Огни Камелота

По лестничному пролету прокатился нестройный, гулкий хохот. Для этой башни такое было необычно, потому что если сюда и заглядывали, то только чтобы тихо поглядеть на звезды. Но сейчас был день, в окна ярко светило солнце, на подоконнике чистил перья голубь, а на лестнице звучал веселый, безудержный смех. Когда шаги за этим смехом стали громче, голубь испуганно вспорхнул с подоконника в медовое небо, а на площадку выскочили трое детей. - Этот сыч это надолго запомнит! - смеялся Бертран, лихо лохматя рыжевато-каштановые волосы и бесстрашно запрыгивая на подоконник. Он перекинул одну ногу через край и на секунду заглянул вниз. Не впечатлившись высотой, он снова обернулся к друзьям. - А кто из вас волком завыл? Мы этого не продумывали. - Я, - хохоча, ответила Елена. Обхватив себя угловатыми руками, она пыталась остановить смех, но у нее это не получалось, и широкий рот ее растягивался в улыбку, белоснежные кудряшки весело скакали по спине и плечам. Ее голубое платье было порвано в подоле, рукава закатаны, а на щеке, под огромными серыми глазами чернело пятнышко сажи. - Ты видел его лицо! Дурачина, он что, и правда подумал, что посреди Хогвартса, прямо на шестом этаже объявится стая волков?! - Ибо не надо так много читать, - наставительно поднял палец Юстес, стараясь удержать губы от улыбки. Но серьезный вид ему всегда давался на отлично, так что и сейчас Елена согнулась пополам и села на пол, хихикая: - Пожалуйста, хватит быть таким похожим на мою матушку. - Я репетировал перед зеркалом. - Заметно. - Я серьезно. Вот Кандиде не нужно никаких афер, она только взглянет - и жертва уже испугана донельзя. - Ага, и все делают, что она скажет, - проворчала Елена. Она наконец почувствовала на щеке грязь и принялась оттирать ее. - Ну, не все, - самодовольно хмыкнул Берт. - Только я надеюсь, она не узнает, что это мы сорвали урок бедняги Калеба. - Ой, ну и что будет? - начиная сердиться, вскинула глаза на него Елена, пока Юстес согласно кивал. - Ты как хочешь, а я твоей матери на глаза показываться, пока она в плохом настроении, не хочу. По-моему, ее даже отец немного боится. - Дядюшка никого не боится! - фыркнула Елена. - Он мне сам это сказал. Близнецы переглянулись. Девочке не понравился их взгляд. - Хочешь сказать, ты самая смелая? - начал Бертран своим самым противным высокомерным тоном, и Елена уставилась на него исподлобья. - Поспорим? - Поспорим! - сходу ответила Елена, поднимаясь и откидывая кудри. Она знала, что не должна этого делать, и что ничего из этого тона Берта хорошего не выходит. Но отступить было уже нельзя. Ни в коем случае. - Что предлагаете сделать? Братья опять переглянулись, и Юстес произнес, внимательно глядя на нее карими глазами, так похожими на глаза их отца (вот только у дядюшки глаза никогда не бывали такими насмешливыми и высокомерными): - У твоей мамы в покоях на трельяже есть особая подставка. Там стоит диадема. Серебряная такая... - Белого золота, - исправила Елена. Мать ей столько раз рассказывала про эту диадему, что все, что ей и не хотелось запоминать, все-таки заучилось. Юстес махнул рукой. - Пусть так. Она какая-то особенная. Тетушка о ней ничего не рассказывает, но хранит очень бережно. Принеси ее нам, посмотрим, вдруг она как-нибудь интересно заколдована? - Или боишься? - подался вперед Бертран. Елена молчала пару секунд. Мать строго-настрого запрещала брать диадему. Мол, древняя реликвия, королевское наследство. Как будто кому-то нужна была дурацкая корона давно забытого королевства. А может, и вообще не существовавшего. Калеб показывал им карту Британии, и никакого Ифтира там не было. - Не боюсь, - вздернула подбородок девочка. Бертран плюнул на ладонь и протянул ей. Елена скривилась, но плюнула на свою ладонь, а за секунду до удара сказала: - Но если я принесу диадему, вы пойдете прямо к моей матушке и признаетесь, что это вы - вдвоем! - сорвали урок Калеба. Близнецы переглянулись вновь. Бертран поморщился, но все-таки пожал напарнице руку. В такие моменты она их ненавидела. Близнецы шли за ней, как две тени, и потом она еще долго слышала их отдаленное хихиканье и чувствовала спиной их взгляд: они следили, чтобы она точно выполнила условия спора и не струсила. Рыцарь на картине деликатным шепотом поинтересовался, почему она так крадется. Елена шикнула на него. Себя она ненавидела заодно. И надо было ей ввязаться в это. Кто, как не она, знала, что проделки близнецов всегда заканчиваются головомойкой от кого-то из взрослых? Нет, конечно же, она не боялась, холодно ей было от азарта. В конце концов, эта диадема и правда слишком гордо восседала на подставке, Елене она жутко надоела. Только вот если бы не спор, она бы выбрала другое время, да и подговорила бы близнецов отвлечь мать в другом конце замка. Но выхода не было. Матушка должна была быть в библиотеке - с утра, если у нее не было занятий, она всегда сидела в библиотеке. Да она всегда там сидела, если не кушала в