Огни Камелота

Слизерин еще никогда не чувствовал себя настолько лишним. Когда он сбежал из родительского поместья в хозяйство Гриффиндоров, в котором не умел абсолютно ничего, рядом были друг и его мать, и Сэл почувствовал тогда, что не ушел из дома, а вернулся в него, что здесь и был отныне его дом. Когда он жил в Камелоте в его золотой век, когда Годрик рядом наслаждался каждым днем, а он, Салазар, был мрачным лицом на всеобщем празднике жизни, было легче. В конце концов, мрачен он был от недостатка наивности, а этого он бы всем вокруг пожелал. Но теперь... Теперь он как никогда чувствовал себя белой сияющей вороной посреди погрузившегося в траур города. Камелот выл, как покинутый верный пес, и от этого воя было некуда скрыться. На рынке торговки говорили только об одном, горестно посматривая на небо и порой вздыхая друг у друга на плече. У каждого встречного прохожего на лице была тень, а если это женщина - чаще еще и красные глаза. Дети, поддавшись общему настроению, не решались скакать по улицам, играя, теперь они стайками жались к какому-нибудь дворику и негромко разговаривали, словно боясь не соответствовать горю взрослых. А стоило вечером открыть окно, как обязательно можно было услышать, как хотя бы на одном соседнем крыльце пристроились два друга или мать с дочерью, или подруги, или супруги, и причитают все о том же. Если это были женщины - то в итоге ужинать приходилось под их всхлипывания. Похороны прошли, траурные стяги снова заменили алыми, дым от костров давно рассеялся, но народ и не думал вылезать из этой скорби. Да, все продолжали работать, но больше не было слышно смеха и легких разговоров, ни один комедиант не решался бросить на землю шапку и немного поднять всем настроение, за одно подзаработав. В тавернах теперь было больше людей, и не столько нищих, наскребших на кружку крепкого, а обычных отцов семейства, которые вместо того, чтобы вернуться домой и слушать причитания жены, шли сюда, к друзьям и соседям, чтобы утопить паршивое настроение в каком-нибудь сидре. И вот посреди всего этого горя Салазар уже не казался мрачным. Совсем наоборот, его обычное выражение лица явно не дотягивало до скорбных взглядов всех вокруг. И если раньше ему было плевать, что он как-то отличается от общей радости, то теперь, видя, как люди искренне страдают, он чувствовал себя жутко неуютно, потому что сам нисколько не страдал. Да, ему было жаль, что так случилось, но реветь в подушку он не собирался, да ему и не хотелось. Как не хотелось и щеголять своим хорошим настроением рядом с людьми, объятыми горем. Поэтому вскоре после похорон он заплатил девчонке, присматривающей за его перепелками, взял соседского коня и поехал в леса. Но на этот раз он не охотился. У него все еще было интересное дело, которым до сих пор не было времени заняться. И промедление не сыграло ему на руку, потому что теперь этим заняться было сложнее, чем месяц назад. В Камелоте и так редко встречались змеи, их можно было найти, только если хорошо искать. А в ноябре, когда все нормальные змеи уже впали в спячку, найти какую-нибудь пресмыкающуюся с бессонницей было крайне сложно. Именно поэтому в своих поисках Слизерин забрался очень далеко, но это его даже радовало, потому что чем дальше от скорбящей столицы - тем легче. К тому же, вся эта идея поймать змею и поговорить с ней захватила мага настолько, что он перестал обращать внимание на время и расстояние. За этот месяц он свыкся с мыслью о своей способности, но затем пришел жуткий интерес. Змеи всегда казались ему величественными и нереально красивыми, а теперь, когда он знал, что мог с ними поговорить, он загорелся азартом, как мальчишка. Он даже не заметил, как преодолел огромное расстояние и забрел в те места, где поселил своих друзей из Хелвы. По дороге он зашел в одну деревню и купил связку мышей, которых обычно продавали дворянам-охотникам для их хищных птиц, так что когда он наконец-то напоролся на змею, ему было что ей предложить. Это оказалась гадюка. Конечно, ужи и медянки заснули месяц назад, так что встретить еще можно было только гадюку. Великолепная стальная окраска делала ее почти невидимой под старым пнем, и змея бы ничего не сделала, если бы Слизерин просто прошел мимо. Но он заметил ее и аккуратно опустился на корточки, держа наготове магию, чтобы выставить щит, потому что до Пенелопы с ее целебным волшебством было далеко. Змея зашевелилась, ромбовидный узор на ее спине задвигался. Но прежде, чем змея успела свернуться и выскочить на него, Салазар заговорил. - Здравствуй. Насколько он понял из книг, которые ему дала Когтевран, змееуст не знает змеиного языка - парселтанга, он просто на нем разговаривает. Эта способность работает только при контакте со змеей, или если змееуст верит, что его собеседник - змея. Так что Сэл заговорил, надеясь, что сейчас из его рта выползали шипящие звуки, а не человеческая речь. Честно говоря, он чувствовал себя очень глупо, на мгновение даже подумал, что все, что произошло тогда, в октябре, ему привиделось, но только на мгновение. Потому что в следующее - змея замерла. - Почему ты еще не