Огни Камелота

Улыбки. Вот что было самым важным. Несмотря ни на что. Конечно, когда они возвращались из походов, Мерлин всегда заводил одну и ту же песню про то, что рад вернуться к своей кровати и еде, рад снова иметь возможность разговаривать с нормальными людьми, а не только рыцарями, и все в таком духе. И в этом была правда, но только ее часть. Потому что готовил Гаюс невкусно, на земле крестьянину спать не привыкать, а про общение... Ну, он не был бы Мерлином, если бы не ворчал. Но это все было неважно, пока по возвращении их встречали улыбки. Он любил эту часть похода и знал, что Артур любил тоже. Та самая часть, в которой они, избегнув войны или победив чудовище, возвращались к народу, который спасли. И этот народ встречал их криками радости и благодарности, красочными лентами, флажками, нарядными стягами и искренними улыбками. Они ехали на лошадях среди толпы пеших горожан, которые выкрикивали в общий гул свой восторг и свое собственное "спасибо", и чувствовали, что сделали что-то правильное. Мерлин смотрел на этих людей, живых и здоровых благодаря им, и на редкий миг ощущал спокойствие. В такие моменты ему казалось, что Альбион ближе всего. Потом он поворачивал голову и видел то же самое чувство на лице друга. В такие моменты они жили одной и той же мыслью: они справились, они смогли, они что-то сделали правильно, они не подвели этих людей. Ну, а после этого, можно было, конечно, и поворчать. Пока они продвигались среди пестрой от радости толпы, внутри отряда все шло своим чередом: Гвейн, не сдаваясь, упорно старался подбить Персиваля сходить с ним в таверну, Леон одергивал себя, чтобы не начать выискивать по улицам патрули и проверить, все ли на месте и исполняют свой долг, а Гриффиндор крутился в седле, высматривая своего друга. Мерлин тоже окинул взглядом толпу и спустя несколько минут с трудом нашел белобрысого дворянина: Слизерин не пробивался ближе к процессии, он стоял наоборот вдали от толпы, скрестив руки на груди, прислонившись к стене какого-то дома и наблюдая за всадниками с кривой улыбкой. Найдя его тоже, Годрик гордо выпрямился в седле, хвастливо поглядывая в сторону друга. Тот только хохотнул, но на его лице явно читалась радость. Все это гремевшее ликование вынесло их на дворцовую площадь и выплеснулось на каменную кладку, усыпав ее флажками и лентами. На ступенях выстроились рыцари, а у входа стоял почему-то один только Гаюс. Почему он один? Мерлин недоуменно посмотрел на названного отца, но потом пришлось отвлечься, чтобы спешиться и поспешить за всеми. Скоро он оказался на ступенях рядом с Артуром и первыми рыцарями и снова посмотрел на Гаюса. Выражение лица того испугало мага. Он всю дорогу ждал встречи с подругой, чтобы обнять ее и разделить общую радость. Но лицо придворного лекаря было так мрачно, словно в него самолично вселилась туча. Нехорошее предчувствие заскребло на душе. - Гаюс! - радостно поздоровался Артур и развел руками. - Рад тебя видеть, но куда ты дел мою жену? Почему она нас не встречает? Гремевшая им спину народная радость и любовь слишком ярко отличалась от тяжелого взгляда Гаюса. Мерлину очень хотелось крикнуть ему: "Что случилось?", но он сдержался, помня о дурацком этикете. Старик выглядел слишком мрачно, чтобы маг мог чувствовать себя спокойно. - Милорд, - медленно обратился Гаюс. Казалось, он не мог подобрать слова, язык плохо ворочался у него во рту. - Случилось несчастье... Я должен вам сообщить очень печальную новость... - Что с Гвиневрой? - мгновенно перебил король, впившись взволнованным взглядом в лекаря. - Она в порядке?.. Гаюс взял себя в руки и произнес натянутым голосом: - Сейчас с ней все хорошо, она спала, когда я уходил. Как вам сообщили, обнаружилось, что королева была беременна. Среди рыцарей пробежались разговоры. Гвейн, Персиваль, Леон и Годрик напряженно ловили каждое слово лекаря. Артур и Мерлин теряли нервы от каждой секунды угнетенного молчания. - Так это же хорошо, - каменным от напряжения голосом медленно произнес Артур, пытаясь снова словить взгляд старика, который сбежал куда-то на кладку площади, - ...