Огни Камелота

Будучи слугой, Мерлин столкнулся с целым сонмом разных неприятностей. Ко многим он привык. Некоторые научился терпеть. Третьи постоянно выводили его из себя. Но была одна вещь, которая всегда знаменовала собой худший период в году - простуда. Дело в том, что каждую осень, в тот самый период в конце сентября, когда Альбион затягивала тугая дождливая морось, превращая сияющий прекрасный мир в клубок серых нитей, правитель Камелота неизменно простывал. И это было проблемой, в первую очередь, для его слуги. Нет, конечно, бывали состояния и хуже. Например, ранения. Но это было из разряда неприятностей, которые можно пережить, потому что это случалось довольно часто, и в такие дни-недели Артур становился просто немощным, а Мерлин, беспокоясь за его жизнь, не мог на него злиться. Поэтому периоды с кормлением с ложечки и шутками по этому поводу давно были нормой и даже чем-то домашним и по-дружески уютным. Простуда же становилась сущим адом для них обоих и всех вокруг тоже. Раздраженный насморком, сменяющейся температурой, деревенеющим телом, ноющей головой и хрипящим горлом король становился самым капризным и вредным большим ребенком на свете, который уже выводил из себя всех в радиусе одного отдельно взятого дворца. В эти дни никто не решался встречаться с ним без Мерлина рядом, потому что только его невозможный слуга мог его урезонить. Они будто держали друг друга в рамках нормы, существуя как уравновешивающие друг друга стороны. Мага, знакомого с мыслью о двух сторонах монеты, это не удивляло. Только легче не становилось. В то утро король Камелота успел раз двадцать снять и надеть рубаху, в промежутках падая на кровать и заворачиваясь с головой в одеяло, ноя о том, что он никуда не пойдет. Каждый раз слуга с трудом вытаскивал его на свет божий, чтобы снова попытаться раздеть. При мысли о мытье Артур вообще сделал лицо коня, увидевшего под копытами змею. Он упирался всеми руками и ногами, пока Мерлину-таки не удалось затащить его в ванную. Там тот уже через минуту начал ныть о том, что вода холодная. Скрипя зубами, слуга незаметно вскипятил в ведре воду магией и вылил в ванну настоящий кипяток. Его месть не удалась - король только блаженно растаял. Помыть венценосного ребенка нормально тоже не удалось, потому что деревянное от простуды тело явно реагировало несколько неприятно на прикосновения, и в итоге попытавшийся вымыть другу волосы Мерлин был в отместку облит с ног до головы. Только увидев реакцию слуги, Артур слегка остыл и спросил: - Там...там был кипяток? - Да, - мрачно сплюнул маг. Вытираться он оставил друга самого, чтобы тем временем вытереть пол и убрать ведра. Ойкая и ахая, король наскоро вытерся и попытался быстро запрыгнуть в одежду. У него это и медленно выходило не очень, а уж быстро... В общем, он запутался в этой одежде, подгоняемый холодом, чуть не порвал дорогую ткань, перемежая смачную ругань с жалобным хныканьем. В итоге он бросил это занятие, снова рухнул на кровать, залез под одеяло, и они вернулись к тому, с чего начали. - Артур! - в ярости закричал Мерлин. В этот момент в покои зашла через женскую комнатку Гвен. Окинув взглядом поле боя, разъяренного мага и дрожащего под одеялом мужа, она хмыкнула, скрестив руки на груди, и выжидательно уставилась на последнего. - Ненавижу болеть, - жалобно протянул тот, высовывая одни глаза из красного клубка. - Лучше уж ранение. - Почему? - Потому что при ранении я могу лежать, а при простуде надо тащиться к советникам, читать речь... - Ну, - вздохнула женщина, - для этого у тебя есть жена. Сиди у себя, а то завтра чихать будет весь Совет. Мерлин про себя хмыкнул, подумав, что даже в день свадьбы Артур не любил жену больше, чем