Духов лесных голоса

             Мягкий ход ладьи убаюкивает, как мирное покачивание колыбели. Не открывая глаз, Тэхён вслушивается в негромкие разговоры иссолов, шум реки и плеск загребающих воду вёсел. Ветер пахнет тиной и палой листвой, он сырой и свежий, но лежащему на толстом тюфяке и укутанному с ног до головы тяжелыми одеялами Тэхёну тепло и уютно. Омега, напоенный лечебными отварами, почти все время спит, а в редкие часы бодрствования притворяется спящим, чтобы расположившийся рядом Ирбис не говорил ему пугающих грубостей и не приставал с расспросами.       Из разговоров воинов Тэхён узнает, что их путь лежит на север, к устью широкой реки, на самый край земли, где поросшие лесами песчаные берега омываются бескрайним морем. Ладьи движутся по течению реки, и иссолы открыто радуются, что обратная дорога займет меньше времени, и уже очень скоро они смогут обнять своих родных. Семейные альфы хвалятся друг перед другом, какие богатые подарки они везут своим супругам и детям, а молодые и ещё не обремененные брачными узами воины подсчитывают раздобытое в походах серебро и прикидывают, хватит ли этого на выкуп женихов, которые дожидаются их возвращения на родных островах.       Торопясь поскорее очутиться в лагере, альфы денно и нощно сменяют друг друга на вёслах, не приостанавливают ход ни на миг, и следующие по берегу реки тяжело нагруженные повозки и стада коз и овец отстают уже на следующий день. Все иссолы охвачены сдержанным восторгом, но Чонгук не разделяет общей радости.       — Почему он всё время спит? — недовольно спрашивает Чонгук у лекаря, когда тот в очередной раз подходит к Тэхёну, чтобы осмотреть и обработать заживающие раны.       — Потому что пьет сонные отвары, — объясняет Хосок. — Во сне твой муж быстрее поправляется. А ещё не мучается от боли.       — Больно наконечник стрелы из бедра ножом выковыривать, — насмешливо хмыкает Чонгук. — А распрощаться с девственностью нихрена не больно.       — Тогда иди и порви себе жопу, — язвит Хосок. — Сравни эти новые ощущения с болью от ран, а потом расскажешь мне, что хуже.       — Давай лучше я тебя в реке искупаю, — злобно прищурившись, предлагает Чонгук.       — Не надо, — примиряюще поднимает ладони лекарь и присаживается на край тюфяка.       Он достает из сумки и раскладывает рядом с собой склянки с мазями, приподнимает край подоткнутого одеяла, и Тэхён, сгорая от стыда, сгибает ноги в коленях и разводит их в стороны, когда чувствует требовательное похлопывание по бедру. Омега морщится от пробравшегося под одеяло холодного ветра и касаний лекаря. Он часто дышит и старается не зажиматься, когда скользкий от мази палец проскальзывает неглубоко внутрь заднего прохода. Ощущения не самые приятные, но уже терпимые, и Тэхён утешает себя мыслью, что скоро он будет здоров и про унизительное лечение можно будет забыть навсегда, хоть и не представляет, как после всего этого он сможет смотреть в глаза Хосоку.       — Мне это не нравится, — говорит лекарю нахмурившийся Чонгук, разделяя душевные терзания своего мужа. — Ты в его задницу каждый день лазаешь, а я там только один раз побывал.       — Ну и лечи его сам, раз такой ранимый, — начинает ворчать Хосок, но на этот раз его внимание привлекают не только разрывы ануса, но и тощие тэхёновы ноги. — Он когда последний раз хоть что-нибудь ел?       — Единственное, что он при мне жевал — это полотенце, которым ему рот завязали.       — То есть, он уже три дня голодный, — охает Хосок, произведя в уме несложные подсчеты, и требовательно смотрит на Чонгука. — Его надо накормить.       — А я что? Разве против? — Чонгук подтягивает ближе дорожный мешок, выуживает из него горсть сушеного хлеба и добродушно протягивает омеге: — Сухарики будешь?       Тэхён, проглотив набежавшую слюну, отрицательно мотает головой. Есть хочется до головокружения, но челюсть по-прежнему очень сильно болит.       — Ты совсем дурак? — злится Хосок. — Он рот открыть не может, а ты ему сухари суешь. Ему нужна жидкая пища. Каша, например, или суп.       — Ага, сейчас, блять, разведу костерок посреди ладьи и похлебку заебашу для ненаглядного мужа!       Тэхён с надеждой и голодным блеском в глазах смотрит, как оба альфы, коротко переругиваясь между собой, обшаривают мешок со съестными припасами, но ничего подходящего для омеги не находят.       — Я могу ему вяленого мяса нажевать, — чешет затылок Чонгук. — Сытно и проглотить легко.       Тэхён сморщивается от отвращения, тихонечко скулит и прячется с головой под одеяло. Есть изо рта альфы он точно ничего не будет.       — Ты ему ещё отсосать предложи, — укоризненно качает головой Хосок. — Тоже на выходе очень питательная смесь получается.       — Давно бы уже предложил, но он пасть раскрыть не может, — смеется Чонгук, но кричит от возмущения, когда Хосок, собрав в сумку все склянки с лечебными мазями, уходит на другой конец ладьи: — А омегу кто кормить будет?       — Ты его муж, тебе и кормить, — огрызается Хосок. — Я лекарь, а не нянька.       — Ну и что мне с тобой делать, убогий? — спрашивает Чонгук у насторожено высунувшегося из-под одеяла Тэхёна.       Альфа задумчиво прохаживается вдоль лежащего омеги и жует нижнюю губу. Зачем-то несколько раз несильно пинает носком башмака набитый сеном тюфяк и высоко задирает голову к небу, но и там не находит ответа на свой вопрос. Чонгук растрепывает ладонью спадающие на плечи волосы, смотрит на пробивающийся через пелену облаков мутный круг солнца… и широко улыбается, вытягивая из-за пояса короткий нож.       Увидев нож, Тэхён испуганно распахивает глаза и спиной вжимается в тюфяк. Омега уверен, что Ирбис принял решение прирезать никчемного мужа, но вместо этого он усаживается рядом и достает из мешка ложку и румяное яблоко. Счистив с одного бочка кожуру, Ирбис начинает скрести по яблоку лезвием ножа, измельчая сочную мякоть в пюре, и перекладывает его в лежащую рядом ложку.       Тэхён приподнимает голову и с трудом разжимает зубы, когда альфа подносит к его губам и ловко засовывает в рот первую порцию фруктового пюре. Чонгук осторожно, почти нежно стирает пальцем с омежьего подбородка скатившуюся капельку сока и проникновенно смотрит в глаза.       — Какой ты у меня худенький, — чонгукова ладонь ласково ложится на впалую щеку. — Почти прозрачный. Не бойся, я не позволю умереть такому красивому и юному омеге, как ты…       От услышанного у Тэхёна перехватывает дыхание, начинает щипать глаза, а в горле словно застревает ком. Папа всегда говорил, что омежья скромность, кротость характера и красота способны растопить даже каменное сердце. Тэхён сильнее сжимает в ладони фигурку, с которой не расставался ни на миг, и обращается к незримому божеству с благодарственными молитвами. Жестокий Ирбис начал открываться с другой стороны, и в омежьей душе загорается огонек робкой надежды, что возможно всё не так уж плохо. Быть может, прямо сейчас происходит настоящее чудо, и в черной душе кровожадного зверя зарождаются первые светлые крупицы любви и желания заботиться, а не причинять боль.       Тэхён верит всем сердцем, что его супружеская жизнь будет не такой ужасной, как ему казалось сначала… И разочарованно выдыхает и поджимает губы, когда слышит окончание фразы альфы:       — … потому что если ты сдохнешь от голода, то надо мной будут ржать все кому не лень. А я не хочу, чтобы люди уссывались от смеха, что у младшего брата вождя и полководца великого войска иссолов не хватило денег, чтобы досыта кормить мужа.       Чонгук не замечает чужой обиды и горя разбитых надежд. Он не спеша скармливает Тэхёну яблоко, а потом поднимается на ноги.       — Пойду поищу фляжку с молоком, чтобы размочить в нем сухари. Погода прохладная, быть может, оно не успело прокиснуть.       Тэхён провожает взглядом прохаживающего по палубе альфу, который тщательно обшаривает все мешки с провизией, и сильнее кутается в одеяло. Несмотря на очередное унижение, омега прогоняет от себя дурные мысли. Сейчас для него самое важное — это не помереть от голода, а со всем остальным он разберется потом.