Большом зале, не разговаривала с дядюшкой и тетушкой у камина в их покоях или не гуляла в саду. Но бОльшую часть времени она проводила за этими дурацкими книгами, которые Елене тоже вусмерть надоели, хотя бы потому, что мать считала, что Елене тоже нужно много читать. С чего она это взяла? "Нужно всегда познавать мир вокруг, - говорила мама. - А в книгах море знаний, и за ними не надо никуда ехать или никуда копать, просто садишься и читаешь." Может, и так. Только Елена терпеть не могла чтение. Когда она была младше, матушка читала ей вслух - и Елене это нравилось, потому что у мамы был низкий густой голос, она всегда читала так, как будто слова рождались прямо сейчас у нее на губах, а не были написаны невесть когда на страницах книги в ее руках. Но когда Елене исполнилось шесть и она выучилась хорошо читать, мама заявила, что теперь ей не нужна помощь. Как будто это была радостная новость. Елена пыталась читать сама, но предложения казались очень длинными, слова - тяжеловесными, и к концу второй страницы она уже не могла удержать себя в кресле - ей хотелось встать и пойти делать что-нибудь. Первое время она ныла и просила маму почитать ей, и сначала мама соглашалась, но потом почему-то все-таки велела ей читать самой. "Ты ленишься, - сказала она. - Нельзя лениться. Нельзя бросать сразу, как только что-то не получается. Нужно продолжить. Вот увидишь, тебе понравится." Елена не понимала, почему маме так нужно было, чтобы она читала сама. Когда у нее начались занятия, она просто стала просить Эдит коротко пересказать ей, что было в главе, которую нужно было прочитать. А еще Елене не нравилось, когда мама была за книгами, потому что та становилась какая-то другая. Рассеянная, неулыбчивая, словно эти корешки и страницы ее гипнотизировали. Елене больше нравилось, когда мама занималась чем-нибудь другим. Например, пением. Мама пела ей, когда она была маленькой, и она обожала мамины песни, они были очень красивыми. Но потом матушка тоже почему-то решила, что петь - значит тратить время. Ну да, а чтение книг - это не трата времени? Елена потом пыталась петь сама, но ей не нравилось, как звучит ее голос. Тетушка Пен, правда, похвалила ее и похлопала, сказав, что ей понравилось, но тетушке Пен нравилось все, что бы они ни делали, если это не было очередной проделкой. Девочка тихо приоткрыла дверь покоев: было пусто. Она вздохнула. Проблема решена. На секунду помедлив, она-таки взяла диадему с подставки и направилась к двери. - Елена? - раздался у нее за спиной шорох тяжелых юбок и удивленный голос матери. Сердце подскочило к горлу. Елена сжала диадему перед собой, не оборачиваясь. Близнецы, выглядывавшие из-за угла, быстро смылись. Пару секунд ничего не происходило, и девочка слышала только свое лихорадочное сердцебиение. - Ясно, - упало в тишину короткое слово, как приговор. Елена прикрыла глаза, уже готовая заплакать или расколошматить что-нибудь. Ну ведь еще секунду бы! - Хочешь сказать, что моя дочь - воровка? Внутри все разом куда-то ухнуло. Ничего на свете так не хотелось, как провалиться под землю. - Ты же говорила, что это наша диадема, - пробормотала Елена и чуть не застонала от того, как жалко звучал ее голос. - Моя и твоя. Я просто хотела взять ее и посмотреть... - А теперь еще и лгунья, - припечатала мать ровным, холодным голосом. Она порой разговаривала так с учениками, которые не выполняли ее задания и опаздывали на занятия, но даже тогда ее голос не был таким страшным. Сейчас из-за этого голоса мама казалась девочке неумолимой скалой, которую никак не разжалобить и не победить. - Повернись. Елена повернулась. - Подними голову. Сколько раз повторяла: не прячь глаза, смотри прямо. Елена упрямилась около минуты. Маме легко говорить, ее действительно все в замке боялись, она могла смотреть всем в глаза. А когда ты мал и каждый имеет право читать тебе нотации? Когда девочка наконец подняла голову, мать взглянула ей в лицо и протянула руку. - Отдай диадему. - Получив предмет обратно, она снова посмотрела на дочь. - Тысячу раз, кажется, я тебе объясняла, насколько это важная вещь и насколько трепетно к ней нужно относиться. Я считала, что моя дочь - умный ребенок, который способен понимать мои слова. А на такой поступок можно было пойти либо из глупости, либо из подлости. Так какое у тебя оправдание? Елене хотелось закричать, чтобы мама перестала говорить сложными словами, а просто выругала ее и поставила в угол. У сэра Леона и сэра Сафира с их детьми именно так! И им не приходится ломать голову, объясняя, почему они вытворили ту или иную шалость. - Я просто хотела посмотреть ее, - повторила девочка. - Не принимай меня за мебель, Елена, - фыркнула мама. - На твое "просто захотела" было сто раз повторенное мое "нельзя". Так почему ты нарушила мой запрет, зная, что я рассержусь? - Ты бы не узнала, если бы не вошла в комнату, - пробурчала Елена. Брови матери поползли вверх, глаза расширились. - Ничего бы я твоей короне плохого не сделала, просто посмотрела бы! - Для этого нужно спрашивать разрешение! - Как будто ты бы мне разрешила! Ты же сидела за своими книжками и сказала бы, что эту корону трогать нельзя и все! - Елена! - как только ее голос повысился от злости и стыда, мать оборвала разговор. - Не могу поверить, что моя дочь говорит такое. Что ж, если ты не понимаешь моих слов, тогда придется прибегнуть к более внятному объяснению. Отдай мне свою палочку. Елена вспыхнула и сжала палочку в складках платья. - Отдай. И боги, что с твоим платьем? Где ты умудрилась его так испачкать и...