Огни Камелота

Не успели в коридоре затихнуть шаги магов, как в Тронный Зал зашел Персиваль. И сказал, что видел, как умирал Артур. - Мы ничего не могли сделать, - процедил рыцарь, опустив голову. - Я понял, что Мерлин - маг, но он старался дотащить Артура до озера, якобы там его смогут вылечить. Но они не успели, а я подошел только уже... - он запнулся, помолчав. Потом поднял взгляд на королеву. - Ваше Величество...господа советники. Перед смертью король принял магию. Думаю, я должен был вам это сообщить. Среди старцев поднялся гул. Зал незаметно заполнился придворными. Кандида почувствовала, как между складками платья ее ладонь сжала рука Теодора, и не отняла. В наступившей тишине Леон отделился от колонны рыцарей и встал рядом с троном королевы. Гвиневра крутила в пальцах королевскую печать. Весь зал смотрел на нее, словно боясь, что мир разрушится, если она сейчас не поднимет голову и не скажет им всем, что теперь делать. Но вот она подняла голову - потерянный, пустой взгляд нашел Леона. Она кивнула. Рыцарю изменила его обычная выдержка. Его лицо было бледным, а громкий голос прервался. - Король... Секундная тишина. Кандида вцепилась пальцами в руку Теодора. Придворные закрывали ладонями губы и опускали глаза. - Умер, - наконец рухнуло в эту тишину страшное слово. - Да здравствует королева! И один за другим голоса придворных присоединялись к этому кличу. По всему залу гремели страшные слова, отсекающие вчерашний день: - Да здравствует королева! Клич затих, и Гвиневра молча поднялась с трона. Обернулась и вышла из зала, ничего не сказав. Придворные тоже поспешили уйти из зала, в котором только что произошла смена власти, в старые добрые покои и коридоры, где еще можно было представлять, что ничего не случилось, и все по-прежнему хорошо. Кандида на минуту ткнулась носом в ладонь. На грудь давило что-то тяжелое. У нее не было вопросов. Ей все стало понятно. Особенно то, зачем она здесь. Кажется, так говорил великий дракон - "сохранят Альбион, который наступит после Артура"? Да, все так, все правильно. Только еще вчера она бы назвала это далеким будущим, перед которым будут великие свершения, разговоры, охоты, споры... А все закончилось гораздо раньше. И теперь им всем нужно жить самим. Гвиневре - как она с этим справится? И справится ли вообще? А Мерлин? Годрик, Леон, рыцари? А народ? А Кандида? При мысли о том, сколько привычных вечерних бесед у камина с кубком вина у них отобрала его гибель, стало очень горько. Они так о многом не успели поговорить. Оставили на потом, думали, что у них еще, конечно же, будет время. А оно вдруг взяло и кончилось без предупреждения. - А что делать с похоронами? - услышала она слова лорда Генриха. Советники тоже задержались и теперь недоуменно переговаривались. - И с траурной раздачей золота крестьянам? А бумаги, что накопились со времени отъезда? - Ничего с ними не случится, - раздраженно ответил лорд Летард. - Ничего срочного там нет. А королеве нужно отойти от известия. - Безусловно, - согласился лорд Осберт. - Но она должна была назначить кого-то вместо себя на дни своей скорби. Она же не жена конюха, она королева, у нее обязанности... - Да вы себя хоть слышите? - взорвался лорд Норман. - Вы когда-нибудь теряли близких? - Я не забывал о долге! - сердито возразил лорд Осберт. - Вот что нам прикажете делать в эти дни? Кто заменит королеву в делах, пока та не придет в себя? - Я, если хотите. Кандида уже отняла руку от лица и отошла от Теодора, замершего громадной статуей за ее спиной. Советники разом обернулись на ее громкий четкий голос. Она выпрямилась и выше подняла подбородок, сцепляя руки в замок на юбке. "Я позабочусь о ваших людях, Артур. Я не оставлю ни их, ни вашу жену. Обещаю вам." - Вы? - ахнул лорд Генрих. - Я, - кивнула Когтевран, шагая ближе. - До Камланна я занимала определенное место при этом дворе. А так как посмертно король принял магию, то нет никаких причин отказывать мне в роли глашатая воли королевы. - Она развернулась, но снисходительно добавила через плечо: - Если, конечно, вы не боитесь садиться со мной за один стол. И она направилась к дверям. За ней молча последовал Теодор. А затем она услышала, как один за другим советники вереницей пошли следом. *** ''Я ни о чем не жалею. Это была хорошая жизнь." Только это и крутилось в голове Гвен, пока она вертела в пальцах печать. Она почти не слышала, кто что говорил, просто смотрела, как бесстыжий яркий свет солнца ложится на кольцо, и не хотела понимать и верить, что уже нет никакой надежды. Что все кончилось, что все это не очередной страх и тревога, что это уже не "может быть", а "точно". Что больше не распахнутся двери и, к удивлению всех уверенных в своей скорби, Он не войдет и не скажет, что опасность была невероятная, но она миновала. Что уже неважно, сколько Гвен простоит у окна, неважно, кто что будет твердить, неважно, сколько пройдет времени - потому что Артура совершенно точно больше нет. Она повернула голову, чтобы увидеть трон мужа. Солнечный свет падал на него сейчас так же, как четыре года назад - когда она преклонила здесь колени и поклялась служить своему королевству и своему королю. На ее волосы впервые легла корона, и она робко вскинула взгляд, чтобы увидеть сияющие глаза мужа. Он протянул ей руки, и она вложила в них свои ладошки. Встала рядом. Зал зашумел, прославляя королеву. А она села на нагретое солнцем сиденье трона и, обернув голову, улыбнулась улыбавшемуся ей Артуру. Так начиналась их сказка. Их золотая эпоха. И таким же солнечным полуднем она заканчивалась - сегодня, сейчас. Трон тоже был теплым, и зал тоже был полон людей. Только вот...