Огни Камелота

Еще совсем недавно она сжимала руку Тео и смотрела, как Гвиневра переживает смерть Артура. А теперь и в ее руке пусто. Она всегда знала, что когда-нибудь это произойдет. И когда Теодор погиб, это было нисколько не удивительно. Просто...очень больно. Больно смириться. Больно не ждать его появления, принять тот факт, что больше не услышишь его голоса. Она привыкла к таким вещам. Она королева. Ей не впервой терять близких. Даже если это единственный любимый мужчина в ее жизни. Даже если это всегда оказывается тяжелее, чем она представляет. Смерть Тео словно отняла у нее половину жизненных сил. Стало в два раза тяжелее подниматься с постели, в два раза тяжелее улыбаться и ощущать течение времени. Она потеряла больше, чем готовилась - не просто свою любовь, но часть себя. Огромную и лучшую. Ведь Тео знал ее еще девчонкой. Теодор первым узнал о ее магии, он скрыл ее от ее отца, хотя мог и должен был сдать королю как преступницу. Он помог ей устранить бастардов Беренгара и сохранить трон, только с его помощью она спаслась из павшего Ифтира и только благодаря ему вернулась к жизни. Тео так долго был рядом, так долго был ее верным другом, надежным союзником в шалостях, вроде истории с Рагнелл, или делах государственных, он так долго был ее совестью и ее частью - что теперь она чувствовала себя почти калекой. С другой стороны...и калекой можно жить. Только уже не ждать от жизни слишком многого. Не ждать, что будешь счастливым. Не ждать, что станет легче. В конце концов, от нее уже после падения ее королевства оставались одни руины, смерть Теодора лишь добавила дыму на это пепелище, чтобы стало труднее дышать. Первые дни Кандида сидела у себя в покоях. Служанка осторожно сновала рядом, поглядывая на госпожу. Наверное, ожидала истерик и рыданий. Но их не было. Только в первый день Когтевран обнаружила слезы на щеках. С удивлением стерла их, и больше они не появлялись. Служанка приносила поесть, и Кандида ела, хотя у еды был паршивый вкус, а потом снова ложилась на кровать, уставившись перед собой, или подходила к окну, чтобы застыть у него на пару часов. Служанка ничего не спрашивала, что свидетельствовало для королевы о ее уме. На второй же день к ней пришли Гриффиндоры. Сердобольная Пенелопа, конечно, со слезами на глазах начала говорить о сочувствии и спрашивать, как она. И Кандида могла только усмехнуться и ответить: "В порядке". Пуффендуй ощутила неловкость ситуации, потому что глаза недовдовы оставались сухими, и растерянно-печально оглянулась на мужа, словно пытаясь понять, не обманывает ли ее зрение. Молчавший до сих пор Годрик аккуратно, но твердо обнял жену за плечи, поднял и удивительно быстро закончил этот рваный, грустный разговор. Когда Пен вышла из покоев, рыцарь задержался на минуту, чтобы сказать глубоким, спокойным от печали голосом: - Когда Теодор уезжал... Вас не было на отъезде войск, и он попросил меня, если он не вернется, позаботиться о вас. Сердце сжалось. Губы дрогнули в грустной улыбке. - И ты намерен исполнять его просьбу? Годрик тоже грустно улыбнулся. - Он был мне другом. Я буду помнить его. Кандида благодарно склонила голову. Рыцарь поклонился в ответ и вышел к жене. А потом она стала снова выходить ко двору. И сначала ей показалось, что Гвиневра сказала что-то придворным, чтобы те не приближались к ифтирской королеве со своим сочувствием, потому что все вели себя с ней так, будто ничего не произошло. Будто она такая же, как прежде. А потом Кандида поняла, что, впрочем, она ведь и не изменилась внешне: она ходила на Советы, появлялась на пирах, она делала точно те же вещи с точно таким же бесстрастным выражением лица. Может, только чаще ездила на охоту и сидела в библиотеке, если только это было возможно. Она искала уединения, в противоположность Гвиневре, которая после утраты мужа ненавидела быть одной. Вернувшийся в Камелот Мерлин лишь поймал ее взгляд при встрече и коротко сказал: "Мне жаль". И Кандиде на миг показалось, что Мерлин уже давно оплакал их всех - вообще весь Альбион. Мерлин уже давно не в их эпохе - он всем своим существом где-то там, на несколько веков вперед, где все еще ждет своего короля. И что только драконы с их огромным количеством лет в запасе могли понять эту его отрешенность от настоящего времени, поэтому он и проводил с ними столько времени, сколько мог. С ними, и еще на берегу Авалона. Он никому этого не говорил, но Кандида поняла, что Эмрис ходит на берег священного озера и будет возвращаться туда еще много раз, до тех пор, пока эти воды не вернут ему то, что ему так отчаянно нужно. Мерлин коротко рассказал о том, что Килгарра все еще лежит около Кристальной пещеры, уже едва ли может летать и много спит, а Айтуза вернулась в Камелот. Белая дракониха долго пропадала где-то со смерти Морганы - Кандида могла ее понять, ей бы теперь эти белые крылья, чтобы улететь в Ифтир и носиться над морем, что бьется о его скалистые берега. Айтуза прилетела обратно, и Мерлин смог с ней поговорить, хотя дракониха все еще не умела выговаривать слова сама. Эмрис уговорил Айтузу бывать у Килгарры, чтобы скрасить ему его медленное угасание и перенять от него мудрость и вековые знания. А потом были вновь Советы, переговоры, переписи, новые поправки к законам о магии, новые найденные артефакты и древние книги... И на Камелот, как назло, опустилась мертвая жара с палящим солнцем. Ничего хуже не могло случиться, по мнению Кандиды. Если бы шел дождь или