Огни Камелота

Осенний вечер мрачен был, Угрюмый лес темнел вокруг, Был путнику ночному мил Отшельнической песни звук. Казалось, так душа поет, Расправив звучные крыла, И птицей, славящей восход, Та песня к небесам плыла. © "Отшельник у ручья Св. Климентия"

Годрик чувствовал, что что-то не так. У него не было дара предвидения, как у драконов, но какое-то тревожное предчувствие снедало его с самого утра в тот день. Возможно, дело было в непонятной погоде - то выглядывавшем, то прячущемся солнце и то набегающих, то рассеивающихся тучах; возможно, в том, что из-за этой самой погоды заныли плечо и бедро, когда-то в далеком прошлом задетые чьим-то мечом в битве. А возможно, просто вчерашний странный разговор с Еленой, после которого его названная племянница убежала непонятно куда, не давал покоя. Он знал, что что-то случилось, но мрачную, как никогда, Кандиду пока не спрашивал об этом. - Мам! - нахмурившись, поднял голову от доски Оуэн. - Ты не можешь так пойти. Пенелопа, продолжая заплетать тяжелую косу, задумчиво посмотрела на доску, но не увидела проблемы. - Почему? - миролюбиво спросила она. - Потому что ты можешь побить только те шашки, которые стоят по одной, - серьезно объяснил мальчик. - Вот как эта, например. - Эй, - окликнул Годрик, стоявший в дверном проеме, облокотившись о косяк. - Балбес, она сейчас ресницами хлопнет и обставит тебя. Ты же сам ей подсказал ход. Оуэн растерянно взглянул на отца, понял, о чем тот говорит, и с беспокойством снова воззрился на доску. - У меня, в отличие от твоего отца, более благородные принципы, - хмыкнула Пуффендуй, откинув наконец косу за плечо и подмигнув сыну. - Вот его бы я так обставила, потому что нечего задаваться. Хотя он и прав, не выдавай так опрометчиво свои сильные и слабые стороны противнику. - Мам, сходи так, как я тебе сказал, - кивнул Оуэн. - А то иначе будет нечестно. - Почему нечестно, если ты сам мне подсказал? - Потому и нечестно, что так ты мне подыграешь, а я должен сам рассчитать победу. Я не хочу, чтобы мне подыгрывали. Пенелопа нежно улыбнулась, пригладив самые светлые среди Гриффиндоров золотисто-пшеничные волосы младшего сына. Затем она снова взглянула на доску табулы и сделала ход. Годрик усмехнулся в бороду, наблюдая за ними, пока было время перед занятием. Вот тут послышался звук шагов - четких и громких. И если по первому Годрик узнал Кандиду, то второе было непривычно. Королева явно спешила. Когда она показалась из-за поворота, лицо ее было хмурым, усталым и обеспокоенным. Она ломала пальцы, чего на памяти Годрика никогда не случалось. Что-то точно было не так. - Друзья, - обратилась Когтевран. Заметила Оуэна и кивнула ему. - Вы случайно не видели сегодня Елену? - Нет, - ответил волшебник, оглянулся на жену, и та тоже покачала головой. - На завтраке ее не было, скоро первое занятие... Может, она пошла прогуляться и насладиться наконец свободой от учебы? - Нет, она... - голос королевы звучал негромко и как-то подавленно. Она нервно тихо прочистила горло: - Она не собиралась сегодня, учеба...вчера она была в очень плохом настроении... - Кандида, - Пенелопа поднялась с кресла и подошла к друзьям, настойчиво и обеспокоенно заглядывая в глаза волшебнице: - Все в порядке? Возможно, она просто гуляет по нашему лесу или во дворе... - Мам! - раздался громкий голос Юстеса, и парень появился в коридоре. На нем были сапоги, перчатки и хлыст у пояса. - Пап...леди Кандида, а я вас ищу. Простите, вы не знаете, где Елена? - Что?.. - еле слышно выдохнула женщина, чуть нахмурившись, словно плохо расслышала. - Мы собирались сегодня прогуляться верхом, но ее так и нет, я уже обошел половину Хогвартса. Подумал, может, вы знаете. Закончив говорить, Юстес вдруг вгляделся в лицо Когтевран, перевел взгляд на своих родителей и помрачнел. В его глазах беззвучно промелькнула мысль. Пенелопа тут же взяла королеву за плечи и, не дав никому ничего сказать, заговорила: - Возможно, она в усыпальнице Гаюса? Вы знаете, как она его любила... Но Кандида покачала головой в какой-то прострации: - Я уже была там, Елена туда не приходила. - Значит, засела где-нибудь в замке. Не волнуйтесь так, все хорошо, сейчас мы разойдемся в три стороны и быстро ее найдем, - она кивнула сыну и мужу, - и встретимся у ваших покоев. Я с вами пойду, если позволите. Они и правда разошлись в три разные стороны и прочесали замок с низу до верху. Елены не было ни в одном тайном проходе, ни в одной скрытой нише - нигде. Чувство тревоги усилилось от понимания очевидного: ее вообще не было в Хогвартсе. Конечно, был еще лес, но Елена никогда не шла туда, когда ей было плохо. Гриффиндор помнил, как однажды, лет десять назад, он почти вот так же искал ее по замку вместе с Кандидой. И нашел. Елена тогда сидела на одной из самых верхних лестниц, на той, которая так часто меняла направление, что все избегали ею пользоваться. И маленькая девочка, с потерявшимся в белых лохматых кудрях заплаканным личиком, сидела там, уткнувшись щекой в коленки, и смотрела на всех сверху вниз, зная, что ее саму не увидят. Годрику даже жалко было лишать ее такого убежища. Он тогда пообещал ей, что никому не скажет о нем, чтобы она могла и дальше там прятаться в час нужды, взамен на то, чтобы она вернулась к изволновавшейся маме. Чем старше Елена становилась, тем меньше он