справа от нее никого не было. И никогда больше не будет. Огромный алый трон был пуст. Гвен слабо кивнула Леону, и в зал обрушились слова, сломавшие ее жизнь окончательно. Король умер. Короля больше нет. Люди шумели, прославляя королеву, и не знали, что каждый их клич медленно убивал ее, ложась неподъемной тяжестью на плечи. На самом деле никто здесь не знал, как ей плохо. Да и вообще...зал был, по сути, пуст. Здесь все, кто только мог быть, но не было того, кто был ей нужен. Гвен вдруг стало до ужаса душно. Она встала и вышла из зала, оставив придворных и рыцарей, советников и дам - всех, кто ждал от нее чего-то прямо сейчас, в то время как ей так не хватало воздуха. Она быстрым шагом вышла в коридор, и тут ее настигла память. Солнечный свет сыграл с ней злую шутку, напомнив, как однажды, еще в те времена, когда она носила простые платья, Артур, дурачась, поймал ее из-за колонны, затащив к себе, чем жутко напугал. А потом улыбнулся - широко и совсем не виновато. Гвен в панике оглянулась, поняв страшную вещь. Весь замок полон таких видений. Весь замок полон его теней - его слов, его шагов, его улыбок, его смеха, просто его голоса. Куда бы она ни пошла, ей будет чудиться, что он вот-вот выйдет из-за поворота, натягивая кожаные перчатки, с развевающейся алой мантией за спиной. Живой и настоящий...призрак. Замок, полный воспоминаний о Нем, но опустевший. Сколько бы ни было в нем людей, он будет безжизненным и пустым... Склепом. Гвиневра быстро сунула корону какой-то проходившей мимо служанке и почти взлетела по ступенькам в свои покои. Машинально распахнула шкаф в женской комнате и не глядя выбрала одно из старых простых платьев, которые хранила для работы в лазарете в плохие дни и для памяти. Со скоростью света переоделась, закуталась в простой грубый плащ и почти с детства знакомыми служебными коридорами выбралась из дворца. Дорогу она находила скорее по инерции, потому что ничего не видела, кроме разлившейся перед глазами бездны. Она оттягивала ворот плаща, слышала, как колотится гулко и бешено сердце, и неслась, натыкаясь иногда на стены, не обращая на это внимания, оглушенная одной только мыслью - убежать. Словно то, от чего она бежала, догоняло ее сзади, а не сворачивалось пульсирующим раскаленным комком в груди, не дававшим дышать. Ее маленький домик все еще стоял на своем месте, довольствуясь редкими визитами хозяйки. Теперь Гвен прошмыгнула туда, заперла дверь изнутри, закрыла ставни на окне, и только тут снова задышала. Часто, прерывисто, словно все еще куда-то бежала, стараясь найти выход, которого не было. Ловушка захлопнулась. Свинцовое небо сомкнулось. Больше не было ни одной щелочки для воздуха и солнца. Был лишь мрак, тошнотное болото и боль. Гвен не убежала от боли, та сидела у сердца и жгла его, хватая раскаленными щипцами, разрывая на клочья. Каждый вдох приносил не воздух, а жгучую боль. Она хотела оторваться от двери, дойти до...до кровати, наверное...куда еще можно пойти в этом домишке? Но стоило взглянуть на кровать, как правда вспыхнула в голове ярким болючим всполохом. Их первый поцелуй. Первые откровенные разговоры. Далекий год до исчезновения Морганы. Тот раз, когда Он инкогнито пробрался на турнир... Он спал на этой кровати. Он ел за этим столом. А потом...еще много раз... Даже здесь все было наполнено Им. Даже здесь ее ждали воспоминания. Все, абсолютно все в этом мире ждало Его, нуждалось в Нем. Да сам этот мир стал теперь пустым, темным, абсолютно бессмысленным и ненужным. Все его буйные краски - сочная зелень травы под нагретым солнцем покрывалом для их пикника, алые одеяла и простыни, хранившие в себе страсть и нежность сотен ночей, желтизна одуванчиков, сорванных у дороги по пути домой из похода...и лазурь в его глазах - все это ускользнуло в какую-то щель, а ту законопатили, и теперь мир вокруг пах серой и глядел безжизненно. Все, что осталось хорошего от утраченного рая - боль. Болью и стала теперь сама жизнь. Гвен услышала свой жалобный всхлип, который перекрыл дыхание, сжав горло в тисках. Глаза обожгло, но выдавить из себя слезы почему-то не получалось. Они все забурлили в горле, заставляя трястись и давиться кашлем, но проклятая влага не омочила ресницы. Ноги не смогли ее удержать. Дрожа всем телом, Гвен осела на пол, все еще держась за ручку двери, обхватив себя другой рукой, будто не давая рассыпаться, и чуть не до крови закусив губу. Слез не было, зато дыхание рвалось болезненным стоном, как у раненого животного, выворачивая наизнанку разрывающуюся на куски душу. - Верни-и-ись, - простонала она, сотрясаясь всем телом. - Пож-жалуйста... Пальцы взлетели к волосам, плечи затряслись, и она не дышала, наверное, больше минуты, потому что просто не могла разжать сдавивший горло обруч. Ее душило беспросветное отчаяние, а боль