снег - было бы проще принять тот факт, что жизнь продолжается. Но солнце, залившее собой все щели в замке и заполнившее каждый коридор и комнату невыносимой духотой, придавало всему безусловный оттенок конца, какой-то тупой конечности. Солнце нещадно палило с безоблачного неба - и тоска внутри не оставляла ни шанса на спасение. Хотелось убежать от этого солнца, ничего сильнее не хотелось, как убежать глубоко во дворец, в какие-нибудь далекие покои, в которых нет окон, в которых не зажигали свечи, где темно, свежо и прохладно. Укромное местечко, какие Кандида и Теодор находили, чтобы побыть вместе, вдали от сплетничающих слуг и всевидящих глаз придворных. Где можно было представить, что они вновь в Ифтире, что за стенами дворца лежат сугробы, и метет снег с низкого синего неба, что на этаже под ними готовят пир для всех все еще живых ифтирских дворян и бродячих комедиантов. Но светило неумолимое солнце. И все, что ей дорого, было мертво под этим проклятым светом. В августе ее все еще мутило от еды. Мало того, ее стало тошнить даже при виде дичи. Однажды, встретившись на охоте, Кандида и Салазар вместе завалили оленя, и мужчина галантно отдал ей победу, однако королева, прикрывая нос, сказала, что отдаст оленя ему. Слизерин о чем-то явно подумал, но не сказал ей. А утром следующего дня ее стало тошнить настолько, что она позвала служанку с тазом. И тут Когтевран наконец обратила на это внимание. Пожалуй, не выбей ее из колеи смерть Теодора, она бы задумалась раньше, но она списывала все на тоску, а еще на отвратительную жару. Однако в то утро Кандида призналась себе, что вообще невероятно редко в жизни болела. У нее даже горло зимой болело раз пять от силы за все ее тридцать с лишним лет. И, как бы она ни воротила нос от лекарских настоек и травок, королева решительно приказала позвать Гаюса, потому что ее состояние ее немало раздражало. Вслед за Гаюсом в дверях выросла и фигура в траурном платье - взволнованная Гвиневра тоже пришла узнать, что же могло подорвать железное здоровье королевы Ифтира. После короткого осмотра, при котором Кандида с трудом подавляла свою гордость перед суровым лицом старого лекаря, тот глубоко задумался и замолчал. - Что это? - требовательно спросила Когтевран. Черные брови остро спустились к переносице. - Гаюс, говори немедленно, что бы это ни было. - Я не смею... - прокашлявшись для вежливости, ответил старик. - Ваше недомогание довольно специфического свойства, и так как не было ни одной возможности, чтобы оно у вас появилось, то я и не могу сказать, что оно у вас есть... - Гаюс. Здесь только ты, я, моя служанка и Гвиневра. Говори свою страшную правду. Старик еще раз неловко прокашлялся. - Вы...если бы вы были...замужем, миледи, я бы сказал, что вы беременны. Но так как это предположение абсолютно абсурдно, то я считаю оскорбительным даже говорить о нем... Он замолчал, внимательно глядя на пациентку. Конечно, он все понимал. Конечно, вся эта вежливость лишь дань этикету. Конечно, он не мог просто объявить, что незамужняя королева носит бастарда. Кандида замерла. Несколько мгновений никто ничего не говорил. Потом королева опустила взгляд и осторожно, аккуратно коснулась ладонями своего живота. И вмиг на ее лице засияла широкая, счастливая, влюбленная улыбка, которую эти люди у нее видели впервые. От неожиданности они даже растерялись. Но Кандиде не было дела до их реакции, до осуждения и сплетен, до того, с чем ей придется столкнуться совсем скоро. Она просто знала, что под ее ладонями бьется сердце ребенка Теодора. На все остальное ей было плевать. Судьба спасла Его в ней. Судьба успела оставить ей часть Его. Кандида почему-то никогда не ощущала себя матерью. Как королева, она знала, что когда-нибудь ей придется, однако совершенно не представляла, как сможет полюбить маленькое неразумное розовое существо. Но сейчас у нее не было никаких сомнений в том, что она полюбит этого ребенка - будет ли это сын, как она хотела, или дочь. Она знала, что именно в этом маленьком существе расцветет ее любовь, на которую теперь не было ни ее мужчины, ни ее королевства. Деликатный Гаюс молча удалился. Служанку отослала Гвиневра и мягко присела на постель рядом. Когтевран подняла на нее счастливый взгляд, зная, что вообще-то должна стыдиться, оправдываться, объясняться, должна чувствовать себя гулящей трактирной девкой перед благонравной вдовой. Но она не чувствовала своего ребенка как свой грех. Это было ее счастье, ее чудом спасенное счастье. - Ничего не говорите, - улыбнулась Гвиневра. - Я не собираюсь вас осуждать. Я бы мечтала оказаться на вашем месте. Вы счастливы - у вас остался ребенок от любимого человека. И вы не обязаны изменять его памяти. Кандида накрыла ее ладонь своей и дружески сжала. - Вы прекрасный человек, Гвиневра, - сказала она, - я буду вечно вам благодарна за то, что могу жить в вашей стране и...что мой ребенок тоже может остаться здесь. *** - Я всегда знал, что эта женщина великолепна! - расхохотался Слизерин, когда Пенелопа, чувствуя себя хуже сплетниц-кухарок, рассказала ему о беременности Кандиды. Гвиневра, от которой она это узнала, была как-то странно взволнована. Годрик только облегченно сказал: "Слава богу" на эту новость. Казалось, из своих людей Пенелопа была единственная, кто все же находил в этой ситуации что-то неправильное. Нет, она была рада, что с Кандидой останется ребенок Теодора, она давно понимала, что они любили друг друга. Однако дети...