я же только вчера его забрала у Пенелопы. Ох... Елена выхватила палочку и ударила ее о столик рядом, чтобы наконец прекратить поток причитаний матери. - Я отдам ее тебе послезавтра для подготовки к занятию, - вздохнула мать, аккуратно забирая палочку и пряча в рукаве. - А сейчас пойдем в библиотеку. До вечера посидишь там, поможешь Гаюсу с книгами без магии. Елена не стала ждать мать - она вылетела из комнаты и сама побежала в библиотеку. К счастью, мама за ней не успела. Отчасти что-то хорошее в этом наказании было - Елена очень любила Гаюса. Это был единственный человек, окруженный книгами, который ей абсолютно нравился. Она даже не знала почему. Но ей нравилось пробираться в его каморку в глубине библиотеки, разглядывать все его странные банки со странным содержимым (особенно ей нравились лягушки), расспрашивать его обо всяких древних витиеватых рисунках в его книгах, слушать его скрипучий хриплый голос, в котором всегда было очень много доброй иронии. Гаюс никогда ни на кого не ругался, никогда ни с кем не спорил. Может, конечно, потому, что ни с кем особенно не общался, только если с Мерлином, когда тот наведывался в Хогвартс. Елена добежала до библиотеки, толкнула тяжелую дверь, на ходу вытирая противные слезы, и плюхнулась на любимое кресло - на одной из лоджий, там было много кресел и мало этих проклятых книг, а еще лестница прямиком к каморке Гаюса, так что на этой лоджии вечно пахло каким-нибудь травяным отваром. Она давилась своей обидой целую вечность, пока наконец не устала плакать, не разозлилась сама на себя и не испугалась, что старик увидит ее с красным распухшим лицом. К сожалению, так и случилось: она обернулась в кресле, и в этот момент Гаюс, слегка покряхтывая, одолел последние ступеньки. Осмотрев ее с лохматой макушки до оборванного подола юбки, прикрывающего подогнутые колени, старик хмыкнул. - Нехорошо было заставлять меня подниматься на эту лестницу, девочка. В следующий раз я буду ждать, пока ты спустишься ко мне. У Елены вырвался смешок, и она смущенно вытерла лицо. - Я не просила тебя подниматься. - А я не просил тебя здесь плакать, - заявил в ответ Гаюс. - Хорошо, что поблизости нет рыцарей. Они бы тут же устроились у твоих ног, распевая серенады и выясняя, какое чудовище надо заколоть, чтобы ты утешилась. Девочка невольно засмеялась. Гаюс усмехнулся и махнул рукой. - Пошли, я дам тебе успокоительную настойку, а потом покажу парочку интересных трав. У них запах, которого ты не встретишь нигде, кроме Феоррских гор. И у меня, конечно. Вот за это Елена обожала старого лекаря: у него получалось относиться ко всему так легко, что рядом с ним любое горе становилось не таким важным. И уж точно не таким интересным, чтобы на него тратить время. Гаюс дал ей что-то очень пахучее и горячее, что вмиг согрело все внутренности. А потом уселся за своим столом и принялся рассказывать ей про новые найденные травы. Пару раз мимоходом он пошутил, что ее мать пришла бы в ужас, если бы узнала, что он все еще держит травы в каморке у библиотеки. Елена смеялась, совала нос в банки, любопытствовала, почему Гаюс не держит засушенных пауков и змей, а только лягушек, и почти уже забыла, что случилось, как вдруг старик наконец сказал: - Ну все, девочка, мне пора заняться книгами. Одну я тебя наедине с травами не оставлю, мне этот замок еще дорог, так что давай... Елена вмиг поникла. - Не могу я никуда идти. Она на одном дыхании выложила всю свою обиду: и на близнецов, подставивших ее, и на мать, появившуюся не вовремя и дорожащую своей диадемой больше, чем ей, Еленой. Гаюс слушал внимательно, не перебивая. После ее рассказа он молча поднялся, отсчитал в стопке книг, которую собирался внести в библиотечную опись, половину и поставил перед Еленой. Вручил ей перо и чернильницу и только потом сел и заговорил снова: - Тебе не понравилось, что мама забрала твою палочку? - Конечно! - А твоей маме не понравилось, что ты забрала ее диадему. Елена собралась ответить, но захлопнула рот. Гаюс продолжил спокойно и невозмутимо: - Ты думаешь, что мама тебя не слушала. Но ты ведь тоже ее не слушала, когда она много раз тебя просила не трогать диадему. Елена опустила голову. Хорошо, что Гаюс не требовал смотреть ему в глаза. Он сам на нее не смотрел, а копался в каких-то свитках, что делало разговор легче и понятнее. А еще Гаюс говорил спокойно, но просто, а не читал нотации. Может, это было и плохо, потому что после его слов Елене стало наконец стыдно. Как будто приоткрыли занавес, и она наконец увидела, что натворила. - Я бы попросила разрешения, если бы знала, что она разрешит, - пробурчала девочка. Старик усмехнулся, сворачивая очередной свиток. - Я бы попросил у короля разрешения грабить, если бы знал, что его законы это позволят. Елена вспыхнула, ниже опустив голову, завесившись волосами. - Ну...