Огни Камелота

...Забыв, что я могла летать, Что неба краски так ярки, И как приятно убивать Одним движением руки. Дай мне взглянуть на мир извне И откровение познать. Я - жрица смерти на войне, Но я устала убивать. Я знаю, где-то есть любовь, Но только там, где нет войны. © "Коснись губами глаз моих", Мельница

Днем окно покоев занавесили темной тканью. Никто не посмел перечить даже мертвой Кандиде Когтевран. Пенелопа и Хунит одели ее тело в ее любимое темно-синее платье и накрыли с головой одеялом. К полудню Годрик остановился в дверях, оперевшись о косяк и глядя в полумрак комнаты. В тишине был слышен только легкий шепот книжных страниц, а темная фигура лежала на диване, не слыша, как во дворе для нее готовится костер. Зато Годрик слышал. За ночь он успел побыть с женой, пока та, наплакавшись, не уснула, рассказать все детям, убедив не идти смотреть на мертвое тело ночью, а дождаться утра, дать распоряжения эльфам для сооружения погребального костра и объявить всему Хогвартсу о похоронах. Не успел он только сам попрощаться с подругой. Впрочем... Как прощаться? Все, что хотелось ей сказать, он уже давно сказал. А то, что не сказано, Кандида и так всегда умела понимать без слов. С ней было очень просто. Гриффиндор усмехнулся, вспомнив их препирательства, их споры и пикировки. Тогда, в другое время, в другом мире. Они еще смели спорить о воспитании детей. Как давно это было... Наконец солнце поднялось так высоко, что его яркий свет-таки просочился сквозь щели в комнату, сделав ее еще менее живой. - Простите, миледи, - негромко сказал Годрик, подходя к кровати. - В Камелоте солнечнее, чем в Ифтире, вы же знаете. Не снимая одеяла, он поднял уже охладевшее тело на руки, стараясь ни о чем не думать, и стал спускаться во двор. Пока он шел, к нему присоединялись все, кто встречался в коридорах, и вскоре они уже были во дворе. Солнце почему-то перестало светить - откуда-то наплыли тучи, которых не было и в помине с самого вечера. Увидев среди толпы Мерлина, что-то шепчущего в небо, Годрик все понял. Рядом с ним стояли и Гвиневра, кутавшаяся в шаль, и старые рыцари, еще помнившее, как стояли, вытянувшись в струнку, на этих ступенях, встречая огромный кортеж ифтирской королевы. Похороны прошли торжественно и тихо. Казалось, даже сам замок печально склонился над скорбящим сборищем. А после Годрик позволил себе побыть одному. Доверил учеников своему друиду, убедился, что Пуффендуй в порядке и может проследить за детьми на пару с Гвен, и поднялся на самые верхние этажи замка. Туда, где чаще всего любила играть и прятаться Елена, сколько бы лет ей ни было. Он прогулял так до вечера и уже собирался уходить, когда в одной из башен вдруг почувствовал что-то неладное. Словно кто-то был здесь, но...не человек. И не домовик, их присутствие вообще нельзя было заметить, если они сами не показывались. Годрик даже достал палочку, настороженно прислушиваясь. - Кто здесь? - позвал он. В башне поднялся какой-то отдаленный тихий гул, похожий на гул ветра в печной трубе. Но через пару минут Гриффиндор понял, что это не просто гул, а протяжный девичий голос, повторявший одно и то же слово. - Мама... Мама! - Кто ты? Покажись! - Мама! В башне стало чуть-чуть холоднее, и Годрику даже показалось, что откуда-то появился дым или туман. Он вышел с площадки на лестницу и только отсюда увидел, что эта белая пелена формируется в какую-то фигуру. А еще через пару минут он узнал эту фигуру. - Елена?.. Она выглядела точно так, как он ее помнил: высокая, как ее родители, стройная, прямая, с гладкими, красиво уложенными светлыми волосами и большими серыми глазами. Вот только в ней как будто не было цвета. Она вся была серо-белая. И она не касалась земли. Это был призрак. Прямо как призрак Утера, которого, как рассказывал Мерлин, однажды вызвал Артур. Но ведь рог Катбадха надежно заперт в тайнике! Им никто не мог воспользоваться! - Дядюшка?.. - выдохнул призрак, и Годрика пробрала дрожь от голоса, которого он думал больше не услышит. - Где мама? - Елена, ты...ты же мертва? - Я? Я мертва? Призрак оглядел себя и, кажется, испугался. - Похоже... Я...меня убили. Меня убил Генри, - она не была в панике от факта своей смерти, а словно лишь привыкала к новым обстоятельствам. Она говорила спокойно, печально и немного удивленно. - Я помню это. - Мы знаем, - ответил маг. - Нам Гилдримм рассказал. Генри потом убил и себя. Призрачная Елена склонила голову набок, печально уставившись в стену. - Видимо, он все же меня любил... - Но как...как ты здесь оказалась? Как ты стала призраком, кто тебя вызвал? - Я не знаю. Я ни с кем не разговаривала, если вы про рог Катбадха. Я помню только, что очень хотела увидеть маму. Дядюшка, вы так и не ответили, где мама? Годрик помолчал. Он в первый раз разговаривал с призраком. Даже при том, что перед ним его названная племянница, все же было не по себе. И он не знал, как призрак может отреагировать на неприятные для него вести. - Елена... - наконец произнес он. - Кандида...умерла вчера вечером. Ее больше нет, как и тебя. Ее сердце не вынесло разлуки с тобой. Призрачная Елена уставилась на него огромными глазами, и Гриффиндор крепче сжал палочку. Но призрак и не думал нападать. - Мама...