накатывала волнами, не оставляя ни шанса на спасение. Да и нужно ли ей было теперь, это спасение? Все, что ей было нужно, она не сможет получить. Она даже не увидит тела... Не потрогает его холодные руки, не коснется последний раз светлых волос, в которые столько раз зарывалась с наслаждением, не погладит бледной щеки. Его тело уже было в лодке и, наверное, это было правильней, но как теперь заставить сердце перестать бесноваться от несправедливости, когда она помнит его таким живым?! Когда он уходил от нее, тогда, в палатке на Камланне - говорил, обнимал, усмехался, шутил... А потом, хоть из-за темноты и расстояния она видела лишь силуэт и слышала голос лишь отдаленно, но все же видела и слышала, как над сотнями голов рыцарей ее король вдохновлял свою армию на битву. Она видела вскинутый в ночной воздух Экскалибур, она тоже кричала "За любовь к Камелоту!", вторя ему и голосам воинов. Он был живой, большой, уверенный, храбрый... Как он мог умереть?! Как могло так случиться, что когда она отпустила его, его жизнь погасла, и теперь только его тело куда-то уносила вода?! Как ей в это поверить?! Как ей жить дальше, когда все внутри продолжало верить, что произошла ошибка, что вот скоро на каменной кладке площади зазвучит цокот копыт гнедого коня, к нему кинутся рыцари, и бледный, истощенный, возможно, раненый король прикажет найти жену и слугу?.. Нет, этого никогда не случится. Он никогда не вернется. Никогда больше не обнимет ее, не улыбнется. Они больше никогда не проснутся вместе, она никогда не увидит, как он сосредоточенно читает документы за своим столом и напряженно смотрит в окно, бывало, по целому часу. Никогда она не откинет ему с лица длинную челку, никогда не услышит его смех от своих попыток выучить латынь, никогда больше... Никогда больше не будет женой - любимой, настоящей, нужной. Теперь она будет только вдовой - оставшейся доживать жизнь за двоих. В замке ее больше не будет ждать Он, ИХ больше не будет. Никогда. Самые мелкие вещи, казавшиеся обыденными, которых и не замечала в обычные дни, страх потерять которые так обострялся в Его отъезды, теперь били не слабее связки плетей. И этих мелочей было слишком много...на каждом углу этого маленького домика, на каждом углу огромного дворца, на каждом углу Их города, Их королевства. Да, сердце будет помнить. Вот только оно горело от этой памяти. На него теперь возлагалась ответственность помнить, хранить все, что только было, все, что она могла сохранить, потому что ничего больше она не могла сделать. Бессилие перерастало в отчаяние и хлестало волнами по скрючившемуся на полу, трясущемуся в безудержном плаче без слез телу. Каждая мысль била новым "никогда", и против этих "никогда" было мало сердечной памяти, нужны были настоящее тепло Его объятий и настоящий Его голос над ухом, а их у нее больше не было. И именно такой ее жизнь теперь и должна была быть. *** Гвен уже закончила мыть посуду, как раздался стук в дверь. Тихий, короткий. За окном стояла ночь, а потому если бы не знакомая манера, девушка бы испугалась или хотя бы насторожилась. Но стучать так мог только один человек, так что Гвен вытерла руки, безуспешно пытаясь прогнать с лица легкую улыбку, и пошла открывать дверь. За порогом, во власти теплой летней ночи стоял Артур под знакомым темным плащом грубой ткани. - Можно войти? - донеслось из-под капюшона. - Нет, нельзя, - мягко улыбнулась девушка и отступила, пропуская его, а затем запирая дверь. Она без слов достала на стол сидр и собственноручно испеченное печенье и так же молча приняла у своего гостя плащ, повесив на спинку кровати. Гость ее выглядел очень уставшим, впрочем, как и всегда в последнее время. Гвен вздохнула, устраиваясь на кровати. Она тоже в последние недели уставала в два раза больше прежнего - в замке стояла суета, а попытки привести в себя короля ни к чему не приводили. Несмотря на все, что этот человек сделал ей, Гвен сейчас не могла не испытывать к нему...жалость. От сурового и всесильного Утера Пендрагона осталась какая-то иссушенная оболочка - он ни на что не реагировал, даже на долгие просьбы сына вернуться к народу или хотя бы помочь ему освоиться с ролью регента. Хотя вот за последнее Гвен уже злилась. Потому что они все переживали предательство Морганы, им всем было больно и плохо, но все поднимались и делали свою работу. Мерлин неустанно поддерживал своего венценосного друга, Гвен, забыв о причиненной ей Утером боли, ухаживала за ним усерднее, чем когда-либо за своим отцом, а Артур загонял себя, пытаясь в ускоренном порядке понять тысячу вещей и никого не подвести. А Утер просто сбежал, сняв с себя всякую ответственность и отказывая в поддержке тем, кто в ней нуждался. Просто сбежал от мира, в котором его дочь хотела его убить. - Лорд Осберт предложил поднять ежемесячный налог, - выдохнул Артур, вытягиваясь во весь рост на кровати и кладя голову ей на колени. - И ты пришел обсудить это с той, кому придется этот налог платить? - усмехнулась Гвен, осторожно убрав с его лба длинную челку. Он фыркнул. - Не собираюсь я поднимать налог. Да и отец не согласится на это. Девушка промолчала, не став уличать его в самообмане. Его отцу было сейчас все равно на налоги. На народ. Даже на сына. - Я только думаю, как перестроить систему сбора налогов, - помолчав, продолжил Артур. - Наш запрос относительно мал, но все равно большинство жителей Камелота едва сводят концы с концами. Хотел спросить у тебя - на что уходят ваши доходы? Гвен задумалась, нахмурив брови. - Наши доходы малы...