ее понимал, но всегда со смехом относился к ее проделкам и с радостью - к ее успехам. Он считал, что теперь, когда они с Кандидой все разрешили относительно главенства над факультетом, между ними наступит мир, а он, Годрик, будет еще ближайшие лет пять наказывать сыновьям не оставлять Елену одну за пределами Хогвартса, даже если все дети мира обвинят его в чрезмерной опеке. А теперь он открывал одну дверь за другой, спрашивал одного человека за другим и все больше чувствовал поднимающийся внутри страх. Что может быть страшнее, чем потерять свое дитя? Он даже не хотел представлять, как страшно было Кандиде, ему хватало собственного холода в груди. Когда они встретились у покоев Когтевран, ни один из них четверых-таки не нашел Елену. Кандида, казалось, побледнела еще больше, чем обычно, хотя и все еще была прямая, как палка, и почти ничем не выдавала своих эмоций. - Вероятно, она действительно решила прогуляться по лесу, - наигранно бодро сказала Пен, и Годрик поразился, как ей удалось прозвучать не фальшиво. Хотя ей все равно никто здесь не верил, потому что все знали, что Елена не любила ходить одна в лес дальше усыпальницы Гаюса. А ни одна из ее подруг-ровесниц ее сегодня даже не видела. - Мне нужно выпить, - резко объявила Кандида, толкнула дверь в свои покои и направилась к столу. - Вам вина налить? - Если мы собираемся искать ее за пределами замка, то да, пожалуй, мне не помешало бы согреться, - ответил Гриффиндор. И тут его взгляд упал на богато украшенную стойку. Пустую. Стойка, на которой обычно возлежала знаменитая ифтирская диадема, теперь была непривычно пустой. Кандида прошла мимо нее, как будто не заметив, но Годрик понял, что она специально отворачивалась от нее. - Кандида... - осторожно начал он. Не может быть. Этого не может быть. Но его вопрос не прозвучал: стоило королеве сдвинуть книги, чтобы наколдовать кубки, из-за старых переплетов показалась ярко-алая бумага. Спустя мгновение она взмыла в воздух, и все четверо услышали голос Елены. - "Доброго времени суток, матушка, - предельно вежливо поздоровался этот голос. Королева резко вдохнула и отступила на шаг, в ужасе глядя на свиток. - Надеюсь, с тобой все хорошо. Не отказывайся от помощи Хунит, она больше тебя знает о лекарском деле. И не переживай слишком много, я слышала, это вредно. По крайней мере, я очень надеюсь, что когда я окажусь за пределами Хогвартса, у меня перестанет так часто болеть голова. Да, ты не ослышалась. Я ухожу. Если ты слушаешь это, вероятно, я уже за тысячу лиг от тебя. Я прошу прощения за все причиненные неудобства. Все, что я понимаю, это то, что мы говорим на разных языках. А потому я не вернусь. Так всем будет лучше, и на сей раз это я решаю, кому как будет лучше. Отныне тебе не придется краснеть за твою глупую дочку каждый день, потому что мир вокруг Хогвартса - он честнее тебя, он даст мне шанс. Шанс доказать, чего я на самом деле стою. Так что не волнуйся, однажды до тебя дойдут слухи о моих подвигах, и ты сможешь перестать придумывать правдоподобные истории о том, куда делась диадема, и просто сказать, что ее забрала твоя дочь, потому что только она вправе ей обладать. Только я могла быть достойной, но раз ты решила иначе - то не обессудь." Свиток помолчал немного, а затем голос Елены, уже менее холодный и вежливый, добавил: - "Наверное, когда-нибудь я буду скучать по тебе, мама. Но я не сомневаюсь, что поступаю правильно. Там мир, который ждет меня, и я не буду сидеть в Хогвартсе, доказывая всем вокруг, чего я достойна. Можешь передать это и Генри." Голос замолк. Свиток растерял всю свою алую краску и с тихим хрустом упал на пол. В комнате звенела тишина. Пенелопа вскинула руку, закрыв ладонью рот, но не выдержала, пробормотав: - Как она могла... Юстес кинул на мать напряженный взгляд и обнял ее за плечи. Годрик же шагнул в глубь покоев. Кандида все стояла, вытянувшись, как струна, длинная, тонкая, угловатая. На ее лице стояло такое напряжение, что нельзя было разобрать ни одной эмоции. В какой-то момент она подняла одну ладонь к груди и прижала к ее левой стороне. - Кандида? - осторожно спросил маг. - Все нормально, - жутко спокойным тоном ответила королева. - Все хорошо. Словно о чем-то крепко задумавшись, она окинула невидящим взглядом людей и комнату, растерла ладонью грудь, второй рукой как-то неуклюже оперлась о стол и пошла к окну. На втором шаге она рухнула на пол так неожиданно, что никто не успел ее подхватить. Темно-синее платье озером разлилось вокруг нее. Годрик перенес королеву на ее постель, а Юстес сбегал за Хунит. Пенелопа тут же присела у кровати, но мать Мерлина была старше и опытней, даже не будучи волшебницей. Поэтому они обе осмотрели Когтевран и решили, что это сердце. - Я говорила ей, - напряженно сказала Хунит, - я предупреждала, что нужно лечиться, что это не шутки. Она все фыркала на ''эти ваши лекарские травы", говорила, что у нее всегда было железное здоровье, а ведь теперь бы... - И теперь бы мало что изменилось, - мрачно возразила Пен, думавшая явно только о письме Елены. - Сердце среагировало на переживания. От этого никто не защищен... Что они делали, чтобы королеве стало лучше, - Годрик не видел. Он вышел в основную комнату покоев, уставился на пустую стойку диадемы и только и сумел, что выдавить чертыхания себе под нос. Елена