагонять ее. Юный эльф старался отпивать по чуть-чуть, все еще неуверенный, что алкоголь не развяжет ему язык раньше времени. Все обменивались напряженными молчаливыми взглядами, пока вина не убыло на половину, потом Ани наконец откинулась на полу назад, уперев руки за спиной, и уставилась на жениха. Тот изо всех сил старался не отвести взгляда, и в какой-то момент Иану, которому вино все же слегка ударило в голову, захотелось нарушить молчание какой-нибудь глупой шуткой или ехидным замечанием, что им де не хватало музыки, чтобы мальчишник окончательно превратился в чьи-то похороны. — Гусик, — вдруг заговорила юная королева, — я пришла серьезно поговорить с тобой. Мальчишки тревожно переглянулись. Они оба догадались, что Цири, видимо, все же донесла новости о наклонностях брата до сведения подруги, и Анаис собиралась заявить жениху, что не намерена связывать свою жизнь с тем, кто еще до свадьбы принялся позорить ее честь, и не важно, что стояло на кону — мир в Империю можно было принести и без их фиктивного брака. Анаис медлила, и Гусик уже начал набирать дыхания, чтобы опередить ее и признаться первым, но внезапно она выпалила на шумном вдохе. — Я влюблена в твою сестру. Не будь ситуация столь серьезной, а лицо королевы таким собранным и суровым, Иан решил был, что она шутит. Сложно было не заметить, что между Анаис и Цири (а что-то подсказывало Иану, что королева имела в виду вовсе не Литу) существовала сильная симпатия. Они были партнерами и союзниками, верными подругами, и одна всегда была на стороне другой. Юноша даже замечал мимолетные нежные прикосновения между девушками, по которым их секрет можно было разгадать, но все равно признание Анаис — такое простое — упало между ними, как лезвие меча, разрубившего тугой узел молчания. Гусик насупил брови, глотнул побольше из бутылки — наверное, для того, чтобы потянуть время и выбрать нужные слова. Он не мог в ответ на признание невесты просто взять и вывалить собственный секрет, тот, которым изначально собирался поделиться. Теперь принц оказался хозяином положения, и просчитывал, как лучше использовать свое преимущество. Анаис не была ему ни врагом, ни соперником, но сущность стратега очень трудно было спрятать и заглушить. — А Цири? — спросил он наконец, — она тоже влюблена в тебя? Анаис заметно сникла и вцепилась побелевшими пальцами в горлышко бутылки, которую Иан вернул ей, не сделав ни глотка. — Я не знаю, — честно призналась девушка, и юный эльф разглядел в ней ту, что много лет назад так часто приходила в его комнату и читала на ночь длинные, обычно страшные сказки, в которых неизменно в конце побеждало добро. Анаис с раннего детства была королевой, и возложенные на нее обязанности не дали девочке побыть той, кого она прятала под жестким отважным образом — беззащитным ребенком, которому нужны были любовь и поддержка. — Ну то есть как…- Анаис тряхнула стриженной головой, — мы с ней вроде как… — Целуетесь? — подсказал Гусик, и, как арбалетный болт, словил раздраженный взгляд Ани. — Да, целуемся, — подтвердила она, — и обнимаемся, и… О, боги, Гусик, ну ты же жениться на мне собрался, ты что — не знаешь, что бывает между людьми, которых друг к другу тянет? — Знаю, — снисходительно и величественно кивнул Гусик, — ну раз вы с Цири и целуетесь, и обнимаетесь, и, видимо, спите вместе — почему ты сомневаешься, что она влюблена в тебя? Я знаю мою сестру всю жизнь, и она не из тех, кто будет обманывать чьи-то чувства и давать ложные надежды. Принц, произнося эту речь, выглядел таким умудрённым опытом и терпеливо-заботливым, что Иан едва не прыснул в кулак замаскировав смех за маленьким глотком вина. — Думаешь? — с сомнением спросила Анаис, но тут же одернула себя и снова сурово сдвинула брови, — но это неважно. Наша связь с Цири, должно быть, оскорбляет тебя. И я не хотела, чтобы послезавтра ты приносил брачные клятвы, не зная этого обо мне. Так было бы нечестно. Фергус вдруг потянулся к ней, взял королеву за руки, и та посмотрела ему в глаза. — Ани, — заговорил Гусик проникновенно, — если вы с моей сестрой любите друг друга, я не стану вам мешать — только порадуюсь