так ведь? Гаюс? Лекарь поднял глаза, и в них было столько нежелания говорить, что Мерлину стало жутко. - Вчера во время прогулки...королева и сэр Элиан помешали банде работорговцев, собиравшихся напасть на Энзан. Деревня была спасена. Но под королевой был ранен конь, и от падения... - старик пожевал губу, - ребенок родился недоношенным почти на четыре месяца. Мертвым. Мерлин буквально почувствовал, как что-то ухнуло внутри. Душа. Он вмиг представил, что где-то в этом замке сейчас лежит Гвен, у которой родился мертвый ребенок. Их мальчик, их принц, их общая мечта. Ему показалось, ему самому сейчас станет плохо от этих мыслей. Черт, черт, ну почему нужно было случиться этим работорговцам?! Почему этим двоим, этой женщине просто не быть счастливыми? Что за ирония в том, чтобы править народом и терять за эту власть своего ребенка! С трудом приказав себе не думать обо всем этом сейчас, Мерлин посмотрел на друга. Артур стоял, как оглушенный. Всего несколько секунд, и все эти несколько секунд рыцари смотрели на него, не зная, что сейчас будет. А потом он просто, ни слова никому не сказав, бросив свой народ с его радостью, бросив рыцарей, которым нужно было отдать кучу распоряжений, бросив Гаюса без благодарности за помощь, а Мерлина - без указаний, просто сорвался с места и бегом бросился в замок. - Артур! - успел крикнуть ему вслед Леон, но, естественно, король не обернулся. Все замерли, растерянные, с навалившейся на них чужой печалью, которая согнула им плечи и сдвинула брови. Мерлин проводил исчезающий в замке силуэт взглядом, моргнул, когда понял, что к горлу подскочил комок, и стал усиленно думать о чем угодно, но только не о своих друзьях, которые сейчас там наверху захлебывались общим горем. - Леон, - негромко обратился к рыцарю Гаюс, - возьми управление на себя сегодня. Я не думаю, что... - Конечно, - без пояснений кивнул Леон, обернулся к отряду, переменил тон на громкий и властный и принялся раздавать команды. Мерлин подошел к Гаюсу. Взглянул ему в глаза. - Я рад, что ты вернулся, Мерлин, - тихо сказал лекарь, обнимая его. Маг ткнулся в старое плечо подбородком, гоня сумрачные мысли. - И почему так всегда бывает? - не выдержал он. - Великое счастье и великое горе. - Баланс, - и Гаюс тихо проронил куда-то в каменные ступени: - чтоб его... *** Он не видел ступеней, взлетая по лестницам. Не замечал слуг и придворных, которых чудом не сшибал на поворотах. А может, и сшибал, просто это не имело значения. Не был важен сейчас даже дождь, окутавший замок равномерным, до занудности тяжелым гулом. Существовала только спальня глубоко внутри каменных стен. И его жена в этой спальне, только что родившая умершего ребенка. Он не знал, что чувствуют в первые минуты отцы. Пожалуй, радость и гордость, ощущение чего-то хорошего и наплыв любви. Но только если твой ребенок жив, потому что если он умирает, то вся эта любовь сгорает в оглушающем пожаре, оставляя после себя обугленные клочья. Его отцовскими чувствами стала боль, которая немедленно погнала его к покоям жены, как будто там были все ответы, как будто там было исцеление. Гвиневра лежала на большой кровати, в белой сорочке, как в саване. Она лежала, согнувшись пополам, скрючившись, вдавливая себя в красную постель, перекручивая в кулаках дорогую простынь, и протяжно выла в нее, не заботясь о том, слышат ее или нет. А слышать ее мог только дождь, барабанивший по окнам. И он, ворвавшийся в двери. Увидев жену, словно раненое животное скулящую и рыдающую на постели, Артур уже через секунду опустился на кровавые простыни и обхватил ее руками, силясь оторвать от кровати. Гвиневра громко всхлипнула и рванулась из его объятий, сама не видя куда из-за застланных слезами глаз. Она даже прорычала что-то, но этот рык перешел в отчаянные рыдания и утонул в сползших из-за натянутой простыни подушках. - Гвиневра... - умоляюще позвал Артур, не думая сейчас о сдержанности. Он сцепил руки на