впала в спячку? - спросил он будничным тоном, словно вел со змеей светскую беседу. И, пожалуй, это была лучшая светская беседа в его жизни. Гадюка пялилась на него, но не сворачивалась, а значит нападать не собиралась. - Ты же ч-человек, - наконец услышал волшебник ее голос. Он был в восторге, как мальчишка, у которого получилось наконец взять барьер на галопе. - Я маг, - произнес он. - И я понимаю ваш язык. - Поч-чему? - Я таким родился. - Ты уверен, ч-что родилс-ся не з-змеей? Салазар тихо засмеялся, весь горя от возбуждения. - Не знаю. Мать никогда не хотела рассказывать об этом печальном событии в ее жизни. - Она от тебя отказалас-сь? - Можно и так сказать. - Тогда ты точно был з-змеей, - убежденно подытожила гадюка. Положила голову на спину и задумчиво взглянула на мага. - Только как же ты тогда вырос-с таким уродцем? Слизерин завис, не зная, считать ли это оскорблением. Потом подумал о грациозной, великолепной пластике тела змеи, о роскошном окрасе их кожи, о глубоком взгляде черных глаз...и о нелепой, глупой конструкции человеческого туловища. Да, для этой гадюки он явно был уродцем. - Так почему ты еще не впала в спячку? - спросил волшебник. Змея резко подняла голову, но не для укуса. Сэл как-то понял, что она возмущена. - Не впал! - прошипела гадюка. - Я он, з-змееныш-ш. Это было очень странно, но Салазар почувствовал себя провинившимся учеником перед мудрым наставником. Даже при том, что он был двадцати восьмилетним магом перед змеем. - Извини, - неловко пробормотал он. Гадюка медленно опустила голову. - Я Морф-ф-ф. А тебя как звать, з-змееныш? - Салазар. Ему понравилось, как гадюка звала его змеенышем. Словно он был один из них, случайно потерявшийся среди людей блудный змеиный сын. - С-салаз-зар... Я не впал в с-спячку, потому ч-что еще не нашел мес-сто. Я вс-сегда поз-здно зас-сыпаю. Да и голоден я... - У меня есть полевки, - маг полез в свою сумку и достал связку мышей. Змей несколько раз стрельнул языком. - С-спас-сибо... Сэл подождал, пока Морф наестся, но потом тот и вовсе расхотел разговаривать. - Вс-се... Я должен найти с-себе укрытие... Желаю и тебе пережить з-зиму, з-змееныш... И гадюка грациозно уползла в кусты. Возвращаться домой жутко не хотелось, так что Слизерин решил от нечего делать заглянуть к Коринн. Только по дороге к ее дому он наткнулся на деревенских мальчишек, развлекавшихся со змеей. Это тоже была гадюка, которую сорванцы, наверняка, поймали в лесу, а теперь издевались над ней, как могли, не страшась ее яда, хотя были бы здесь их матери - тут же заверещали бы и надавали сыновьям по шее. Салазар отобрал у них змею, пригрозив всем, чего только может бояться банда восьмилетних беспризорников, и пошел с ней в дом Коринн. Самой хозяйки и ее сына дома не оказалось, но магия, запечатавшая дом, была его собственная, так что она его впустила, и скоро Сэл уже вовсю беседовал с гадюкой, сидя на полу посреди спальни. Именно такую сцену застала вернувшаяся с рынка Коринн. - Слизерин? Вот уж кого не ждала, а что ты...ААА! - громко вскрикнув, девушка выронила сумку с купленным и отпрыгнула обратно к двери, прижав к себе сына. - ЧТО ЭТО?! - Змея, - поморщился Салазар. - И не кричи так, ты ее напугала. - Я?! Ее?! Слизерин, какого черта?! - Прекрати орать. - Я перестану, когда ты уберешь эту мерзость из моего дома! Это что, это что - гадюка? Ты совсем с ума сошел?! Слизерин протянул ладонь змее, и та с удовольствием спряталась под его рукавом от вопящей девушки. Коринн вытаращилась на это действо, и ее всю от макушки до пят передернуло. Оливер молча жался к матери, наблюдая за всем. - Она не укусит, - наставительно вздохнул Сэл. - Ей нужно много энергии для того, чтобы сделать яд, она скорее уползет и спрячется от твоего крика. - Я очень рада за нее! - фыркнула Коринн. - Что она здесь делает, Слизерин? Насколько я помню, это моя жилплощадь, и я не собиралась ее делить с пресмыкающимися сожителями! Тем более в опасной близости от моего сына. - Если твой сын не будет ее дергать, она не будет опасна, - раздраженно закатил глаза маг. - Да она и не останется здесь, как только мы договорим - я отнесу ее в лес. - "Договорим"? Волшебник с удовольствием рассказал все, что знал о своей способности и том маленьком опыте, какой у него был. Его бывшую любовницу это нисколько не успокоило и, к его разочарованию, не впечатлило. - Слушай, - заговорила она, не спуская Оливера с рук, хотя мальчик уже тянулся к полу - кажется, он боялся куда меньше, чем его мать. - Мне плевать, что у тебя с этими ползучими трогательная связь, их не должно быть в моем доме. - Но этот дом купил я, - достал свой козырь Сэл. Зря, потому что Коринн еще больше возмутилась. - Для того, чтобы я растила твоего сына. - Моего сына, которого ты от меня увезла. - От которого ты бы с удовольствием избавился, да о котором и сейчас едва помнишь. Этот спор был бесполезен, неприятен и бессмысленен. Так что Слизерин удрученно вздохнул, а гадюка тем временем показала голову из-под его другого рукава, куда она проползла по его плечам. Оливер хихикнул, с интересом глядя на змею. Салазар в первый раз