но я же... Я просто... - разозлившись, что не может найти оправдания и видит свою вину, Елена неопределенно рыкнула и сломала перо, неосторожно стукнув его о стол. На столе осталась клякса. Девочка почувствовала себя совсем паршиво. - Прости, прости, Гаюс, я сейчас уберу... - Уберешь, конечно, все в порядке, - спокойно ответил лекарь, подзывая с одного стеллажа тряпку. Он был единственный маг в Хогвартсе, не пользовавшийся палочками. Он говорил, что ему так удобнее, но Елена понять не могла, как он это делал. Она просила научить ее, но Гаюс только усмехался и отнекивался. - Каждый проступок можно исправить, если искренне захотеть. Все на свете можно исправить, кроме...ну да ладно. Ты вот проплакалась, теперь нужно просто пойти к матери и извиниться. - Но она будет ругаться, - буркнула Елена, вытирая кляксу влажной тряпкой. - Станет читать свои лекции о том, как мало я задумываюсь о том, что делаю, о том, что надо думать перед тем, как что-то делать... - А разве нет? Гаюс улыбался. - Наверное... Не знаю! Мама всегда права оказывается, но я же не хотела ничего плохого... У нее все так сложно, и иногда мне кажется, что я какая-то ущербная...что маме стыдно иметь такую глупую дочку... - И откуда у тебя эти мысли? - сморщившись, перебил ее лекарь. - Как такое тебе вообще пришло в голову? Елена промолчала на этот раз. Она впервые сказала вслух то, что шкреблось на душе всякий раз, когда мама смотрела на нее сверху-вниз своим фирменным взглядом. Никак иначе, казалось, она и не могла себя чувствовать. Гаюс посмотрел на нее и тяжело вздохнул. - Знаешь, Елена, не все такое, каким кажется. Не все думают то, что говорят. Не все такие, какими выглядят. Некоторые люди очень хорошо умеют притворяться. Вот ты можешь представить меня в пестрой рубахе, лихачущем на коне и распевающим рулады в честь прекрасной дамы? Елена вскинула на него удивленные глаза. Гаюс кивнул. - А такое было. И еще много чего. Один мой друг двадцать с лишним лет не знал, что я маг. - Но почему? - Это долгая история, может, когда-нибудь я тебе расскажу. Но сейчас пойми, что не надо судить лишь по тому, как люди смотрят или говорят. Твоя мама может тебя ругать или наказывать, может казаться тебе какой угодно, но ведь она же потом укладывает тебя спать, следит за тобой, когда ты болеешь, волнуется за тебя, когда ты неизвестно куда пропадаешь. Твоя мама не самый открытый человек, но она очень тебя любит. Поверь мне, я знаю ее дольше, чем ты. - И она на меня сердится, - тихо пробормотала Елена. Старик вдруг отвлекся от своих бумаг и с самым серьезным видом протянул ей сухую морщинистую ладонь. - Спорим, что она сегодня придет к тебе сюда забрать спать и уже не будет сердиться? Елена поколебалась, но потом улыбнулась, кладя ладошку в руку старика. - А если я проиграю? - Извинишься перед мамой. Если я проиграю - я скажу ей, что это я просил тебя взять диадему. - Она тебе не поверит, - сощурилась девочка. - Я могу быть очень убедительным, - загадочно усмехнулся Гаюс. - Особенно когда импровизирую. *** - Ну пожалуйста! - ныл Дастан. - Ну пожалуйста, мамочка, пожалуйста... - Нет, - строго отбрила Пенелопа, делая новый шов на ткани. - Ну мы не будем больше драться, - горячо пообещала Регина. - Ну пожалуйста, ну можно мы дождемся папу? - Ты видела, сколько времени? Ночь на дворе, вы уже должны спать. - Но папочка обещал нам рассказывать истории каждый вечер, - жалобно протянула Доротея. - Вот именно, что вечер, а сейчас уже ночь. Ваш папа припозднился и мне сказал, чтобы я вас уложила. - Неправда, он так сказать не мог! - Дастан... - Папа мог задержаться, - подала голос Эдит, нахмурив светло-золотистые брови. - На улице ноябрь. А вам пора спать. - Даже если ты старше, ты мне не указ, - огрызнулся Дастан. - Я не указываю тебе. Хотя могу... - Нет, не можешь! - запротестовала Регина. - Мамочка, скажи ей... Скажи, что позволишь нам дождаться папу! Он же уже совсем скоро вернется! - Нет, папа может вернуться очень поздно, - возразил Варт, - с учетом сильного ветра, туч на небе... - И разбойников на дорогах, - закончила Амабел. - Мейбл! - рассердилась Пенелопа, оставив шитье. - Дети! Хватит шуметь, поздно уже. Вместо того, чтобы канючить, могли бы просто угомониться и тихо ждать. Вот посмотрите на своего брата. Все посмотрели на полуторагодовалого Оуэна, устроившегося на коленях Кандиды и молча наблюдавшего за всем этим гомоном. - А если мы пообещаем сидеть тихо-тихо? - умоляющим тоном произнесла Регина, сложив ладошки. Пенелопа