***

      Дорога до лагеря иссолов занимает несколько дней. Сколько именно — Тэхён не знает. Одинаковые, наполненные тревогой дни и ночи сбились в единый серый ком, а в памяти остались обрывочные, безрадостные моменты вынужденного общения с мужем и лекарем, да пугающие виды прибрежных земель. Когда боль от ран поутихла, и Тэхён начал ненадолго вставать, то с борта ладьи он смотрел на проплывающие мимо выжженные иссолами поля и безлюдные сгоревшие деревни. Постепенно плодородная земля пашен и бескрайние луга сменились на раскидистые лиственные леса, а после — на устремившиеся к небу пики высоких сосен.       — Идём со мной, — на закате очередного дня внезапно говорит подошедший Ирбис.       Тэхён не спешит выбираться из-под одеяла. Он опасливо косится на брошенные рядом плащ с башмаками и отрицательно качает головой — челюсть уже перестала болеть, и теперь омега может свободно разговаривать, но озвучивать прямой отказ страшно до дрожи в коленках. Тэхён замечал, что в последнее время его муж был чем-то взволнован. Ирбис, если только он не сидел на вёслах, чаще обычного осматривался по сторонам и внимательно вглядывался вдаль.       — Пойдём, я говорю, — нетерпеливо притопывая ногой, повторяет свое требование альфа и протягивает раскрытую ладонь. — Тебе понравится.       Тэхён не знает, что задумал его муж, наконец-то увидев нужные ориентиры, и узнавать совсем не хочется. В голове ещё слишком свежо воспоминание о зверски убитом Киёме, мертвое тело которого Ирбис с гордостью показал перед отъездом. Нельзя сказать, что Тэхёну было его жаль, но и свадебным подарком изуродованное тело альфы он считать не может. Омега не верит обещанию мужа, не хочет видеть то, что он желает показать на этот раз, но под строгим взглядом напяливает принесенную одежду и поднимается с тюфяка.       Осторожно ступая по чуть качающимся под ногами доскам, Тэхён, чтобы удержать равновесие, держит мужа за руку и идет за ним следом в носовую часть ладьи. Еще в полдень омега заметил, что усилившийся ветер становится более холодным и сырым, но только сейчас понимает, почему.       — Смотри.       Перед глазами Тэхёна простирается море. Флотилия иссолов проходит устье реки и устремляется в широкие воды. Словно почувствовав свободу, до этого вереницей следующие друг за другом ладьи разбегаются по волнам, соревнуясь между собой в быстроте хода и легкости маневров. Ветер наполняет паруса и как струны натягивает протянутые к креплениям канаты. Рулевые и сидящие на вёслах иссолы подбадривают друг друга, соперничают за право раньше всех преодолеть путь и первыми высадиться на берег.       Впервые увидев море, Тэхён забывает, как дышать. Он стоит на краю ладьи, опирается рукой о ее высоко задранный нос, а впереди до самого горизонта видны лишь беспокойные волны. Обрывки легких облаков, похожие на хлопья морской пены, бегут так низко, что сложно различить, где заканчивается вода и начинается небо — они сливаются воедино, расписанные оранжевыми лучами заходящего солнца. Тучи незнакомых Тэхёну птиц кружат в воздухе, опускаются и недолго покачиваются на волнах, а после снова взлетают ввысь.       — Море — это стихия иссолов, — негромко говорит за спиной Ирбис. — Это наш дом, защитник и кормилец. Вот там, — альфа вскидывает руку и указывает в сторону низкого солнца, — далеко за горизонтом находятся наши родные острова.       