посмотрел на сына и улыбнулся. - Вот видишь, мой сын храбрее тебя, - весело заявил он. Коринн снова фыркнула, крепче перехватив мальчика, не дав ему тянуться к полу. - Он ребенок. Он не понимает еще, что его отец больной на голову, потому что предлагает ему поиграться с ядовитой змеей. - Одни предрассудки, - наигранно усмехнулся Салазар, поднимаясь на ноги. Проходя к выходу, он поднял руку к лицу подруги и засмеялся, когда та отшатнулась от выглядывавшей из-под рукава черной головки. *** Пустота. Полноценная, реальная. Слишком огромная, чтобы ее не заметить. Пустота сидела напротив нее за обеденным столом, пустота лежала рядом с ней на кровати, пустота глазела на нее из коридоров и ниш, пустота молчала ей в уши, когда, казалось, по всем законам мироздания должен был звучать родной голос. Эту пустоту нельзя было отрицать, забыть, нельзя было надеяться ее перетерпеть. Пустота была новым правилом жизни, неуютной и однообразной. Каждый день она находила сотни новых "никогда больше'', сотни мелочей, в которых раньше был Он, а теперь была безнадежная пустота. Раньше она даже не представляла, как много Его было в простом ее дне, а теперь ей приходилось говорить, когда раньше она бы молчала, идти вперед, когда раньше могла бы остаться на месте, думать над чем-то, когда раньше могла бы даже не знать о существовании этого чего-то. Опустевший дворец стал склепом, продуваемым сквозняками. Раньше от плохих мыслей помогала работа - она занимала голову, заставляя оставить тяжелые переживания, как какой-то груз, который мешает дальше жить. Но теперь...теперь с этим грузом не было сил и желания бороться. С ним нужно было жить и не грезить надеждами, что осталось еще немного, а потом будет легче. Это ведь не просто плохое настроение, которое можно переждать. Теперь жизнь стала длинной дорогой через нескончаемый серый туман - однообразный, скучный. Впрочем, Гвен все равно работала. Что еще она могла делать? Каждый день она заваливала себя работой над организацией второй Шелотской встречи. Мысли о будущем королевства вытесняли из головы лишнее, даже тяжелое и, казалось бы, неподъемное. Заставляли забыться, потеряться во времени. Но когда день кончался, свечи на столе в который раз перегорали, и увещевания служанки о том, что нужно хоть немного поспать, уже не казались глупой болтовней, приходилось снова окунаться в реальность, а это куда больнее, чем просто в ней жить. Потому что пока она думала о письмах в другие королевства, об организации мирной встречи и заключительном договоре, ей невольно казалось, что когда по наступлении вечера она поднимет голову от бумаг, ее обнимет знакомая рука, рядом послышится такой же усталый вздох, и на нее посмотрят уже слипающиеся голубые глаза. Но вот наступала темнота, а рядом никого не было. И воспоминание о том, что так теперь будет всегда, снова и снова жалило, как в первый раз. "Что ж ты за чудо такое у меня, а? - думала Гвен, обнимая себя руками после работы с документами, на части из которых еще стояла Его подпись. - У других женщин мужья как мужья - умрут, они поплачут, погрустят и живут дальше. А ты у меня забрал весь воздух..." Чем дальше был день похорон, тем больше мучило отчаяние. Словно время неумолимо отнимало у нее что-то...но что? Что еще можно было у нее забрать? Воспоминания? В какой-то из этих безымянных одинаковых дней лорд Осберт спросил, когда она собирается приказать убрать в сокровищницу трон короля. Она даже подумала, что ослышалась. - Что?.. - Второй трон теперь ни к чему, он будет пустовать, - невозмутимо разъяснил советник. Гвиневра поднялась со стула, на котором сидела до того. - Вы что, хотите сделать вид, будто Его вообще не было? - спросила она, и сама не узнала своего страшного голоса. - Миледи, не надо так переворачивать мои слова, я говорю о практичности, о логичных вещах... "Пошли вон вы со своей логикой! - хотелось плюнуть ему прямо в лицо. - Я не Утер, который уничтожил все гобелены с Игрейн! Артур был здесь! Жил, любил, дышал, говорил - и чтобы я теперь позволила уничтожить каждый его след? Черта с два!'' - Трон останется на месте, - отчеканила королева. - По правую руку от моего. И я не желаю ничего более об этом слышать. Время превращало человека в память, в легенду. С каждым днем бесследно и без возврата исчезал запах на Его одежде, оставшейся в старых покоях, с каждым днем воспоминания в сердцах людей становились мутнее и путаннее. Каждый день, отдалявший от Его смерти, ложился грузом ей на плечи, с каждым днем было все тяжелее вставать по утрам с кровати, зная, что в этом дне Его тоже не будет. Наверное, было бы правильней возвращаться к жизни, бодриться, стараться снова почувствовать радость. По крайней мере, советники и придворные вовсю пытались поддержать ее именно этим - показывали ей, что все налаживается, что жизнь продолжается, что нужно оживать и идти дальше. Но ей было тошно от одной мысли о том, чтобы пытаться разглядеть в своем существовании жизнь. Невыносимо было отпускать скорбь как просто плохое настроение, словно смерть ее короля была просто печальным событием, после которого можно