сейчас. - Гвиневра, - пролепетал тот, - я тебя обожаю. Ты просто чудо. - Я знаю, - кивнула королева и перед уходом сочувствующе взглянула на друга: - Выживи, Мерлин. - Не обещаю, - мрачно ответил маг. Гвен ушла, а он принялся убирать ванну, брошенную одежду и поднос с едой. Довольный король удобнее устроился в коконе из одеяла и, успокоенный тем, что не надо никуда из него вылезать, принялся философствовать. - Вот видишь, Мерлин, это называется стра-те-ги-я. - Что? Скинуть всю работу на жену, а самому остаться в кровати? - Нет! Правильно распределять ресурсы. - Это такое приличное название лени? - Не указывай королю. - Передо мной сейчас не король, а ленивый капризный ребенок. Артур схватил подушку (для этого дела он даже решился вытащить руку из одеяла) и швырнул в друга. Мерлин, смеясь, привычно пригнулся, но в этот момент открылась дверь, и стоящий на пороге Годрик четким движением поймал летящий в него снаряд. Король и слуга замерли. - Хорошая реакция, - присвистнул Артур. - Надо будет устроить такие тренировки. Гриффиндор хмыкнул, бросив подушку на кровать. - Боюсь, тогда все рыцари просто отберут у тебя подушки и лягут спать. - И я буду первым, - согласился Мерлин. Он закончил с работой и уселся за стол доесть королевский завтрак. Артур наигранно всплеснул руками. - Никто меня не ценит! Никому я не нужен, - словно для пущей убедительности, он громко чихнул, вытер мокрый раскрасневшийся нос, обернулся к своему рыцарю и весело спросил: - Вот ты, зачем пришел? - Пришел узнать, будет ли сегодня тренировка, но, судя по всему... - усмехнулся, не договорив, Годрик. - Будет. Еще как будет, не отделаетесь. Сейчас... - Хочешь, чтобы все твое войско завтра чихало? - флегматично спросил Мерлин, вертя в воздухе вилку с наколотым мясом. Перед королем стоял крайне сложный выбор: пойти на обожаемую им утреннюю тренировку или все же остаться в теплом одеяле. Недовольно насупившись и попыхтев, он наконец сдался, еще сильнее закутываясь в кокон. - Пусть Леон проведет сегодня... Гриффиндор, улыбаясь, кивнул и ушел из покоев. Пару минут царила тишина. - Ме-е-ерлин... Мне жарко... Маг многострадально вздохнул. *** - Что значит "не отдашь"? - удивленно переспросил сэр Эктор. - Что слышал, - преспокойно ответил его вечный партнер-спорщик, сэр Лионель, расстегивая доспехи на плечах. - Спор был на четыре чистых удара. А их было всего два. Ну, два с половиной, если хочешь. - Что значит "два с половиной"? - еще больше повысив голос, воскликнул сэр Эктор. - Ты прекрасно видел, что я задел все четыре! Деньги мои! - Не-а, - невозмутимо щелкнул языком сэр Лионель. - Я не видел четыре. Я видел от силы три. Причем в третий раз ты даже не задел, тебе не хватило. - В следующий раз, Эктор, надо тебе брать свидетелей, - усмехнулся сэр Гахерис, разбиравшийся со своей экипировкой на скамейке. - Не получится, - с вечно-сонным лицом возразил сэр Галихуд, расстегивая портупею. - Они уже сто лет спорят, а Эктор все не поймет, что с Лионелем спорить нельзя. - Да ладно, - хмыкнул сэр Борс, снимая через голову кольчугу и с улыбкой наблюдая за товарищами. - Я тоже не видел четвертого удара. - Да я... - задохнулся от возмущения сэр Эктор и выхватил из ножен меч. - Давай прямо сейчас! Не веришь - доставай меч! Хитрюга-Лионель достал меч, но стоило раздаться звуку встретившейся стали, как громыхнул с другого ряда голос Персиваля: - Эй! Вложили мечи в ножны, орлы. Вам бы на поле драться нормально, а не в Оружейной. Молодежь притихла. Разгоряченные, азартные, веселые рыцари, переговариваясь о прошедшей тренировке, продолжили разоблачаться. Кто-то снимал даже кольчугу, отправляясь домой, а те, кому еще светила сегодня служба, избавлялись только от доспехов. В какой-то момент