за вас. Наш брак — это политический союз, не более того, и я ни за что не стал бы требовать у тебя безусловной верности. На этот раз Иан не сдержал ухмылки — Фергус в точности повторил его собственные слова, и в его устах они звучали куда более убедительно и весомо, чем от юного эльфа. Похоже, Анаис была того же мнения. Она улыбнулась — с видимым глубоким облегчением. — Значит, никаких обид? — спросила она. — Никаких обид, — подтвердил Гусик, — мы с тобой — друзья, и у нас одна цель. Ради нее мы и заключаем брак, верно? — Верно, — темные брови Анаис чуть надломились, а глаза засияли от подступившей невольной влаги. Иан наблюдал за этой сценой, не выпуская из рук бутылки, словно за трогательной Йульской мистерией — друзьям оставалось лишь обняться и разрыдаться в руках друг друга от осознания полного взаимопонимания. Но Гусик не мог завершить свое представление на подобной ноте — он был стратегом, но еще он был справедлив и честен. — Ани, — сказал принц, чуть сильнее сжав ее руку, — я тоже хотел тебе кое-то сказать. Они разошлись только ближе к рассвету. Анаис, выслушав откровения юношей, долго молчала, разглядывая сразу обоих, словно надеясь убедиться, что ее не разыгрывают, а потом, вдруг рассмеявшись, заявила: — Вот это я понимаю — семейные ценности! — к тому моменту бутылка уже опустела, и шутка показалась ужасно смешной всем троим. Королева нырнула в тайный проход, вернулась минут через пять с новой порцией вина — из свадебных запасов, как она сказала, — и мальчишник наконец стал похож на мальчишник. Когда в небе над Вызимой начала заниматься заря, Анаис ушла, оставив юношей наедине и пожелав им спокойной ночи, хотя спать сегодня никто больше не собирался. Гусик подошел к высокому окну и распахнул его, впуская в комнату ледяной утренний воздух — мороз на улице крепчал с каждым днем. Люди говорили, что таких холодов Темерия не видела уже несколько лет. Фергус зачерпнул с внешнего подоконника горсть снега и, фыркая и вскрикивая, принялся растирать им свое лицо и шею. — Ты чего? — спросил Иан — от выпитого у него слипались глаза, и он с большим удовольствием сейчас залез бы под одеяло, прижался к теплому боку Гусика и проспал до обеда. Но у друга, похоже, были другие планы. — Мне надо протрезветь, — заявил Фергус, выгибаясь, когда пригоршня снега скользнула ему за воротник на спину, — моя мама встает рано — нужно застать ее, пока она не занялась какими-нибудь свадебными делами — букетами или ленточками. Разом стряхнув с себя сон, Иан вскочил на ноги. Он и забыл, что накануне они с Фергусом приняли решение окончательно сорвать покровы со своих тайн, и посвятить в них Императрицу. И принц явно был настроен очень решительно — отважившись, он боялся передумать, случись ему промедлить. Юный эльф тоже подскочил к окну — снег был рассыпчатым, как крупная мука, и таким холодным, что от него немедленно заныли пальцы. Но юноша старательно растирался им, уже почти не чувствуя рук, изгонял из своего тела последние остатки хмеля. Следом за снежной ванной, юноши быстро умылись и привели себя в приличный вид. Гусик аккуратно пригладил вьющиеся белые волосы, начал бороться с одним особенно бунтарски настроенным завитком, но быстро капитулировал. Ради встречи с матерью, принц не пожалел всех душистых притирок и масел, которые она снарядила ему с собой, и, выходя из комнаты, благоухал на весь коридор. Иан тоже причесался и оставил отросшие волосы свободно лежать на плечах. К ароматным снадобьям он прибег лишь самую малость — впрочем, богатых летних запахов меда, роз и леса после дождя им и так хватило на двоих. Фергус начал свой путь уверенно, гордо вскинув голову, но, чем ближе юноши подходили к покоям Императрицы, тем бледнее становилась его отвага. У самой двери Гусик окончательно сник и замешкался. Охранявшие покои Императрицы рыцари в черных доспехах отдали принцу честь и расступились, но он не спешил входить. — Может быть, она еще спит, — Фергус с надеждой посмотрел на Иана — явно ждал, что тот позволит ему ухватиться за эту жалкую отговорку. — Гусик, — шепнул ему Иан, — если не хочешь, мы можем ничего ей не говорить. Признаемся