жить. Невыносимо было существовать после Него. Делать вид, что возвращаешься к жизни, что тебе не все равно, что ты ешь и сколько спишь. Каждый ободряющий взгляд служанки, поддерживающие слова придворных и бессовестно-яркое посреди ноября солнце заставляло ее задыхаться, потому что, кажется, вокруг все еще была жизнь, а она больше в ее течение не попадала. Понадобилось всего несколько дней, чтобы собрать нужные письма и устроить еще одну встречу на Шелотском поле. Гвен помнила, как они планировали на эту вторую встречу привести туда комедиантов, устроить банкет на природе, чтобы отпраздновать рождение Альбиона, Гвиневра тогда уже подбирала платье, а Артур подшучивал над тем, что Мерлин, скорее всего, напьется и опозорит их перед всей знатью. Теперь королева села в карету все в том же черном платье и с простым пучком волос. С ней была охрана из рыцарей и свита из слуг. Раньше Мерлин бы точно отказался от собственной кареты, но теперь без возражений молча спрятался там от преследовавших его взглядов. Королева еще не придумала систему, в которой будут теперь жить маги в Камелоте, но одно знала точно - правой рукой ее будет Мерлин. В конце концов, работать слугой он ведь больше не мог... А учитывая все, что он сделал для нее, для Артура, для Камелота, то на меньшей должности, чем придворный маг и первый советник королевы, она не могла его представить. Мерлин согласился, потому что, как и у Гвен, это для него был единственный способ существовать дальше - отдавать всего себя Альбиону. Среди всех скорбных, натянуто улыбающихся, сочувствующих, ободряющих лиц в замке было лишь одно, которое Гвиневре не было тошно видеть. Только у одного человека в замке жизнь так же остановилась, как и у нее - Мерлин. Они не собирались лезть друг к другу с бесполезными утешениями, а воспоминаний каждому с лихвой хватало своих, чтобы захлебнуться и медленно тонуть. Так что разговаривать им было незачем, и они почти не разговаривали с того дня, когда Мерлин сказал ей, что, как могущественный маг, сможет жить гораздо дольше, чем обычный человек, и что когда-нибудь он встретит ее возродившегося мужа. Гвиневру уже, кажется, ничего не удивляло, но все-таки было сложно представить, что Мерлин - их милый, худощавый, нескладный Мерлин - проживет не одну сотню лет. В то, что Артур когда-нибудь оживет, она почему-то поверила сразу и безоговорочно. Только легче от этого не стало, как раз наоборот. Теперь она знала, что Он вернется в Альбион, но это будет в те времена новой жизни, когда ее уже давным давно не будет на свете. Она не сможет его увидеть даже после смерти. Может быть, только когда они с Мерлином завершат свою великую миссию, судьба и магия вернут Его ей, но до этого оставалось бесконечное время с его болезненными секундами. Когда Гвен собрала советников для решения вопросов Шелотской встречи, в какой-то момент из тени колонн вышел Мерлин, и разговоры тут же затихли. Старики боялись его. И неудивительно - похудевший и осунувшийся, бледный, с мешками под глазами, с невероятно острым взглядом исподлобья смешной слуга короля теперь был могущественным магом, и всем в это верилось. Старцы-советники, наверняка, боялись, что он посмотрит им в глаза и испепелит на месте. Однако Мерлин просто поклонился королеве, сложил руки за спиной и встал мрачной тенью неподалеку. Он молчал все совещание, но иногда Гвен бросала на него взгляд и читала по его лицу одобрение своим решениям или сомнение в них. Как всегда делал Артур. *** Добираться до Шелотского поля по ноябрьским дорогам было труднее, чем летом, но в конце концов они добрались, как и делегации из других королевств. Вместо планировавшихся торжеств собирались простые переговоры. Когтевран, пока все еще только располагались вокруг павильона, зашла туда первой, взмахнула рукой, и на стол легла кружевная ткань, которую собирались принести слуги, графины с вином, кубки, свитки, отодвинулись стулья, а навес опустился, прикрыв солнце. Слуги шарахнулись от летающих вещей, замерли свиты других делегаций, а Гвен лишь изогнула бровь. Мерлин пошел в ее свите последним и встал около колонны, когда все правители собрались вокруг круглого стола. Именно так он проводил последние дни. Ел, чтобы не расстраивать Гаюса, который заметно сдал, чего-нибудь чистил в их покоях и стоял неподалеку от стола во время совещаний. Его не трогали настороженные взгляды советников, шушуканья слуг за спиной, его даже не волновал тот факт, что пришел час, которого он так ждал все эти годы. Да, теперь он официально мог использовать магию. Но правда в том, что ему этого нисколечко не хотелось. Магия больше не рвалась наружу, и не было никакого желания ее звать. Для чего? Для кого?.. А хуже всего было то, насколько быстро все стало меняться. Все, что делала Гвен для признания магов, для создания новых законов относительно колдовства, все такое долгожданное совершалось прямо сейчас и достаточно быстро. И оттого возникали совсем уж горькие мысли - все это мог бы сделать Артур и давным давно. Если бы Мерлин признался раньше, а не тогда, когда друг был уже на пороге смерти, у Мордреда не было бы причин возненавидеть короля, и тот был бы жив. Спасение было у Артура под носом, стоило сделать только шаг, но Мерлин слишком боялся...