я убила ее... - пробормотала Елена. - Все не... - попытался успокоить ее Годрик, но призрачная девушка вдруг скорчилась и с диким воплем "Не-е-ет!", больше похожим на крик банши из страшилок волшебников, превратилась в один серый поток, взвилась куда-то под своды башни и исчезла, и только гул от ее крика стихал еще целую минуту после этого. - Как такое может быть? - спросил Гриффиндор у друзей, вернувшись в людную часть Хогвартса и встретив Пенелопу и Мерлина у Большого зала. - Я проверил рог, он на месте, никто не мог им воспользоваться, да и Елена ничего такого не помнит. - Послушай, этот Генри Ингборд, похоже, тоже стал призраком, - сказала Пуффендуй. - Слизеринцы сегодня прилетели на ужин и рассказали, что у них в подземельях завелось привидение. Говорят, оно было закутано в мантию, заляпанную серебристой кровью, и оно то звало Елену, то проклинало себя за что-то. Думаю, это он... Но как? - Когда-то, - задумчиво заговорил Мерлин, хмурясь, - еще за год до Камланна, Килгарра мне сказал кое-что. Он сказал, что магия меняется вместе с миром. Что старые законы волшебства теряют силу, уступая место новым. Возможно...возможно, это относится и к законам жизни и смерти? Может, теперь души мертвых могут остаться, не только когда их близкий увидится с ними с помощью рога Катбадха и оглянется, уходя, а даже если просто сами будут стремиться сюда всем своим существом? Елена истово хотела увидеть мать, а Ингборд явно казнил себя за убийство любимой, а потому как бы посчитал бытие призраком отличным наказанием для себя. - Если так...то когда-нибудь Хогвартс будет полон призраков, - горько сказал Годрик. Они помолчали минуту, пока к ним вдруг не подбежал Бертран: - Отец! - крикнул он. - Слизерин объявился! Его видели у Рашвика. *** Это была очередная деревня. Маленькое скопление ходячих туш. Еще одна в череде точно таких же, названий которых он уже давно не запоминал. Снова крики. Снова попытки убежать, снова страх в их глазах. Снова запах гари. То, чего он так страстно желал. Вот оно, перед ним, в его руках. Он этого добился. Почему же он так смертельно устал от этого теперь?.. Салазар стоял в тени между домами в маленькой деревеньке под Рашвиком и впервые за двадцать лет не нападал. Просто стоял и наблюдал за людьми из-под капюшона. Вот полная крестьянка устроилась у таза стирать белье. Вот мальчишки стегают ленивую лошадь, пытаясь заставить ее везти груз. Вот группа рабочих сгрудилась около строящегося дома. Все такие разные...а если он выйдет из тени, все внезапно станут одинаковыми. Закричат, бросятся бежать, кто-то попробует защищаться. Он, естественно, победит. Они будут валяться у него под ногами в кровавых лужах. Еще одна бойня. Словно он лис, заходящий в один курятник за другим и беспрепятственно сворачивающий всем курам шеи. Но он же именно этого жаждал. Мести, разве не так? Разве не за этим он предал столь многих? Разве не ради этого он вот уже двадцать лет в сражениях едва не убивает бывшего лучшего друга? Ради права входить в такие места и убивать всех этих тупиц без магии? Разве не это так пьянило его когда-то? Сэл смотрел на еще живых людей и не мог найти в себе ту ярость и жажду, что однажды свели его с ума. От мысли о новой резне он лишь чувствовал безмерную усталость. Зачем ему их убивать? Что он, крови на своих сапогах не видел? Его уже давно не радовал запах горелого мяса и уже давно не интересовала паника в глазах жертв. Он сполна насытился тем, что когда-то казалось ему смыслом жизни. А что теперь? Что ему делать? Где искать новый смысл жизни? Да и почему старый оказался неверным? Почему он устал от мести? Разве он не был прав? Что он наделал? - Стой...на месте. Слизерин прикрыл глаза и усмехнулся. - Успокойся, Гриффиндор, я пока не тронул и волоска на здешних тушках. - Интересно, с чего бы такое промедление? Сэл обернулся через плечо. Годрик стоял рядом, уперев волшебную палочку ему в спину. Салазара почему-то это не напрягло. - Что ты здесь делаешь, Слизерин? Маг еще раз усмехнулся и покачал головой. - Хотел бы я сам знать... Двадцать лет они сражались друг с другом, как враги. Двадцать лет они ненавидели друг друга на поле боя, двадцать лет ранили друг друга и любыми способами пытались убрать с пути. И Сэл не жалел об этом. Он ведь думал, что поступал правильно. Но теперь он смотрел на проходивших мимо крестьян и не мог понять: неужели он объявил Годрика своим врагом только затем, чтобы убить вот этих людишек? Как так вышло? Где он оступился, где понял неправильно? Или все это только старость, и он просто теряет запал? Возможно, ему просто стоит найти сторонников и-таки организовать армию? Армию, чтобы убивать... И вновь крики, вновь тела, вновь запах гари...ради чего...зачем... - Что мне делать, Гриффиндор... - вдруг пробормотал маг. - Я не помню, зачем ввязался во все это. Он медленно обернулся, чтобы взглянуть на Годрика. Они ведь оба постарели. У бывшего друга были теперь почти такие же длинные волосы, как у него самого, и у них обоих были густые бороды. Лицо Годрика испещрили морщины, но Сэл все еще помнил лицо молодого балагура, с которым однажды пришел в Камелот. И почему он сегодня вспомнил это с ностальгией? Многие годы он считал это своей ошибкой и с отвращением вспоминал свою слепоту. Выходит...