сэр Лакот Мальтелье остановился, смотря на своего товарища, прищурился и позвал: - А чего это у нас с Гриффиндором приключилось? Только услышав свою фамилию, Годрик очнулся. Он почти не слышал обычных пикировок рыцарей, весь уйдя в свои мысли. А мысли эти, как назло, были сладостными и мечтательными. Поэтому он растерянно вскинул голову на товарища, пытаясь понять, что тот у него спросил. - Ничего, что помешало бы мне открутить тебе голову, - наконец усмехнулся он в ответ, расстегивая свои доспехи. Сэр Лакот закатил глаза, улыбаясь. - Да вот уж вряд ли. Ты вообще в последнее время какой-то не такой. - Какой? - прищурился маг. - Всклокоченный, - ответил сэр Персиант. - Взбудораженный, - подсказал Элиан. - Таинственный, - хмыкнул сэр Кэй-Статвид. - Давай, что случилось? - хлопнув Годрика по плечу, спросил, проходя мимо к подставке для мечей Гвейн. Годрик попробовал скорчить им рожицу, чтобы отшутиться, но скрывать эмоции у него никогда не получалось, а потому все рыцарское братство, наверняка, заметило и считало с его лица все те чувства, что занимали его голову на сегодняшней тренировке и не давали нормально сосредоточиться на бое. Даже рукоятка меча, греющая ладонь, не прогоняла это наваждение. А хуже всего было то, что от этих чувств не хотелось избавляться, ими хотелось дышать и растворяться в них... - Может, наш Годрик случайно выпил лишнего? - с заговорщическим смешком предположил сэр Алидук. Элиан махнул на него рукой. - Ты чего, он же у нас не пьет. - Ну вот и я о том же. Может, он случайно, а потом чего-нибудь натворил... - Боюсь, если бы Годрик выпил и чего-нибудь натворил, мы бы об этом уже были наслышаны, - хмыкнул сэр Мадор. - Он и трезвый-то творит все так, что за тридевять земель слышно, а уж пьяный... - Мадор, нарываешься, - растянул губы в улыбке Годрик. Товарищ улыбнулся в ответ. - Деньги, видно, закончились, - просто высказал свое предположение сэр Аскамур. - Не получится, - цокнул языком Персиваль. - У его дружка перепелиное хозяйство. А вы знаете, как у этих зараз яйца дорого стоят на рынке? - Вы вообще не о том болтаете, - авторитетно заявил Гвейн, снял через голову кольчугу и с ухмылкой оседлал скамейку. - Здесь девушка замешана. Когда мужчина ведет себя так, тут всегда замешана девушка. - Гвейн, у тебя во всем и всегда замешана девушка! - протестующе возразил Годрик. - Потому что все беды от женщин... - философски протянул сэр Аскамур, садясь начищать свой меч. Годрик отвернулся, проклиная себя за то, что наверняка покраснел. А даже если не покраснел, то все равно все видно. Черт. Конечно, он любил своих товарищей, но это была тема, в которой он сам толком не разобрался, чтобы еще с кем-то ее обсуждать. Хотя...может, ему как раз нужен был совет? - Ну конечно! - хлопнул в ладони сэр Гахерис. - Он же все вокруг этой служаночки кружит, никак не придумает, как ее охмурить. - Какой служаночки? - мигом заинтересовался Гвейн. - Служанки королевы, рыжей такой. Гвейн удивленно вскинул брови, потом наоборот нахмурился и скривился. - Это толстая которая? - уточнил он уже без энтузиазма. - Она не толстая, - тихо проговорил Гриффиндор. Ему совершенно не нравился этот разговор. - И перестаньте ее обсуждать. Гвейн широко улыбнулся, откинув с лица длинные волосы. - Серьезно? Го-одрик, да нет! Ты не можешь выбрать эту мышку. Я думал, у тебя вкус получше. - Гвейн, прекрати... - угрожающе протянул маг, но друг не обратил внимания, беспечно разглагольствуя. - Нет, на лицо она еще ничего, но... - Ничего? - удивился сэр Лакот и специально надул щеки. Потом спросил, когда все хохотнули: - Это ты называешь ''ничего"? Гвейн махнул на него рукой. - Ладно, я видел хуже. Например, оспины. Или прыщи. - И ты с