чего? Чего, черт возьми, он столько лет боялся? Что друг его казнит на месте? Что не выслушает, не попытается понять, примириться? Теперь, когда все было уже кончено, отчаяние накрывало от того, что Мерлин находил в их прошлом сотни случаев и способов, когда он мог бы признаться другу, и тот бы принял его, теперь маг в этом не сомневался. Злился бы, кричал, прогонял - да, возможно, но потом бы принял. И все было бы иначе. И это приводило к одному единственному выводу - Мерлин сам был во всем виноват. Он и его страх, въевшийся под кожу. Страх, который заставлял не верить в дружбу, даже если та была сотни раз доказана. Страх, который убил стольких людей, которые этого не заслуживали. Артур, Гвейн, Мордред - никто из них не должен был умереть, никто из них не заслуживал такой смерти. Но ничего уже нельзя было исправить. И теперь Мерлину оставалось только стоять позади королевы, делая вид, что он имеет на то право, и отвечая на ее взгляды. Каждый брошенный подругой взгляд напоминал магу о том, как таким образом общались они с Артуром во время совещаний, дипломатических встреч и разных судов. Где бы они ни были, Артур мог повернуться к Мерлину и увидеть на его лице одобрение или сомнение. Им не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Мерлин был уверенностью Артура, а тот был его смыслом. С тех самых пор, как юный наивный амбициозный волшебник пришел в Камелот, встретил молодого принца, которого мог уважать, и обрел цель в жизни. Он восхищался Гвен. В мало что чувствующей душе теплилось глубокое уважение к ее стойкости. Королева Камелота встречала правителей других королевств с невозмутимым достоинством. Все, кто не был на похоронах, подходили к ней, чтобы выразить соболезнования - пустые слова, которые должны были помогать, а на деле просто бередили раны и вызывали раздражение, но Гвен все равно только вежливо благодарила. Она не отреагировала даже на речь Одина. - Не буду врать, что я не рад смерти вашего мужа, - заявил король Норфолка с видом отца-наставника. - Но я знаю, что такое терять близких. Так что вам я сочувствую, леди Гвиневра. Мерлин подумал, что мог бы испепелить этого мерзавца на месте, но его королева сделала другое: она вдруг широко, язвительно улыбнулась, кивая. И это была первая ее улыбка с Того Дня. По крайней мере, первая, которую видел маг. Рядом с Гвен сел мрачный и решительный Аргос, будто собираясь защищать жену погибшего друга от возможных нападок. По другую руку села королева Ифтира. Кандида была собранна и спокойна, как всегда, но все же была в ней какая-то неуловимая перемена. Остальные хранили почтительное молчание, как провинившиеся дети. Гвиневра заговорила четко, сдержанно и коротко. Она пересказала все решенные вопросы и планы, объявив, что сегодня они собрались, чтобы поставить последнюю печать на союзном договоре, а так же решить, кто станет во главе Альбиона. - Первым правителем должен был быть Артур, - сказала она, на секунду опустив голову. - Перед смертью он завещал мне Камелот, однако я не считаю это правом наследования престола Альбиона. Так что от какого-либо первенства я отказываюсь и выношу вопрос об этом снова на общее обсуждение. - Жаль, - произнес Годвин, поглаживая бороду. - Я считаю, именно ваша рука, Гвиневра, могла бы принять власть над такой державой. В конце концов, Артур не создал бы Альбиона без вас. - Я тоже так считаю, - поддержал Аргос, не успела Гвиневра возразить. - А я нет, - покачала головой за нее Кандида. - Я верю, что леди Гвиневра была бы отличной правительницей, но ей сейчас будет не до этого. Эта ноша для нее лишняя. - И я против, - вклинился Один. Он выглядел возмущенным. - Господа, только мне это попахивает заговором? Сначала Пендрагоны заставили нас создать этот союз, а теперь только они должны обрести над ним власть? - Никто никого не заставлял, Один, - покачал головой Олаф. - Мы сами принимали решение, нам даже войной никто не угрожал. - Потому что мы согласились по-хорошему. Задумайтесь, что было бы, если бы мы не стали плясать под дудку Пендрагона? На сколько бы его хватило, прежде чем мы бы увидели его войска у своих границ? Мирные договоры подписываются после войн, а не переговоров! - Не будьте так циничны, лорд Один, - спокойно прервала его Гвиневра. - Вспомните, сколько раз Камелот провоцировал вас на войну, и сколько раз это делал Норфолк. Вспомните, звал ли Артур вас на битву, на которой погиб. - То есть, твой муж погиб, и теперь ты хочешь сделать все, о чем он мечтал, чтобы утолить свое горе? В этом весь смысл, всего этого, да? - Дело не в моем муже, - устало, но четко возразила Гвен. - А в том, что он отстаивал. Мир на землях Альбиона. Мир и процветание для всех. Неужели вы не хотите спокойствия для своего народа, милорд? Король Норфолка хмыкнул. - Если бы все было так сказочно, Пендрагон бы не погиб. А так где все его рассказы о благополучии? - Точно, - кивнул Дриант. - Кажется, смысл был в том, что вместе мы сильнее. Разве он