Огни Камелота

В декабре жизнь вдруг стала налаживаться. Ни одного нападения чудовища, ни одной стычки на границах, ни одного наемника, ни одного злодея-колдуна. И в каком-то смысле это затишье даже пугало. Например, к чему притих Один у себя в Норфолке? Что готовило его молчанье? А что означали те слухи, что носились вокруг Амата, с чьим королем Камелот пока что предпочитал не связываться? А что затевали колдуны? И самое главное... Однажды морозным вечером Гвиневра вернулась в свои покои после довольно легкого дня мелких забот. - Миледи, - тут же расцвел улыбкой Артур, увидев ее из-за стола. - Милорд, - улыбнулась в ответ королева и, зайдя за спинку его стула, положила руки ему на плечи и коснулась губами светлой макушки. - Привет, Мерлин. Друг кивнул ей, не отвлекаясь от своего занятия. Он сосредоточенно зашивал дырки на рубашке короля. Рядом лежали еще три таких рубашки. А на столе веером лежали документы. Быстро оценив их содержание, Гвен кое-что поняла. - О чем задумался? - спросила она. - Не нравится мне это затишье, - ответил Артур. - Особенно...со стороны Морганы. Ее не было слышно с самого Круэля. Где она пропадает уже полгода? - Вероятно, готовит очередную каверзу, - пожала плечами Гвиневра. - И, наверное, грандиозную, учитывая сроки ее отсутствия. - Вот это и пугает... Да, Гвен это тоже пугало. С другой стороны, если она хоть сколько-нибудь знала Моргану, и если сегодняшняя Моргана хоть сколько-нибудь была той Морганой из прошлого, то терпение не было ее сильной стороной. Если вспомнить тот год, который она провела, проворачивая аферы с помощью Агравейна, то опасности следовали одна за другой. Так что, возможно, то, что она не подавала о себе знать целых полгода, означало, что с ней все же что-то не так. Королева оставила мужчин, ушла за ширму, переоделась в ночную рубашку, одела шлафрок, взяла книгу, которую принесла из библиотеки, и утонула в кресле, заполняя тишину образами персонажей и изредка слушая разговоры друзей. *** - Вот наглец, - проворчал Артур, читая очередную бумагу из числа просьб и жалоб. - Его, видите ли, до нитки ограбили по дороге в Асгель. И что? Может, эти разбойники вообще были с земель Годвина. И даже если с моих, с какой стати казна должна оплачивать грабежи? Я пошлю туда патруль, чтобы найти эту банду, а со своим банкротством пусть сам разбирается, я король, а не нянька. Казна не может содержать каждого нищего. - Совершенно согласен, - кивнул Мерлин, закусывая зубами нитку, чтобы оторвать в нужном месте. - Неслыханная наглость. Перо скрипнуло в тишине. На ткань легли несколько ровных стежков. - Это было милостивое решение, сир, - невозмутимо сообщил слуга, как будто и вправду мог видеть подпись "Выдать купцу Фраддингему столько-то золотых с рассчетом на выплату налога в следующем месяце", хотя документ лежал далеко от него, скрытый падающей от него же тенью. Король даже не удивился. Только фыркнул, доставая следующий документ: - Несешь такую чушь, Мерлин, что я уже даже не понимаю, о чем ты. А в середине месяца Артур всерьез задумался над такой вещью, как народная память. По всему дворцу висел сонм гобеленов, изображавших его предков. Среди них были и знаменитый король Говард, и печально известный король Вильгельм с его более любимым в народе братом - принцем Филиппом, и король Эревард - прадед Артура, сформировавший границы Камелота почти такими, какими они были сейчас. Там же был и король Константин - отец Утера, известный своим жестким военным характером и семью браками. Гобелен, изображающий самого Утера, был только один, потому что старый Пендрагон не любил излишеств. Почти всех королей на этих гобеленах сопровождали их жены (кроме принца Филиппа, чьи вторая и