ними?.. - задохнулся от шока сэр Эктор. Гвейн посмотрел на него, как на сумасшедшего. - Конечно, нет! Эти бедняжки вне моей компетенции, - он снова повернулся к все больше закипающему Годрику. - Так что с лицом еще все не так плохо, но она же полная. Годрик, приятель, во дворце куча красавиц! И в Нижнем городе не меньше. Например, заглянул я позавчера в одну таверну... - Слушай, хватит... - громче повторил Гриффиндор. - И как ты их запоминаешь? - насмешливо спросил Персиваль. - Ты же пьяный выходишь из таверн. - Если женщина красива, - менторским тоном ответил Гвейн, - никакой алкоголь не заставит меня забыть ее лицо. Так вот, та красотка была самое то. Фигура, волосы...а какая у нее походка... Так что, Годрик, давай я тебя лучше туда отведу? Научу, расскажу, где и как красивых женщин найти, чтобы ночь была незабываема, потому что с этой дурнушкой... - Заткнись! - взревел Гриффиндор, подорвавшись с места и локтем прижав друга к стене. Рыцари в шоке повскакивали со скамеек. Гвейн, вздрогнув от неожиданного удара, ошарашенно смотрел на разъяренного друга. Маг клокотал от яростного возмущения. Ему казалось, что его только что окунули в лужу с грязью. Даже хуже. Окунули ее. Минуты две в Оружейной стояла напряженная тишина. Все просто дышали. Гвейн внимательно вгляделся в лицо остывающего друга. - Она больше, чем на ночь, верно? - догадался он. Годрик выдохнул. Запал постепенно проходил. Он оценил ситуацию: он только что толкнул в стену Гвейна, причем на глазах всех рыцарей. Что ж, неплохое утрецо. Гвейн поднял ладони белым флагом. - Прости, - искренне произнес он. - Я думал, это шутка. Я не знал. Рыцари облегченно выдохнули, когда Гриффиндор опустил руку и отступил, глубоко задышав. Взлохматил волосы, отпуская напряжение, и даже невольно улыбнулся. - Извини, - тоже сказал он. - Сам не свой последнее время. Не могу не думать о ней. А что еще хуже - не знаю, что делать. Абсолютно. Гвейн одернул стеганку и принялся ее расстегивать. - Насколько я с ней знаком и слышал от Мерлина, - сказал он и смешливо скривился, - больше, конечно, второе... Так вот, судя по всему, она чудесная девушка. - Она прекрасная! - горячо и совершенно несчастно выдохнул Годрик. Друг хлопнул его по плечу, улыбнувшись. - Подари ей цветы, приятель. Гриффиндор нашел самые лучшие цветы. Сначала он замучил Слизерина расспросами о том, какие цветы дарят дворяне и что это у них значит. Замучил настолько, что Салазар вручил ему деньги и почти выпнул из дома. Затем он выловил во дворце Мерлина, у которого спросил про любимый цветок Пенелопы. Раздраженный сумасшедшим днем с простудившимся королем Эмрис в первую секунду послал своего друга-мага очень далеко со всеми его вопросами. Но потом, расслышав просьбу получше, удивленно попытался выяснить, зачем все это. Получив растерянный ответ: "Ну, определенно что-нибудь желтое...", Годрик рванул в Нижний город, оставив королевского слугу с его шоком. Затем он замучил всех по очереди торговок, что продавали последние осенние цветы. Потому что ему непременно нужны были самые лучшие. Возможно, если он будет уверен хотя бы в цветах, он сможет быть уверенным в себе. Наконец, едва ли не силой отняв у торговки, принявшей его за сумасшедшего, огромный букет солнечно-желтых астр, он решительно направился во дворец. Несколько вопросов служанкам, и вот он уже знал, где последний раз видели Пенелопу - она шла со своей младшей сестрой во двор к воротам. Он увидел их с расстояния. Две фигурки двигались по двору, держась стены замка, потому что вокруг расхаживал распределявшийся под руководством Леона патруль. Увидев девушку, Годрик почувствовал, как что-то ухает у него прямо в горле. Ноги сами понесли его, будто по воздуху. Он даже не