груди жены и с силой притянул к себе. Ему казалось, что так она будет целее. Что если она сейчас утонет там, в алых подушках, то не сможет справиться с болью. Гвен порывисто обернулась, и прекрасные шоколадные глаза, укрытые соленой пеленой, увидели его. А он не знал, что ей сказать. Но, наверное, это и не нужно было, потому что у него, наверняка, все чувства были написаны на лице. И она, разобрав, наконец, кто перед ней, рванулась к нему, толкнувшись лохматой макушкой в грудь и окатывая мокрую кольчугу рваными рыданиями. Ему оставалось только обнять ее. Сильнее, чем обычно. Прижать, укрыть, так, как будто это могло спасти их от боли. Он чувствовал, как трясется ее маленькое тело, как сотрясается оно от каждого всхлипа, и как от этого напрягаются его собственные плечи. Он спрятал лицо в черных кудрях и только тут заметил, что в горле стоит ком. И лишь крепче сжал руки. - Он...он... - донеслось из глубины клубка, в которое они превратились, согнувшись друг над другом и сжавшись, как сжимаются люди, которых собираются пытать. Голос Гвен срывался, прыгал, глотал, зубы стучали, искусанные до крови губы сжались на одном из кулаков. - Он б-был здор-ровым, а...а я! А мы... Я не...не смогла... Он-он ум-мер! Я н-не...н-не...спасла... Сбивчивые, булькающие от слишком сильных слез слова вырывались откуда-то из этого клубка, полные никуда не девающейся боли, она не уходила, и от нее не получалось спрятаться. Артур ничего не мог ответить. Он знал, что никакие утешения не утешают, никакие объятия не спасают, никакие уверения не уверяют. Поэтому он просто продолжал упорно молчать, с силой сжимая челюсти. *** - Гаюс! Что происходит? Мерлин с трудом нашел дорогу сквозь толпу придворных. Голова гудела от навалившегося несчастья, на душе было так паршиво, что он просто не знал, куда себя деть. Дел у него не было, и если бы он не знал, что рано или поздно будет нужен Артуру здесь, он бы, не раздумывая, присоединился к Гвейну, который ушел залить плохое настроение вином. Из рук валилось все (в смысле, больше, чем обычно), разговаривать ни с кем уж точно не хотелось. Глаза мокли от мыслей обо всем, что погибло вместе с этим малышом. Обо всем, чего никогда не будет. О мертвых мечтах, о мертвых улыбках, о мертвых разговорах, о мертвом веселье. О смехе, который никогда не прозвучит, о словах, которые никогда не будут сказаны и услышаны. Лучше он себя почувствовал, только выйдя на балкон под накрапывающий и уже не сильный дождь. Но тут во дворце началась какая-то шумиха, и маг поспешил вернуться. - Баярд приехал, - мрачно ответил Гаюс. У Мерлина отвисла челюсть. - Что?.. - Не смотри на меня так, - нетерпеливо, хотя и злясь совершенно не на ученика, отрезал старик. - Я сам знаю, что это совсем не вовремя. - Да что его принесло к нам прямо сегодня?! Ответить лекарь не успел, так как в Приемном Зале наступила идеальная тишина. Распахнулись двери, и в помещение важно шагнули правитель Мерсии и несколько его рыцарей. За те несколько лет, что Мерлин его не видел, Баярд совсем не изменился: тот же суровый и властный вид, те же манеры, та же походка. Однако эти последние несколько лет Баярд отказывал в сотрудничестве Камелоту, что изменилось сейчас, что он явился прямо ко двору? - Милорд, - выступивший вперед лорд Вимон почтительно поклонился, приветствуя иностранного короля. То же сделали и все присутствующие. - Мы рады видеть вас в Камелоте. Чем мы обязаны такой честью? - Я тоже рад быть снова здесь, - усмехнулся Баярд, окидывая взглядом толпу. - А где же Артур? Почему он не поприветствует меня лично? Все переглянулись. Мерлин с Гаюсом, лорд Вимон с Леоном, а рыцари и придворные друг с другом. - Сир, - осторожно произнес старик-советник, - Его Величество только что вернулся из поездки и… - Знаю, - невозмутимо ответил Баярд, кладя руку на пояс с мечом. - И я прибыл сюда, намереваясь поздравить его с успешной кампанией в Богорде и предложить договор между нашими королевствами. Думаю, это достойная причина, чтобы встретить меня. Мерлин