потому что большинство промышляет продажей того, что получилось добыть собственными силами - огородом, скотиной, пряжей... Прибыль от этого маленькая, ее едва хватает на покупку необходимых продуктов. А те, что служат в богатых домах и во дворце, получают жилье и еду за бесплатно - но взамен очень маленькое жалованье, которое часто копят на день, когда выходное платье окончательно потеряет пригодный вид. - То есть...то, что получается добыть, стоит только необходимого минимума. Значит, дело в торговле. - Разве можно изменить эту систему? - удивленно спросила Гвен. - Может быть. Они замолчали, разделяя тяжелую усталость и невеселые мысли. А вместе с этим - тепло прикосновений. Только в этом было отдохновение в эти непростые времена. *** Гвиневра вскинулась так резко, что ударилась затылком о дверь, у которой заснула. Каким образом она вообще умудрилась заснуть? Все болело от неудобной позы, от рыданий, которые ощущались как побои, а глаза - от так и не пролившихся слез. Внутри стоял сосущий холод. Но сон... Сон вернул ей времена нелегкие, но все же они тогда были вместе. Странно... За счастьем брака Гвен даже уже подзабыла эти вечера. Они не знали, когда точно так случилось и почему они тогда не подумали ни о чем - ни о сплетнях, ни о приличиях, ни о традициях. Просто однажды он пришел, а она впустила. Первый раз, кажется, был еще в тот год, когда Моргана исчезла, и они считали, что ее похитила Моргауза, Утер посылал все новые патрули на ее поиски, а Артур в этих патрулях забирался все дальше, возвращаясь позже, чем следовало. Гвен каждый раз провожала его взглядом с тревогой напополам с надеждой, но когда отряд вновь возвращался без Морганы, девушка знала, что, возможно, этим или же следующим вечером к ней заглянет венценосный гость. И они черпали силы друг в друге. Гвен глубоко вздохнула, откинувшись на дверь и уставившись в потолок, и вспомнила те времена, когда их чувства только зарождались. Невольно слабо усмехнулась. Тогда ей казалось, что над ними давлеет страшный гнет, что у них сложная жизнь, полная страха... Она еще не знала, что может быть хуже. Что есть на свете вещи хуже страха. Когда тот, за кого ты боялась, умирает, тебе больше не страшно, но от этого вовсе не проще. Ей захотелось вернуться в те времена. Чтобы быть просто служанкой, влюбленной в принца. Чтобы ждать тайной встречи, украденного в полумраке поцелуя, прятать улыбку и млеть от одного почти незаметного взгляда. Наверное, она бы согласилась никогда не выходить за него замуж, если бы знала, что этот путь приведет к его смерти. Сон разбередил воспоминания, и теперь даже этот уголок ее мира был ими полон. Снова стало душно. Гвен подняла руку и взялась за ручку двери. Очень тяжело разгибалось тело, но в конце концов она выпрямилась и снова накинула капюшон плаща, закутавшись получше. Открыла дверь и вышла из дома. А на город уже опустился вечер. В некоторых домах уже зажигались огни, а последний отблеск солнца гас на западном краю неба, загороженном домами и деревьями. Гвиневра заперла дом, окинула взглядом улицу, а потом опустилась на ступеньки, вдохнув поглубже прохладный ноябрьский воздух. В этом воздухе было немного дорожной пыли, далекий аромат выпечки и дурманящий запах последних осенних цветов. Ее Камелот. Осиротевший в одночасье. Откуда-то сбоку послышались всхлипывания, и Гвен повернула голову, осторожно прикрывая лицо тканью. На крыльце соседнего дома сидела женщина - знакомая ей по старой памяти соседка, лет сорока, с полными руками и широким добрым лицом. Она пыталась чистить овощи в таз, но то и дело отвлекалась, вытирая рукавом катящиеся по лицу слезы. - Я сказал прекрати, - пробурчал на нее муж - рано поседевший мужчина лет пятидесяти, сухой и жилистый. Он сидел рядом, что-то чиня инструментами, но было видно, что руки у него дрожат. - Хватит сырость разводить. - Я н-не могу... - всхлипнула женщина. - Ну как же мы будем теперь, а? - Как и все, - буркнул муж. Случайно попал инструментом не по железке, а по доске крыльца. Выругался под нос. - Я про всех и говорю, - снова вытерла глаза женщина. - Как мы все будем без него? У нас же такие времена начинаются-то! Он же столько старался, чтоб нам жизнь лучше сделать, а теперь... А теперь нам без него как-то... - Люди все умирают, Ханна, - отрезал муж. - И наш король был человеком. - Да пусть себе умирают! - сердито отмахнулась Ханна. - Пусть умирают подлецы всякие, мерзавцы, разбойники! А хорошие люди - зачем они умирают? А зачем умирают великие? Так если б еще он старым умер, детишек успел народить, внуков понянчить, уму-разуму их поучить, трон передать... А ему всего-то тридцать годочков успело исполниться! - Да... - невольно согласился мужчина. - И правил он всего пять лет... - Вот! А за эти пять лет успел столько, сколько ни его отец, ни дед, ни прадед не успели за все свои годы! Да ты понимаешь, мы же в Альбионе будем жить! Если, конечно, теперь правители другие согласятся на этот союз, когда наш король умер... Может, без него ничего и не будет... Она снова начала всхлипывать и шмыгать носом. - Ну ладно тебе, - снова упрекнул ее муж, но у него уже кончался запал. Он явно уже не мог притворяться, что не горюет сам. Он бросил инструменты, сел ближе и обнял жену одной рукой. - Наша королева все устроит! И все будет хорошо, король же успел все подписать там...