Тэхён оглядывается на мужа. Он видит его восторженную улыбку и добрый прищур голубых глаз. Ветер треплет распущенные волосы, и засмеявшийся Ирбис поправляет их рукой. Сейчас Тэхён не замечает в облике альфы ничего пугающего — он видит перед собой охваченного ликующим счастьем человека.       Внезапно набегает особо высокая волна. Она ударяет в дощатый бок ладьи, приподнимает выше и кренит на левую сторону. Лицо орошает мелкими брызгами, палуба уходит из-под ног, и потерявший равновесие Тэхён наверняка упал бы за борт, но Ирбис успевает обхватить его рукой.       — Держись за меня, убогий, а то ветром сдует, — в голос смеется альфа, крепко прижимая к груди смущенного мужа.       Ладьи делают поворот и устремляются в небольшую бухту. Подгоняемые ветром и волнами, они стремительно приближаются к заросшему соснами берегу и садятся на мелководье. До суши ещё достаточно далеко, но иссолы распутывают длинные канаты и спрыгивают в воду, чтобы вытянуть ладьи на песок.       Увидев, что делают альфы, Тэхён тоже подходит к борту. Он не хочет казаться пугливым или хилым и поэтому намеревается последовать чужому примеру и сойти с ладьи, но Ирбис хватает его за локоть и утягивает в сторону.       — Ты куда собрался? Первым спрыгиваю я, а ты — ко мне на ручки.       — Я не хочу к тебе на ручки, — упрямится Тэхён.       — Этого хочу я.       — А я…       — А тебя никто не спрашивает, — обрывает Ирбис и прыгает вниз.       Вода не высокая, она достает альфе чуть выше колена, а набегающие волны — до середины бедра. Ирбис подхватывает следом спустившегося мужа, держит высоко на руках, чтобы тот не намочил одежду, и выносит на берег, но и там не опускает его на ноги.       — Не дергайся, а то в море утоплю, — строгим голосом предупреждает альфа затрепыхавшегося в его руках Тэхёна, и тот послушно затихает.       Подбадривая себя криками, иссолы вытягивают ладьи далеко на берег и бросают канаты. Они выгружают на песок личные вещи и награбленные сокровища, переговариваются между собой и много смеются, а из леса выбегают омеги. Все они шумно приветствуют вернувшихся с похода воинов и бросаются на шеи своим мужьям.       Тэхён видит, как к стоящему неподалеку воину подбегает соскучившийся супруг. Омега почти плачет от счастья, обхватывает ладонями и нетерпеливо расцеловывает лицо альфы, утыкается носом в его шею и жадно дышит родным запахом. Потом немного отстраняется и внимательно вглядывается в глаза явно смутившегося и попятившегося назад мужа. Взбешенный омега хватает рукой ворот чужой одежды, рывком подтягивает к себе и обнюхивает альфу с особой тщательностью.       Тэхён от ужаса зажмуривает глаза. Он знает, как жестоки бывают воины, и не хочет видеть новой бесчеловечной расправы над провинившимся. В том, что этот несчастный омега-иссол будет зверски наказан, Тэхён ничуть не сомневается — обнюхав мужа, омега взмахивает рукой и влепляет альфе звонкую пощечину.       — Ты где шлялся, козлина?! — визжит омега. — Ты где свой хуй выгуливал, тварь?!       — Я воевал во благо всего рода иссолов! Кровью добывал серебро для нашей семьи! — тоже повышает голос альфа, за что незамедлительно получает новую оплеуху.       — Не ври мне! От тебя омежьими задницами пахнет! Кого ты в походе трахал, кобель вонючий?       — Никого я не трахал, — быстро оправдывается альфа. — Это другие трахались, а я просто рядом стоял.       — А мне папа говорил, — дрожащим от невыносимой обиды голосом воет омега. — Меня папа предупреждал: «Не выходи замуж за воина, сыночек. Будешь всю жизнь, как дебил, дома сидеть да мужа дожидаться, пока он на чужой стороне свой член пристраивает». Вот не послушался я папочку, а теперь страдаю.       