почувствовал острое желание стереть это наглое выражение с лица короля чем-нибудь тяжелым. - Я прошу прощения, боюсь... - осторожно и степенно начал лорд Вимон, но рядом с ним с вежливой улыбкой вдруг встал лорд Осберт и деликатно перебил. - Разумеется, король спустится к вам немедленно. Государственные дела не терпят отлагательств. Прошу вас, чувствуйте себя, как дома, а мы тем временем известим Его Величество. Баярд кивнул, и слуги поспешили устроить его и его рыцарей как можно удобнее для ожидания короля Камелота. Советники, между тем, кучкой покинули зал, Гаюс немедленно поспешил за ними с самым суровым выражением лица. Мерлин, кипящий от негодования, рванул следом. - Лорд Осберт, вам не кажется, что вы поступили неверно? - требовательно спросил Гаюс, когда двери зала закрылись за всеми. Его мнение еще при Утере имело вес, а при Артуре старик тем более имел право обращаться к советникам, хотя формально членом Совета не являлся. - Баярд предлагает переговоры, - с энтузиазмом ответил лорд Осберт. - Когда такое было за последние лет шесть? Это слишком удачный шанс покончить с распрями с Мерсией, его нельзя упускать. Это же во благо народа. - Но Артур сейчас не в состоянии вести переговоры, вы же понимаете это, - возразил Гаюс. Советник пожал плечами, скорбно вздохнув. - Я сопереживаю этому несчастью, но личные интересы никогда не должны заслонять интересы государства. Именно так вел свою политику король Утер... "О, да, - со злостью подумал Мерлин, - именно так Утер и жил. Всегда выбирал государство, а не личные интересы. Именно. Особенно, когда утопил свое государство в крови, потому что пострадали его личные интересы! Когда он топил в колодцах детей, потому что у него умерла жена!" - Лорд Осберт, - выступил на стороне Гаюса лорд Вимон, - все мы люди, помните об этом. Король и королева потеряли ребенка, неужели для вас это не повод? - Напомню вам, господа, что они потеряли ребенка, потому что королева спасла деревню, - сухим и тяжелым тоном добавил лекарь. - Она потеряла дитя, спася народ. Вы правда хотите, чтобы они сейчас думали о государственных делах? Но бОльшая часть советников смотрела на них, как на несерьезных детей. Да, конечно. Потому что Камелот превыше всего. И так как все советники были равны по статусу, то скоро решение было принято. Решение жестокое и политически правильное. Мерлин, которому поручили привести короля в Приемный Зал к Баярду, скрипнул зубами и отправился по лестницам к королевским покоям. У самой двери он остановился, потому что та не была закрыта. Удивительным образом ни обо что не споткнувшись (включая воздух), он зашел внутрь. В спальне было темно из-за пасмурных окон, но была не ночь. Правителей Камелота это не волновало, и они спали. На подступах к кровати валялись сапоги, кольчуга и стеганка, все исправно грязное и мокрое после долгой дороги под плачущими тучами. Артур лежал на кровати в красной рубахе, обнимая прижавшуюся к нему Гвен в одной белой сорочке. Заплаканное, еще блестящее от слез лицо королевы было даже во сне тревожным и жалобным. Она казалась такой маленькой, свернувшись в его объятиях, а его руки даже во сне продолжали крепко держать замок на ее спине. Они были похожи на жертв кораблекрушения, которые вцепились друг в друга во время шторма, стремясь найти друг в друге спасение, и теперь, выброшенные болючим океаном на смятую, развороченную, местами мокрую кровать, лежали, все еще держась друг за друга и боясь отпустить. Мерлин смотрел на них совсем недолго, прежде чем все то маленькое намерение тащить Артура на переговоры к этому индюку Баярду вовсе исчезло. Он тихо подошел к кровати и аккуратно тронул друга за плечо. Странно, но тот проснулся, что означало, что сон наступил только что, и он был тревожным. Взгляд, взметнувшийся вверх, был беспомощным и тяжелым. - Там приехал Баярд с переговорами, - прошептал Мерлин, чтобы не разбудить слабо сопящую в грудь мужа Гвиневру. Артур посмотрел на жену, а потом снова на друга. Предупреждая его просьбу, Мерлин