от отвращения и презрения можно устать. И от ненависти. И от мести. От зла. Ненавидеть постоянно всех и вся - изматывающее существование. Выходит, он просто оказался слабаком и не выдержал борьбы за справедливость? Или...или все это было большой ошибкой... - Хочешь сказать, ты сегодня не в настроении убивать? - жестко поинтересовался Годрик. - Рука устала колдовать смертельное заклятие? Салазар хмыкнул. Конечно. Он что, правда рассчитывал на душевный разговор? После всего, через что они прошли за эти годы? - Ты субъективен. Почему я не могу просто желать созерцания? Прекрасная пасторальная картина, ты не находишь? Боги, он даже язвить устал. Отчего ему так тошно? Отчего так хочется перестать паясничать и поговорить, как раньше, просто поговорить нормально с другом? И отчего так тяжело от осознания, что, как бы он этого ни хотел, Годрик больше не сможет говорить с ним, просто как с другом... Он сам так устроил. Тогда ему казалось, что это стоит того. А сейчас? Сейчас... - Великолепно. Я могу устроить тебе вечное созерцание подобных картин. Заявлю в какой-нибудь деревне, что ты отпускал непристойные комментарии в адрес дочки Хэнгиста, и тебя посадят в темницу. Я позабочусь, чтобы камеру выбрали с видом на главную площадь. Как тебе идея? - Язвить - моя привилегия, Гриффиндор... - А я не язвлю. Я просто говорю на твоем языке. Какие-то проблемы? - Никаких... Они замолчали. Салазар почему-то просто смотрел на бывшего друга, ничего не делая. Он сам не знал, что ему делать. Нападать? Он уже тысячи раз нападал, и это заканчивалось кровью, болью и тошнотным ощущением где-то внутри. Теперь ему не хотелось. Извиняться? За что? Разве он не был прав? Искать бывшей дружбы? Зачем? Это невозможно. Язвить и ненавидеть дальше? Он слишком устал от этого. Несколько минут они просто стояли, глядя друг на друга. Потом Гриффиндор убедился, что враг не пытается напасть, и медленно опустил палочку. Его взгляд остался осторожным, мрачным и полным вопросов. А потом Сэл вдруг понял кое-что. - В Хогвартсе что-то случилось? - спросил он таким обычным тоном, какого сам от себя не ожидал. Но он просто увидел темные круги под глазами Гриффиндора и какой-то до боли знакомый тяжелый оттенок его взгляда. Прошло двадцать лет, за которые Слизерин видел Годрика только из-за всполохов боевых заклинаний, двадцать лет, в которые его больше не волновали чувства бывшего друга. И тем не менее теперь он посмотрел на его лицо и вмиг понял, что что-то не так. Спустя двадцать лет вражды Годрик Гриффиндор все еще был ему ближе, чем собственное отражение в зеркале. Это злило. Ведь он ничего не мог с этим поделать. Но теперь он думал...может, с этим и не нужно было ничего делать? - Кандида умерла, - мрачно ответил Годрик. Сэл на секунду потерялся во времени. На секунду он забыл обо всем и просто чувствовал, как что-то незыблемое рушится. Кандида, ехидно улыбающаяся ему с лошади рядом. Кандида, гневно отвешивающая ему пощечину на ступенях Хогвартса. Кого из них он потерял? И почему, черт возьми, его это взволновало? - Как это случилось? - Елена сбежала из замка, ее убил отправившийся на ее поиски возлюбленный, и Кандида не вынесла всего этого. - Кто такая Елена? - Ее дочь. Она родилась, когда пал Альбион. Слизерин помолчал, справляясь с наплывом самых разных воспоминаний. Он помнил железный тон ифтирской королевы, ее красноречивое молчание и их взаимное уважение. Куда это все делось в последние годы? Почему она не могла просто признать, что он прав, и присоединиться? Или это должен был сделать он... Но кто-то должен был сделать что-то, чтобы это не привело их сюда. - Я никогда не думал, что из нас четверых она уйдет первой, - произнес он негромко. Полминуты молчания. - Я тоже, - наконец слегка смягчился тон бывшего друга. - Я думал, первым умру я. - Почему? - Потому что вечно оказываюсь на линии огня. А еще потому что когда Килгарра задолго до падения Альбиона сказал, кем станешь ты, я знал, какое место займу сам на поле боя. Сэл уставился на него, растерянно и недоверчиво. Он же ослышался? - Килгарра...предсказал вам, что я..? - Да, - Годрик и не собирался смягчать удар. Ему было больно, и он не пытался церемониться. По его мнению ведь Салазар заслуживал этого. И, может быть, это было так? - Еще до прихода Мордреда. И я ненавижу себя за то, что не воспринял слова дракона серьезно. Но черт меня подери, если я хоть на секунду тогда мог предположить, что ты и правда дойдешь до такого. Слизерин не смог удержать безразличную маску - он был поражен. Все его сомнения сейчас словно были подняты на смех. Все то, во что он верил все эти двадцать лет, было лишь одной стороной истории. И он никогда не давал себе труд узнать другую. - Мерлин тоже знал это? - Знал. - И не казнил меня на месте? - С тобой он поступил человечнее, чем с Мордредом. Хотя и, возможно, зря. Салазар смотрел на Годрика, не стеснявшегося стегать словами, как кнутом. Он не выбирал выражения, потому что уже просто не верил в возможность возвращения дружбы. Он был бессилен и зол. Спустя двадцать лет он наконец устал надеяться. - Почему ты не сказал мне этого раньше?! - со злостью спросил Слизерин. Гриффиндор вскинул бровь. - А ты пытался меня слушать? И почему для тебя слова летающей ящерицы были весомей, чем мои? Туше. Салазар не мог ответить на это. Он не знал ответа. С раздражением он отвернулся...