в ее понимании должны были рождаться от брака. Пен не нравилось, что ребенок Теодора останется заклеймен, как незаконнорожденный, из-за...чего? Гордости? Почему горе-родители не могли жениться и спокойно жить счастливо? Что им мешало? Разница в статусах? Но у Кандиды больше не было королевства, по сути, она и не была больше королевой. К тому же, Гвиневра в свое время была крестьянкой, но это не помешало Артуру жениться на ней, пусть даже все годы брака их преследовали сплетни. Пуффендуй не понимала, почему Кандида и Теодор не могли точно так же плюнуть на условности, которых в их случае было гораздо меньше. - Это их дело, Пен, - сказал ей Годрик. - Не нам туда лезть. Могут быть тысячи причин. Ты хочешь их спрашивать у Кандиды после смерти Теодора? Нет, не хотела. Пусть Когтевран и не рыдала по углам, но все равно говорить с ней о Теодоре было неловко, так что Пенелопа решила, что муж прав, и заставила себя не думать об этом. А затем Кандида как-то раз поймала ее во дворце, чтобы расспросить про ее опыт. С тех пор Пуффендуй стала чаще навещать королеву, и они сблизились. Сначала для Пен был невероятно странным факт материнства Кандиды. Королева Ифтира порой казалась ей мужчиной в платье, какой-то неумолимой и непоколебимой скалой, полной разума и самообладания. Но теперь эта скала была просто женщиной, угловатое лицо которой невероятно нежно улыбалось от мысли о ее ребенке. И Пенелопа поняла, что иначе быть просто не могло. Когда беременность больше нельзя было скрыть платьем, по дворцу волной прокатились сплетни. И Кандида вышла ко двору с таким лицом, словно если бы кто-нибудь хоть словом прокомментировал тот факт, что она, незамужняя, носит бастарда, тут же бы был четвертован ее магией на месте. Никто не смел задавать ей вопросы. Так что все просто были вынуждены принять эту ситуацию молча. Зато Гвиневра теперь с удовольствием проводила осенние вечера у камина за разговором с Кандидой, а вельможи продолжали удивляться, что Когтевран не оставляет государственные дела и все еще занимается магическими вопросами Альбиона. Однажды в октябре Пенелопа взяла близнецов и устроила небольшой пикник в лесу. Мальчишки в свои неполные два года уже, казалось, понимали, что такое магия, лучше всяких взрослых и, конечно, уже становились сущим наказанием для родителей на прогулках, потому что они вполне могли мановением ладошки подстричь у одного соседа овцу или обеспечить другого сплошь синими овощами. Гриффиндорам оставалось лишь виновато улыбаться, исправлять магию сыновей и поскорее уносить их, пока те не заставили чьи-нибудь волосы подняться и улететь с головы или косички соседской дочери встать дыбом. Так что Пуффендуй, улучив теплый денек, взяла детей и унесла их гулять туда, где на них, по крайней мере, никто не мог пожаловаться. Здесь, под золотистым пологом леса, расстилая небольшое покрывало, она почувствовала ностальгию по тем временам, когда они с Мерлином гуляли здесь и наслаждались чудесами своего волшебства. Теперь Мерлин был слишком далек от настоящего, от них, от прежних интересов, да и от себя прежнего, чтобы снова заняться подобными шалостями. Вздохнув, Пен достала из корзинки творожную запеканку на тот невероятный случай, если ей удастся покормить детей не грудью, а нормальной едой, и опустила мальчишек на землю, потому что до сих пор они парили над полянкой, наблюдая за матерью. Полчаса все шло прекрасно. Но потом Юстес испачкался, и Пен пришлось пытаться магией вычистить его, в то время как малыш вовсю тянулся к тройке подосиновиков у дерева. Пуффендуй уже наловчилась делать все на ходу, а потому это заняло у нее меньше минуты. Однако Бертрану хватило этого времени, чтобы сбежать. Оглянувшись и не найдя второго сына, волшебница похолодела. Позвала. Конечно же, своевольный малыш не выглянул из-за соседнего дерева, так что Пен тут же подхватила на руки Юстеса и взмахнула ладонью над землей. Крошечные следы мальчика засветились ярким золотистым светом, выдавая непоседу с головой. Пенелопа увидела Бертрана почти сразу, но, только вздохнув от облегчения, тут же испугалась заново. Ее сын смеялся и пытался погладить что-то черно-белое. Как только это черно-белое вывернулось из-под его ладошки, Пен увидела, что это барсучонок. Зверек, стрекоча, юркнул в норку, оказавшуюся совсем рядом. - Берти! - позвала Пенелопа, спешно приближаясь и освобождая одну руку из-под закопошившегося на ней второго сына. - Иди ко мне! Но мальчик, не собираясь расставаться с новым другом, тут же пополз следом в норку, откуда даже с расстояния Пен услышала шипение и рык. Она уже вскинула руку, но спасти ее сына успело что-то другое. - Берегись! - пропищал тонкий пронзительный голосок, и что-то розово-золотое вдруг возникло перед Бертраном. Выскочившую из норы барсучиху силой магии отбросило обратно, и вход в нору засыпало землей. Ребенок застыл от удивления и растерянности. Пенелопа подлетела к сыну, на минуту забыв обо всем и просто прижав обоих близнецов к себе. Только после этого она подняла голову и увидела странное улыбающееся существо. Оно было похоже на маленького человечка, ростом ей по пояс, наверное. Только у этого человечка были острый, как перо, длинный тонкий нос, большие, как клубни, ярко-зеленые глаза, огромные уши, словно у летучей мыши, длинные пальцы и ступни. На этом странном человечке был наряд, похожий на человеческий, с иголочки чистый, из ярко-золотистой ткани. Существо по-доброму смотрело на