третья жены были не совсем теми фактами, которые живописцы имели бы право изображать на полотнах). Там была и королева Анна, родившая девятнадцать детей. Королева Доротея, правившая королевством, когда ее муж, король Эддрик, сошел с ума, не дав его властолюбивому брату захватить трон. Королева Гильда, утопившая Камелот и Норфолк в крови долгой войной после того, как одну из ее дочерей похитил норфолкский принц (да, пожалуй, у распри между этими двумя королевствами были и более древние корни). Кроме последних жен принца Филиппа здесь не было портрета только одной женщины - королевы Игрейн. Утер приказал снять все ее гобелены после ее смерти и сжечь. Видимо, образ жены столь сильно впечатался в его память, что ему не были нужны напоминания в виде картин. Но он не учел одной вещи - из-за этого Артур даже не знал, как выглядела мать, пока не вырос и не увидел ее призрак, вызванный колдовством. Поэтому он решил воспользоваться странным затишьем и пригласил во дворец художника. День для работы был подобран заранее, все дела отодвинуты, зал с гигантской драпировкой подготовлен, и в итоге Артур и Мерлин уже были на месте, дожидаясь, пока Гвен закончит свой наряд. - Не думал, что кто-то может одеваться дольше, чем ты, - пошутил слуга. - Я тоже удивлен. Не думал, что кто-то может кого-то одевать дольше, чем ты, - парировал король. - Ну, может, я так делаю специально, чтобы вы наконец потеряли терпение и научились одеваться сами? - А кто тебе сказал, что я не умею? - Однажды ты надел штаны задом наперед и наизнанку одновременно. - Тебе на голову? - Еще нет... - Вот именно. А продолжишь болтать - точно надену. - Сняв их с себя? Отличный будет вид! На гобелене. Уникальный портрет: великий король Артур без штанов. Почему, собственно, нет? - Мерлин? - Да? - Заткнись. - Но это же правда было бы красиво! И самое главное - правдиво! - Еще слово, и ты тоже станешь художником - будешь отмывать пол в этом зале своей физиономией. - Отлично, - резюмировал Мерлин и повернулся к ошалело слушавшему их пикировку бедному живописцу. - Знаете что? Когда будете писать заготовку для гобелена - пририсуйте ему ослиные уши. *** - Да зачем тебе там торчать целый день? - с видом сытого кота, выпрашивающего десерта, негромко говорил Гриффиндор, стоя в королевской спальне. - Привела, посадила - и все! - Годрик, - строго скрестила руки на груди Пенелопа, - представь себе, какого несколько часов подряд сидеть и не двигаться? Нужно будет подавать воду, если захочется пить, помахать веером, если станет жарко, открыть окна, поправить драпировку и все прочее. - Этим может заняться Мерлин. - Мерлину и так будет доставаться. Как ты думаешь, кто из двоих венценосных супругов будет больше капризничать? - Попроси кого-нибудь из служанок тебя заменить. - Годрик, я не могу сегодня. У нас еще куча времени будет для этой твоей прогулки, снега не будет, наверное, до следующей недели. - Но... Рыцарь замолк, прерванный грохотом, раздавшимся в коридоре за дверью. Этот грохот был чьим-то топотом. Кто-то со всей неуклюжестью, на которую только можно быть способным, несся, как угорелый, по коридору, сшибая на поворотах все, что можно и нельзя. Когда топот был уже далеко, из того конца, откуда он сначала появился, раздался новый топот, более тяжелый. - МЕЕЕРРРЛИН! - прокатился по коридору разъяренный крик. Новый топот последовал за первым и вскоре тоже затих вдали. Годрик перестал слушать и вновь повернулся к девушке. - На этой неделе у меня больше не будет дневных патрулей в городе, - словно ничего не было, продолжил он. - А ночные патрули никто не отменял. Я хотел договориться, но Леон уже сыт моими вечными перестановками. - Если дело только в Леоне, то я его уговорю, - улыбнулась Пенелопа. - Просто он устал, ему нужно отдохнуть от службы. Я с ним поговорю, и мы сможем съездить погулять, скажем...