но не смог злиться дольше. Внутри что-то сильно болело. - Кандиду уже похоронили? - Да. А что, хотел попрощаться? Сарказм Годрика отчего-то резал больнее обычного. И он впервые не мог на него ответить как дОлжно. - А что еще в Хогвартсе изменилось? - спросил он, проглотив все жалкие попытки огрызнуться. - С каких пор: с твоего ухода или с рождения моего последнего ребенка? Или со смерти Гаюса? Салазар прикрыл глаза. Голос бывшего друга словно ковырялся в ране. - Годрик... - Что? - Я... - он даже не знал, что хочет сказать. Но что-то он должен был сказать. Чего-то от него добивались этот жесткий тон, эта ноющая боль внутри. Чего? Извинений? Объяснений? А это что-то изменит? - Я...сегодня никого здесь не трону. - Рад слышать. - Нет, правда, послушай же... Я уйду сейчас. Ты дашь мне уйти? - А почему я должен? - Потому что я могу нарушить свое слово и-таки устроить бойню. - Мне плевать. Ты не успеешь достать палочку быстрее, чем моя упрется тебе в лоб, ведь так? Сэл опустил голову, завесившись волосами. Все так. - А что, если я...пообещаю, что бойни прекратятся? - Я поздравлю тебя с успешным достижением высокого уровня в актерском мастерстве. - Да послушай же меня! Я не хочу никого здесь убивать, ясно тебе?! Я вообще больше не хочу убивать! Ну вот, он это сказал. Его голос взлетел выше безопасного, и кто-то из крестьян остановился, заглядывая в тень между домами. Годрик быстро схватил Сэла за ворот, рванул на себя и прижал к задней стене одного из домов, заставив исчезнуть из прохода. Он не поднял палочку. Хотя за словами Слизерина были тысячи трупов, тысячи мертвых мужчин, женщин и детей, сотни пожаров и криков от пыток. Но волшебная палочка Гриффиндора смотрела в землю, хотя тон голоса все еще был недоверчив. - Что случилось такого, чтобы ты давал такие обещания? - спросил он, вглядываясь в зеленые глаза. Салазар усмехнулся, но как-то горько. - Ты сам сказал - я устал. Ты ничего не теряешь, Гриффиндор. Отпустишь, и если я снова совершу что-то - окажешься рядом. - Ты уже совершил столько, что по тебе плачут виселицы по всему Альбиону. Ты не объективен, Слизерин. - Возможно. Но я успел достать свою палочку. Так что...либо ты рискнешь парой сотен жизней в этой деревне...либо доверишься моему слову. Годрик несколько минут смотрел ему прямо в глаза. А потом отпустил ворот его мантии и отступил на несколько шагов. - Ну что ж...попробуй, - с горечью кивнул он. Сэл поправил упавший капюшон. Сжал палочку. Обернулся в последний раз: - Знай, я...жалею, что меня не было рядом. И сегодня я говорю правду. Ты больше обо мне не услышишь, обещаю. Он трансгрессировал в большую деревню под столицей Хэнгиста, где, он слышал, жила Коринн. Первый раз за двадцать лет он решил найти ее и увидеться с ней и с сыном. Почему? Хороший вопрос. Хотел бы он знать ответ. Может, дело было в том противном чувстве страха, что пробудили в груди новости о смерти Кандиды. Чушь, конечно. За последние два десятка лет он ни разу не порывался спросить о ней у Годрика, так почему сейчас его должна задеть ее кончина? Но отчего-то задела, и он не мог от этого отмахнуться. Не мог перестать думать об этом, не мог дать себе внятного ответа ни на что. А может, дело в том, как Когтевран умерла? Одна в своей постели, покинутая любимой дочерью. Смешно. Как будто с тех пор, как он впервые ощутил всю ненависть своей матушки, он хоть сколько-нибудь мог поверить в баснословную неопровержимую любовь матери к ребенку. Могла ли Кандида, грозная и стальная леди Кандида, умереть просто от горя по потерянной дочери? Но если так... То как же в свое время умрет он сам? На поле боя от чьего-то заклинания или смелого удара ножом? Его голову насадят на кол, а тело кинут псам? Значит, ради этого он столько отдал в жизни? Ради этого он стольких убил и запытал, ради этого предал всех, кого любил, и годы утопал в одной только мести? Ведь он обменял все, что имел, на возможность мести и презирал всех глупцов, оставшихся в Хогвартсе. Но вот прошли годы. У этих глупцов свои семьи, свое наследие и смысл в жизни. А у него только дорога из трупов и клубы дыма, что он оставил за собой. Стоило ли оно того? Или он просто напорется на какой-нибудь яд или эпидемию и просто сдохнет в какой-нибудь дыре, и о его смерти Годрик узнает по отсутствию новой бойни? Что-то во всем этом было не так. Где-то была ошибка, но он не понимал, где. Разве не помог он волшебникам, истребив стольких маглов? Так почему же ему теперь так тревожно и так паршиво? А может, он пришел сюда просто потому, что ему некуда больше идти. Он устал от убийств и борьбы, этого уже нельзя было отрицать. Но если он оставит такую жизнь, то какой ему жить дальше? Куда идти, что делать? У него не было семьи, о которой нужно было бы заботиться, не было дела, которому он мог бы отдать всего себя, после всех этих лет какой-то борьбы за что-то у него не было ничего, кроме гордости, заставлявшей гореть собственным пламенем и думать, что этого достаточно. И вот теперь, спустя столько времени, стоя в деревне, где жила мать его ребенка, он понимал, что этого не было достаточно. Нисколько. Никакая месть не спасла его от пустоты внутри, так...