должна была выйти за магическую стену рядом с ним. Она должна была увидеть мир снаружи, будучи рядом с его сыновьями и другими подросшими учениками Хогвартса. Не так. И эти ее слова... Жесточе их сложно придумать что-то, что можно было бы сказать в лицо матери. Матери, которая любила своего ребенка! Которая заботилась о своем ребенке! Которая совершенно не заслужила этого! Годрик принялся вышагивать по комнате, чтобы унять жажду действий. Нужно было срочно собирать всех взрослых юношей Хогвартса и отправляться на поиски, но он не мог уйти, не убедившись, что с Кандидой все хорошо. И вот она наконец очнулась. - Что это? - спросила она, глядя на средства, которыми две женщины приводили ее к жизни. - Лекарства, - безапелляционно ответила Хунит. - И только посмейте фыркнуть! - Не нужно, - поморщилась Кандида, тут же упираясь локтем в кровать и приподнимаясь. - Я здорова. Это просто обморок. - И часто вы в обмороки падаете? - саркастично спросила лекарка, но королева ее не слышала. - Мне нужно... Мне нужно найти дочь. Сейчас же... Она попыталась сесть, но голова явно была слишком тяжелой, и Пуффендуй подхватила ее прежде, чем женщина свесилась с кровати. - Мы найдем ее, - тихо заговорила Пен. - Годрик и близнецы найдут ее. У нас много людей, способных отправиться на поиски. - Ты не понимаешь! - воскликнула Кандида, и все с ужасом услышали, как сломался ее голос. Она подняла голову, и они увидели влажную пелену в серых глазах. - Я должна ее найти. Она там совсем одна. Она может умереть, ее могут убить... Она думает, что я... Я не хочу, чтобы...я не хотела... Она прервала сама себя, резко закрыв лицо руками. Никто в этой комнате, да даже в целом замке ни разу в жизни не видел Кандиду Когтевран рыдающей. Все остолбенело смотрели, как два раза рвано дергаются ее острые плечи, как женщина, ни разу не дрогнувшая ни от одной потери и ни от какого ужаса, теперь отчаянно пытается вернуть себе самообладание. Ее срыв длился всего минуту. Но это было больше, чем за все последние пятьдесят с лишним лет. Гриффиндор присел рядом с ней на корточки и заговорил негромко, но как можно тверже. - Кандида. Тебе нельзя покидать Хогвартс. Ты больна. Он надеялся, что его железный тон подействует, как нужно, и впечатает эти слова в сознание не желающей смириться с правдой женщины. Он даже не заметил, как перешел на "ты". Кандида отняла ладони от лица: оно было сухим. Только глаза казались странно запавшими. - Я не... - Ты больна, - отрезал маг. - Еще один такой приступ тебя убьет. И ты никогда не скажешь Елене, что хотела. Волшебница молчала. Она уже давно спокойно дышала, словно и не было никакого нервного срыва. Однако что-то те секунды все-таки изменили: словно разрушили неприступную броню. Женщина, полулежавшая на кровати перед Годриком, больше не казалась никому здесь несгибаемой. Она выглядела слишком худой, болезненной и лихорадочно-уставшей. - Ты останешься в Хогвартсе, - сказал Гриффиндор, не ожидая возражений. - А мы найдем Елену. - Нет... - вдруг мотнула головой Когтевран. Но не так, как пару минут назад, а словно додумавшись до чего-то очень важного. - Вы можете искать ее годами и не найти. Но я знаю, кто найдет. - Кто? Волшебница поджала губы и нахмурилась, будто с трудом соглашаясь на свою же собственную идею. - Генри Ингборд. Королева непременно хотела поговорить с ним сама. А юный барон не поверил бы никому, кроме своей несостоявшейся родственницы. Поэтому, несмотря на все протесты Хунит, Годрик и Юстес привели слизеринца в покои Когтевран. Войдя, юноша поразился. И неудивительно: Кандида Когтевран, прямая и железная, всегда собранная и грозная, была совершенно не похожа на человека, который с трудом поднялся с кровати для того, чтобы поговорить с ним. Это была словно внезапно постаревшая худая женщина. Ее наполовину распущенные для удобства во время лечения волосы рушили ее обычно идеальный образ, болезненно-бледная кожа уже не казалась аристократичной. Поднимаясь, она оперлась о стол, и только сейчас, в этом жесте, ее тонкие запястья вдруг стали выглядеть чересчур тонкими. Даже голос - обычно жесткий, властный, наводящий ужас и заставляющий беспрекословно повиноваться - звучал болезненно, устало и даже неуверенно. Как слизеринец ни пытался это скрыть, он был напуган. - Вы хотели меня видеть? - наконец нашелся он со словами, постаравшись вернуть себе вежливый и учтивый вид. - Почему ты здесь? - спросила Кандида, прищурившись. - Простите?.. - Почему ты здесь, в Хогвартсе, почему ты не с ней? - С кем? - С моей дочерью. Она сбежала, - на лице Кандиды промелькнула тень, и она помолчала, глядя на пораженного всем происходящим гостя. - Почему ты не пошел с ней? Почему позволил ей уйти одной? Ты же любишь ее, почему позволил ей уйти туда, где ее могут убить? - П-прошу прощения, подождите, - ошарашенно прервал ее Генри. Выглядел он искренне удивленным и напуганным. Если и была в нем спесь, Годрик ее в этот момент не видел. - Елена сбежала?! Как, когда? Почему? - Я думала, ты мне об этом расскажешь, - сдержанно ответила Кандида. Ей было тяжело стоять, но она упрямо стояла, опираясь о стол, и несмотря на то, что она казалась слабее былинки, никакая сила в мире бы не сдвинула ее сейчас с места. - Я думала, ты хотя бы что-то знаешь... - Вчера мы виделись с ней, - припомнил