договориться, не знаю, что они там делают. Да думаю, наша королева всем устроит гром и молнии, если кто-то вздумает отказываться. Ну не реви ты...ну, Ханна... - Я помню... - всхлипнула женщина, положив голову мужу на плечо, - помню его еще мальчишкой. Помнишь? Как он рос... Сущим наказанием был... Бывало, пронесется по улицам с каким-нибудь дружком-рыцарем, мечами своими дерутся... И горшков пять по дороге точно разобьют. И ведь не закричишь, нельзя же... Однажды заметил, крикнул, что когда станет королем, расплатится... Вот же ж... Гвен, слушая это, невольно усмехнулась, мигом нарисовав себе эту картину. Сердце сжалось, но слушать воспоминания этой женщины было легче, чем терпеть свои собственные. - А потом, - продолжила Ханна, вытирая лицо грязным рукавом, - все равно добрым был... Помню, когда отец его, Утер хотел налог взвинтить... Тролли тогда его околдовали беднягу... Нас обирали, били, угрожали... А Артур пришел прямо сюда, в город и запретил, приказал отдать нам деньги...помнишь? - Помню, - едва слышно ответил мужчина, и Гвиневра заметила, что он отворачивает лицо, чтобы жена не увидела, как повлажнели его глаза. - Мы тогда знали, что все утрясется, что принц как-нибудь уговорит отца нас пощадить... Господи-и, да за что же это, а?.. Она обильно заплакала, и муж больше ее не успокаивал - он сам плакал. Тихо, почти незаметно. Гвен поднялась и сошла с крыльца. Пошла по улице ко дворцу, прислушиваясь к тем разговорам, которые еще были слышны. Кто-то из горожан вот так же сидел на крыльце, кто-то на кухне со свечкой у раскрытого окна, кто-то стоял в проулке. Но все, что бы она ни слышала - было о Нем. Все вспоминали Артура. Отовсюду звучало его имя в сонме причитаний, вздохов, жалоб и всхлипов. Камелот горевал вместе со своей королевой. Камелот, словно собака об умершем хозяине, выл от того, что его король оставил его. Гвиневра шла среди этих разговоров, и каждый такой бередил что-то очень непростое в ее душе. Внутри все скручивало и тащило куда-то на дно. Она прошла во дворец незамеченной, едва обратила внимание на всеобщую суету - видимо, ее искали. Поднялась на нужный этаж и вдруг застыла перед дверью в их покои. Дверь была закрыта. Дыхание участилось, сердце странно затрепетало. Гвен знала, что это сумасшествие, но не могла подавить это взметнувшееся ощущение, почти надежду на то, что сейчас она откроет дверь и увидит его, как всегда занятого за столом. Он поднимет голову и расплывется в своей сияющей радостной улыбке, которая загоралась на его лице всякий раз, стоило ей появиться в поле его зрения. Мысли перемешались и завопили: "Да! Открой! Он там! Не может не быть! Все чушь, Мерлин что-то перепутал, Персиваль тоже не так понял, они все ошиблись, Артур сейчас там, как и всегда! А это просто кошмарный сон!'' Гвен схватилась за ручку двери. Да, сейчас...он там, конечно, разумеется, как вообще можно было думать, что он не там?! Вот глупая! Здесь его нужно было искать, а не по городу... Какие они все глупцы! Вот сейчас, он там, там... Она распахнула дверь, влетев в комнату. Внутри было пусто. Его не было. Нигде - ни за столом, ни у окна, ни на кровати - нигде... Реальность снова легла ей на плечи, заставив вздрогнуть и сжаться от вновь накатывавших волн отчаяния, непонимания и ужаса. Каждая вещь в этой комнате была словно какая-нибудь кусачая тварь, которая так и норовила побольнее впиться ей в душу. Каждая вещь как-то напоминала о Нем. Гвиневра стояла, пошатываясь, обуреваемая внутренним штормом. Наконец она заставила себя сдвинуться с места и приблизиться к его столу. Почему-то побоялась коснуться столешницы. Только охватила взглядом и не решилась хоть на сантиметр сдвинуть стул или бумагу на столе. Нет...пусть все будет так, как он оставил. Словно он только что вышел и вот-вот вернется. Так же она прошла мимо шкафа, в котором были его вещи, камина, над которым висели его кинжалы, мимо гербов, у которых стояли мечи... А она ведь хотела их когда-нибудь убрать... Глупая... Ничего она здесь не поменяет больше никогда. Даже книга, которую она перечитывала перед Камланном - и та внезапной жуткой параллелью напоминала о Нем. Ведь ее герой, Зигфрид, погиб, обманутый, преданный, убитый за лучшие побуждения. Погиб, оставив Кримхильду горевать о муже годами. Годами... Господи... Гвен больше не могла это выносить. Она рухнула, как подкошенная, на кровать, которая, наверное, еще хранила тепло его рук, и наконец зарыдала, и слезы прорвали плотину, накрывая ее с головой темнотой вечной ночи. *** Слизерин не собирался оказываться на этом этаже. Он приходил в замок, чтобы поговорить с Мерлином и узнать, что сказал Килгарра об их будущем, хотя сейчас разговаривать с Мерлином было почти пыткой. Эмрис с одной стороны не мог разговаривать о смерти друга, причинявшей ему колоссальную боль, но с другой стороны, казалось, только о ней и мог говорить. В итоге Сэл получил очень сложного собеседника, так что возвращался он порядком вымотанный. Его вообще угнетало состояние, в которое погрузился город. Потому что неизвестно было, когда это состояние закончится. Но Салазар не ворчал. В конце концов, он знал, что значит терять близких, а про народ...