доказал это, умерев? - Хватит! - вдруг рявкнула Аннис, грозно сверкая глазами. В гневе она выглядела такой страшной, что даже два наглых мужчины притихли. - Вам ли говорить о его смерти, когда ты, Один, и ты, Дриант, не явились на битву! Вас ведь не было на Камланне! Вы оба - вот кто доказал свою трусость и больше ничего, потому что если бы вы стащили себя с тронов и немного подумали не только о себе, нам бы сейчас не нужно было выбирать нового правителя Альбиона. - Договор не был окончательно подписан тогда! - в первую минуту ошалевший от такого напора Один очнулся и тоже закипел гневом. - Я не обязан был являться, к тому же - я не знал об этой опасности. - Не знал он, - громко фыркнула королева Карлеона. - Давай, ври, что у тебя не было кучи шпионов, которые ползали по Камелоту, вызнавая, когда же можно получше попробовать убить их короля. - Ты не смеешь! - взревел Один. - Смею! Ты, ты и только ты виноват в том, что случилось на Камланне... - Аннис! - Гвен аккуратно коснулась плеч северной королевы, заставив ту замолчать. - Не нужно. Никто ни в чем не виноват. - Завидую твоему великодушию, девочка, - проворчала женщина, кинув гневный взгляд в сторону короля Норфолка. - Хотя это еще раз доказывает, что тебе лучше всего встать во главе Альбиона. Гвиневра покачала головой. - Нет. Я не смогу, - она помолчала, будто заставляя себя сказать что-то. - Я не смогу делать это без Артура. Моей скорби хватит на Камелот, но не на Альбион. Нашему союзу нужен другой человек. - И кого вы предлагаете? - спросил молчаливый на сей раз Баярд. - Лорда Родора, - ответила Гвен, повернувшись к королю Немета. Тот удивленно вскинул брови. - Вы были нашим союзником долгие годы. В вас и в вас, лорд Годвин, я вижу наставников своего мужа, его единомышленников, достойных занять престол Альбиона. Я бы не могла выбрать между вами, если бы лорд Годвин не был бы так нездоров. Старый король понимающе кивнул. - Я поддерживаю этот выбор, - произнес он. - Родор, я с удовольствием признаю тебя правителем Альбиона. - Я, безусловно, тоже, - незамедлительно согласился Аргос. - Безусловно, - ехидно проворчал Дриант. - Ведь наследником Родора станешь ты, а потом твои дети, с чего тебе не поддерживать эту кандидатуру? - Если тебе станет от этого легче, Дриант, я отдам сейчас свой голос за тебя, - мрачно, но спокойно ответил король Богорда. - Только это ничего не изменит, потому что тебя никто не выберет, но мы можем посмотреть на это. Хочешь? Молодой король промолчал, бросая злые взгляды в сторону соперника, но тот не обращал больше на него внимания. Аргос был гораздо спокойнее и сдержаннее, чем раньше. Смерть Артура повлияла и на него. Правители еще немного обсудили этот вопрос, раздали свои голоса, и в итоге выбор был сделан - правителем Альбиона стал Родор, а значит в будущем им станет Аргос, а Митиан, как его жена, станет королевой Альбиона. Мерлин одобрял этот выбор, вот только снедала тоска от того, что все должно было быть не так. Аргос и Митиан будут замечательными правителями, но...но на их месте должны были быть Артур и Гвен. И этого не будет. История прямо у них под носом вильнула хвостом, сделав крутой поворот, и уплыла совсем в другую сторону. Будущее, уже казавшееся таким настоящим, теперь строилось совершенно иным. *** Грандиозный момент, который должен был пройти под звуки труб, в сопровождении музыки и с последующими празднествами, прошел очень скромно. Некоторые все еще не были в восторге от этого союза, а те, что должны были бы радоваться, были подавлены потерей дорогого друга. Так что они просто встали и один за другим поставили печать на большом, красиво оформленном документе. Когтевран, внимательно наблюдавшая за Гвиневрой, заметила, как та гладила кольцо с печатью в ладони, пока не наступила ее очередь. Она даже не сразу поняла это, но заминки не произошло, потому что Аргос незаметно сжал ее локоть и тихо шепнул что-то ей на ухо. Королева Камелота очнулась и подошла поставить последнюю печать. Когда же и она отступила от документа, все просто замерли на несколько секунд, чтобы осознать, что только что случилось. Мир теперь официально был другим. Они все теперь были правителями отдельных частей огромной державы, а один из них - король Родор - был их правителем. Это было странно, и несмотря на то, что Ифтир был давно мертв, даже Кандида ощутила этот странный, непривычный дискомфорт - быть королевой в одну секунду, а в следующую стать вассалом. Раньше она бы ни за что не согласилась. А теперь готова проглотить свою гордость ради благополучия народа. Раньше... Еще когда она в первый раз приехала в Камелот, она, кажется, была другой. И когда она успела измениться? Кандида лишь теперь осознала, что действительно изменилась. Раньше она бы была, как лорд Осберт или лорд Генрих - одной из тех, кто обвинял Гвиневру в несостоятельности, в несобранности и безволии, когда та не могла прийти к власти два дня, прячась от всех то в своих покоях, то вообще неизвестно где. А теперь она даже и не подумала осуждать женщину. Да у нее бы язык не повернулся это делать. Конечно, сама она в свое время именно