видел, где идет. А зря... В тот самый момент, когда обе Пуффендуй уже сами увидели направлявшегося к ним рыцаря, и маг окончательно потерялся во времени и пространстве, встретившись взглядом с зелеными глазами, вдруг справа от него, прямо над ухом раздался громкий чавкающий звук. Он не успел обернуться - его накрыла прохладная волна. Вода рухнула от его макушки к ногам, и он задохнулся от резкой, внезапной и невыносимой испепеляющей вони. Рядом раздались аханье и присвист, откуда-то - шаги, а потом хихиканье. Полный голос принялся ругаться на какого-то идиота, который выдумал ходить прямо под кухонными окнами, откуда сливаются помои. Судорожным жестом Годрик стал оттирать лицо от жидкости, стараясь открыть глаза. Он задыхался от дикой вони, ударившей в нос и рот, жидкость оказалась склизкой и с какими-то комочками. Наконец распахнув глаза, он с ужасом увидел, что произошло. Рыцари добродушно посмеивались над ним, кухарка грязно чертыхалась, ругая его всеми доступными ей словами, а он стоял в канаве, с ног до головы мокрый, весь в какой-то дряни из съестных отходов. А хуже всего... Алиса, не сдерживаясь, звонко хохотала, а Пенелопа с искрящимися от смеха глазами все же ограничилась тонкой улыбкой. Этого хватило - он почувствовал себя достаточно паршиво, чтобы напиться. Стыд охватил его всего без остатка, он почти удивился, что его тело не горело на самом деле. Стыд разжег в его душе защитную злость. Он шагнул, чтобы выйти из канавы, но по всем законам своей неуклюжести, конечно же, рухнул прямо в грязь. Пенелопа поспешила к нему, и ему захотелось взвыть. Он вскочил, пылая от стыда и ярости. - Давай я помогу... - заговорила волшебница, но Годрик летящим движением отстранил ее руки. - Что, смешно, да? - процедил он. - Хорошо посмеялась? Смейся дальше! Это все, на что ты способна! Пенелопа застыла, ошарашенная его словами. Все должно было случиться совсем не так. Она смеялась над ним. Боги, какой же он идиот! Лицо девушки залил обиженный румянец, она опустила голову, смотря на него исподлобья. Но ничего не ответила на поразившую ее атаку. Снова. Потом она наклонилась и подняла что-то из грязи. Его цветы. Его идеальный букет. Его чувства в желтых лепестках. Он хотел вручить их ей, полюбоваться на ее улыбку, которая появится на ее лице только благодаря ему. Хотел все рассказать, хотел сделать красивое признание, он подобрал слова... А теперь этот букет изорванный, черный от грязи Пенелопа протягивает ему, не зная, что тот предназначался ей. Гриффиндор, ничего не отвечая, выхватил букет, круто развернулся и направился вон, по дороге швырнув цветы обратно в грязь. Все должно было быть не так! *** Проводив Алису, которая наконец могла на жалованье сестры купить себе красивую куклу, Пенелопа скрылась в одной из ниш длинных, участливо-молчаливых коридоров замка. Она вытирала слезы, пытаясь найти в себе гордость и злость, но могла только плакать от разочарования и обиды. Она ведь... Она ведь уже было подумала... В ту ночь, когда напал монстр. В ту ночь, когда что-то изменилось между ними. Для нее, во всяком случае, точно изменилось. Она даже думала, что... Да, придя в Камелот, она влюбилась в Мерлина. А как в него можно было не влюбиться? Это же Мерлин! Независимо от обстоятельств, погоды за окном и настроения его короля, всегда улыбающийся и неизмеримо добрый. Всегда готовый протянуть руку, всегда готовый понять и выслушать, слишком мягкий, чтобы с ним было неловко, и в то же время мужественный и сильный. Было какое-то чудо в том, как его невероятная женственность, вроде любви к цветам и бабочкам или эмоциональности, нисколько не мешала выпирающему наружу стержню, нисколько не мешала видеть его величие. Мерлин был надежен, как скала, но улыбался так, словно вы век друзья, даже если знакомы всего пять минут. Мерлин был теплым, хорошим, безопасным, смешным. Его невозможно было не любить. Но... Когда Гвиневра сказала про его умершую возлюбленную, это помогло Пен кое-что понять. Это словно расставило все на свои места. Не сразу, но она поняла, какой была ее влюбленность в Эмриса. Это была влюбленность дочери в отца, ученицы в наставника. Это была нежность, смешанная с восхищением. Это было то, из чего черпается дружба...