сделал ли он вообще хоть раз правильный выбор? Или все было ложью и ошибками? Отлепившись от стены маленького дома, Слизерин пошел вглубь деревни, стараясь осторожно узнать у жителей, где найти Коринн. В саду поместья поселилась осень в самом лучшем своем обличии. Покорившись сентябрю, некоторые деревья и кусты подернулись желтым, но большинство упрямо оставались зелеными. Свежий ветер то и дело играл листьями и юбками женщины, расслабленно устроившейся в кресле. В ней не было, казалось, ничего от той с рождения уставшей, вечно готовой грызть глотки за свое счастье, грязной от работы и злой от ненавистной ей жизни Коринн, которую помнил Салазар. В ней даже не было ничего от недоверчивой и привыкшей к страху женщины, впервые пришедшей к нему на порог с его ребенком. Эта была третья версия Коринн и, казалось, самая настоящая. Она была похожа на смесь Евы Слизерин и Матильды Гриффиндор. Коринн была в роскошном зеленом платье из дорогих тканей, на высокой груди привлекательно лежало ожерелье, в ушах сияли серьги, блестящие от самых лучших женских средств черные волосы были аккуратно и изысканно собраны в высокую и удобную прическу. На лице лежала легкая косметика, подчеркивавшая не потерянную с годами красоту женщины. Она выглядела идеально, как леди Слизерин. Но в ней не было притворства и фальши. Коринн спокойно пила, наверняка, старинное и роскошное вино, улыбалась каким-то своим мыслям и покачивала закинутой на другую ножкой. Она словно наконец добралась до своего места в жизни, и ей было хорошо. В ней все еще была та дикая сила, что привлекла в ней Салазара, эта женщина все еще была способна на все, если ей чего-то захочется, гордость все еще держала высоко ее подбородок, а ирония кривила уголок ее губ, пока она смотрела на гуляющих глубоко в саду Оливера и его девушку. Но все, что ей хотелось, она уже получила от жизни, а потому мир был спасен от множества проблем тем, что она просто сидела, откинувшись на спинку кресла, и наслаждалась вином. Сэл даже засомневался: подходить или нет, ведь она не та, которую он искал. С другой стороны, ему ужасно хотелось узнать, как она такой стала. Она, которую он оставил когда-то до смерти напуганную, потерянную, в лесу посреди змей. - Сколько лет этому сорту? - спросил он, выступая из-под тени деревьев. Коринн испуганно подскочила в кресле, а затем несколько секунд изумленно смотрела на нежданного гостя и только потом улыбнулась и покачала головой, оставив на садовом столике кубок и потерев лоб ладонью. - Уж точно больше, чем я тебя не видела. - Я сильно изменился? - Когда-то я уже говорила, что борода тебе не идет. Салазар тоже улыбнулся. - Так получилось. Коринн заулыбалась шире и встала, грациозно приподняв юбку. Он видел эту кошачью грацию в ней, когда она была в изношенном, сто раз перелатанном платье. А теперь он будто даже не имел права прикасаться к ней. Все верно. Ведь кто он ей, по сути? Бывший любовник? Сколько у нее их было до него и сколько после? - Я рада тебя видеть, - очень искренне произнесла Коринн, шагнув ближе. Она не пугалась его и не презирала. А ведь она не могла не знать, что он творил все эти годы и как именно убивал таких, как она. Но она была бесстрашна и уверена в себе, как и прежде. "Мне плевать, как ты относишься к остальным, но нам ты друг." Неужели ничего эту уверенность не разбило? - Я тоже, - честно признался Слизерин. - Так...почему тогда не пришел раньше? - ехидно спросила Коринн, чуть склонив голову набок. Он растерялся. - Я...был занят. - Да что ты? Она смеялась над ним! После всего - смеялась! Салазар внимательно вгляделся в ее лицо и невольно спросил себя: почему он не остался с этой женщиной? Почему не остался любить ее? Почему не вспоминал? Почему избегал? Черт, да потому что он Салазар Слизерин, который думал о других лишь тогда, когда считал, что они ему нужны. Так было даже тогда, когда они только начинали проводить время вместе - тогда, в еще живом Камелоте. Он приходил к ней, когда хотел, и прогонял, когда хотел. Она поступала с ним точно так же. Они оба принимали свои решения и делали свои собственные выборы. Так почему все это привело их вот сюда? Впрочем, она-то на своем месте, она получила все, чего хотела, а вот он?.. - Как ты оказалась здесь? - спросил Салазар. Ее вопрос остался проигнорированным, но по ехидной улыбке в серых глазах он видел, что Коринн знала ответ и сама и просто смеялась над ним. - Где, в своем саду? - В этом поместье. Как ты...я хочу сказать... - Ну, достаточно сказать, что теперь я леди Мракс, - беспечно ответила Коринн. Сэл пораженно уставился на нее. - А чего ты так удивляешься? Это был славный старик, которому было очень одиноко доживать свой век в компании лишь нескольких замков, пары сотен слуг и горы денег. А я смогла стать ему любящей женой. Слизерин с какой-то смесью ужаса, восхищения и удивления смотрел на нее. Женщина повела плечами и хмыкнула. - Ты вышла замуж за старого придворного богача? Ты серьезно? - А что не так? Я преступила какие-то твои моральные нормы? Снова ее ехидный взгляд, показывающий, что она знает обо всем. Да уж, кто он такой, чтобы судить ее. Да и за что? За ум, благодаря которому она обеспечила безопасную и богатую жизнь себе и своему сыну-волшебнику в мире, объявившем охоту на магов и их союзников? - Я честно отработала все, что получила, - иронично добавила Коринн. - Я ухаживала за беднягой, я слушала его рассказы о былых деньках, я играла с ним в табулу, сопровождала на приемы, целовала на ночь и вообще была ему очень хорошим другом. А Мракс стал неплохим дедушкой для Оливера, надо отдать ему должное. Большего я и желать не могла. - Он уже..? - Да, он умер через восемь лет после нашей свадьбы, так что теперь я вдова. - Сочувствую, - со смехом в глазах заметил Салазар. - Благодарю, - теперь Коринн прищурилась, глядя на него. - А как ты? - Что я? - Как ты поживаешь? У тебя все...