семейную сцену, склонив ушастую голову набок. - А-а как же барсуки? - оторопело спросила Пенелопа. - Не беспокойтесь, миледи, - торопливо и приветливо успокоил ее человечек. - У них всегда есть несколько выходов из норы. - Я не леди, - возразила волшебница, пока ее сыновья с любопытством рассматривали существо. - А, простите, а как вас зовут? - Гилдримм, миледи, - поспешно ответил человечек, кивнул головой, отчего огромные уши забавно хлопнули. - А вас? - Пенелопа Пуффендуй, - машинально ответила Пен. Затем вспомнила и мотнула головой: - В смысле, Гриффиндор. - Вы не знаете, как вас зовут? - то ли шутливо, то ли сочувственно спросило существо. Пенелопа подумала и наскоро решила, что все-таки бессмысленно отказываться от прозвища, если оно просто прозвище. - Пуффендуй. Пенелопа Пуффендуй. И я очень вам благодарна за спасение моего сына, вы меня очень выручили... - О нет-нет! - замотал головой человечек. - Гилдримм очень рад был помочь маленькому волшебнику, леди Пенелопа, домовые эльфы любят волшебников и хотят с ними дружить... - Домовые эльфы! - не вовремя воскликнула Пен, осененная догадкой. Она читала про них. Эти существа обладали своей собственной специфической магией, прямо как друиды. Они невероятно привязывались к волшебным семействам, с которыми дружили, и часто жили вместе с ними, пока почти все такие семьи не вырезал Утер на Великой Чистке. Считалось, что домовики либо вымерли, либо слишком хорошо попрятались. Мерлин пытался разузнать о них после создания Альбиона, но сами пытающиеся ужиться с новообретенной свободой маги ничего не знали про своих маленьких друзей из прошлого. - Извините, простите, я просто никогда не видела домового эльфа, - запричитала Пуффендуй. - Гилдримм не удивлен, леди Пенелопа, - грустно кивнул эльф, - все выжившие после Чистки домовики попрятались, боялись, что нас убьют, сэр Утер, король, так жестоко нас истреблял, многие погибли вместе с семьями волшебников, с которыми дружили. А потом мы узнали, что магия разрешена, что волшебники теперь живут свободно, и мы решились выйти на свет. Ой, что ж это я! - вдруг спохватился Гилдримм. - Невежливо держать гостей на пороге, простите, пожалуйста, пройдемте, Гилдримм вас проводит! - Куда проводит?.. Эльф шмыгнул куда-то вперед. Пенелопа растерянно призвала к себе магией корзинку, куда легло, свернувшись, покрывало, и последовала за побежавшими за домовиком сыновьями. И спустя немного времени им открылась удивительная картина: на довольно большой лесной поляне под старыми соснами ютилось больше дюжины миниатюрных домиков. Домики были похожи на избушки лесников или угольщиков, только в несколько раз меньше - как раз для жителей такого размера, как Гилдримм. На окошках там стояли горшочки с последними осенними цветами, из труб в некоторых домиках уютно шел дым, а между домиками стояли низкие, длинные, искусно срубленные столики. И в этой маленькой деревушке копошилось не меньше полусотни взрослых домовых эльфов: одни что-то стучали молоточками, другие вскапывали землю у своих домов, третьи протирали столы, четвертые чинили крыши. Но стоило рядом показаться волшебникам, вся эта волшебная братия мгновенно отвлеклась от дел и с любопытством уставилась своими огромными глазами на гостей. - Друзья! - радостно объявил Гилдримм. - Гилдримм встретил в лесу волшебников, они очень хорошие, мы подружились. - Здравствуйте, - радушно кивнула одна эльфиха в красивом голубом фартучке. - Мы как раз собирались ужинать, будьте нашим гостем. - Ох...спасибо, я не голодна, - попыталась отказаться Пенелопа, но эльфы тут же засуетились с таким невероятным проворством, что остановить их было невозможно. - Нет-нет-нет, не стесняйтесь, мы очень рады с вами отужинать! - уверила ее эльфиха. - Дитта сейчас накрывать на стол, у нас столько вкусных блюд есть, не отказывайтесь! Пуффендуй даже не поняла, как она оказалась за этим низким для нее столом, просто в какой-то момент ее окружили домовики и принялись уставлять стол всеми возможными яствами: здесь были и разнообразные, начиненные фруктами, пироги, мясные, рыбные и другие запеканки, пудинги, супы, жареный поросенок, цыплята, перепелки, пряники, салаты и многое другое. Здесь было больше, чем могла съесть армия, но домовики, сев за стол, первым делом постарались накормить гостью. И Пен поняла, что попала в свой собственный капкан: оказалась на месте своих же друзей, которым никогда не давала уйти из своего дома не накормленными. Оставалось только сдаться, улыбнуться всей этой гостеприимности и присоединиться к пиру. Близнецы, поначалу наблюдавшие за домовиками с осторожностью, теперь снова обрели храбрость. - Берти! - позвала Пенелопа, и мальчик расстроенно отпрянул от оконца в домике, в которое собирался заглянуть. - Нельзя. Иди ко мне. Юстес? Второй мальчик заинтересовался ушами Дитты, но благодушная эльфиха только рассмеялась и, обняв малыша, умудрилась переключить его внимание на еду. Близнецам также устроили пир: им принесли кашу, картофельное и свекольное пюре, хлеб, печенье, яблоки, омлет, суп с черносливом, рыбные фрикадельки, пудинги, творог, молоко, суфле из капусты - все, что только можно было придумать. Волшебница оторопела от такой заботы, затем достала свою запеканку на стол и принялась с аппетитом уплетать творения эльфов. Только через время эти добрые существа спросили, как ее зовут. А, услышав имя, вдруг разом моргнули, а потом подскочили и стали прыгать, размахивая кто маленькими шляпками, кто платками, кто полотенцами. Все радостно голосили, а несколько даже пустились в пляс вокруг Пенелопы. - Что такое?.. - Вы же та самая Пуффендуй! - воскликнул один из домовиков, Луи. - Вы же одна из Четверых! Тех самых, что вместе с Эмрисом освободили магию, да, да, да? - Ну... - зарделась Пенелопа, - все больше сделали Мерлин и королева Кандида...