вздохнула. - Если пообещаете и сдержите обещание. Чтобы действительно сидели тихо. Весь замок уже спит, а вы шумите. Дети и правда угомонились: каждый выбрал себе местечко - кто-то у камина, кто-то у кресел, кто-то у окна, но все старались сесть как можно ближе к матери. И вся эта галдящая каштаново-рыжая беспорядочная орава стала похожа на клубок котят во главе с кошкой: они были таким сгустком тепла, что от них, казалось, пахло чем-то вроде домашней выпечки, огня камина или мурлыкающих кошек. И ничего не могло быть гармоничней и правильней, чем эта картина. Кандида смотрела на них и не понимала, как им это удается. Только что, казалось, половине оравы грозили наказание и выволочка, но каким-то образом гром утих, и вообще все выглядели так, словно никакого грома и не было. Семья Гриффиндоров была огромной и шумной с их девятью совершенно разными детьми, так что каждый день сулил тысячу и один конфликт. Однако в каждом их жесте, в каждом слове была незыблемая связь, которая заставляла их держаться вместе. Они походили на маленькую армию, и не потому что были идеально воспитаны, но потому что несмотря ни на что каждый из детей готов был горой стоять за другого. Как бы ни безобразничали даже старшие мальчишки, стоило их матери нахмуриться или разочарованно вздохнуть, как все тут же принимались извиняться и из кожи вон лезть, чтобы заслужить прощение и огонек в глазах мамы. Как бы вольно младшие Гриффиндоры ни обращались с нотациями всех вокруг, стоило заговорить их отцу - они слушали. Кандида чувствовала себя паршиво. Она сидела в кресле напротив подруги, наблюдала за ее детьми, включая младшего сына, ерзавшего на ее собственных коленях, и с горечью вспоминала утреннюю ссору с дочерью. Ну что она сделала не так? Где недостаточно объяснила? Кандида не могла так же легко относиться к шалостям детей, как Пен. Ей казалось, что ребенок должен понять, что именно он сделал не так, раскаяться, исправиться и больше так не делать. И когда Елена, не слушая запретов, совершила воровство (потому что никак иначе Кандида это назвать не могла), то королева просто осталась в неком ступоре. На душе шкреблись кошки. На самом деле она винила во всем себя. Конечно, ее фамильной диадемой почему-то интересовались все ученики, а так как она им не отвечала на любопытные вопросы, то эта диадема, как и все в Хогвартсе, обрела собственную легенду. Среди детей ходили россказни даже о том, что диадема будто бы заколдована, чтобы давать ум ее владельцу. Кандида только посмеивалась подобным фантазиям. Но дочери-то она объяснила, откуда взялась реликвия. Она подробно вспоминала все, что говорила дочери о диадеме, пыталась разобраться, почему та ее не поняла. Ответа не было. И тот факт, что она не могла понять собственную дочь, приводил ее в раздражение, а потом в отчаяние. Она вспоминала те, кажется, такие далекие деньки, когда ее малышка неуклюже топала рядом по кровати на еще плохо слушающихся ножках. В те дни, если Елена плакала, было так легко понять, почему, и успокоить. Все было понятно, пока дочка в поисках защиты и утешения прижималась к ее груди. Но вот ее дочери восемь. И Кандида не могла понять, в какой момент все пошло не так. В какой момент Елена стала словно специально делать все с точностью да наоборот тому, что она ей говорила. - Не волнуйтесь так, - вклинился в ее мысли тихий и мягкий голос. Кандида подняла голову, чтобы встретить участливый взгляд Пуффендуй. - Все образуется. Думаю, Елена уже остыла и поняла, что поступила неправильно. Когтевран покачала головой. - Я сотни раз ей говорила не трогать эту диадему без разрешения. И она все же взяла. Почему это она вдруг должна понять, что поступила неверно, если все мои слова ей это не доказали? - Не принимайте все так серьезно, - улыбнулась Пен. - Это шалость. Дети вечно делают то, что им запрещено, в этом есть определенный запретный интерес. - Но они же не глухие. Елена должна отдавать себе отчет в том, что делает. - Простите, - Пенелопа пожевала губу, задумчиво разворачивая на коленях шитье. - Могу я дать вам совет? Кандида кивнула, пожав плечами. - Елена не обязана быть такой, какой вам хочется ее видеть. И не обязана быть достойной памяти своего отца. Она должна просто быть собой. Прошу прощения, если я была бестактна, но я услышала в ваших словах разочарование. Королева замерла на секунду. А потом вздохнула. Это была правда, как бы ни не хотелось ей это признавать даже для себя самой. Елена была дочерью Теодора. Ее драгоценным счастьем, спасенным чистой удачей или случайностью. Кандида обожала дочь и пыталась дать ей все, что только могла, чтобы та не чувствовала себя недолюбленной, и в то же время не дать фигуре ее отца погаснуть. Ей хотелось видеть в дочери все лучшее, что было в Тео и, как она надеялась, в ней самой. Ей хотелось однажды передать Елене главенство над своим факультетом. А Елена в итоге была точной копией ее отца, короля Беренгара. Безрассудная, готовая