но не любовь. Мерлин не был тем, кого она могла бы полюбить, как мужчину. И вот тут случилась та страшная ночь. Она увидела Годрика. Увидела, как он, совершенно забыв о собственной жизни, бросается помогать детям и женщинам, спасает мужчин и стариков. Она увидела, как он, окаменев от усталости, защищает совсем незнакомых ему людей. А ведь это было то, что она так любила. Доброта. Бескорыстие. Благородство. В ту ночь она увидела, что в нем оно такое же огромное и чистое, как в Гвиневре. Она увидела человека, готового на все ради людей. А потом...потом он искренне, как ей казалось, извинился за свою грубость. И ей это показалось последним штрихом, убравшим с его образа все недостатки. Перед ней был благородный рыцарь, добрый и храбрый. Кидающийся на опасность, чтобы закрыть от нее других. А еще его глаза были очень красивы, когда переставали смотреть на нее, как на ничтожество. Пенелопа сама не заметила, как в груди свернулось калачиком теплое пушистое чувство. И грудь почему-то трепетала каждый раз, когда она видела его после того дня. А когда судили Слизерина, когда Годрик стоял посреди коридора, несчастный и растерянный, она почти готова была приблизиться и что-то сделать. Утешить. Сказать, что она может понять. Что хочет выслушать. Что он очень хороший друг, и что она наконец разглядела в нем это. Она увидела, как он боролся за друга на суде, и почувствовала, как то глубокое чувство, намного глубже и серьезнее чувства к Мерлину, заполняет ее и требует выхода. Найти его. Увидеть его взгляд. Сказать, что она, возможно... Но, конечно, ей не давала спуску ее застенчивость. Вдруг она перепутала? Вдруг не так поняла? Вдруг у него нет к ней таких же чувств? И кроме того...в чем-то он был прав насчет нее, она действительно трусиха, если дело касалось признаний. И вот сегодня все рухнуло. Ничего не было. Она все себе придумала. Или же он сам передумал. Возможно, она чем-то успела снова разочаровать его за это время... Но тщетно она перемалывала воспоминания, она не могла найти того момента, где все испортила. Она просто знала, что все погибло, даже не начавшись, а ей остались только обида, сожаления и вопросы. Пенелопа поднялась в библиотеку. Королева, в отличие от мужа, предпочитала заниматься делами здесь, среди книг. И Пен уже знала, что это отчасти из-за Морганы. Когда она вошла, Гвиневра подняла голову от бумаг. - Что с тобой? - спросила она, мигом разглядев слегка опухшие глаза подруги. Принимая листы, которые нужно было разложить по порядку, Пенелопа села на стул с другой стороны стола. - Ничего. Королева не удовлетворилась этим ответом. Сощурилась. - Давай, - служанка молчала. - Пен-ни, - Гвиневра вскинула глаза на канделябр, проказливо усмехнувшись. - Рассказывай. Иначе нагружу работой. - Вы вряд ли найдете, чем меня испугать, - ухмыльнулась волшебница. - Дай-ка подумать. Хм, перемыть всю посуду на кухне? - Я делала это в приезд королевы Кандиды. За пару часов. - Ладно. Тогда...