и мой муж... Эльфихи, все как одна, склонили головы набок, умиленно складывая ручки. Волшебница еще больше смутилась. - Вы наш друг! - воскликнул Гилдримм. - Вы наш великий друг, как же Гилдримм сразу-то не узнать, старый глупый эльф! Домовики запричитали еще больше, радуясь и сыпля благодарностями. Многие начали рассказывать, как они настрадались, скрываясь от гонителей магии все эти годы, пока их товарищи скорбно кивали в такт рассказам. Пуффендуй слушала, вместе с ними кушая, обмениваясь рецептами блюд и временами проверяя сыновей, которые уже успели обзавестись игрушками от щедрых эльфов. Незаметно для всех кушанья кончились, и на поляну лег косой луч заката - только тогда волшебница спохватилась, что нужно идти домой. Уйти от домовиков было очень сложно. Во-первых, все они тут же заголосили, что она очень мало с ними пробыла и еще рано. Во-вторых, сыновья расплакались, не желая уходить. В-третьих, когда обе трудности были преодолены, эльфы ни за что не пожелали отпускать своих новых друзей, не дав им с собой еды. Пенелопа даже замерла на секунду, а потом рассмеялась, поняв, как же она сама похожа на домового эльфа. Им всучили кучу всего, так что Пен решила нести корзинку магией, ибо в руках это было просто невозможно. - Приходите жить к нам, - искренне сказала она на прощание. - В городах, в деревнях - вам там будут снова рады. Можете устроиться работать на королевскую кухню, к примеру. - О, мы думаем об этом, - с энтузиазмом затараторил Гилдримм. - Нам очень хочется опять жить рядом с волшебниками, но еще подождать немного - еще много домовых эльфов прячутся. Им будет легче сначала прийти к нам, а потом с нами вместе - к волшебникам. Мы помогать своим, а потом прийти к вам. - И все снова будет хорошо, - кивнула Пуффендуй и замахала рукой. Эльфы сделали то же самое - и махали им до тех пор, пока их деревенька не скрылась за соснами. - КакА-а! - крикнул Бертран, неловко тряхнув ладошкой. *** В ноябре Альбион пышно отпраздновал свою первую годовщину. Гуляния длились неделями во всех королевствах. Стоило всему немного утихнуть, как подошел праздник смены лет в конце декабря, а не успели все протрезветь - как подкрался Имболк. - Что значит, ты не пойдешь на пир? - переспросил Годрик у Салазара накануне, когда тот зашел попрощаться. - Гриффиндор, Имболк - праздник влюбленных. По-моему, правильней как раз справлять его у возлюбленных, чем за столом, - насмешливо пояснил Слизерин. - Хочешь сказать, ты влюбился? - не менее насмешливо парировал рыцарь, одной рукой защекотав валявшегося рядом с ним сына. Второй в это время старательно пытался разбить свою игрушку. - Боже упаси, - хмыкнул Сэл, вклиниваясь в хохот Юстеса. - В любом случае, празднества идут в каждой захолустной деревеньке, я где угодно завтра смогу перекусить, а вот женщину приличную еще поискать надо. - Сомневаюсь, что женщина, к которой ты едешь, приличная. - Ты понял, что я имел в виду. - Понял, - Годрик за шкирку оттащил Берта от кочерги и тоже защекотал. - Не боишься, что одна из твоих приличных женщин тебе однажды ребенка принесет? Салазар, наблюдая за ними, усмехнулся. - А чего мне бояться? Денег у меня достаточно. Это тебе бояться нужно, что одна из твоих бывших пассий тебе еще одного приведет. Вот что бы ты тогда сделал? - Во-первых, у меня тоже денег достаточно, дракон худосочный, - возразил Гриффиндор, наставительно подняв ложку, которой до возни с детьми ел суп. Бертран тут же потянулся за этой ложкой, и рыцарь шутливо слегка шлепнул ею малыша по лбу, что не остановило любопытного мальчугана. - А во-вторых, первым делом я бы с нее ответа потребовал, какого черта она столько времени от меня моего ребенка прятала. - А с чего она должна была тебе его приносить? - С того, что это, как минимум, наполовину мой ребенок. - Тебе этих не хватает? - Конечно, не хватает. Я, помимо этих обормотов, еще штук пять дочек хочу, - Годрик, в ответ на продолжающиеся попытки сына достать ложку, надул щеки и мягко врезался в его животик с притворным рычанием, словно хотел съесть. Мальчишка загоготал, шлепая ладошками по папиным отросшим волосам. Слизерин уехал к своей пассии, а Годрик и Пенелопа решили провести Имболк во дворце. Действительно, гуляния шли по всему Камелоту, а за ним - по всему Альбиону. Крестьяне, несмотря на то, что первый день февраля выдался на редкость морозным, зажигали костры посреди подернутых льдом луж и дорожек, ставили на столы пряные вина, травяные отвары, мясо с луком, перцем и чесноком, выставляли за двери чашечки с молоком, зная, что его выпьют кошки и что дети будут верить, что это сделали домовые. Женщины собирали подруг и, хихикая, решались гадать на женихов, а мужчины шли к кострам, чтобы гадать о своих подвигах. Теперь все они вполне могли заплатить за подобные гадания какой-нибудь ведьме, не подозревая почему-то, что та просто наплетет что-нибудь, наколдовав красивый дымок для правдоподобности. - Хочешь, верь, хочешь - нет, но я однажды нагадала, что мы поженимся, - сказала Пенелопа мужу, пока они шли во дворец среди еще бегавших на улице веселящихся