со слабой улыбкой продолжил: - Как отмажемся? Артур встретился с ним глазами, и кроме беспомощной мольбы в его взгляде появилась теплая благодарность. - Скажи, что я ранен, - прошептал он в ответ. - И очень серьезно. - Три удара меча в грудь, так, что с постели встать не можешь, - кивнул Мерлин. - Организую. Он уже собирался идти обратно, как тихий в темноте шепот заставил обернуться. - Мерлин? - М? - Спасибо. Маг понимающе дернул уголками рта. Он понимал, что Артур сейчас просто не мог покинуть Гвен. Женщина чудом выжила, когда так много рожениц умирают. Королева спасла свой народ, потеряв из-за этого сына. И сейчас король оставлял свой народ, чтобы выжила его королева. Всего лишь на вечер. Один вечер Камелот может дать своим правителям? Может ли народ дать своим слугам всего только вечер на исцеление? Конечно, может. Потому что должен. Так и должно происходить. Поэтому Гвиневра, забывшаяся тревожным сном, свернувшись клубочком в руках мужа, была сейчас не королевой, а просто женщиной. Хуже того, она была матерью, чье дитя умерло у нее в руках. А Артур, снова устало ткнувшийся лицом в лохматую макушку жены, не был королем - на один этот вечер он был просто мужем, просто отцом мертвого ребенка. - Милорд, - с невозмутимым видом сообщил Мерлин лорду Осберту и его сторонникам, спустившись обратно, - к сожалению, Его Величество не сможет принять лорда Баярда по причине здоровья, ведь в походе он был ранен. Он надеется, для лорда Баярда это достаточно уважительная причина отказа. - Что значит "ранен"? - возмущенно вспыхнул старикан. - Он был здоров, я видел. Большой политикой нельзя пренебрегать... - Прошу прощения, - едва сдерживая язвительность в голосе, возразил Мерлин, - но мне это сообщил король самолично. Следует это понимать так, что вы называете его...лжецом? Это был тот самый момент, где ему по всем правилам безопасности следовало бы опустить голову, пробормотать извинения и просить о милости, потому что он всего лишь слуга. Да только вот он был слуга Артура, и для него правила давно были иными. И старика с предрассудками это злило. Оспорить авторитет короля он не мог, так что теперь ему предлагалось идти к Баярду и сообщать неприятную новость. Мерлину было плевать, как он выкрутится и как отреагирует Баярд. Глубоко в душе его даже не так уж волновало, какие последствия будет это иметь для Камелота. Его работа была только в том, чтобы теперь до самого утра и нога советника или придворного не ступала в спальню его друзей. *** Когда Артур проснулся в следующий раз, в покоях стояла темень. Ни одной свечи не было зажжено, что означало, что уже глубокая ночь. Гвиневра еще спала, и это было хорошо. Было время привести в порядок свои мысли и чувства, прежде чем он столкнется с ее мыслями и чувствами. А мысли бродили по разлившимся в комнате гробовой тишине и черноте совершенно не о том. Внутри была та самая сосущая, холодная пустота. Он отстраненно подумал, что спал, так и не переодевшись с дорожной одежды, только скинув экипировку, а еще о том, что постель, скорее всего, была вымочена принесенным им сюда дождем и высушена часами сна. Они спали, не укрывшись одеялом, оно вообще пряталось где-то далеко, на другом конце кровати, которого в этой темноте не существовало. Просто, как сидели, так и легли - сплетясь накрепко, вцепившись друг в друга и не желая пропускать и крупицу воздуха в промежуток. Ничего, Мерлин завтра уберет беспорядок... Боги, Мерлин, Баярд, переговоры... Он совершил ошибку, отказавшись встречаться с королем Мерсии. Это навлечет на Камелот немало неприятностей... Но черт возьми, разве женщина в его руках не заслуживала сейчас его поддержки, его слов, просто его рядом? Неужели она не могла получить хоть немного утешения? И почему другим людям за это придется рисковать жизнью… Ему так не хотелось утра. Ведь избегать мир вечно не получится, тем более ему. Нужно будет выйти наружу, встретить осуждающие взгляды советников, разжевать им на пальцах какие-нибудь придуманные причины, потому