ну, чего уж отпираться - да, погибший был славным малым. У Сэла было к нему немало претензий, и идеальным он для него не был, но все же ему тоже было по-своему жаль короля. Все-таки тот был не так уж плох. Однако спокойно вернуться домой не вышло, потому что во всех коридорах были люди, так как абсолютно все искали уединенные места, чтобы погоревать, в результате чего все уединенные места были заняты. Так что Салазар пошел обходным путем и именно так оказался рядом с королевскими покоями. И застал диковинную картину: у дверей толпились служанки, переминаясь с ноги на ногу и стучась в дверь. - Ваше Величество! - жалобно звала одна из них. - Поешьте хоть чуток... Откройте, прошу вас! - Да оставьте вы ее в покое, - поморщился Слизерин, обратив на себя внимание девчонок. - У нее муж умер, дайте ей прореветься. Чего вы к ней пристали? Девчонки посмотрели на него с опаской - как и всегда в последнее время. Главная у них ответила: - Она пропадала где-то целый день, мы боялись, не сотворит ли чего с собой... Потом вернулась, заперлась, никого не впускает, с самого утра и вот до вечера, до сих пор. Она же не ела больше двух дней, не пила, видно... Да и боязно ее одну оставлять. Когда... - она сглотнула, - когда миледи ребеночка потеряла, король приказывал за ней по пятам ходить, и так лучше всегда. А теперь мы не уследили, а вдруг она тоже...она же так его любила, так горюет теперь... Сэл усмехнулся, но потом нахмурился. Вся эта блажь про "нельзя одной, надо вместе" прошла мимо него, как чушь, да и не поверил он в то, что такая разумная женщина может покончить с собой из-за потери. Но вот что королева не ела, не пила больше двух дней - это было серьезно. Эта была медленная смерть, горюющая женщина могла так просто уморить себя. И почему он просто не сидел дома? - Миледи! - крикнул Салазар, ударив пару раз по двери. Служанки испуганно попятились, расступаясь. - Вы же не собираетесь себя угробить только потому, что умер ваш муж? Девчонки тихо ахнули и, подобрав юбки, медленно ретировались, чтобы только из-за угла наблюдать, чем кончится этот бой на смерть. Ответа, конечно, не последовало. Сэл даже не знал, почему хочет вытащить Гвиневру оттуда. Просто он оказался здесь, так что...почему бы и нет? Странно только - еще недавно он пытался поцеловать ее, чтобы вывести из себя ее мужа, а теперь вытаскивал ее из скорби по этому мужу. - Право, он того не стоит, - громко заявил маг небрежным тоном. - Вообще не понимаю, чего вы там оплакиваете, что даже застряли на два дня. Перебираете его рубашки? Да-да, я даже вижу, как вы там проливаете слезы над каким-нибудь пером, которым он писал вам любовные стихи. Это перо все еще пахнет, как он? Фи, миледи, я был о вас лучшего мнения! Он играл с огнем. Разгневанная королева вполне имела власть приказать на месте лишить его головы. Но он был уверен, что только так можно вытащить ее оттуда - она должна была сама захотеть выйти. Пусть даже ради того, чтобы отомстить нахалу-изменнику. Так что маг продолжал импровизировать, давя на все больные места, которые только представлял. - Нет, я еще понимаю ради какого-нибудь...э-э...какие у нас там были короли в Камелоте? Как там его звали, который расширил границы...Эревард, во! Или Говард. Они и правили долго, значит чего-то успели сделать. А что сделал ваш муж? Доверялся врагам, из-за чего и погиб. Я бы даже сказал, это в какой-то мере справедливо. Разве нет? Вот спорю на что хотите, он просто не дожил до того, как все его мнимые союзники обманут его и вместо хваленого Альбиона захватят Камелот и разделят между собой. Я бы на вашем месте скорее брал бразды правления в руки и исправлял все, что он набедокурил, иначе будете вместо него пожинать плоды его фантазий. - ЗАМОЛЧИ! - раздался вопль с той стороны запертой двери. Служанки подскочили, стукнувшись друг о друга локтями и подбородками. Слизерин удовлетворенно кивнул сам себе. - Как ты смеешь!.. Как... Не смей обвинять его! Не смей говорить о нем так! - Я понимаю ваше желание его выгородить, - продолжил атаку маг, - но это добра не даст. Признайте уже, что были замужем за неудачником, причем очень даже эгоцентричным. От правды станет легче. - Он! Был! Лучшим! Салазар закатил глаза, картинно вздыхая. - Только подумайте, стоит человеку умереть, как он тут же становится святым в глазах всех. Хватит реветь, просто он был... Дверь резко распахнулась, являя взору горящую праведным, хотя и полубезумным гневом королеву. Выглядела она не лучшим образом - волосы спутаны и взлохмачены, платье помято, глаза распухшие, красные, на скуле легкий впечатавшийся узор явно от какой-нибудь бахромы на подушке. Она не стала медлить, в ту же секунду ее рука уже летела к его щеке, но Сэл успел ее перехватить. Взбешенная Гвиневра занесла вторую руку, и маг перехватил и ее. - Ты... - прыгая бешеным взглядом по его лицу, пропыхтела женщина, - ты...