Генри. - Правда, это была не лучшая встреча, вероятно, она обиделась на меня, но... - он вдруг поднял глаза на волшебницу, и в его взгляде появилось недоброе. - Она была в ужасном состоянии после ссоры с вами. Вы что-то сказали ей, что она решила сбежать, так ведь? - Попридержите язык, юноша, - прокомментировал Годрик, злясь на слизеринца за новую тень, легшую на лицо Кандиды. Секунду она выглядела так, словно пропустила пощечину. - Й-я... - резко прочистив горло, она снова попыталась заговорить уверенно и сухо. - Я виновата, да. Я не смогла ее уберечь. Ты это хотел услышать? Ты услышал. А теперь помоги мне ее вернуть. - Волшебница вдохнула поглубже, долго глядя в глаза юноши. И в ее взгляде была в этот момент вся тяжесть мира. Ничего нет тяжелее взгляда родителя, потерявшего ребенка. - Она там совсем одна. Снаружи полно опасностей для магов, а Елена...отправилась туда искать приключений. Каждую секунду, пока мы разговариваем, ей может грозить смертельная опасность. - Почему именно я? - спросил юный барон, вскидывая подбородок. Гордость делала его лицо аристократичным, но в то же время было видно, что он и правда переживает за свою любимую. Кандида вздохнула с досады. - Потому что нравится мне это или нет, сейчас ты единственный, кто может знать, куда Елена могла направиться. В последнее время ни с кем она не общалась так близко, как с тобой. - Королева прикрыла глаза на секунду, а потом, пересилив себя, заговорила: - Я прошу тебя. Верни ее целой и невредимой, ты не представляешь, как сложно выжить магу снаружи. Не дай ей умереть. Я соглашусь на ваш брак, я подарю вам все свои ценности, я отдам вам все, что угодно, только не допусти, чтобы она пострадала. Генри молча наблюдал за ломающей свою гордость королевой. Хмурился и мрачнел, но слушал. - А если я найду ее, но Елена не захочет возвращаться в Хогвартс? Кандида снова болезненно закрыла глаза. Пенелопа плюнула на все и подошла совсем близко, чтобы помочь устоять, если королеву снова охватит слабость. - Тогда... - хрипло ответила Когтевран, и ее взгляд, поднявшийся на юного барона, был неживым. - Тогда скажи ей, что я прошу у нее прощения. За все. Я правда прошу, чтобы она меня простила. И желаю ей счастья, что бы она ни решила делать со своей жизнью. Генри кивнул. - Я найду ее. Обещаю. И он вышел из покоев, склонив на прощание голову. Кандида позволила усадить себя обратно на кровать, но безапелляционно отвела руки Пуффендуй и Хунит с влажными тряпицами и пахучими травами и сухо сказала, что хочет побыть одной. Годрик рванул вслед за Ингбордом. - Послушай, - он пристроился к шагу юноши, - я знаю, что у вас с Еленой были магические зеркала для общения. Ты можешь их использовать сейчас? - Могу. Если только Елена взяла свое. Поэтому я сейчас иду в ее покои, чтобы проверить это. Гриффиндор несколько неприятно подивился тому, насколько легко этот юнец прошел в комнату Елены и принялся ее обыскивать, словно имел на то полное право. Конечно, обстоятельства обязывали, но Годрику это все равно не понравилось. В любом случае, в вещах младшей Когтевран они нигде не нашли зеркальца. - Отлично, - выдохнул Генри, запуская руку под свою мантию. - Сейчас попробуем... Он достал свое зеркальце и попытался связать его с зеркальцем Елены. Однако ничего не получалось, зеркало просто становилось черным. - Черт, - ругнулся юный барон. - Из-за чего так? - Вероятно, Елена взяла зеркало случайно, оно где-нибудь на дне ее сумки, в вещах. Пока она его оттуда не вытащит, я ничего не смогу узнать. - Ясно, значит, пока будем на равных искать. Возьми с собой домовика. Когда Елена вытащит зеркало, ты сможешь трансгрессировать туда. - А без домовика никак? - Чем ты занимался на уроках? Волшебники могут трансгрессировать только в те места, которые могут четко и досконально представить. Домовик же может и в то место, о котором ему просто рассказали. Все, я сейчас попрощаюсь с семьей, возьму вещи и отправлюсь, тебе советую тоже не мешкать. Елена уже сейчас может быть...в опасности. *** Лес молчал. Он всегда молчал, что бы с ним ни делали и что бы ему ни случилось услышать или увидеть. Такого уж его правило - не осуждать и не вмешиваться. Впрочем, ему всегда любопытно. Как и луне, заглянувшей сквозь ветви деревьев в интимный полумрак чащи. Ни лес, ни луна не знали девочку, упавшую на колени около старого дуба. Ей было двадцать лет, но она все равно казалась древним силам девочкой, особенно потому, что сжалась в комок и заплакала. У этой девочки были лохматые белые волосы, едва ли не светившиеся в темноте, и худые, как веточки, запястья, на которых красными лентами распухали следы от веревок. Мир, открывавшийся ей с холма, был одним из самых прекрасных мест на земле. В ночи дремали зеленые от глубины бесчисленные озера и бесконечные реки, за холмом вставали холмы, горизонт кривили горы, а воздух еще теплел от огромного, недавно спрятавшегося солнца, которое почти никогда в этих краях не покидало свой пост. Но девочке не было радостно от этих красот. Она всегда мечтала увидеть их, но теперь ничего не замечала за пеленой слез. Ее ноги, босые и стертые в кровь, знали злобу здешних дорог, горячих и пыльных. Под шеей кожа девочки была молочно-белой, но ее щеки, плечи и руки сгорели под приветливым иллирийским (1) солнцем. Эта девочка видела и розовых