переписать все списки литературы у Джеффри? - Это соблазн, а не вызов, миледи. - Хах, - хохотнула Гвиневра. - Видимо, у моего мужа лучше получается придумывать наказания... - Просто вы не способны на настоящие выходки, - ответила Пенелопа. Королева округлила глаза и подалась вперед. - Это с какого перепугу? - Вы сами спросили, - невозмутимо кивнула служанка с бесенятами в глазах. Гвиневра усмехнулась. - Хорошо! Считаешь, я слишком добрая для эскапад? - Определенно. Подруги на секунду обернулись: Джеффри Монмута стоял и в изумлении слушал этот разговор. Когда на него обратились их взгляды, библиотекарь очнулся и продолжил идти, куда шел. Женщины хором хмыкнули. - Отлично, - улыбнулась Гвиневра, протягивая ладонь. - Еще до конца недели мы разыграем парочку советников. У кого из нас будет громче кудахтать, та и выиграла. - Но, Ваше Величество... - Ответственность я беру на себя, - королева весело поморщилась. - Если вообще придется. Потому что Артур только вместе с нами посмеется, а советники...ну-у, скажем, что снова выбрался гоблин. - Запомните, миледи: вы сами предложили, - расплылась в хитрой улыбке Пен, пожимая ладонь подруги. Минуту они сидели молча. - Пе-ен? Так что случилось? Служанка вздохнула, опустив лицо в ладони. - Мне не дает покоя один рыцарь... - В каком плане? - Он...грубиян и нахал. Бесчувственный и злой. - И где ты такого умудрилась отыскать? - Его зовут Гриффиндор. Королева изумленно уставилась на нее. На ее лице отражалось неподдельное недоумение. - Годрик? - растерянно переспросила она. - Ты уверена? - Абсолютно. Меня удивляет, что вы удивлены. - Конечно, я удивлена! Годрик, он же... Что ты, он может вести себя немного развязно, но он благороден и верен. Он спас мне жизнь однажды. Честно говоря, Пенелопа не знала, чем еще можно дополнить ту картину, которую она уже знала. Но слова человека, которого она любила и уважала, убедили ее. Гвиневра ведь не могла отзываться так хорошо о плохом человеке? Но как мог Гриффиндор заслужить ее доброе отношение? Такие слова? - Правда? - с сомнением спросила она. Подруга горячо кивнула. - Он помог мне, когда все остальные отвернулись. Он поверил мне, когда другие готовы были бросить меня на костер. Он пришел на помощь, рискуя своей честью и жизнью, хотя совершенно не обязан был в это ввязываться. - Но он рыцарь. Его прямой долг - ваша защита. - Он не был рыцарем тогда. Тебя еще не было в Камелоте, это было пять месяцев назад. Май. Артур, Элиан и практически все рыцари уехали на границу сражаться с чудовищем. Многие лежали в лазарете после такого же сражения. В замке оставались только молодые, недавно посвященные рыцари... Гвиневра в красках рассказала всю историю, начиная с того, зачем устроила пир, и заканчивая тем, как Годрик отказался раскрывать свое инкогнито. - ...Понимаешь? Он рискнул всем, чтобы помочь мне, потому что понимал, что я не подливала яд сэру Патрису. Он не убил сэра Мадора, понимая, что тот всего лишь ослеплен болью. И он отказался быть прославленным, отказался от почета и хвалебных песен. До сих пор никто не знает, кто был тот безымянный рыцарь, который спас королеву и пощадил ее обвинителя. Он сохранил эту тайну и хранит до сих пор, отказываясь от славы и уважения, просто потому, что если правда раскроется, сэр Мадор посыпет голову пеплом и, возможно, потребует отставки. А даже если и не станет, ему будет еще хуже, чем было, ведь он раскаялся. Годрик не стал открывать правду, чтобы не добавлять ему вины и сожалений. А ты говоришь, он бесчувственный. Как тебе в голову пришло... - Но он... - начала Пенелопа, но потерянно замолкла. Все это слишком сильно переворачивало картину. Слишком сильно заставляло любить. Она чувствовала, как восхищение, уважение и стремление любить вновь поднимаются в ней и захлестывают с головой. Но что тогда было этим утром?.. Что ей делать? * - перефразированное высказывание Майкла Джексона: "Для чего действительно нужна смелость, так это для искренности"