драться с мальчишками, вечно пропадающая на всяких переделках, невнимательная, неусидчивая, не выносящая учебу с ее длинными лекциями и чтением книг, нетерпеливая и не думающая о последствиях. И все же, такая, какая есть, она была ее дочерью. И Кандида поняла, что если уж даже Пенелопе это стало очевидно, то ей придется с этим смириться. - Ты права, - потерев лоб, ответила она наконец. - Я хотела видеть в ней нас с Тео, а она вообще-то отдельная личность. Хотя это и не означает, что ее поступок можно оправдать таким образом. - Ни в коем случае, - согласилась Пен. - Но вы должны еще кое-что знать... Произнесла она это, глядя на двери покоев, из-за которых доносился мальчишеский гомон. Через минуту большинство голосов утихло, а в открывшиеся двери вошли старшие близнецы-Гриффиндоры. - Вы как раз вовремя, - невозмутимо поздоровалась их мать. - Учитывая, что я сказала вернуться до темноты. Кажется, я говорила, что не хочу вылавливать вас по замку с факелом в руках. - Прости, мам, - прогудел Юстес, хотя это даже звучало не слишком покаянно. - Просто там ребята... Мы играли... Ну, в общем... - Даже знать не хочу, - качнула головой Пенелопа. - В следующий раз я пошлю за вами домовиков. Близнецы переглянулись, картинно вздохнули и уже развернулись к двери в свою спальню, но остановились. - Стойте, - Пен сделала им знак подойти ближе. - Давайте лучше я вам расскажу, как вы провели сегодняшний день, м? Начнем с того, как вы подшутили над бедным Калебом, чтобы тот не успел на урок к когтевранцам. Мальчишки опустили головы. Эдит покачала головой, глядя на них. Дастан явно не знал, то ли восхищаться проделкой братьев, то ли обижаться на них за то, что не взяли его с собой. Младшие близнецы не обратили внимание, самозабвенно что-то строя из игрушек на подоконнике и обсуждая что-то. Регина с жадностью уставилась, ожидая, что братьям попадет, а Доротея, неуверенно поглядывая на сестру, тоже пристроилась смотреть. Оуэн уже успел уснуть на руках Когтевран. - И как вы это объясните? - спросила Пен. - Мы просто хотели повеселиться, - помолчав, пожал плечами Бертран. - Мы же не сделали ему ничего плохого, - добавил Юстес. - Ну да, совсем ничего, только перепугали до полусмерти. Бедняга вместо занятия пошел к Хунит за успокоительной настойкой. - Близнецы переглянулись с ухмылкой, хоть и попытались тут же ее стереть. Пуффендуй покачала головой, нахмурившись. - А что вы сделали потом? Мальчишки промолчали. - Вы вызвали на спор Елену, чтобы та принесла вам диадему леди Кандиды, - все так же невозмутимо продолжила Пенелопа. Мальчишки тут же вскинули головы. - Мам! Как ты... - Сэр Кэдоган был так любезен сообщить мне. Эдит, Регина и Дора захихикали. Как не засмеяться, когда твои братья напрочь забыли, что все картины в замке - друзья их матери. Надо же было так глупо подставиться! Близнецы застонали. - Вот шпион! - сердито буркнул Берт. - Ну вы и лопухи, - засмеялась Регина, но строгий взгляд матери одернул ее. - Я, конечно, понимаю, что правила вам не писаны, - продолжила Пен. - И что дверь в покои чужого человека для вас не преграда. Меня другое интересует: как вы посмели подставить подругу? А потом еще и сбежали! Мужчины, называется... - Ма-ам, - стремительно краснея, протянули мальчики. Их мать явно знала, как их пристыдить. - Ну мы же не заставляли ее... Она сама вызвалась! - Ну да, так я и поверю. - Мы все втроем спорили, и она... - Ох, кажется, я вовремя. С этими словами в покои вошел Годрик. Все каштаново-рыжее племя ожило, дети тут же радостно подскочили и с криками "Папа!" бросились на шею отцу. Годрик, заметно уставший от целого дня, проведенного за границей Хогвартса, присел на секунду, чтобы подхватить на руки первых подбежавших к нему Регину и Дастана. Остальные дети сгрудились вокруг, наперебой что-то говоря. Все смешалось, никто не слышал, кто что говорил, важно было только одно: папа вернулся. - Словно его лет десять не было, - беззлобно улыбнулась Пенелопа Кандиде. - А ведь просто впервые за месяц выбрался узнать новости из Британии. Наконец гомон утих, и дети стали говорить по очереди. - А ты видел тех людоедов, что живут за Хогвартсом? - спрашивал Варт. - Кто тебе сказал такое? - смешливо поморщился Годрик. - Да, людоедов не бывает, я же тебе говорил, - фыркнул Дастан. Братишка показал ему язык. - Пап, а ты много разбойников там встретил? - А ты привез мне книжку? - скромно спросила Эдит. - Привез, - каким-то образом отец исхитрился погладить ее по голове. - Только отдам завтра, чтоб ты глаза не портила сейчас. - А я видела, как она вчера читала под одеялом! - тут же не замедлила выпалить Регина, только вместо Эдит Годрик пожурил ее. - Нельзя сдавать сестру! - заявил он, и девочка опустила голову. - Вот сам увижу, тогда поверю. Он подмигнул Эдит, и та заулыбалась. - Та-ак, а чем у нас тут мама весь день занималась? Бездельничала, конечно? - шутливо поинтересовался он, продвигаясь к жене. Опустив детей, он наклонился