птиц, и больших кошек, и огромных медведей. Ее ничто уже не удивляло. Эти животные казались ей такими же пленниками, как и она. Они тоже ведь знали скрип колес и острые укусы веревки. Эта девочка всю жизнь мечтала узнать людей. Узнать тех, кто живет в других местах и говорит на других языках. Ей всегда казалось, что где-то там за горизонтом люди уж точно добрее, и там, под солнцем, отыщется ее собственное место. Лес укоризненно и сочувственно качал верхушками деревьев. Беззвучно. Незачем добавлять свой голос в клубок мыслей, державший девочку в тисках. Она и сама понимала теперь, как сильно ошибалась. Там, внизу, одна на другой росли деревни. Но девочка не собиралась туда идти. Она уже знала людей, живших там. Она прошагала сотни миль и переплыла десятки морских миль, чтобы просто понять, что люди везде одинаковые. Они везде причиняли боль. Они везде не признавали других. Они везде были готовы закидать камнями того, на кого им укажут пальцем. Неважно, что на ее родине было куда меньше солнца и не было розовых птиц. Но презрение и жажда крови на лицах не менялись от наличия загара. Девочка больше не верила в свои мечты. Она не верила больше ни во что, даже в себя. И себя она ненавидела больше всех тех, кто кидал в нее грязь. Ведь больше никто, кроме нее самой, не был в этом виноват. Девочка теперь понимала это. Только для этого понимания понадобилось столько боли... Девочке бы хотелось все исправить. Ей бы хотелось вернуться домой, под родное дождливое небо, чтобы вновь понимать всю ругань, что кричат люди вокруг, чтобы еще раз попробовать что-нибудь объяснить...и еще, чтобы извиниться. Перед всеми, кого она любила. Но она была так далеко от дома. Вокруг сновали люди, не знающие ее языка, и ей стало казаться, что она глухая и немая - оттого, что ей не с кем поговорить. И так болели ноги и руки...все болело. Особенно сердце. Лес пошелестел листвой, ласково утешая этим тихим шепотом, но этого слишком мало, чтобы исправить поломанную жизнь. Даже если стереть воспоминания, на теле останутся шрамы, которые никогда не забудут и не дадут забыть. И правильно. Девочка не заслужила утешения, не заслужила права просто забыть обо всем. Она здесь, чтобы помнить. И гореть от стыда. Девочка расплела руки, чтобы достать из волшебного тайника в своем платье сумку. Ей уже давно не удавалось сделать это. Но теперь, когда ее руки свободны, она вновь держала в них свои вещи. Первой она достала диадему - сверкающую, великолепную и очень дорогую. Ее можно было бы продать и купить себе целый корабль, чтобы уплыть домой. Но девочка не посмела бы. Она знала, что этой диадеме место совершенно не здесь, и уж точно она стала бы хуже последнего подлеца, если бы продала ее в похотливые лапы какого-нибудь торгаша. Девочка смотрела на камни, венчающие диадему, и слезы текли по красным от солнечных ожогов щекам. Она не имела права держать эту вещь в руках. Она бы должна передать ее матери. Но она ни за что не смогла бы этого сделать. Она никогда не вернется домой и не увидится с мамой. Не потому, что не хотелось. А потому, что она причинила матери слишком много боли, чтобы посметь вернуться. Лес и луна знали, что мать простила бы девочку. Но сама она в это не верила. А даже если где-то в глубине души понимала это, то у нее все равно не было никаких сил на то, чтобы преодолеть свой стыд. - Прости... - невольно срывалось с губ девочки, пока она смотрела на диадему. - Мама, прости, пожалуйста... Резко стерев с лица слезы, девочка поднялась и немного отошла от поляны, отыскивая дерево с дуплом. Такое нашлось очень быстро. Лес неодобрительно зашумел порывом ветра, но девочка не послушала его. Единственное, во что она верила теперь, это то, что у нее не было выбора. У нее вообще больше ничего не было. Ни дома, ни мамы, ни друзей, ни прошлого. Только боль в ногах да шрамы от веревок. Ей бы теперь обрезать волосы, украсть мужскую одежду и просто пойти работать на корабли. Все равно магии в ней осталось только на то, чтобы запечатать дупло с тайником. Как там ей рассказывал дядюшка? Магия зависит от душевного состояния? Неудивительно, что у нее теперь магии практически нет - ее душа истрепалась настолько, что девочка уже просто не чувствовала ее. Только сквозную дыру где-то в груди и нестерпимую тоску. Уйдя от дерева, девочка вернулась к сумке и заметила, что вместе с алой тканью запасного платья на траву упало зеркальце. Судорожно вздохнув, девочка подняла его и нежно провела грязными пальцами по стеклу. Вдруг поверхность его принялась менять цвет и вырисовывать очертания, и девочка, зная, что это означает, испуганно выронила зеркало, поспешно стараясь схватить сумку и броситься бежать, но было уже поздно. Генри догнал Елену быстрее старого эльфа. Догнал, схватил за плечи и, не обращая никакого внимания на ее протесты, с силой обнял, смеясь от радости. - Господи, я нашел тебя, я тебя нашел! Целых два месяца, Елена, неужели нельзя было раньше достать это чертово зеркало?! И где мы, черт побери, мы же не в Британии, как тебя сюда занесло?! Елена осторожно, но настойчиво постаралась отстраниться. Наконец юный барон это заметил. - Что с тобой? - тут он вгляделся получше и, ахнув, прижал ладонь к щеке любимой. - А что с твоим лицом? И с руками...