ничего не...ты не смеешь! Артур, он...он был лучшим! Он был самым великим королем Камелота! И он был первым королем великого Альбиона! Он построил нам будущее! Он был добрым, храбрым, благородным, ты не смеешь его обвинять! Ты вообще никто, чтобы его обвинять! Он был лучшим!.. Почти не слушая гневную тираду, Салазар опустил обе руки, крепко удерживая вырывающуюся женщину. - Верю, - произнес он, глядя ей в глаза, когда она замолкла на секунду, переводя дыхание. - Верю, успокойтесь. Я просто хотел, чтобы вы вышли. До нее не сразу дошел смысл его слов. Несколько минут она таращилась на него, дыша, как после забега. Но потом успокоилась, и он отпустил ее руки. Служанки за поворотом, наверное, уже в десятый раз приготовились его хоронить. Королева обхватила себя руками. - Простите меня, - сказал Слизерин. - Вас только так можно было вытащить. Вам нужно поесть и попить. Вы не можете заморить себя голодом, вы нужны своему королевству. - Я не могу... - прошептала Гвиневра. - Я не хочу... Как...мне одной...как мне...без него? Сэл шумно выдохнул. Вот черт. Разговор стал сентиментальным и чувствительным, а это уже была не его территория, читать вдохновляющие речи он не умел. - Ради себя. Ради народа, если хотите. Разве мало? Вряд ли ваш муж хотел бы от вас именно этого. И вообще, почему бы просто не воспользоваться рогом Катбадха? Женщина тяжело подняла голову, взглянув на него из-под толщи боли. - Что?.. - Рог, с помощью которого можно общаться с мертвыми. Я полагаю, Его Величество от вас его не спрятал, после того, как вызвал дух своего отца? Гвиневра медленно осознавала смысл сказанного. - Нет, он здесь...в сокровищнице... - Отлично, - Слизерин склонил голову в поклоне. - Я могу идти, или вы меня казните? Королева его не видела, глубоко задумавшись. - Идите, - рассеянно кивнула она, возвращаясь в покои. Но дверь не закрыла. Салазар облегченно пошел наконец домой, по дороге снисходительно бросив служанкам: "Она ваша, леди". *** - Миледи, покушайте, прошу вас... - Не сейчас, мне нужно платье для верховой езды. - Ох, вы опять куда-то уходите, куда? - Мне нужно платье! Сейчас же. - Хоть перекусите на дорожку. Что я скажу леди Кандиде, она же меня живьем съест за то, что я за вами не уследила... - Насколько помню, власть за последние дни сменилась только раз, но, кажется, династия осталась та же? Леди Кандида получит мои объяснения позже, а сейчас подай платье. Служанка удрученно вытащила платье из темно-синего сукна и принялась помогать королеве одеться, хотя только мешалась в итоге, потому что Гвен так спешила, что одевалась сама. Все мысли уже скакали к Камням Неметона с бешеной скоростью. Быстрее, туда, там она сможет увидеть Его - настоящего, пусть и не живого - его глаза, его улыбку. Он будет там, и они смогут поговорить! Гвен натянула платье и, повинуясь болезненной мысли, не стала собирать волосы, а лишь заплела их в косу. Вспомнила, что Артур всегда любил, когда она просто их заплетала, как в те времена, когда была служанкой, в которую он влюбился. Оставив служанок что-то кричать ей вслед, Гвиневра сбежала по лестницам, заглянула в сокровищницу и в одно мгновение очутилась в конюшнях. Тут она шагнула было к белой кобыле, которую обычно выбирала для прогулок, но замерла, оглянувшись. Конь Артура стоял в стойле, но не прикасался к овсу. Вряд ли он чувствовал, что его хозяин мертв, но что-то явно беспокоило гнедого. А может, Гвен просто показалось, что большие черные глаза смотрят как-то потерянно. Может, ей хотелось так думать. Она прошла к нему и ласково коснулась большой морды. Конь тут же ткнулся ей в ладонь, что-то тихо проржав. Она со слабой улыбкой перебрала его черную гриву, погладила мощную шею, поцеловала морду. Она знала, что жеребец был подарен Утером еще юному сыну, и что Артур назвал коня в честь любимого героя военных баек - принца Филиппа, спасшего битву при Боргельфе. - Из этого боя ты его не вынес, дружок... - вздохнула Гвиневра, поглаживая коня. - Давай съездим к нему...в последний раз, а? Она не будила конюха, самостоятельно оседлав Филиппа, и вылетела из города в уже расстилавшуюся по миру ночь. Она не помнила, как проделала весь путь. В голове звучали только сладостные мысли о том, что она скоро увидит Его. Краем сознания она понимала, что это последний раз, что встреча будет короткой, что когда она закончится, больше не останется ничего, за что можно будет цепляться и отсрачивать дальнейшую скучную и серую жизнь. Но измученному сердцу было бы достаточно сейчас хотя бы мига, в который ей было бы позволено увидеть мужа. Огромные каменные столпы выросли из темноты, как какие-то заколдованные великаны. Было уже далеко за полночь, и кромешная в своем самом темном часе ночь накрывала холмы черным куполом. Тишина пустынных мест была абсолютной - даже птиц почти не было слышно. Словно мир умер, и осталась только тьма. Конь тревожно прядал ушами. Гвен спешилась, вытащила из седельной сумки рог и, постояв немного, двинулась внутрь круга. Каменные исполины нависали над ней, ночь падала с неба, а тишина громко дышала в уши. Легкий страх затесался в клубок спутанных чувств, но куда больше было боли и нетерпения. Гвиневра