что банальное человеческое горе для них не причина для слабости. А потом пойти на тренировку, выбивать дух из рыцарей и не думать о том, что каждый из них чей-то сын. Размышлять о кучах людей и стараться не представлять себе, как выглядел бы его сын в их возрасте. Но это все не так важно, как то, что придется оставить Гвиневру. Вряд ли она выйдет из покоев, да ей и незачем особо. Ее обязанности он может поручить кому-нибудь из доверенных придворных дам. Просто она останется здесь, совсем одна, тонуть в этой пучине и гнобить себя за то, что в нее попала. Вот она проснулась. Забавно, ее разбудило пение соловья, вдруг резко перепрыгнувшего с одного колена на другое. Лохматая макушка щекотно зашевелилась, чуть слышнее задышал нос. Спустя немного времени пальцы вытерли глаза. - Знаешь, он мне приснился, - вдруг тихо прошептала Гвиневра. Видимо, она тоже поняла, что он не спит, по дыханию. - Наш мальчик. Как я его и представляла. С золотистыми волосами, шапкой такой, милой, и карими глазами, большими-большими. Высокий для своего возраста, ему было лет девять. Он бегал на том лугу на заднем дворе...с деревянным мечом. И хохотал...так заливисто, что я тоже смеялась. Артур очень постарался ничего не представлять, но воображение услужливо все нарисовало. - Он был бы очень хорошим, - хрипло отозвался он. Его голосу удивился и даже возмутился соловей, прекративший на минуту свою песню. - Да... - кивнула Гвен. Прошуршала в темноте подушка. - Принц Камелота... Он должен был родиться на исходе ноября. Этой зимой мы должны были быть родителями. Гаюс сказал, что это был-таки мальчик, знаешь, я ему и имя придумала, пока была беременна... - Не надо, - поспешно остановил ее Артур. На секунду повисла недоуменная тишина. - Гвиневра, он умер. Ты не оживишь его, дав ему имя. Целую вечность она молчала, и он не мог видеть ее лица в ночи. Потом она наконец прошептала: - Я и так его не смогу забыть. Он медленно провел ладонями по ее спине и обнял так, как обнимают детей. Ноги случайно наткнулись на далекое одеяло. - У нас будут дети, - тихо сказал он ей на ухо, прижавшись щекой к ее макушке и пытаясь уверить в этих словах пустоту, царившую внутри него самого. - Ты еще родишь нам здоровых и красивых малышей... - Но его - нет, - выдохнула Гвен безжизненным голосом. Он почувствовал, как ее руки скользнули к животу, будто там все еще жило дитя. - Наш мальчик мертв. Он уже толкался у меня в животе, понимаешь? Толкался, прямо мне в ладонь. И замирал, если я пела. Он слышал меня. Я чувствовала, как он ворочается там, внутри меня, под сердцем. Еще вчера утром он меня разбудил, потому что проснулся раньше. А теперь... - Замолчи-и, - прошипел Артур в густые волосы жены, жмурясь от потока слов, в которых еще жила мертвая жизнь. Жизнь их сына. - Не мучай себя. Он почувствовал, как она снова болезненно сжимается в его руках. - Но я хочу... - сдавленно всхлипнула Гвиневра, комкая в пальцах его рубашку. - Артур, я не могу без него!.. Он должен был жить, его не могли забрать у меня! Верни его мне, пожалуйста, прошу, умоляю... Я не могу без него, я не хочу без него! Он нужен мне... Мой малыш, мой сынок, мой маленький... - Чшш, - прошептал Артур, прижимая ее к себе, тихо скулящую от смертельной тоски. - Наш сын умер, как настоящий принц - спасая свой народ. Мы никогда его не забудем. А пустота внутри них выла, кусаясь и заставляя мерзнуть, как зимняя вьюга, в которую должен был родиться их ребенок. Мальчик, чей смех должен был огласить эти стены, но никогда не прозвучит ни единого раза. Мальчик, ушедший непозволительно рано. Угасший, как перегоревшая маленькая свечка, которую никак не восстановить. Лишь выбросить жалкий огарок и постараться забыть. Только вот это трудно, учитывая, каким теплым, дорогим и отчаянно нужным был огонек этой маленькой свечки… И пустота медленно высасывала из этого клубка сломанных тел желание думать, чувствовать, вспоминать, и уж точно - встречать следующее утро. * - цитата из песни группы Мельница - "Золото тумана"