послезавтра? - Черт возьми, ты любой камень обточишь, если говоришь таким тоном, - растянул губы просиявший рыцарь, уже кладя руки на талию волшебницы, но тут из женской комнатки показалась королева в роскошном легком фиолетовом платье, с почти распущенными шоколадными кудрями. - Не поминайте черта, сэр Годрик, - посоветовала она. - А то явится и испортит нам все веселье. - Прошу прощения, Ваше Величество, - поспешно поклонился Гриффиндор. А, выпрямляясь, добавил: - Позвольте заметить, вы бесподобны. - И только? - весело прищурилась Гвиневра. - Очаровательны, восхитительны, неотразимы, великолепны!.. - тут же принялся болтать маг. Женщина рассмеялась. - Ладно, не буду заставлять Пенелопу ревновать. Идем, - кивнула она служанке. Та взяла со стола нужное и последовала за госпожой. Рыцарь галантно открыл перед ними дверь, состроив при этом важное лицо, которому бы позавидовали многие дворяне. После того дня, когда Годрик рассказал Пенелопе о своем детстве, все стало проще и понятней. Нет, его характер никуда не делся и продолжал доставлять проблемы. Но теперь Пен знала, что с этим делать. Во-первых, она стала куда больше его понимать. До откровения ей порой действительно казалось, что в ее возлюбленном живут две сущности: одна - это благородный, храбрый и нежный рыцарь, которого она любила, а вторая - это бешеный, дикий, сумасшедший зверь, которого она боялась. Вспышки его гнева казались неконтролируемыми и необъяснимыми. Теперь же она знала, откуда они брали начало, и бояться ей было нечего. История жизни Годрика ее поразила и расстроила. Она и представить не могла, как у него вообще получилось вырасти и понять жизнь. Неудивительно, что в нем так много этой детской непосредственности. Вся эта громкая восторженность, возбужденная радость, беспечность и легкость - все это было его характером, но и частью того странного воспитания, что дал ему отец. Кем был этот человек? Может, он и вправду был сумасшедший? А чем еще объяснить его обращение с сыном и женой? В любом случае, теперь Пенелопа не боялась тех моментов, когда Гриффиндор вдруг начинал злиться. Обычно это происходило не из-за нее, потому что она быстро поняла, чего нельзя делать. Но когда гнев вспыхивал из-за кого-то, Пуффендуй решительно забывала свою застенчивость и начинала говорить. Она не знала, как у нее это получается, но слова подбирались самые нужные. Этими словами она вклинивалась в нарастающую бурю и медленно смягчала ее. Они много разговаривали, оставаясь наедине. Они и раньше находили множество тем для разговоров, но теперь Годрик был с ней гораздо более открытым. Пен радовалась тому, что он наконец поделился с ней этой историей, потому что как бы его вспышки злости ни обижали других, больше боли они причиняли ему самому. Она видела, как он винит себя за каждую такую вспышку и не знает, как себя переделать. В безопасной тишине вечеров Пен старалась задавать правильные вопросы, слушать и всем, что только было в ее маленькой душе, показывать, что он нужен ей именно таким, что он не чудовище и не безумец, а ее самый лучший мужчина. Сначала ей самой казалось, что этот след от чар Гриффиндора-старшего никак не убрать. Но Годрик сдержал слово. Он смог справиться с собой и научиться контролировать злость. В конце концов он смог понять себя. Он сказал, что она помогла ему заглянуть туда, откуда он бежал, и понять, как с этим жить. Пуффендуй тогда, как обычно, смутилась. Может быть, Пенелопа мало понимала в военных стратегиях, умных планах и сложных государственных проблемах. Но она понимала людей. Она знала, что