в порядке? Сэл отвел взгляд. Чтобы не смотреть на нее, он посмотрел в глубь сада, туда, где увидел своего сына с какой-то симпатичной девушкой. Это было очень странно - видеть его таким взрослым. - Сколько ему уже? - Двадцать три, - спокойно ответила женщина, нисколько не возражая против его побега от вопроса. Она и на него знала ответ. - Он женится следующей весной. Мы уже сыграли помолвку. Эта девица - леди Певерелл - из семьи магов. Сэл вскинул брови. - Правда? - Да. Оливер не захотел искать среди людей без магии... Похоже, он унаследовал от тебя не только цвет волос и черты лица. - Коринн, я... - Я все знаю. Можешь не оправдываться. Он наконец нашел в себе силы посмотреть ей прямо в глаза. - Почему ты меня не боишься? Если ты все знаешь. - А я должна тебя бояться? - спокойно спросила Коринн тверже, чем если бы это был риторический вопрос. - Нет! - тут же ответил он. - Конечно, нет. - Вот и ответ. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы бояться. - То есть ты всегда знала, на что я способен? И когда...ты нисколько не удивилась? Женщина пожала плечами. - Я скорее удивилась тому, что Гриффиндор тебя не остановил. А ты...я всегда знала, что когда-нибудь твое терпение лопнет. - И тебя не волнует, что я убивал тебе подобных? - Но не меня. Слизерин, среди тех, кого ты убил, не было никого, кто был бы мне дорог. Но были те, кто причинял зло мне и моему сыну. Тогда кто я такая, чтобы осуждать тебя за все? - Но ты... - он устало вздохнул, - ты ведь не пошла мстить, как я. - Потому что меня гораздо меньше волнует мир вокруг, чем тебя. Я не хочу сказать, что ты поступал правильно. Просто в этом мире, наверное, нет правильного и неправильного. По крайней мере, я не знаю, что верно, а что нет. А потому ты не найдешь во мне судьи. Сэл приблизился так, что его колен коснулась юбка ее платья. Поднял руку и провел костяшками пальцев по ее щеке. - Ты меня когда-нибудь любила? Коринн задумчиво помолчала. Усмехнулась. Покачала головой. - Не думаю, что я знаю, что такое любовь к мужчине. Может, проблема в том, что мне не встречались мужчины, которых нужно было любить. Я знаю только, что люблю своего сына. А ты... - она посмотрела ему в глаза, так честно и открыто, как давным давно никто не смотрел на него. - Ты был мне другом, Слизерин. Ты часть меня, хочу я этого или нет. Но не думаю, что это можно назвать полноценно той самой любовью, о которой все говорят. - Тогда почему ты оставалась со мной в те годы? - Я не знаю, черт возьми, что это было. Но ты был важен мне, не думай, что это было не так. Салазар изогнул бровь. - Меня не надо утешать, Коринн, я просто пытаюсь понять, что вообще было в моей жизни и было ли в ней что-то стоящее. - А твой сын не считается? - тепло улыбнулась Коринн. - Он твой сын. Это ты его воспитала. Я вряд ли имею право называться его отцом. - Но благодаря тебе он жив. - То есть, хочешь сказать, что когда-то я все же сделал что-то хорошее? - Хорошее? - она насмешливо поморщилась. - Слизерин, когда ты успел стать таким сентиментальным? - Мне уже пятьдесят лет, Коринн. Я уже не уверен, что чувства - это такая уж глупая вещь. Сэл снова оглянулся на аллею, где гуляли Оливер и его леди Певерелл. Его сын был, похоже, таким же высоким, как и он. И улыбался похоже. Черт подери, почему ему вдруг это стало важно? - Если ты хочешь с ним поговорить, я уговорю его не отказываться, - заметила Коринн. - Он знает обо мне? - Конечно, знает. Сначала я считала тебя мертвым, когда ты не пришел за нами в тот лес. Но потом среди магов стали ходить слухи о Хогвартсе, когда ты уже... И я рассказала Оливеру о тебе, когда убедилась, что он сможет молчать о том, что его отец - маг. - Неужели ты никогда не злилась на меня за все? - Злилась? Хах, а на что? На то, что ты такой, какой есть? На то, что тебя не переделать? На то, что я была бы такой же на твоем месте? Я же ненавидела детей, пока не почувствовала, что беременна. И можно подумать, моей вины в том, что он появился на свет, меньше, чем твоей. - Коринн... - Да? Сэл помолчал растерянно, судорожно пытаясь подобрать слова и выговорить их. - Я хочу, чтобы ты знала... Если когда-нибудь какую-нибудь женщину я любил...если хоть с одной чувствовал себя счастливым...если хоть с одной представлял старость...то это была ты. Коринн улыбнулась. Она все поняла. Встала на носочки, чтобы коснуться губами его щеки. - Я позову Оливера. Слизерин видел тот момент, когда Коринн подошла к сыну и его невесте, как те сразу поднялись со скамьи, и как Оливер обернулся на полянку, на которой его мать до того сидела, едва она что-то сказала ему. Отец и сын встретились взглядами. Оливер помрачнел и поджал губы. И вот он стоял перед Салазаром. И правда высокий, красивый вылизанной красотой аристократа - от матери у него были, пожалуй, только глаза. Что за ирония. Сэл и знать его не хотел всю жизнь, а мальчишка вырос в его копию. Большего упрека сложно было придумать. - Здравствуй, - произнес Салазар. - Здравствуй, - сдержанно ответил Оливер. Исключительно вежливо. Ни одной лишней нотки. Настороженный, мрачный взгляд. - Я...