детей, смеющихся девушек и запаха дыма первых костров. - А я-то думал, что произошло, оказывается, ты меня приворожила, - шутливо протянул рыцарь, выглядывая в толпе товарищей - и находил, потому что не все еще собрались на пиру во дворце, некоторые дышали свежим воздухом и гадали. Леона, например, жена настойчиво уговаривала купить ей хрустальный шар у колдуна на площади, а неподалеку Персиваль уверял одну девушку, что красивей ее еще не видел. Над всем этим куталось в ранний зимний вечер ясное звездное небо. - Бертран! Ну-ка сел быстро. Не вертись, а то мать тебя уронит. Мальчишка ужасно самодовольно хихикнул и приник к груди Пенелопы, горячо обняв. Юстес в это время подозрительно косился на шляпу отца. У главного входа в замок крутились комедианты, тоже дожидающиеся пира и пока зарабатывающие на улице. Яркие ленты, свечки, пестрые наряды, гремящие и трубящие инструменты - все это превращало бродячую братию в довольно жуткое зрелище с какой-то стороны. С другой - в смешную. В любом случае, Гриффиндор отстранил скомороха, прилезшего к близнецам поближе, чтобы их смехом выудить у их родителей пару серебряников. Но так как дети могли испугаться, рыцарь не дал комедианту приблизиться, а просто кинул ему серебряник на пути к ступеням. Ловкач поймал и низко, артистично поклонился, Годрик отсалютовал ему пальцами от шляпы. Дворец сиял изнутри: помимо зажженных факелов на стенах мерцали огоньки, как волшебные гирлянды. Слуги слегка развязно встречали гостей и провожали в Пиршественный Зал, но Гриффиндоры отказались, так как знали дорогу. В каждом коридоре слышалась музыка со двора, из Зала или с площади, и настроение оттого было самое что ни на есть праздничное. - Вот было бы здорово, если бы на королевской кухне работали домовые эльфы, - сказала Пенелопа, поднимая Берти, чтобы тот коснулся огоньков, к которым тянулся. - Тогда у кучи людей не осталось бы работы, - ответил Годрик. - Осторожней, не наступи! Рыцарь отпрянул - он едва не наступил на блюдце с молоком у чьей-то двери. - А ты у нас не забыла выставить? - Я выставила за окном, именно на такой случай. И Сэлу тоже. - Так его же не будет. - Ну, значит, кошки поедят. Пиршественный Зал был украшен всей зеленью, которую только смогли найти слуги к первому дню февраля, чтобы заставить всех поверить, несмотря на мороз, что идет весна. Столы были заставлены кушаньями и засушенными цветами, придворные, сами разряженные, как цветы, с нетерпением ждали начала пира. - Почему до сих пор нет Кандиды? - спросил, оглянувшись, Годрик и стянув по пути пряник с ближайшей тарелки. - Она же должна проводить этот пир, пока Гвиневра на переговорах. - Может, ей нехорошо... Я схожу? Посиди пока с мальчишками, все равно первое еще не подали. Пенелопа поправила свою шляпку, повесила на выбранный стул темно-рыжую мантию и скрылась за цветником придворных. Годрик в это время сел на свое место, присмотрел пару мясных блюд и почти сразу был окружен компанией товарищей. Сафир подошел со своим сыном, которому было уже около девяти и который с огромным любопытством наблюдал за маленькими чудесами близнецов. А потом в какой-то момент к ним подошел гонец и передал Годрику письмо. - Королева приказывает мне выехать к южной границе, чтобы встретить и сопроводить делегацию из Богорда, - хмуря брови, прочитал он. - Не понял, - моргнул Борс. - Почему сейчас-то? - Ну, не все успевают одновременно добраться до Дорсы ко времени переговоров, - пояснил Персиваль. - Гвиневра выехала позавчера, наверное, успела. - Вот именно, что позавчера, - возразил Борс. - Она прекрасно знает, что сейчас здесь пиршество. Почему не отдала приказание заранее? - Откуда мне знать, - поморщился Персиваль, - может, Аргос и Митиан планировали выехать раньше, да не вышло. - А почему я? - все еще недоумевал Гриффиндор. Блеоберис хлопнул его по плечу. - Ты правая рука Леона. Он сам остается здесь, как военачальник Камелота, а ты, как ближайший представитель королевы, причем еще и наш могущественный маг, должен выехать сопроводить гостей через наши земли. Все логично. - Только весьма не вовремя, - проворчал Годрик, потерев лицо ладонью и почесав бороду. Вздохнул. - Ладно. Сейчас отнесу детей Пенелопе и схожу предупредить Леона. Может, успею вернуться к концу пира... - Мы оставим тебе медовуху! - ухмыльнулся Кэй. Персиваль толкнул его локтем. - Я оставлю жаркое! - Вот это мне больше нравится, - хмыкнул Годрик через плечо. Ужасно не хотелось тащиться в мороз к границе ради ненужной формальности. Эти переговоры испортили все и всем. Гвиневра не смогла быть на своем собственном пиру и уехала в Дорсу еще позавчера, забрав с собой Алису и Мерлина, и если последнему было уже глубоко все равно на праздник, то Алиса была бы не прочь провести праздничное время с сестрой, зятем и племянниками. Но нет, этим ютам нужно было именно на Имболк приехать и предложить мирный договор. Неудивительно, что не все правители успели на место к назначенной дате. Хотя зачем сопровождать Аргоса и Митиан? Это же Аргос и Митиан! Они могли спокойно въехать на территорию Камелота, пересечь ее и выехать из нее в Дорсу - ничего не захватив и никого не ограбив. И не заставив пропускать имболкский пир. Пенелопа приоткрыла ему дверь покоев Кандиды совсем немного. - Прости, задержалась, - сказала она, - просто Кандида...