затрубила в рог. Протяжный звук эхом прокатился по пустынным холмам. Ничего не произошло. А потом откуда-то сверху на нее рухнул сноп света. Ей вдруг стало очень легко - не душевно, а физически, она словно больше ничего не весила. И вокруг после кромешной ночи стояла ослепительная белизна, будто она заблудилась в облаке. И ничего не было, кроме этой белизны, секунду за секундой. - Артур? - позвала она. Плотная тишина липла к ушам. Гвен ступила дальше в это светящееся облако, силясь разглядеть фигуру. - Гвиневра? - наконец раздалось издалека, и она заплакала от восторга и счастья, узнав голос. Следом за голосом из пелены появился силуэт. Он был здесь, и все же это место не позволяло забыть, что он мертв. Это был не яркий и настоящий Артур, а его полусмытый, чем-то затуманенный образ. - Ты не должна быть здесь, это опасно! Она даже рассмеялась - сколько раз она твердила ему об опасности, а он ее не слушал? - Какая разница... - проговорила она, жадно выхватывая из белого тумана его образ. - Нет, это важно, ты должна вернуться, завеса и так опасное место, а там, где мы - и вовсе. Возвращайся... - Но я не хочу, - пробормотала Гвен, вытирая со щеки слезы, хотя это было бесполезно. - Я не хочу без тебя, пожалуйста, я не смогу без тебя... - Сможешь! - он торопился, его образ то и дело терялся за клубами белого тумана. Но когда она могла видеть любимые глаза, в них была отчаянная настойчивая просьба. - Сможешь, Гвиневра, ты нужна нашему народу, ты нужна там всем, ты не бросишь их. - Артур, но я... - дыхание участилось, глаза бегали. Она не сможет отпустить его прямо сейчас, когда только что вновь увидела! Все не может так закончиться! - Можно я тогда буду приходить сюда? Я смогу трубить в рог, и мы сможем часто разговаривать, и... - Нет, Гвиневра, - мотнул головой Артур. Она в панике заметила, что его образ стал еще более расплывчатым, и только лазурные глаза все еще смотрели прямо на нее, умоляя бежать как можно быстрее. - Этот рог путает завесу, лучше всего забыть о нем, это слишком опасно. Кроме того, я не там, где другие. Я не смогу прийти еще раз. Я и сейчас-то еле прошел... Но больше не смогу, поэтому... - Другие?.. - Твоя семья, наши друзья - они все вместе, и им хорошо, и-и Моргана снова прежняя со своими родителями, она очень скучала по тебе, и Ланселот, потому что все, что было перед нашей свадьбой, оказалось колдовством Морганы... Гвиневра, возвращайся домой, и...сделай для меня кое-что, ладно? - Все, что угодно… - Скажи Годрику, что я все еще считаю его своим другом. Что я очень ему благодарен и горд, что знал его. Поблагодари за меня леди Кандиду и Пуффендуй, и Слизерина, они все очень много для нас сделали. Разреши магию и передай Мерлину, что у нас все еще одна судьба на двоих, что ничего на этом не закончилось, будет другое начало. - О чем ты?.. - Мерлин все знает, он сможет тебе все объяснить, только передай мои слова. - Я передам, но... - всхлипнула Гвен, остервенело вытирая слезную поволоку, мешавшую видеть и так исчезающий силуэт. - Артур, это же...это не может быть конец... - Завеса закрывается! Уходи, Гвиневра! Не губи себя, ничего уже не изменить. Смысл его слов с трудом доходил до нее, а думать о них она сейчас вообще не хотела. Потом, у нее еще будет время, у нее теперь будет слишком много времени на боль и размышления в ее серой жизни, но сейчас заставить себя уйти и потерять Его навсегда было немыслимым. - Пожалуйста, уходи! - Но... - Вальтер сказал, что будет смотреть на тебя, слышишь? Имя сына, которое она никогда не могла сказать мужу, заставило ее опомниться. - Вальтер... - Он замечательный, такой, каким мы его представляли, и он видит тебя отсюда. Ты не должна подвести его. Я люблю тебя, прошу, Гвиневра, возвращайся... В его глазах была такая мольба, что не подчиниться не получалось. Она сглотнула, делая шаг назад. Она хотела столько всего сказать, но слова все куда-то пропали. Да и важны ли они были теперь? Она смотрела в любимые голубые глаза и читала в них конец своей сказке. Все. Все заканчивалось. Она слабо кивнула, заставляя себя сделать еще один шаг назад. Его черты уже терялись в тумане, но она могла их видеть. Казалось невозможным взять и отвернуться. Но она отвернулась. Дыхание сперло, в глазах потемнело, белый туман поблек от сжавшей душу боли. - Не оглядывайся, Гвиневра, - было последнее, что она услышала перед тем, как завеса закрылась. - Я не хочу вернуться так. Туман рассеялся, и свет истончился, пропадая на глазах. Скоро его совсем не оказалось, и осталась только холодная трава, на которой на коленях сидела королева, молчаливые валуны, свинцовое небо над головой и холодный серый рассвет, поднимавшийся в ночную мглу у холмов с восточного края неба. Начинался новый день. День, в котором не было ничего от Него, от Них. Этот день знаменовал существование без Него. Первый день за краем жизни. Уже совсем рассвело, когда на дворцовую площадь въехал гнедой конь. Заслышав цокот копыт, рыцари бросились к прямой и суровой, как статуя, всаднице, горя встревоженными и ждущими взглядами, но не решаясь ничего спросить. - Сменить флаги, - объявила королева, сходя наземь. - В Камелоте траур. * - название английской баллады 17-го века