пришел узнать, все ли у тебя хорошо, - Сэл понимал, насколько чертовски глупо выглядит, но он сам загнал себя в эту ловушку много лет назад. И теперь не имел права не попасть в нее. - Благодарю, у меня все замечательно. "Действительно. А чего ты ожидал?" Салазар резко выдохнул и полез в карман. - Не волнуйся, я не стану занимать у тебя много времени, я все понимаю. Мне просто нужно...пришло время, чтобы я отдал тебе кое-что. На его ладони показался медальон Маркуса Слизерина. Оливер коротко взглянул на него и снова поднял глаза на отца. - Что это? - Это семейная реликвия. Медальон моего отца, я...подумал, что он должен быть у тебя. - Почему? Я ношу фамилию Мраксов. Салазар замер, чувствуя себя стариком, чей лепет никто не понимает. - Я знаю, но... Если ты вдруг поедешь в Хогвартс, там лучше сказать, что ты сын волшебника, а не магла... - Так никто в Хогвартсе не знает, что у тебя есть сын? Сэл поджал губы. Он заслужил это. Все справедливо. Вот уж у кого точно есть право судить его, это у его сына. Ведь он был не намного лучшим родителем, чем его собственная мать. Значит, ничего, что он сделал в жизни, не было стоящим. Он стал тем, кого сам ненавидел - какие уж тут оправдания и разглагольствования о важности мести? - Оливер, я...я все понимаю, я не буду требовать от тебя ничего, я просто хочу чем-то помочь напоследок. Я скоро уйду и... - Не надо говорить, что ты все понимаешь, - наконец отмерз Оливер. - Ты ни черта не знаешь обо мне и ни черта не можешь понимать. Если ты хочешь отправить меня в Хогвартс под своей фамилией, почему не сделал этого, когда я был ребенком? - Потому что великий дракон сказал мне, что мои потомки должны держаться подальше от Хогвартса, - ответил Салазар, сам понимая, что это совсем не та причина. - Что там они найдут свою гибель. - А, так ты меня защищал? Что ж, я благодарен. Тогда мне нет смысла отправляться в Хогвартс теперь. - Оливер, послушай, - Слизерин шагнул ближе. - Я не приходил раньше, потому что... - Не трудись, - вдруг спокойно отрезал юноша. - Тебе не нужно доказывать сейчас свою отцовскую любовь, я знаю, что ты и думать обо мне забыл. Я понимаю, почему. Я знаю, у тебя были более важные дела, - и он произнес это максимально серьезным и понимающим тоном. - Я уважаю тебя, как волшебника. Я уважаю твой путь и твои дела, ты был мне примером для подражания. Но никогда не был отцом. И никогда уже не будешь. Мне двадцать три. Время ушло. Поэтому...не нужно. Салазар мучительно долго смотрел сыну в глаза. В этот момент он проклинал себя всем, что вспоминалось. Почему он так долго этого не понимал? Ему пятьдесят лет, а он только теперь осознал, что все самое важное мужчина находит, когда возвращается домой. Он готов был проклясть саму судьбу за то, что когда-то отказался быть отцом своему ребенку. Глядя в серые глаза, он думал о том, сколько всего пропустил. Нет, он никогда не хотел ни семьи, ни детей, и считал, что ему всегда будет на это наплевать, но...может, именно это было то, чего ему не хватало? Может, именно это спасло бы его от пустоты, а не какая-то там пресловутая месть? В любом случае, теперь все было потеряно. И у него не было шанса повернуть время вспять. Здесь он тоже был не нужен. - Хорошо, - хрипло сказал Сэл. - Прости. Тогда...выслушай меня не как отца, а как волшебника. Я обошел всю Британию и видел многое. Хогвартс - это самое безопасное место для магов. Там ты не сможешь навлечь опасные подозрения на свою мать. И там ты сможешь найти друзей и сторонников. Признай, ведь трудно жить волшебнику среди маглов? А там свои. Там ты сможешь узнать все о своей магии. Оливер задумчиво молчал. Наконец он слушал. - И...если вдруг ты решишь, что твои идеи требуют исполнения... - продолжил Салазар. - Я спрятал на самом низком уровне подземелий замка тайную комнату, которую могут открыть только змееусты. Ты ведь говоришь со змеями? - Да... - Я оставил там василиска. Эта красавица поможет любому, в чьих жилах течет моя кровь. И он снова протянул медальон. Оливер вновь посмотрел на него, потом на отца, а затем все же взял медальон. Когда их руки соприкоснулись на секунду, Сэл почувствовал, как замыкается какой-то кошмарный круг. Когда последний раз он касался своего сына? Ему не к месту вспомнился малыш, который, обхватив крошечной ладошкой его палец, потянул за собой и поделился старыми бесцветными игрушками. Он мог остаться с этим малышом и сделать все, чтобы эти серые глаза не смотрели на него так. - Хорошо, - наконец кивнул Оливер. - Я поеду в Хогвартс. Все равно я и моя невеста тут явно мешаем матушке получать все удовольствия от жизни. Салазар прищурился. Это сейчас была попытка уколоть его тем, что у Коринн теперь другие мужчины? - Более важной причины уехать из дома даже я бы придумать не смог, - усмехнулся он. Оливер фыркнул. - Что ж...