любовью и терпением можно сломить многое. Она знала, что людям можно помочь. И не собиралась в этой помощи отказывать. Тем более мужчине, ставшему ее солнцем. И наконец-то ее помощь приносила не вред, а пользу. *** Весь декабрь Слизерин жил, что называется, роскошно. Конечно, не в поместье с полусотней слуг, собственной конюшней и сворой гончих, но... После того, как был собран последний урожай, люди бросились на рынки закупать мясо. И Салазар, как хозяин перепелиной фермы, теперь постоянно получал заказы не только от купцов, зажиточных крестьян, но и от всех дворянских семей столицы. Мясо и яйца перепелов пользовались любовью, и при этом были достаточно высоки в цене - как итог, золото потекло рекой. В последнее время маг не слишком часто тратился, из принципа не желая спускать оставшиеся от того последнего налета на фамильное поместье деньги. Но теперь у него снова было золото, так что он купил себе новые одежды (Годрик посмеялся с этого, ведь Сэл больше не ходил на приемы в знатные дома или во дворец, но все еще любил красиво одеваться, как дворянин), новый арбалет со стрелами и даже раскошелился на новую амуницию для кобылы друга на его день рождения. Еще в декабре он стал чаще уезжать на охоту. И чем больше ездил, тем больше понимал, как соскучился по этой своей страсти. Правда, иногда Коринн заявляла ему ''Нет уж, сиди со своими пташками сам, у меня дела" и отказывалась присмотреть за хозяйством. Сэл тоскливо вздыхал и оставался дома, по сто раз на дню выглядывая в окно, ожидая, когда же день закончится, придет Годрик, и можно будет свалить все на него и поохотиться ночью. Чаще он охотился один, но иногда с ним увязывался Гриффиндор. Просто появлялся из ниоткуда, как вихрь, хлопал по плечу и заявлял, что поедет за компанию. Салазар, седлая как всегда одолженного у соседа коня, ворчал, что охота потеряна, что у него теперь уши свернутся в трубочку от болтовни, что дичь вся разбежится, потому что один из охотников будет спотыкаться обо все, что только можно. Но ворчал он, просто чтобы не показывать, насколько рад, что друг едет с ним. Слизерин не заговаривал об этом. Не упрекал и не напоминал. Но с тех пор, как у Годрика все сошлось с Пенелопой, он стал видеть друга в два раза меньше. Что уж тут говорить, они прожили под одной крышей уже почти два года, и Сэл слишком привык к громогласным восклицаниям, топоту по утрам, широким улыбкам, и всему тому, что было частью этого шумного комка энергии. Салазар и не думал, что ему так сильно будет не хватать всего этого. Он отфыркивался, махал на это рукой, ругался сам на себя, но тоска невольно ложилась на грудь, если друг снова не приходил на ночь, а гулял с Пенелопой. Не то чтобы Слизерин винил их. Он понимал - любовный запал, страсть, романтика. Да, конечно, им хотелось быть вместе каждую минуту. Но он уже ждал, когда же это наваждение спадет, они устанут друг от друга, и его друг вернется к нему. В конце концов, все равно это не имело никакого смысла. Любовь пройдет, и они станут не нужны друг другу. А друг ему нужен будет всегда. Иногда он злился на них. За то, что они страдают ерундой, которая все равно скоро закончится расставанием, и забывают обо всех вокруг. Но потом Годрик вдруг вваливался в дом посреди дня, невозможно искренне извинялся и звал съездить вместе на пир, который в честь короля и королевы устраивает лорд какой-то там, или на охоту в лес, или устроить гонки на лошадях в полях. И он выглядел таким взъерошенным, таким теплым, таким честным, таким родным, что Сэл не мог долго злиться. Они собирались и ехали. И Слизерин даже надевал какую-нибудь дорогую мантию и вспоминал этикет, чтобы не слишком позорить друга на том самом пиру. Годрик старался, и