потом — может быть, вечером. Гусик заколебался на мгновение, но потом сжал кулаки, словно самому себе собирался ими врезать. — Нет. Сейчас — или никогда! Он толкнул дверь, и Иан вошел в полутемную спальню следом за ним. Сквозь задернутые шторы молочный утренний свет почти не пробивался, а постель Императрицы была смята — и пуста. Гусик недоуменно огляделся. — Никого, — сообщил он так, будто Иан и сам этого не заметил, — где же она?.. В дальнем конце комнаты, за высокой загородкой, послышался плеск воды, потом — мучительный булькающий кашель. Юноши переглянулись. — Мама! — испуганно воскликнул Гусик, готовый броситься за перегородку, но Императрица появилась из-за нее сама. На Рии была плотная ночная сорочка — специально сшитая для северных ночей. Золотые кудри были смяты и растрепаны, а лицо казалось смертельно бледным и измученным — заметив Фергуса, однако, Императрица просияла. — Гусик, — воскликнула она и поспешила к сыну, но вдруг словно наткнулась на невидимую стену. Лицо Рии исказилось непередаваемой мукой, она зажала рот обеими руками и метнулась обратно за загородку. — Опять? — донесся оттуда встревоженный голос Цири, но слова ее вновь заглушили мучительные булькающие звуки, — Дай, я хоть волосы подержу, — сочувственно произнесла девушка. Через пару минут, в течение которых юноши стояли, не смея двинуться с места и разомкнуть рук, женщины появились из-за ширмы вместе. Цири заботливо придерживала Рию за талию и помогла ей лечь в постель. — Я позову Региса, — твердо сказала она. — Не нужно, — покачала головой Рия и улыбнулась, — мне уже лучше. Цири, явно не убежденная, перевела взгляд на мальчишек. — А вы что тут забыли? — строго спросила она, и тут, видимо, до нее докатилась волна сладкого аромата, — сиськи Мелитэле, Гусик! Ты что — в духах искупался? Гусик, растерянно моргая, как выброшенный на яркий свет котенок, что-то пробормотал, но Рия мягко рассмеялась. — Милый мой, — обратилась она к нему, — ты хотел со мной поговорить? — Да, — неуверенно начал Гусик, глянул на Иана в поисках поддержки, но юный эльф был слишком обескуражен произошедшим, — мы оба хотели с тобой поговорить. Иан внезапно перехватил резкий, почти злой взгляд Цири, и она, отпустив руку подруги, выступила вперед, словно хотела заслонить ее собственным телом от полчищ врагов. — Никаких разговоров, пока я не вымою их обоих в скипидаре, — заявила она, потом вновь повернулась к Рии, которая попыталась что-то возразить, но принцесса была тверда, — отдыхай. Успеете еще поболтать. — и Императрица сдалась, прикрыв веки. — Марш, — скомандовала Цири, подошла к юношам, крепко сжала их плечи и развернула к выходу, буквально выталкивая их из спальни. Когда они немного отошли от покоев Императрицы, девушка наконец разжала железную хватку, удержала Гусика и развернула его к себе лицом. — Вы что это удумали? — требовательно спросила она. Было видно, что пришедший в себя принц начинал злиться — от непонимания и обиды. — Мы пришли рассказать правду, — твердо ответствовал он. — Еще чего не хватало! — Цири отстранилась и уперла руки в бока, — я, конечно, понимаю, что тебе вздумалось, что так будет лучше, и что мать выгородит тебя перед отцом, если он все узнает, но прибереги свои откровения — Рия не в том состоянии, чтобы ты вешал на нее свои проблемы. Гусик, почти сломленный таким напором, хотел сказать слово поперек, но Цири не дала ему вклиниться. — Твоя мать еще, чего доброго, узнав, что ты любишь другого, хотя женишься на Ани, организовала бы вам побег, — сказала она, немного смягчившись, — она и так волновалась, что отец приносит тебя в жертву, а ты — бедное дитя — будешь всю жизнь несчастным. Но лучше я сама с ним поговорю — совершенно точно не сейчас. И когда ты все же придешь к матери, не вздумай волновать ее понапрасну. Ты понял? Гусик потерянно кивнул. Он протянул руку, и Иан сжал ее — а Цири фыркнула, заметив это. — Тоже мне, страдальцы, — теперь девушка широко улыбалась, — да кто вам мешает-то? Анаис точно не будет против, если, конечно, вы не станете трубить об этом на всех углах. Иану было неприятно думать, что самое прекрасное, самое