в общем, уже. Нужно сказать, чтоб все начинали пир, пусть лорд Вимон займется всем... - Ох, все не вовремя, - прокомментировал Годрик, тем не менее, улыбаясь. - Тут такое дело... Пен расстроилась, узнав о приказе Гвиневры, но поделать ничего было нельзя, так что она взяла детей и ушла обратно, закрыв дверь перед самым носом мужа, который попытался, шутя, увидеть там Когтевран. *** Пенелопа нашла Кандиду уже давно мучающейся схватками. Ее служанка, Моран, сидела около приготовленных вещей и, кажется, дремала, потому что ее госпожа только ходила, шумно дышала и порой облокачивалась о подоконник или кровать. - Ну почему именно сегодня, - проворчала королева. - Я бы спокойно повеселилась на пиру, а потом бы уже... - Ну, вы тоже не спрашивали у своего ребенка, хочет ли он рождаться или нет, - усмехнулась Пуффендуй. Кандида покосилась на нее. - Он слишком маленький, чтобы у него спрашивать. - Да, до тяжелого разговора у вас годы, пока он вырастет. Когтевран хмыкнула. Пенелопа осталась, потому что между тем, чтобы повеселиться самой или помочь другу, выбор был для нее очевиден. Кроме того, ей было в радость помочь родиться ребенку близких ей людей, возможность вкусно поесть с этим и рядом не стояла. Правда, когда пришел Годрик и сказал, что ему нужно ехать к границе, Пен пришлось подумать о собственных сыновьях. К счастью, тем было уже без одного месяца два года, и они вполне могли провести пару часов вдали от матери, а во дворце у Пуффендуй было много подруг еще с тех времен, когда она была здесь служанкой. За окном то и дело вспыхивали огни костров, а где-то под ними играла музыка. Свежий морозный воздух из изредка открываемых окон разбавлял запахи лечебных трав, на которых настоял Гаюс. Пару таких принес слуга. - Гаюс передал и вам заодно, - подал слуга кубок Пенелопе после Кандиды. - Он узнал, что вы здесь, и сделал вам что-то...что-то связанное с кормлением, я не запомнил. - Передай ему спасибо, - улыбнулась Пен и уже хотела выпить, как Когтевран заговорила, поднимая свой кубок. - Погоди, дорогая. Думаю, нужен тост. - Она зачем-то кинула внимательный взгляд на девушку, приготовившуюся слушать, а затем медленно пошла мимо нее по комнате. - Выпьем это незаурядное питье за наших детей. Сегодня хочется чего-то сентиментального... Вспомним, как это говорят старые женщины: дети - это цветы жизни. Ну, если мой ребенок будет цвести, как вот этот, - она кивнула на горшок с зеленым комнатным растением и обернулась посмотреть на лица своих слушателей. Пенелопа почувствовала, что что-то не так. - То, пожалуй, я буду очень даже счастливой матерью. Глядя на слугу, недоуменно слушающего ее "тост", королева вдруг накренила кубок так, что лекарство струей полилось на землю в горшке. - Нет! - вырвалось у слуги. Но уже в следующую секунду он замолк и забегал глазами. - Стоять! - железным тоном приказала Когтевран и свободной ладонью схватила магией намеревавшегося убежать обманщика. - Там был яд, верно? Пенелопа, дорогая, вылей свое туда же. Пуффендуй ошалело посмотрела на свой кубок и неуверенно подошла к горшку, чтобы вылить содержимое. В это время по зову королевы в покои зашла стража и схватила за руки брыкающегося недослугу. Кандида отпустила магию. - Уведите его в темницу, - приказала она, опираясь рукой о стул и поглаживая живот. - Гвиневра решит, что с ним делать. Отравителя увели, взволнованная Моран закрыла двери, Кандида села на стул, снова шумно дыша. - Как вы поняли? - все еще оторопело спросила Пен. - Сапоги грязные - не после дворцовых коридоров и городской площадной кладки, а после земли. Рукава грязные от дороги, волосы мокрые от инея, ладони пыльные, - ответила королева. - Одного не понимаю - к чему это. Я понимаю, когда мелкие мстители пытались отравить Артура или Мерлина. Но мы? Какой-то неизвестный крестьянин решил пробраться в замок, рискуя всем, чтобы отравить нас, причем как-то зная, что мы окажемся вместе, а потом каким-то образом выбраться из замка? Что-то здесь не так, но я не пойму что... И мне не нравится, что ни одного из наших мужчин как будто случайно нет в замке... Впрочем, может, это просто нервы из-за родов. Тут ее скрутило уже сильнее, и женщины перестали думать о потенциальных заговорах. *** Поехать на Имболк к Коринн оказалось неудачной идеей. Сэл рассчитывал вкусно поесть на празднике в ее городке, хорошо выпить и провести ночь с пользой. Однако все пошло совсем не так. Весь день накануне Коринн не слонялась по городу, веселясь и подтрунивая над гадающими девицами, как бывало раньше, она сидела в гостях у семьи волшебников-соседей, с чьими детьми Оливер подружился. Салазар был разочарован. В этой семье даже не было смазливого мужчины ее возраста, что могло бы хоть как-то объяснить ему ее присутствие на этих семейных посиделках, даже отец семейства был толстым и усатым. Таким образом, Сэлу пришлось строить из себя вежливого и приветливого гостя, но он не был уверен, что у него получилось. А когда они наконец пришли домой, Коринн легла спать не с ним, а с сыном. А на сам Имболк они тоже не смогли как следует развлечься - рядом вечно крутился Оливер, так что Салазар уже начинал на него рявкать. Правда, Коринн это быстро пресекла. - Еще раз повысишь на него голос - и можешь убираться отсюда. - Я и без этого уберусь. Все равно ты только о нем теперь и можешь думать. - А ты чего ожидал? Я не дворянка, чтобы у моего ребенка были отряды нянек. Но, думаю, ты бы предпочел такую мать, как я, чем твоя собственная. Салазар вперился в нее убийственным взглядом. - Я бы предпочел, чтобы ты от него избавилась с самого начала. И моя мать от меня - тоже. Он схватил мантию и принялся ее надевать. Коринн выдохнула и заговорила спокойнее, ее голос был тяжел и серьезен. - Прости. Я не хотела. Сэл, просто я изменилась. У меня теперь другие ценности. В моей жизни есть еще мой сын, и ты это никак не изменишь. Теперь я думаю не только о себе, но и о нем. И если тебе нужна женщина, с которой можно спать каждую ночь и круглыми сутками, то...