что с тобой произошло?.. - Не переиграй, - негромко и устало ответила девушка. - Беспокойство и так твоему лицу не идет. - Не понял... - В последний раз, когда мы виделись, было непохоже, чтобы ты сильно беспокоился обо мне. У юноши вырвался нервный смешок. - Ну ты сравнила. Тогда ты залетела к нам, как фурия, я просто не хотел позора...для нас обоих. Но это сейчас неважно, что с тобой было с тех пор, как ты сбежала из Хогвартса? Елена поморщилась, отступила на пару шагов и обняла себя руками. Опустила голову, скрыв лицо под белесыми лохмами. - Через неделю меня поймали маглы. Я была среди кучки детей в Гринсворде, которых приговорили к сожжению на костре. Накануне приехал богатый заморский купец и уговорил продать ему меня и еще двух девушек-волшебниц с условием, что он увезет нас из Британии. - Елена говорила спокойным, ровным тоном, словно читала книгу. Она не смотрела на парня и не давала ему приблизиться. - И он увез нас. Связал нам руки, чтобы мы не могли колдовать, поил какой-то дрянью, чтобы мы были сонными, посадил в большую клетку, в которых медведей возят, и так довез до пролива. Оттуда на корабле в другие места. Мы были в Нижних Землях...шли вдоль Рейна. И теперь вот в Иллирии. - Но... - Генри от ужаса едва смог сформировать вопрос. - Зачем вы были ему? - Он показывал нас толпе, - все так же ровно и как будто безразлично ответила Елена, сжимая плечи. Она была похожа на сгорбленного, спившегося старика в лохмотьях. Где была та гордячка, в которую влюбился юный барон? - Говорил, что мы ведьмы, плел что-нибудь про то, что мы совершили, привязывал к столбу и брал деньги с каждого, кто хотел кинуть в нас чем-то. Порой толпа была такая огромная, что мы стояли так целый день...ты знаешь, здесь очень жаркое солнце. У нас дома такого нет. - Елена... - тихо позвал Генри, качая головой и сгорая от бури, взметнувшейся в душе. Ненависти ко всем тем людям, ненависти к себе за то, что так долго не мог найти девушку, ненависти к судьбе и леди Кандиде за то, что те были всему причиной. - Он даже как-то придумал нам лица малевать, чтобы выглядели пострашнее, - проигнорировав его, продолжила Елена, - но однажды одна из нас сбежала. Тогда он понял, что не сможет удержать нас дольше, что мы скоро все найдем способ сбежать, и решил избавиться от нас сам, поимев с этого выгоду. Умный малый... Вторую из нас он сжег на костре, только с каждого, кто хотел на это посмотреть, он брал деньги. Он особенно ее мучил перед смертью, чтобы никто не роптал, что заплатил за обычную казнь. Вчера он собирался так казнить и меня, но я сбежала. Как-то так. - Елена... - Генри еще раз шагнул к ней, протягивая руки, но девушка еще больше сжалась и быстро отступила. - Не надо. Не трогай меня. Не строй из себя само сочувствие, мне оно не нужно, я знаю, что сама во всем виновата. - Что?.. Елена, ты не виновата! Разве ты не помнишь? Это твоя матушка отняла у тебя все и сделала так, что ты попала наружу. Это она во всем виновата, и она даже понимает это теперь... - Не смей, - огрызнулась волшебница, вскинув серые глаза. - Не смей обвинять мою мать. Ни ты, ни я не имеем на это право. Я виновата в своих бедах сама, но...что ты имеешь ввиду, говоря, что она "теперь понимает"? - Когда я отправлялся на твои поиски, - с жаром ответил маг, - твоя мать попросила меня передать тебе ее извинения. Она просит у тебя прощения и благословляет наш брак. Она даст нам все, что мы пожелаем, мы даже можем отправиться куда пожелаем... Елена, казалось, не услышала его последних слов. Только слова о ее маме дошли до нее, и она закрыла лицо ладонями на минуту. Она не плакала больше, но не могла этого вынести. Чувство вины сжирало ее изнутри, словно зверь, оставляя кровоточащие ошметки от ее внутренностей. Груз ошибок давил на плечи, отнимал воздух. И, отведя от лица ладони, она взглянула на старающегося отвлечь ее красивыми мечтами о путешествиях и свадьбе парня, как смотрит полуглухой старик на слишком сложного для него со своими радостями ребенка. И жаль признаваться, что она не понимает его, и претит его глупость. - Прошу тебя, не плачь, - мягко попросил Генри, осторожно, но настойчиво обнимая ее талию, пока Елена опять не стала сопротивляться. - Я снова с тобой, мы вернемся в Хогвартс, заберем все, что нам подарит твоя мать, и отправимся путешествовать. С тобой больше ничего не случится, обещаю тебе. Мы будем убивать всех встречных маглов, и все будет хорошо. - Хорошо? - одними губами выдохнула Елена. - Ты правда не понимаешь? Я не хочу путешествий, мы жили в иллюзиях, Генри. Хогвартс для магов - лучшее место на земле, здесь мы хуже, чем изгои, мы для них животные. И мы не должны им уподобляться, дядюшка Годрик говорил, что война порождает войну. Мне не станет легче, если я убью парочку маглов. Господи, да я...