светлое, что случилось с ним в жизни, должно было оставаться позорной тайной, но он понимал, что Цири права. Возможно, с годами, они с Гусиком, как и родители юного эльфа, смогли бы ни от кого не скрываться — но сейчас для этого было совершенно не время. — Она права, Гусик, — тихо сказал он, и Фергус повернулся к другу, — Сейчас — так надо. Гусик помедлил пару мгновений, потом кивнул, поджав губы, и наконец повернулся к сестре. — А что с мамой? — спросил он почти шепотом, — она больна? Цири смерила его взглядом, каким обычно смотрят на полного дурачка. — Нет, — заверила она брата, — она не больна. Когда на следующий день Вернон Роше в парадном синем мундире, надевший по случаю все свои ордена, вел Анаис по устланному голубым ковром проходу, Иан, стоявший в толпе собравшихся вельмож и придворных, улыбался, глядя на сестру. Та ни за что бы не призналась, что платье, сшитое реданским портным, было ей очень к лицу — это еще раньше оценила даже придирчивая Лита. Королева еле сдерживалась, чтобы не начать смущенно одергивать корсаж, и старалась шагать не слишком по-солдатски — этой премудрости ее накануне вечером научила Рия. Фергус ждал ее — торжественно серьезный, но при том — удивительно хрупкий в наглухо застегнутом новом камзоле. Иан постарался перехватить взгляд друга, но тот, может, слишком взволнованный, может, следуя строгому протоколу, смотрел только на невесту. И когда папа вложил ее руку в его ладонь, сжал ее чуть крепче, чем следовало — а Ани наконец улыбнулась ему. Было решено не устраивать церемонию в храме Мелитэле, хотя многие при дворе на этом настаивали. Действо проходило в тронном зале, где прежде отец Анаис, король Фольтест, проводил все торжественные церемонии — и ни одной свадьбы. Обычно этим помещением не пользовались — королева предпочитала принимать послов и почетных гостей в просторном кабинете или зале Совета. Но сегодня тронный зал выглядел так, как Фольтесту непременно бы понравилось — так сказал папа, явно желавший добавить о своих сожалениях о том, что король не дожил до этого славного дня. Император — непроницаемо спокойный, прямой и величественный, облаченный в привычный черный бархат — соединил руки своего сына и юной королевы, когда те принесли приличествующие случаю клятвы — их текст оставался неизменным на всех нильфгаардских бракосочетаниях, и Анаис пару раз сбилась, проговаривая свою часть. В самом конце Фергус опустился перед новоиспеченной супругой на одно колено и надел ей на палец венчальное кольцо, следуя еще одной традиции Империи. Иан знал, что Ани собиралась в скором времени снять его — кольцо на рабочей руке помешало бы ей твердо сжимать в ладони рукоять меча, но отчего-то про себя Иан надеялся, что она этого не сделает. Целоваться на глазах у всех брачующимся не полагалось, но Фергус, не поднимаясь, коснулся губами пальцев Анаис, и по толпе пронесся восхищенный вздох — юноша делал это не для посторонних глаз, а для собственной матери, которую вчера убедил в том, что брак для него — никакая не трагедия. Готовая к войне, Вызима праздновала. Люди могли что угодно думать о союзе с Нильфгаарским наследником, но столица нуждалась в радости, как поле — в дожде, и на улицах развернулись веселые, беззаботные гуляния — Темерия надеялась урвать последние крохи света до того, как погрузится в багряную тьму. Иану в тот вечер было позволено праздновать со взрослыми за одним столом. Фергус и Анаис, сидевшие во главе, исправно поднимали кубки на пожелания счастья, процветания и скорейшего появления потомства — на празднике, как заметил Иан, разглядывая гостей, не пили лишь двое — Императрица, сидевшая рядом с супругом по правую руку от виновников торжества, и папа, по привычке цепко следивший, чтобы Иорвет не слишком налегал на выпивку. Отец — на удивление веселый — лишь отмахивался от него, шутил и смеялся, будто завтрашнего дня для него не существовало вовсе. Иан не знал, преподнесли ли они с папой Фергусу свой таинственный дар, а спрашивать не отважился. Родители должны были отбыть на восточную границу через четыре дня — и Иорвет, как каждый житель Вызимы в этот день — явно надеялся