возможно, тебе не следует искать ее здесь. Потому что здесь живет уже не гулящая девка, а женщина и мать. - Возможно, - мрачно согласился Слизерин, глядя ей в глаза. Минуту они просто смотрели друг на друга. А потом Сэл пожал ей руку, как мужчине, и молча вышел вон. *** Гвен была жутко усталой на переговорах. Дорога в Дорсу была тряской и тяжелой, она не выспалась, а еще вместо этих переговоров она бы лучше побыла немного на своем пиру, а потом пошла к Кандиде, чтобы провести вечер в тихой и уютной компании. Поэтому приходилось напоминать себе, что все это ради Альбиона, потому что союзники за морем им не помешают - хотя бы затем, чтобы следить за саксами и гонять начавших нападать пиктов. Если они смогут договориться с этими ютами, саксы больше не смогут застать их врасплох нападением. Так что, кутаясь в черную мантию, Гвен шла на эти переговоры. Настроения не добавляло и то, что уже через пару недель должна была состояться ее свадьба. И именно поэтому она все еще, пока могла, цеплялась за траурные платья. Эревард все устроил хорошо: прибывшие делегации встретили, удобно расположили, накормили и провели в поле, где был поставлен небольшой павильон. - Это условие для переговоров наших будущих союзников, - прокомментировал Эревард, провожая Гвен к павильону. - Якобы в поле безопасней договариваться о мире, нельзя обмануть. Вспомнив, как, будучи под властью Морганы, она подговорила человека Саррума подстрелить Артура прямо на подписании договора, Гвиневра согласилась с такой предосторожностью. - А что здесь делают фермеры? Где ваши рыцари, милорд? - А это еще одно условие. Они ведь прибудут практически одни - всего с парой человек, так что потребовали, чтобы нас в качестве свидетелей окружали только крестьяне, чтобы не было численного военного преимущества. - А почему они не подумали, что мы могли просто переодеть воинов под фермеров? - Обижаете, миледи, - улыбнулся Эревард. - Я им слово дал. В любом случае, они одни здесь, а за нами Альбион. Не все делегации успели добраться, так что когда юты прибыли, сели за стол переговоров те, кто был, с тем, чтобы остальные присоединились по прибытии. Гвен несколько удивилась, увидев Хэнгиста и Хорсу, хотя тут же обругала себя: во-первых, юты не саксы, а во-вторых, если они варвары, не значит, что они не люди. Будущие союзники очень добродушно поприветствовали всех, кто был, и через пару минут казались давними знакомыми. Они предложили сначала выпить за мир, а затем уже все стали обсуждать договор. Гвен изредка посматривала на Мерлина, который глубоко ушел в себя и, казалось, не слышал, о чем все говорили. Но когда Баярд, Аннис или Родор спрашивали его мнения, Мерлин словно просыпался и не говорил невпопад. Видя его таким, Гвиневра порой вспоминала того неуклюжего, наивного, амбициозного и слишком храброго юношу, которого встретила много лет назад в колодках. Теперь Мерлин и без заклинания казался стариком - все его медленные движения, тяжелый взгляд и отрешенность заставляли тоску накрывать сердце. Переговоры шли хорошо до самого вечера. И когда стемнело, все поднялись, чтобы Хэнгист сказал тост. - Итак, я хочу поднять этот кубок! - пророкотал его зычный голос. - За Альбион! - пару секунд он что-то обдумывал, глядя на крышу павильона. А потом внезапно рявкнул: - За мою Британию! Никто не успел ничего сделать. Мгновение никто еще даже не понимал, что не так со сказанной фразой. Но в следующее один из крестьян, окружавших их, как свита, вдруг всадил появившийся из-под его одежды нож в спину Мерлина. Гвен резко выдохнула в шоке. Мерлин коротко вскрикнул, на секунду оперевшись руками о стол, но руки подогнулись, не выдержав веса тела, и волшебник рухнул наземь. - НЕТ! - неожиданно даже для самой Гвен у нее вырвался вопль, и она рванулась к другу, даже не заметив взметнувшегося рядом с ней клинка. Ее прошиб холодный пот, ноги ослабели, когда она упала рядом с магом на колени и полезла руками к ране. Пальцы дрожали, мысли метались, не желая осознавать происходящее - они в ловушке. Их убьют. Прямо сейчас. - Что за чертовщина?! - зарычал Олаф, с лязгом вытащив меч, но произошла какая-то возня, и еще одно тело упало на деревянный пол. - Вы заплатите за это! - рыкнула Аннис, но ее перехватили сразу несколько фермеров. - Не троньте меня! Мои рыцари придут за вами, мой народ отомстит вам за мою смерть, вы не уйдете с Альбиона живыми! - Ничего ваш народ нам не сделает, - по-кошачьи надменно фыркнул Хорса, спокойно попивая вино. - Больше скажу - он нам поможет. Вы так мало знаете своих людей, королева Аннис? Половина Карлеона мечтает поднять бунт. Как и у вас, лорд Баярд. И у вас, лорд Эревард. Впрочем, вы нам тоже уже не нужны. Эревард попытался вырваться, но через пару секунд его тело упало на ступеньки павильона. Гвен перевела огромные от ужаса глаза на Алису, прижавшуюся к полу рядом с ней и тоже ни черта не понимающую. - К-как... - зубы стучали, было дико холодно. - Как же...? - И еще, - посмаковал Хэнгист, - мы и не собираемся уходить с Альбиона.