поцеловать Пенелопу. - Ну разумеется, - поддерживая их обычную шутку, пробурчала та, хотя тут же расплылась в улыбке. - Всего лишь наводила порядок после того, как ты собирался в дорогу, провела несколько занятий и следила за тем, чтобы девять твоих детей не разнесли этот замок в щепки. Парочка почти преуспела. - Нда? И каков был нынешний план захвата вселенной? Пенелопа коротко пересказала всю историю. Старшие близнецы, только что громче всех голосившие, замолкли и выглядели жутко недовольными. Годрик выслушал рассказ и усмехнулся. - Да уж, стоило уйти на пару часов. Ребята, идите-ка сюда. Он позвал магией из другого угла покоев кресло и устало плюхнулся в него. В свои почти сорок он выглядел порой много старше, и не из-за густой бороды, а из-за морщин. В молодости эти морщины делали его скуластое продолговатое лицо безумно обаятельным, особенно в моменты широченной улыбки. Но теперь этих морщин стало слишком много, чтобы не воспринимать их всерьез, хотя улыбка Годрика все еще оставалась теплой, словно солнце. Дети собрались вокруг него: Эдит присела в ногах, как до того сидела в ногах у матери. На колени Годрик взял Дору, и та уютно устроилась у него в руках, слушая голос отца. Дастан и младшие близнецы расселись вокруг, с ними села и немного сердитая Регина. Старшие близнецы остались стоять перед отцом. - В свое время, - начал Годрик тем тоном, которым обычно рассказывал детям разные байки. Только вот он утаивал, какому королю служил и в какой орден был принят. - Был я на большой битве. У нас были союзники из других королевств, был большой план, по которому мы должны были рассредоточиться и напасть. Местность была холмистая, и мы решили так: одна часть заходит с одной стороны холма, другая - с другой. И вот мы, значит, идем к холму, начинаем расходиться...и тут враг оказывается на пути моей части войск. План изменился, враги были там, где мы не ожидали, нужно было сплотиться и ударить всеми силами, которые у нас были. Но знаете, что сделали наши союзники, которые по старому плану должны были идти с другой стороны холма? Они пошли с другой стороны холма! Кто-то из детей ахнул, кто-то просто большими глазами уставился на отца, затаив дыхание. Пенелопа почти беззвучно усмехнулась, продолжив шить. - Они видели, что мы в ловушке, они видели, что планы нужно менять. Но что они сделали? Они пошли в обход, словно ничего не случилось. Таким образом, пока они обходили холм, половину нас уже перебили, и они понимали это. Знаете, как это называется? Предательство. Они сбежали с поля боя. Конечно, потом они оправдывались, мол, "у нас же был план", но понимаете, так не делается. Бывают моменты, когда нужно принимать быстрые решения. Когда нужно выбирать, что для вас важнее: спастись самим или помочь товарищу. Так вот, они решили спастись сами. И прикрылись всякими отговорками. - Годрик оглядел детей, убеждаясь, что смысл его рассказа до них доходит. - Меня ранили тогда. В левое плечо, я потерял сознание на какое-то время... Он прервался, потому что Дора аккуратно оттянула ворот его рубахи, встревоженно заглядывая под ткань. Отец засмеялся. - Не от всех ранений остаются шрамы, детка, - он поцеловал ее макушку, и девочка успокоилась. - Но мне тогда и правда пришлось туго. Благо, враги посчитали меня мертвым и пробежали мимо. А меня нашла моя лошадь, и я выбрался, так и добрался до своих. Мы потом дали другой бой, в котором взяли реванш и все-таки победили, но я в этом бою не участвовал - валялся у лекарей на травах. А если бы наши союзники поступили тогда достойно, возможно, второй бой бы и не понадобился. И мы бы победили всех сразу. И меня бы не ранило, и куча воинов вернулась бы домой. Понимаете? Он наконец прямо посмотрел на близнецов. Те выглядели поникшими и грустными. - Вы сегодня поступили точно так же, вы понимаете это? - мальчики уныло кивнули. - Не хотел бы я оказаться вашим союзником в бою. - Пап, ну мы, - в отчаянии от стыда запротестовали близнецы, - мы не хотели, мы не думали, что так... Мы... - Вы завтра же извинитесь перед Еленой, - сурово закончил за них Гриффиндор. - И никогда и ни за что не станете бросать своих. Вы поняли? Нет ничего хуже предательства. Кандида взглянула в его лицо в этот момент. Ей хотелось дождаться часа, когда дети наконец пойдут спать и можно будет спросить, видел ли Годрик Слизерина. - Прости, пап, - протянули мальчишки. - Попросите прощения у леди Кандиды, - велел им отец, и когда близнецы извинились и получили кивок от королевы, позвал их к себе. - Уже поздно. Отведите братьев и сестер спать. - А ты не расскажешь нам про Британию? - тут же подала голос уже сонная Мейбл. - А сказку? - вторила Доротея. - Расскажу, расскажу, дайте только я умоюсь хотя бы, переоденусь и приду. Марш в комнаты, я скоро. В близнецах вдруг включились старшие братья, и они погнали всех младших в спальни. Бертран взял на руки Дору, а свободной рукой поднял с пола Мейбл. Юстес подошел к Кандиде, невероятно