было приятно увидеться, - сказал он. - Мне тоже, - негромко ответил Сэл, когда его сын развернулся и пошел обратно к своей невесте. И сам он тоже развернулся и пошел в противоположную сторону сада. - Слизерин! - остановил его голос Коринн. Сэл обернулся. Она стояла неподалеку, уже в накидке, за которой успела сходить в дом. - Ты уходишь? Так быстро? - А я должен остаться? - ответил он вопросом на вопрос. Теперь она не знала ответа. - Ты можешь, - немного помолчав, сказала Коринн. - Нет, - ответил Салазар. - Не могу. Потому что все здесь было цельным без него: шикарный дом, богатая вдова, прекрасно знающая, как скрасить одиночество, давно взрослый сын, уже не нуждающийся в отце. Все здесь было идеально без него. Свое время он упустил. Так имел ли право теперь приходить и рушить здесь все? - Будь счастлива, - было последнее, что он сказал перед трансгрессией. Он отправился в город, в который так и не пришел за все эти годы. Он так жаждал прийти туда и убить свою мать, что просто...не смог этого сделать. А может, просто каждый раз, когда он подбирался туда, как из ниоткуда появлялся Годрик, и Слизерин терял всякую возможность пройти под городскими воротами. В любом случае, его мать жила, и жила неплохо, учитывая, что в ее любовниках был сам наследник Хэнгиста. Сэл не знал, чего Эск нашел в женщине, старше его лет на пятнадцать, но, видимо, у парня были специфические вкусы. Но теперь леди Еве было уже около семидесяти. И когда Салазар стал о ней спрашивать, все отвечали, что она уже умирает. Попав в ее замок, в ее покои, и увидев наконец ее, он поверил этим словам. Куда делась былая идеальная красота? Перед ним была дряхлая старуха с обвислой кожей и жидкими седыми волосами. Она сидела на кресле у окна и пялилась туда, как будто хоть когда-то ее интересовал сад. Она даже не удивилась, увидев сына. - Я знала, что ты придешь, когда я буду умирать, - проскрипела леди Слизерин, щуря поблекшие глаза. - Я знала, что ты, змееныш, почувствуешь, что я подыхаю. Ее сухие губы скривились в жуткую усмешку. А потом она закашляла. Салазар ничего не ответил. Только сел в кресло напротив, тоже у окна, и внимательно вгляделся в лицо, на котором, кроме морщин, казалось, ничего не было. Он пытался найти в этом лице себя, лицо далекой, как звезды, матери, и, к своему ужасу, не тщетно. Нашел, конечно, у кого искать пристанища. Впрочем, может, именно здесь ему самое место? В конце концов, чем он лучше нее? - Злорадствуешь? - прокряхтела леди Ева. - Что я стала такой дряхлой? - Нет, мама, - просто ответил он. Ему не хотелось даже злиться. Злость была бы враньем. Если бы он просто был зол, то что бы заставляло его снова и снова возвращаться к этой женщине? - Напротив, это тебе бы пристало злорадствовать. Я ведь не смог отличиться от тебя, как бы ни ненавидел это. Может, и правда было бы лучше, если бы ты меня убила. Еще в самом начале, когда я ничего не успел сделать... Старуха издала почти потусторонний каркающий смех. - Нет, только ради этого момента мне стоило оставить тебя в живых. Что, змееныш, устал от жизни? Это я начала думать, не ошибалась ли я. - Что ненавидела магов? - Да. Вас уже столько давят, как муравьев, а вы все вылазите откуда-то. Ты вот живой и здоровый ко мне пришел. Может, вас и правда природа создала, чтобы вы существовали? Как блохи, например. Она вновь жутко засмеялась и закашлялась. Салазар покачал головой. Матушка не избежала легкого старческого сумасшествия. С другой стороны, может, она и права... Кашель не останавливался. Старуха бледнела и едва не выхаркивала легкие. - Не-ет, врешь, змееныш, я не умру у тебя на глазах, - через силу улыбнулась она, все еще продолжая кашлять. - Я тебе такого удовольствия не доставлю... - Мама, я не хочу, чтобы ты умирала, - честно сказал Салазар, но леди Ева замотала головой, снова заходясь кашлем. Это явно был не первый приступ. Но никто из слуг не спешил на помощь хозяйки. Никого, видимо, не было в этом крыле. Она сама забралась в такую глубь дома и всех выгнала? - Тебе дать воды? - Чтобы ты меня отравил? - шире улыбнулась старуха. - Нет, дорогой. Сиди. Смотри. Ты ведь так этого хотел. Наверное, не меньше, чем я хотела твоей смерти. А все же мы оба живы, правда? Она вдруг переменилась в лице и больше не смогла улыбаться: что-то перехватило ей горло, и она не смогла дышать. Несколько долгих секунд она корчилась в кресле. Слизерин не обладал целительской магией и не мог помочь. Да и как спасти от старости? Позвать кого-то? Леди Ева сама не хотела ничьей помощи и явно ушла сюда дожидаться своего конца. Так мог ли он что-то сделать с этим? И вот старуха осела в кресле, как пустой мешок. Сэл несколько минут смотрел на то, чего еще недавно желал больше всего на свете, и не мог ничего почувствовать. А потом пришло...сожаление. - Прости меня, мам, - сказал он тихо, прижавшись губами и лбом к руке старухи. Наверное, у нее были все основания его ненавидеть. Наверное, он сам причина всех своих бед. Сэл укрыл мать одеялом с кровати, позвонил в колокольчик, чтобы слуги услышали, и трансгрессировал. В лес. Самый далекий в Альбионе, какой только нашелся. Самый глухой и безлюдный. Где компанией были только старый домишко давно ушедших отсюда рудокопов и волшебная палочка с рогом василиска, дающая иллюзорное ощущение, что любимая питомица рядом, а не где-то в подземельях Хогвартса. Вот так. Он сдержит данное Гриффиндору обещание. О нем больше никто никогда не услышит. * - цитата из поэмы "Демон" М.Ю. Лермонтова