я не хочу убивать! Я не хочу делать с ними то, что они делали со мной! Это так не остановить. - Хочешь сказать, ты упустишь такой шанс? - саркастично хмыкнул юноша, словно все это было для него шуткой. Она была для него шуткой. - Останешься в Хогвартсе до конца своей жизни? Спрячешься, как побитая собака, и оставишь все, что с тобой сделали, безнаказанным? - Не смей говорить со мной в таком тоне, - отрезала волшебница. - В Хогвартс я вообще не вернусь, я никогда не смогу посмотреть в глаза матушке. И да, я буду умнее, я не буду отвечать злом на зло. Если ты хочешь этого - вперед, я не смогу тебя остановить. Но я вторым Слизерином не буду. - Ты хоть понимаешь, как это жалко? - прищурился Ингборд. - Тебе причиняли боль! И ты хочешь просто оставить все так, как есть? Простить и матушку, толкнувшую тебя на это, и толпу, линчевавшую тебя, и вообще всех? Пойдем со мной! Мы же хотели пожениться, помнишь? Со мной ты будешь в безопасности, мы будем владеть и Хогвартсом и всей Британией, если захотим и доберемся до Хэнгиста, чтобы уничтожить его систему и его приспешников! Он склонился к ее губам так же быстро, как бросается укусить змея, и Елена ударила худющими кулаками по его груди, отталкивая и вырываясь. - Когда мы хотели пожениться, я была глупой дурочкой, которая слушала все, что ей говорил ее любимый, не замечая ни его жестокости, ни его эгоизма! - воскликнула она. - А сейчас я не выйду замуж за человека, который готов пойти по головам, лишь бы утешить свое эго. Да, мне причиняли боль, но я ничего не исправлю, объявив войну. Ты хоть себя слышишь? Владеть Хогвартсом? Скажи еще - "всем миром"! Матушка была права, когда говорила, что для тебя важнее твоя гордыня, чем моя любовь. Кто знает, может, ты меня полюбил только из-за того, что я дочь Кандиды Когтевран? На девушек ниже статусом ты не заглядываешься? Все! Оставь меня и мою мать в покое. Я хочу спокойного угла, я не буду помогать в твоих планах. Если тебе нужна я прежняя, которая заглядывала тебе в рот и соглашалась со всем, тогда уходи. Только прошу, ничего не рассказывай моей маме. На лице юного барона горел неистовый гнев. Елена не увидела опасности. Она впервые в жизни была твердо уверена, что поступает умно. Впервые в жизни она чувствовала себя взрослой. А Генри не выдержал таких оскорблений. - Дура! - выкрикнул он, замахнувшись. От хлесткого удара Елена отлетела в сторону. Лес хотел бы что-то изменить. Но сучок на дереве рос в том месте долгие годы. Словно специально, чтобы девочка напоролась на него виском. Луна хотела бы этого не видеть. Но ночь стояла ясная, и небо было усыпано звездами, прямо как то волшебное небо на потолке Большого зала в Хогвартсе, которое однажды любящая мать подарила дочери. Когда тело Елены мешком рухнуло в захрустевшую листву, Генри остолбенел, в ужасе глядя на него. Словно издалека до него донесся крик домовика. - Что вы наделать?! Что вы наделать?! - кричал старый Гилдримм, наблюдавший за всем и теперь подбежавший к телу девушки. - Она мертва... Леди Елена мертва! Старый эльф залился слезами, громко причитая о молодости и красоте Елены. Генри затрясло. Всего одна секунда. Одно движение, которого могло бы и не быть. И все сломалось, как карточный домик. Целая жизнь. - Нет... - хрипло выдохнул он, упав рядом с любимой в траву. - Нет... Я же не... Я не хотел, я просто... Ты не мертва, я не хотел, ты не можешь быть мертвой, этого не может быть, Елена... Он схватил хрупкие плечи, поднял девушку с травы и развернул к себе лицо, выплывшее из-под копны свалявшихся волос. Пустое лицо сломанной куклы. Люди не фонари, чтобы можно было открыть дверцу и вновь зажечь в них жизнь. Одна секундная слабость сломала все. И ничего уже нельзя было вернуть. - Не-е-е-ет!.. - завыл Генри, уткнувшись лбом в лоб Елены. Он покрыл ее лицо поцелуями, он лихорадочно что-то твердил ей, словно она просто спала, и домовику в какую-то минуту показалось, что у бедняги помутился разум. Генри запустил пальцы в белесые волосы, нежно и спешно погладил сгоревшие на солнце щеки и снова и снова твердил, что не хотел, что это ошибка, что этого не должно было случиться, что все это чудовищное недоразумение. Будто отказывался принять тот факт, что убил свою любимую. Этого было слишком много, чтобы осознать. От этого знания он задыхался. Старый Гилдримм стирал стекающие по морщинистому лицу слезы, гладил лохматые волосы Елены и думал о бедной леди Кандиде. Он не заметил тот момент, когда Генри откуда-то достал нож и, словно убегая от чего-то, что неслось за ним во весь опор, задыхаясь и морщась, всадил этот нож себе в живот. - Не-ет! - вскричал эльф. - Что вы наделать, сэр Генри?! Как же вы! Нет... Идемте, я вас доставлю в Хогвартс, вас вылечат, сейчас же... - Нет, - прохрипел Генри, съедая твердые звуки. Он не дал эльфу к себе прикоснуться и, словно безумный, лег рядом с Еленой, обняв ее одной рукой и уставившись завороженным взглядом на ее спокойное лицо. - Я больше не оставлю ее... Больше не оставлю ее одну... Бедный эльф, заливаясь слезами, ничего не мог поделать. Привести помощь он бы уже не успел, а потому просто смотрел, как на губах влюбленного убийцы выступает кровь, а веки слабеют и опускаются. Через полминуты на лесной поляне под ярким светом луны остались только плачущий домовик и тела двух влюбленных, утопавших в листве в последних объятьях, словно герои старой греческой истории. *** Наблюдать, как умирает тот, кто казался тебе бессмертным, - все равно что наблюдать за рушащейся горой. Пенелопа ощущала именно это последние два месяца: беспомощность, абсолютное непонимание и отчаяние. Вначале она еще старалась убедить себя, что все не так плохо, что найдется Елена, что они с Кандидой помирятся и проживут под крышей Хогвартса еще много лет. Годрик, Бертран с Юстесом и Дастаном и Генри Ингборд отправились на поиски, а Кандида после того приступа поднялась с постели, и казалось, что все поправимо. Но шли дни, и всем становилось ясно, что Когтевран больше не может продолжать преподавать. Когда Пен заговорила с ней об этом, Кандида приняла все удивительно легко...