работой и спасалась, когда потеряла отца, она не оставляла себе ни минуты на слезы и стенания, свою скорбь она вкладывала в действия и только так смогла выжить после боли. Но ведь не все так могли и должны были. Не всегда слезы означают слабость, иногда можно и нужно позволять сердцу плакать - теперь она это понимала, а потому просто была рядом с Гвиневрой и помогала ей с управлением королевством. Это произошло как-то само собой. Годрик сказал бы, что это на нее повлиял Камелот. Камелот с его принципами великодушия, благородства и взаимопомощи, с его терпением и добротой. У этого королевства была душа, и она была прекрасна. Эти земли принимали любого, кто хотел обрести на них дом, как родное дитя, и окружали заботой и любовью. Да, пожалуй, все это и поменяло волшебницу, обточив ее жесткий характер, как камень. Все эти вечерние беседы у камина с кубком вина с Артуром, все разговоры с Мерлином - все это медленно, но верно давало свои результаты. Общество этих двух великих людей не могло пройти бесследно. Раньше Когтевран бы заявилась к Мерлину сразу же после его возвращения и потребовала бы рассказать обо всем. Теперь же она не посмела нарушать его уединение до тех пор, пока не увидела, что он способен ее услышать и ответить. Она мягко остановила его одним вечером в коридоре и спросила, может ли он рассказать ей все. Мерлин вздохнул и позвал ее за собой к Гаюсу. Там она и услышала про возрождение их короля и про долгую жизнь Эмриса. Рассказ оставил горечь и облегчение одновременно. С одной стороны - двое великих друзей в конце концов когда-нибудь воссоединятся и исполнят свою миссию. Но с другой, все ведь могло бы случиться совсем иначе. Проще. Счастливей. И кто в этом был виноват? Один с Дриантом, не явившиеся на подмогу на Камланн? Мерлин и Кандида, замучившие Мордреда своим недоверием? Годрик и Пенелопа, не признавшиеся в своей магии, чем могли бы изменить ход истории много раньше? Моргана, обезумевшая от своих мелких обид и страха и пошедшая войной на человека, все еще любившего ее как сестру? Мордред, не принявший тот факт, что его любимая погрязла в ненависти и была врагом им всем? Утер, воспитавший в сыне недоверие к магии? Или сам Артур, слишком поздно понявший, что магия лишь инструмент в руках героев и злодеев? Что ж, теперь это уже было, в принципе, неважно. Это жизнь. И все здесь были в чем-то виноваты. Короли и королевы пообедали, а затем принялись обсуждать вопрос о магии. Когтевран знала, что в последние месяцы жизни, работая над договорами Альбиона, Артур отводил магии совсем не последнее место, уже тогда он собирался что-то менять. А теперь это дело завершали оставшиеся в живых. Вопрос этот был слишком сложным, чтобы решить его за один вечер, так что по сути были сделаны только две вещи: Мерлин и Кандида были признаны волшебниками у власти, то есть теми, кто будет так называемыми посредниками в устанавливаемом мире между магами и людьми, а также намечены планы работы над системой законов относительно магии. На этом вторая Шелотская встреча подошла к концу. *** Осень превратила Нижние Земли (1) в один сплошной дождь без конца и края. Дождь стеной стоял на дорогах, прятал небо в нескончаемой сырости, низвергался сверху, как какая-то божественная кара, размывал берега Рейна, Мааса и Шельды, гулко колотил по стенкам шатра, словно марширующее войско. Но, не считая этого сумасшедшего ливня, в шатре стояла тишина. Огни свечей вздрагивали от порывов ветра, проникавших внутрь, и бросали пугливые тени на покрытое шрамами смуглое лицо человека за столом. Тот постукивал носком сапога по земле, удерживая эмоции. Падавшие на плечи его черные волосы еще не высохли полностью, а полные губы сжимались от злости. Через минуту полог откинулся, и в шатер зашел другой человек. Он был высок и крепко сложен, у него было широкоскулое лицо с прямым носом, с рыжих волос сейчас ручьями стекала вода, вся его одежда была насквозь мокрая, и первым делом он провел ладонью по лицу, отплевываясь от дождя. Хэнгист покосился на меч, прислоненный к стенке шатра в нескольких шагах от него. Он специально убрал его подальше, чтобы не было соблазна броситься на брата, как только тот зайдет в шатер. - Вернулся еще один корабль, - сказал Хорса, с трудом стягивая с рук вымокшие тугие перчатки. Специально не смотрел на старшего. - Говорят, что последний. Больше не будет. Все, кто выжил, вернулись. - Чушь, - сердито отрезал Хэнгист. - Как минимум, треть попряталась там, потому что боятся, что я их лично перережу за то, что они проиграли. - Ну...