Сэл видел это. Порой он выбирал не Пенелопу, а друга. Порой он оставался дома по нескольку дней, превращая этот дом в маленький хаос и пугая до полусмерти бедных перепелок, но неизменно заполняя пустоту в душе Слизерина. Он понимал, что виноват во всем этом не Гриффиндор. Просто у него начиналась другая жизнь. В этой жизни была любимая женщина, множество друзей, люди, в которых он верил, работа, которая доставляла ему удовольствие, и целая судьба, что сулила ему бессмертную память. Это Сэл оставался на месте, разводя перепелок и деля ночи с любовницей, вздыхая по все той же охоте и скучая по все тому же единственному другу. Коринн и скрашивала ему будни. Только она, пожалуй, была разнообразием в его жизни. И дело не только в том, что целовалась она каждый раз лучше. Нет. У нее была своя жизнь, но эту жизнь она почему-то каждый раз приносила в его дом. Однажды он спросил ее, почему она все еще с ним. - Я вряд ли найду еще одного дурака с таким же красивым профилем, который будет тратить деньги мне на вино, - отшутилась она, пожав плечами. Вряд ли дело было в вине, но в чем - маг понять не мог. Он предположил было, что она в него чего доброго влюбилась. Но то, что у них происходило, было мало похоже на любовь. Когда он приходил в трактир ее отца и засматривался на других девиц, она и бровью не водила. Когда он был груб, она язвила, ничуть не обижаясь. Когда он на много дней забывал о ней, она не возмущалась. Когда он просил ее уйти, она не требовала ничего взамен. Разве это та самая любовь? Разве так могло быть у Годрика и Пенелопы? Иногда Салазар думал, что, наверное, Коринн ищет в их отношениях ровно то же самое - что он заполняет ее пустоту, как она заполняет его. В конце концов, что было в ее жизни, что ее удовлетворяло? Мужики, не просыхающие в трактире ее отца? Сам отец, вечно пытающийся загнать ее в тесноту и темноту их грязной, как свинарник, жизни? Дети, которые неустанно бросались ей в окна камнями? Вечные проблемы с поломойщиками, которые каждый раз норовили уйти, когда ее отец в очередной раз обвинял их в воровстве? Конечно, это была не та жизнь, которой она бы хотела, но проблема была в том, что она не могла от нее оторваться, а значит узнать, какой бы жизни ей хотелось, тоже не могла. С другой стороны, у него-то просто не было выбора: к дворянкам ему ход был заказан, а к крестьянкам он слишком придирчив. А вот Коринн могла выбрать любого мужчину, зашедшего к ним в трактир. Почему же она выбрала его? Неужели все потому, что он оказался наиболее симпатичным, а вдобавок еще и с деньгами? - Ах, черт тебя дери, Слизерин, - раздраженно фыркнула она однажды, когда он задал ей этот вопрос, - до чего же ты...я даже не знаю. Напрашиваешься на комплименты? Хорошо. Как тебе такая причина: ты единственный из всего этого сброда, который способен воспринимать меня как равную, а не как вещь? Что, так сложно поверить? Ну тогда просто заткнись и дай мне поспать. Сэл заткнулся. Он решил, что если ей не нравится углубляться в такие чувства, он не станет ее расспрашивать. После того, как она вытащила его из болота от мамашиного суда, он был ей кое-чем обязан, так что мог сделать, для разнообразия, ей что-нибудь хорошее. Те пару раз, когда он угомонил особенно пьяных посетителей трактира, решивших поднять руку на дочку хозяина, не считаются, потому что он и сам был рад тогда выплеснуть на кого-нибудь свое плохое настроение. Да и вряд ли Коринн так уж нуждалась в его защите, просто он успевал вовремя. Но какой бы ни была причина, Коринн оставалась в его жизни, и он был ей за это благодарен. Потому что вряд ли он нашел бы другую девушку с таким же красивым профилем, которая довольствовалась бы тем, что он платит