навеселиться вдоволь. Огромным сюрпризом для всех собравшихся было явление на праздник мастера Лютика. Иан давно ничего о нем не слышал, даже пока был в Оксенфурте, и на церемонию музыкант не явился — даже на праздник он опоздал, и, ворвавшись в зал, выглядел так, словно скакал на лошади всю ночь напролет, лишь бы не пропустить свадьбу. Хотя на самом деле, как подозревал Иан, мастер Лютик просто предпочел чинному торжеству шумные уличные гуляния, и решил эффектно появиться, когда публика уже «немного прогрелась». Юный эльф никогда толком не интересовался, сколько же музыканту лет. По его подсчетам выходило, что он почти одного возраста с папой, может быть, даже немного старше, но возраст его становился очевидным, лишь когда Лютик облачался в синюю профессорскую мантию и превращался в виконта де Леттенхофа, магистра свободных искусств. И все неподдающиеся счету годы слетали с него, стоило мастеру взять в руки верную лютню. На сегодняшний праздник Лютик, конечно, тоже приготовил новую балладу. Глубоко за полночь Иан обнаружил себя во внутреннем саду дворца, закутанным в чей-то меховой плащ, в обществе Геральта, Цири, императорского лекаря Региса, мастера Лютика и отца — папа давно отправился спать. Иорвет, раздобывший где-то флейту, взамен той, что сгорела на пожаре в Оксенфурте, играл, а Лютик, прикрыв глаза и перебирая пальцами струны, пел — и Иан мог бы поклясться, что более душевной, проникновенной и прекрасной песни он не слышал ни разу в жизни. Под нее, как он заметил, прослезился даже Геральт, не слишком налегавший на выпивку. А Цири, подсев к юноше, вдруг спросила у него шепотом: — Волнуешься? Иан удивленно покосился на нее и не спешил отвечать. — Не бойся, — доверительно сообщила девушка, — наследников сегодня они делать не станут. И несмотря на благие намерения девушки, до Иана вдруг дошло, о чем она говорила. Анаис и Фергус, снова следуя традиции, покинули зал первыми и удалились в супружескую спальню — а в супружеской спальне заниматься можно было только одним. И юный эльф, перестав вдруг улавливать прелесть льющейся мелодии, прислушиваться к веселым пьяным голосам издалека, теперь никак не мог выбросить это из головы. Цири, явно заметив, что попала впросак, вдруг пошарила за своим воротником и извлекла на свет кулон на длинной серебряной цепочке — и Иан немедленно узнал его. Он сам подарил его девушке вместе с клятвой верности, много лет назад — будто в прошлой жизни — в Туссенте. — Сегодня, — сказала она тихо, — ты стал частью моей семьи. И я буду защищать тебя, как защищаю Гусика и Литу. Теперь ты — мой брат, Иан. Иан невольно улыбнулся, и Цири прижала его к себе — отец и мастер Лютик заводили новую песню, на этот раз веселую и громкую, и юноша сам не заметил, как начал подпевать. Добравшись до бывших регентских покоев, он заснул, едва коснувшись головой подушки — и почти сразу, словно и мгновения не прошло, проснулся от того, что к его голеням прижались чьи-то ледяные стопы. — Тсс, тише, сейчас полегчает, — раздался у него над ухом тихий шепот Фергуса. Иан, не оборачиваясь, замер. — А тебе прилично проводить первую брачную ночь в чужой постели? — осведомился он с обидой, которой на самом деле не испытывал. Фергус фыркнул. — Сейчас уже первый брачный полдень, — ответил он, посмеиваясь, — Ани отправилась строить войска — как будто кто-то из солдат уже успел проспаться после вчерашнего. Иан наконец повернулся к нему и угодил прямиком в объятия принца. Став мужем королевы, тот на удивление ни капли не изменился. — Чем вы занимались всю ночь? — спросил Иан с плохо скрываемой ревностью. — О, Иан, я так опозорился! — Фергус закатил глаза, и юный эльф немедленно представил, как принц пытался удовлетворить Анаис, но никак не мог… собраться. От этого зрелища у него внутри все перевернулось и оборвалось, — Мы играли в гвинт, — заявил Гусик, разрушая все его стыдные фантазии, — и я, кажется, просадил половину отцовской казны. — Ничего, — широко улыбнувшись, успокоил его Иан — на сердце снова было легко и радостно. В Вызиму приходил новый день — и до катастрофы оставалось еще время, — Теперь это ваша общая казна.