и это пугало. Королева сняла с себя звание декана факультета и передала его одной из учениц. Была церемония. Не было диадемы. - А она все еще у вас? - беспардонно поинтересовалась тогда декан Слизерина. - Разумеется, - невозмутимо соврала Кандида. - А почему вы спрашиваете? - Ну как же... слухи ходят. - На что вы намекаете? - На то, что ваша дочь, сбегая, прихватила с собой вашу реликвию. Так ведь? Королева вперилась в нее убийственным взглядом, именно тем, что делал ее похожей на орлицу. - Я попросила бы вас не совать нос в мою семью и заниматься своими учениками. Елена не сбежала, а уехала, и моя диадема все еще у меня, а я никогда не обязывалась возлагать ее на голову любой своей преемнице, все же эта реликвия семейная! Тогда сплетница замолкла. Но слухи продолжились, и Пенелопа часто слышала, как все обсуждают этот побег, причем все были уверены, несмотря на слова Кандиды, что Елена украла диадему. И Пен знала, что и Кандида слышала все эти шушукания за спиной. - Помнишь, когда-то ты мне сказала, что следует обсуждать вымысел, а не сплетничать о реальных людях, потому что реальных людей это ранит? - угрюмо сказала ей как-то Алиса. - Теперь я понимаю. Не хотела бы оказаться на месте Кандиды. Никто не хотел оказаться на месте Кандиды. Никто с ней не заговаривал о Елене, словно все боялись ее боли, слишком огромной, чтобы кто-либо из них мог помочь. А потом Кандида стала сильно уставать. Идти спать вместо того, чтобы засидеться, как обычно, за книгами. У нее стали тяжелеть ноги и часто болеть грудь. С каждым днем ей становилось хуже. Каждый день она была слабее, чем вчера, словно неумолимо догорающая свечка. Пенелопа и Хунит использовали и магию, и травы, отчаянно пытаясь остановить это угасание, но все без толку. - Видите, - устало улыбалась королева. - А я говорила, что все эти ваши травы бесполезны. Пенелопа отчаивалась и злилась на себя и на магию в своих руках. На ее глазах происходило немыслимое: умирала Кандида Когтевран, никогда ничем не болевшая и ничем не сломленная железная леди. Кто угодно мог умирать, только не она. Это казалось иллюзией, чьим-то обманом, так не могло быть. Но каждое утро Пуффендуй встречала королеву и готова была поклясться, что перед ней призрак. Через месяц Кандида не смогла подняться с постели. А что самое страшное - ей было на это все равно. Она - всегда рвавшаяся в бой, она - храбрая и деятельная, теперь лежала в кровати днями напролет и едва ли почитывала книжку. Единственное, что она хотела знать - это нашлась ли уже Елена. Впрочем, каждый раз, когда Пен приходилось качать головой на этот вопрос, ей казалось, что Когтевран и сама знала ответ. Спустя два месяца после побега Елены Годрик вернулся в Хогвартс. Он приезжал и до того, но теперь он вернулся и сказал, что Генри нашел Елену. - Он увидел ее в зеркале и тут же рванул к ней. Меня он "не успел" взять, - Годрик поморщился. - Видимо, я бы им помешал. Что ж, пусть так. Они сказали об этом Кандиде, но та лишь вздохнула, прикрыв глаза. - Значит, она жива... - серые глаза подняли взгляд к занавескам. - Кто открыл окно? Я не хочу солнца. Вы же знаете, я его терпеть не могу. Закройте. - Кандида... - дрожащим от страха голосом позвала Пенелопа. - Вам нужны воздух и свет. Здесь душно... - Закройте. - Вы не рады? Скоро Елена вернется! - Она не вернется, - взгляд Когтевран был сер, устал и уверен. - Она никогда не вернется, вы же ее слышали. Но Пуффендуй никогда бы не подумала, что так и будет. Она никогда бы не подумала, что эта история закончится так. Они ждали Елену и Генри в тот же день. Но этот день прошел, прошел и второй. И на вторую ночь в Хогвартс вернулся только Гилдримм. В огромных глазах старого эльфа стояли слезы и жалость. Слушая о том, что случилось, Пенелопа с силой сжимала руку мужа. Она не хотела верить в это. Она потеряла очень многих, но не хотела верить в смерть ребенка ее подруги. В смерть настолько ужасную и глупую. Но хуже всего было то, что когда рассказ домовика закончился, Гриффиндоры обернулись и поняли, что дверь в спальню все это время была открыта. Кандида лежала, не шевелясь и почти не дыша. Пенелопа села на пол у изголовья кровати, прижала к губам ладонь королевы, не замечая слез и видя только не моргающие серые глаза. - Это не ваша вина, - негромко сказал Годрик, глядя в лицо женщины. - Моя... - выдохнула Когтевран. - Это все...я...уб-берите солнце...задерните занавески... Пен испуганно оглянулась - к окну липла глухая осенняя ночь. А когда она снова обернулась к кровати, королева уже не дышала. Женщина, державшая в своей власти суровый Ифтир и водившая в бой армии. Женщина, отдавшая всю себя служению Альбиону и сохранению мира. Женщина, умевшая любить и улыбаться. Она лежала в постели, тонкая и легкая, словно слой пыли на книжной полке - дунуть, и ничего не останется. Ночной ветерок проник в комнату и добрался до раскрытого фолианта на тумбе около кровати. В пустой тишине негромкий шелест книжных страниц заменил дыхание живого человека. 1 - Иллирия - историческое название территории, в которую входила часть территории современной Албании.