за ее вино. Иногда она вытаскивала его погулять. - Пойдем, по рынку пройдемся, - весело и безапелляционно заявляла она. - Выйди на солнышко, привидение, а то скоро твоя бледность выйдет за рамки аристократической. Салазар был не против. С ней было весело. И интересно. Они гуляли по рынку, зачем-то присматриваясь к куче вещей, которые не собирались покупать, язвительно комментируя реплики особенно наглых лавочников и вспоминая разные истории, связанные с тем или иным увиденным товаром. Коринн оттаскивала его от лавок с пирогами. Постоянно. - Тебе сказать, сколько ты уже съел? - спрашивала она. Он с набитым ртом мотал головой. - Восемь. Как в тебя влезло? - Но они с ягодами! - Прошлый был с яблоками. А позапрошлый - с грушами. А до того - с рыбой. А еще до того - с маком и сахаром. С капустой, с мясом... - Они все мои любимые. - Я заметила. Если тебе не на что тратить деньги, потрать их на меня, а не на свою талию. Она пошутила. Но он принял это за прекрасный способ отвлечь ее от пирогов и купил ей огромный букет засушенных ароматных цветов. Коринн не оценила. - Подари их лавочнице, - фыркнула она. - А у меня на цветы аллергия. Слизерин действительно подарил букет лавочнице, которая восприняла это как знак внимания и каждый раз, когда он появлялся на рынке, странно на него косилась (и почему все полные дамы средних лет считают своим долгом им заинтересоваться?) Зато у него был еще один повод не определять свои отношения с Коринн как любовь. Сама девушка была не из тех женщин, к которым он привык питать симпатию. Да, у нее были пышные черные волосы и красивая фигура. Да, она была своенравна и язвительна. Но вместе с тем ее руки были грубы от работы, ее тело было покрыто шрамами от тяжелого труда, она залпом пила вино и в открытую флиртовала с мужчинами, приходящими в трактир ее отца. Это было не похоже на сдержанных и скрытных дворянских дочек, что приезжали в гости в имение Слизеринов. Годрик правильно заметил, впервые увидев их вместе, - Сэл не заглядывался на девиц ниже своего положения. Но гордость гордостью, а теперь он жил крестьянской жизнью. Он был зажиточным фермером из Камелота, и ни одна из привычных ему дам не открыла бы перед ним дверь своей спальни. К тому же...после приезда матери и суда он сам себя не мог по-настоящему считать сыном своего рода. С другой стороны, пусть мать и считала его монстром, он все еще оставался сыном Маркуса Слизерина, а значит мог считаться отпрыском знатного рода Мерсии. Только вот ни ему, ни другим больше не было до этого никакого дела. И Коринн - тем более. Сначала он совершенно не интересовался ее жизнью. Но мало-помалу узнал, чем она живет. У Коринн была мать, что умерла, когда ей было восемь, а также четверо младших братьев, которые все погибли в младенчестве от голода. Ее отец чем-то напоминал Сэлу старшего Гриффиндора, только что этот был не маг. Этот человек проклинал свою "собачью жизнь" раз двести на дню и был ходячей тучей, подозревающей всех и вся в воровстве и экономящей на всем, лишь бы не отдавать никому свои деньги. А еще ему жутко не нравился тот факт, что все его сыновья умерли и наследовать его дело придется женщине. Отец и дочь ругались с утра до вечера. Трактирщик считал, что его дочь должна жить его трактиром, вникать в его дело, пока он жив, ни в коем случае не знаться с мужчинами и вообще вести благопристойную жизнь. При этом он слышать ничего не хотел о ее замужестве, потому что, видимо, считал, что все женихи только и поджидают женитьбы на его дочери, чтобы отобрать у него трактир, выгнать его на улицу и использовать его детище в своих целях. Вот только все его громоподобные нотации давали эффект ровно противоположный - Коринн знать ничего не