аккуратно и заботливо забрал у нее давно спящего братишку и понес его в нужную комнату, по дороге шикая на Варта и Дастана, громко заспоривших насчет папиного рассказа. Эдит поднялась, зевая, и обернулась на похлопывание по левому плечу, но Берт оказался справа. Он ухмыльнулся, а у нее не было настроения раздражаться, так что она сонно улыбнулась и в ответ шутливо толкнула брата в плечо. Вдвоем они последними ушли из главной комнаты. А Годрик потянулся, вставая, и, на ходу погладив плечо жены, пошел в ванную комнату. Елена спала в кресле, придвинутом к столу, на котором громоздилось море книг и свитков. Кто-то очень заботливый укрыл девочку откуда-то взятым одеялом, и она завернулась в него, как котенок. Ладошки ее были испачканы в чернилах - магия легко могла стереть эти пятна, но Елена всегда замечала грязь в самый последний момент. Кудряшки ее растрепались и прятали лицо так, что виднелся только чуть курносый носик над краем одеяла. Только в этом отделе огромной библиотеки еще горели свечи, даря полумраку волшебную атмосферу. Кандида не смогла не улыбнуться, глядя на этот теплый комочек. По одной она потушила все свечи, кроме парочки на столе, а затем тихо и аккуратно присела в кресло, обняв дочь. Ласково отвела белые кудри с ее лба и прижалась губами к макушке. Елена пахла книжной пылью и голубями. Кандида даже не хотела знать, что дочь делала в голубятне. В этот маленький момент ей не хотелось сердиться или расстраиваться, ей хотелось просто вновь почувствовать любовь дочери, почувствовать ее так близко, как тогда, когда та проводила целые дни у нее под сердцем. Неожиданно она запела. Шепотом. Старую песенку, которую ей пела няня в детстве. Удивительно, но рядом с Еленой ей хотелось петь, хотя и тратить время на такую бесполезную вещь, как пение, совсем не улыбалось. Но вот хотелось и все. Сладкое сопение перешло в более глубокое дыхание, и Елена медленно, спокойно приоткрыла глаза. - Мам? - тихо просипела она не совсем окрепшим после сна голосом. - Я что, заснула? - Ага, - шепотом ответила Кандида. - Видимо, давно. Тебя еще Гаюс укрыл одеялом. - А сколько сейчас времени? - Много. Уже почти ночь. Елена задумчиво помолчала, а потом просто опустила голову на грудь матери. Кандида чуть подвинулась, чтобы было удобнее, и когда этот теплый лохматый комок оказался в кольце ее рук, она со всей полнотой почувствовала, что больше ей ничего не надо. Доверчиво ткнувшийся ей в ключицу носик тепло дышал. Рядом догорали свечки. В огромной темной библиотеке были только мать и дочь. - Извини меня, пожалуйста, - прошептала Елена еле слышно. - Я не подумала, когда брала эту диадему. - Все хорошо, - тихо ответила Когтевран. - Я рада, что ты поняла. И если ты хочешь чего-то: говори мне, всегда. Я либо разрешу тебе это взять, либо придумаю что-нибудь похожее. В конце концов, мы тут магию изучаем в Хогвартсе. Я могу прямо сейчас зажечь для тебя звезды. Запомни, что нет ничего такого, что бы я не сделала ради тебя. Елена помолчала, слушая мамино сердцебиение. А потом тихо спросила: - А правда можешь звезды? Кандида молча подняла голову, отняла одну руку, чтобы направить ее вверх, и прошептала заклинание. Это заняло около минуты. - Смотри, - сказала она наконец, и Елена выпростала голову из одеяла, даже немного приподнялась в кресле. Потолка словно не существовало теперь. Вместо него над книжными стеллажами в темноте раскинулось самое настоящее ночное небо с тысячью и одной звездой. Звездная россыпь сияла и улетала куда-то за шкафы, огрызок луны мерещился где-то над главными дверями. - Ва-а-ау... - тихо протянула Елена, запрокинув голову. - А над нами Большая Медведица! - Нет, кажется, это Близнецы, - задумчиво возразила Кандида. - Нет, это Медведица. - Ну хорошо, пусть будет Медведица. - Мам, а почему бы не сделать такое же в Большом зале? - Зачем? - Как зачем? Это же невероятно красиво! Только пусть то небо будет не только звездное, пусть оно будет такое же, как настоящее. - А если на улице будет дождь? - Значит, пусть будет и в зале дождь. - Посмотрим. Они еще немного посидели под этим прекрасным небом, ища созвездия, но потом оно погасло, потому что заклинание было слишком слабым. И когда над библиотекой снова повис обычный потолок, потерявшийся в темноте, Кандида подняла дочь на руки и пошла с ней в их покои, по дороге слушая, как Елена фантазирует насчет волшебного потолка в Большом зале. И Кандида сделала этот потолок. В этом ей помогли Пенелопа и, конечно, магия эльфов, без которой зачарованный потолок не продержался бы и года. Но когда вместо обычных сводов над факультетскими столами повисло облачное небо вместе с солнцем, Елена, как и все дети Хогвартса, были в восторге. - И какое же стратегическое назначение у этой архитектурной задумки? - шутливо поинтересовался Годрик, пока его дети вместе с Еленой носились между столами, считая облака и о чем-то жарко споря. - Никакое, - пожала плечами Когтевран. - Просто подарок дочери.