может быть. Хорса замолк, делая вид, что серьезно заинтересован своими перчатками. И это взбесило Хэнгиста окончательно. - Так, и что мы имеем в итоге? - хмурясь и закипая, спросил он риторически. - Сколько всего воинов вернулось из похода на Британию? Хорса молча вытащил из ножен меч и отвернулся, уходя в другой конец шатра, чтобы поставить его там. Однако маневр не удался, и резкий крик брата заставил его замереть. - Не слышу! - Ты сам все знаешь, Хэнгист, зачем спрашиваешь? - негромко спросил Хорса, не оборачиваясь. Этот кроткий усталый тон еще больше разозлил старшего, и он ударил кулаком по шаткому походному столу. - Я знаю! Я знаю, лисья твоя душа, я знаю, сколько моих людей погибло из-за твоих выдумок! - Наших людей, - поправил Хорса и все-таки обернулся, раскинув руки. - И что ты хочешь, чтобы я сделал? Да, я был не прав, признаю! Я тебе не ас и не ван, чтобы мертвых возвращать, что я могу сделать? - Да ты мне скажи, черт тебя дери, что тебя надоумило?! Я говорил тебе не связываться с колдунами! Я знал, что нельзя было доверять этим мерзавцам! Ты мне объясни, на кой черт нам понадобилась баба, эта Моргана или как ее там?! - Я считал, что маги полезны, - упорно возразил Хорса. - У них есть огромная сила, ей можно сделать то, что не может сделать целый легион воинов. Эта ведьма считалась у них самой могущественной, так что... Почему я должен был упустить такой шанс? - Потому что я тебе сказал, что так нельзя делать, это глупо! Хорсе хватило наглости закатить глаза. - Но ведь они встали на нашу сторону! Они сражались за нас. - Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь, что они не обманули нас и не провели диверсию таким образом? - Слушай, я не сам все это провернул, ты согласился с моими идеями, мы вместе отправляли корабли через пролив! Хэнгист задохнулся от ярости, даже встал со скамьи, тяжело выпрямляя больную ногу, но сказать ничего не нашелся. Хорса подождал, пока брат остынет и, отвернувшись, стал снимать с себя мокрую верхнюю одежду. Ливень оглушительно бушевал снаружи. Да, в Бюнде, где они начинали свои завоевания, погода была куда лучше... Спустя несколько минут тишины Хорса первым заговорил: - Их вождь погиб. Теперь они слабее, мы можем... - Ни черта мы не можем, ни черта они не слабее, - проворчал Хэнгист, болезненно кривясь, возвращаясь на скамью. Рвано выдохнул, растирая колено. - Мы не можем теперь их взять голыми руками, они объединились, этот их король постарался на славу, чтоб его... Хорса покачал головой. По скулам его стекали капли с мокрых волос. - Один он это не устроил. Говорят, у него тоже был маг, очень могущественный. Будто бы он может управлять драконами и насылать бури, будто бы он единственный, кто могущественнее Морганы. - Еще лучше! - фыркнул Хэнгист. - И что? - А то, что все вернувшиеся воины рассказывают, что этот маг был на битве, что с ним было нереально справиться. - Не тяни, черт бы тебя побрал. - А я не тяну. Если мы устранили вождя, мы можем устранить и его великого мага, и проблема будет решена. - Тебе напомнить, куда нас завели твои хитрости в последний раз? - грозно повысил голос старший брат, снова закипая. - Ты сам сказал: голыми руками мы их теперь не возьмем, - возразил Хорса. - Нужна другая стратегия. Хэнгист помолчал, нахмурившись и поглаживая бороду. Новые выдумки брата вызывали раздражение, но с другой стороны выбора у них не было. Теперь (благодаря Хорсе и этим проклятым магам Британии, с которыми им в недобрый час приспичило связаться) они и вправду не могли переть в лобовую атаку на всю эту огромную рать. И как это они ухитрились объединиться? На их острове, сколько помнил Хэнгист, сколько ему рассказывали отец и дед, а тем - их отцы и деды, всегда царили распри и междоусобицы. Еще и эта проклятая магия... Нет, если он завоюет Британию, он искоренит там магию, он выжжет самые ее корни и повесит всех, кто только посмеет этому мешать. - И что ты предлагаешь? - наконец спросил он. Хорса якобы незаметно облегченно вздохнул. - Нам нужно послать туда людей, но не для войны. Пусть эти люди внедрятся в тамошние села, рабочие места, пусть проникнут в доверие к людям и незаметно поднимут бунт против магов. Когда у нас будет преданная толпа, мы наобещаем им, что в новом, нашем королевстве они получат власть истребить колдунов, получат привилегии, ну и прочее такое. Назначим дату, проведем все тихо и с умом, так что никто даже не поймет, откуда мы появились и почему нас так много, нам понадобится одна ночь, чтобы сравнять с землей их столицы, а рассвет застанет нас уже в нашем собственном королевстве. Хэнгист усмехнулся. Да, недолго Хорса убивался по погибшим войскам, вон как быстро загорелся новой идеей. Хэнгист не умел так рисковать. Но с другой стороны, без этого энтузиазма брата они бы не завоевали столько земель. - Красиво говоришь. А что делать с этим могущественным королевским магом? Младший пожал плечами. - Уберем. Надо просто узнать, что он за человек. У всякого есть слабости. Узнаем, что он может, чего хочет, когда хочет, и устроим так, чтобы в нужный момент его на месте не было. А там уж у него не будет никаких шансов. Каким бы могущественным он ни был - он не одолеет весь союз ютов, саксов и англов. Мы ведь тоже умеем объединяться, хотя и не для мира, а для войны. Всего несколько месяцев работы - и можно будет собирать войска. Британия-таки будет наша. (2) 1 - Нижние Земли - низменность на северо-западе континентальной Европы, в бассейне рек Рейн, Маас и Шельда, примыкающая к Северному морю. 2 - здесь начинается эдакий экскурс в историю на уровне Википедии и смутных школьных воспоминаний. В следующих главах будет еще много этого добра.