хотела об "этом вонючем трактире", ни за что не желала угробить в нем свою молодость и, пока не было видно отца, бросалась флиртовать с посетителями. Таким образом она и познакомилась со Слизерином. Однажды вечером Сэл ужинал после особенно плодотворного дня, как вдруг грохнула дверь, которую он частенько оставлял полуоткрытой как раз для ее приходов, и злая, как тысяча чертей, Коринн зашла на кухню. - Надоело, - выплюнула она, хватая кувшин с вином на столе. Салазар услужливо пододвинул кубок. - Что? - Все, - заявила девушка, отпивая из кубка. - Этот трактир, эти мужики, это вино... Маг усмехнулся, продолжая кушать. - Так не пей. - А что мне делать? - взорвалась Коринн. - Бросить его? Да этот никчемный, ограниченный человечишка без меня весь свой трактир потеряет. Думаешь, он сможет вести дела без того, чтобы мое личико привлекало посетителей? Или без того, чтобы я уговаривала наших работников не обращать внимания на вздорность отца и никуда не уходить? Да этот трактир гроша ломаного не стоит без меня! Он и так приносит одни убытки, а отец еще и экономит на жалованьи поломойщиков. И вместо того, чтобы продать все к чертям и вложиться во что-то стоящее, продолжает копаться, как в навозе... - Э-эй, - недовольно скривился мужчина. - Я же ем! Девушка кинула на него такой испепеляющий взгляд, что он счел, что лучше помолчать. - Он мне заявил, что этот трактир - мое будущее, что я обязана его перенять от отца, потому что нельзя бросать наследство родителей, а у него, бедного, и так нету сыновей, так приходится возиться с дочерью. Представляешь? Хах! То есть только потому что у него кишка тонка рискнуть и выползти из своей грязной норы, я должна похоронить свою жизнь, разгребая его долги и даже не выходя замуж? Да меня и не возьмет никто, потому что благодаря папаше я стала проводить ночи с такими, как ты. - Это было оскорбление? - Лучше молчи! - Молчу... Подай, пожалуйста, рыбку. Тарелка грохнулась на стол у него перед носом. Сэл кивнул и принялся уминать рыбу, слушая поток гнева своей любовницы. Коринн презирала отца за его слабость, за его ограниченность, жадность и подозрительность. Но не могла бросить, потому что он был ее единственной семьей, по крайней мере, она так говорила. Она ругалась с ним целыми днями, но все еще оставалась рядом, надеясь, что отец возьмется за ум, продаст свои иллюзии и обеспечит дочери жизнь чистую и свободную. Салазар не лез в эти их дела. Он предложил однажды Коринн работать у него - следить за перепелками за жалованье, но та сказала, что отец только рассвирепеет и ни за что не согласится на такое. Сэл пожал плечами и больше ничего не говорил на эту тему. Иногда в девушке все-таки просыпалось что-то женственное и даже детское. Она приходила к Слизерину вечером, закутанная в особенно чистый плащ, и говорила, что в Камелот приехали комедианты. Сэл не хотел идти. Он твердо верил, что ночью нужно либо спать, либо охотиться - третьего не дано. Кроме того, уличные песни, сказочки и баллады его никогда не интересовали. Но затем он вспоминал, как ненормальны их отношения, согласно накидывал темно-зеленый плащ и шел с ней в ночь слушать приукрашенную сотнями уст прекрасную ерунду, которую несут менестрели. Они пробирались через толпу и все равно останавливались где-нибудь сбоку. Большую часть представления маг зевал и клевал носом. Но вот Коринн становилась похожа на девочку: она хихикала, хлопала в ладоши, мягко и мечтательно улыбалась и дергала спутника за рукав, повторяя "Смотри, смотри!" И он криво улыбался, чтобы не портить ей настроение, удивляясь выражению ее глаз. Что ж, если что-то нормальное было в его жизни теперь - это вот такие ночи. Только они ему были более всего скучны.