Семейный скандал в самом разгаре. Посмеивающиеся воины собираются вокруг бушующего омеги, а альфа затравленно оглядывается по сторонам, выискивая способ, как можно поскорее завершить неприятное выяснение отношений. И находит. Через толпу людей к семейной паре с радостным воплем бежит маленький светловолосый мальчуган.       — Отец вернулся!       Крохотный альфочка размахивает деревянным мечом и несется со всех ног к отцу, но его на лету перехватывает омега и прижимает к своей груди.       — Нет у тебя больше отца, сыночек, — трагичным голосом говорит омега. — Пал он смертью храбрых на постельных боях. Засосали его омежьи глубины.       Ребенок ошарашено оглядывается и хлопает ресницами, не понимая, что происходит. Потому что отец — вот он, живой и невредимый. Но не только это остается малышу непонятным.       — Папочка, а омежьи глубины — это как морские, да?       — Да такие глубины, какие твой отец перетрахал, ни один мореплаватель не видал!       — Любимый, ну давай хотя бы не при ребенке… — укоризненно басит альфа, за что снова получает по лицу.       — Попизди мне тут ещё! Поучи, как и при ком я должен разговаривать!       Не прекращая ругаться и подгоняя мужа пинками под зад, омега уводит семью в сторону леса, а другие собравшиеся на берегу супруги недоверчиво косятся на своих вернувшихся альф.       — Что-то мне не очень домой хочется, — чешет затылок стоящий рядом с Ирбисом иссол. — Пойду сначала в баньке попарюсь, а то мой супруг тоже нервный, замучился один с двумя детками справляться. Да и нехорошо как-то потным с дороги к семье возвращаться.       Продолжая бурчать себе под нос, альфа закидывает на плечо сумку, набитую драгоценностями и серебром. Многие иссолы продолжают разбирать привезенную поклажу и укрывают ладьи хвойными ветками, а Ирбис, не выпуская из рук самый главный трофей, уходит с берега и скрывается в тенистой мгле векового леса.       Тэхён пытается осмотреться, но мало что видит. Лучи низкого солнца уже не пробиваются через плотную стену деревьев, и лес погружен в серый сумрак. Ирбис уносит Тэхёна все дальше в лес, но никакого лагеря, о котором во время пути так много говорили иссолы, омега не замечает. Иногда им попадаются развешанные на просушку вещи или тлеющее пепелище костра. То тут, то там Тэхён видит высокие, выше человеческого роста, холмы, и не сразу догадывается — они уже добрались до лагеря и сейчас идут мимо домов. Словно выросшие из-под земли хижины обсыпаны землей, а низкие крыши забросаны зеленеющим мхом. Потемневшие деревянные двери слились по цвету с обмазанными глиной стенами, а окошки настолько узкие, что их не возможно сразу разглядеть. Тэхён крутит головой, чтобы лучше рассмотреть обустройство лагеря, но затихает и глядит перед собой, когда Ирбис строго цыкает языком.       Привычные для Тэхёна дома в лагере тоже есть. В один из них направляется Ирбис. Он заносит мужа в маленький бревенчатый сруб и опускает на широкую постель. Тэхён быстро скидывает башмаки и забирается под одеяла. Постель иссолов не похожа на кровать, на которой Тэхён привык спать в родительском доме, но тоже довольно уютная — низкая и широкая, без высоких спинок у ног и головы, с тонким жестким матрасом, но зато забросанная подушками, одеялами и шкурами зверей.       — Отдыхай, убогий, — насмешливо хмыкает Ирбис, наблюдая за копошащимся на постели мужем. — А меня ждут дела.       — Хватит называть меня убогим, — говорит омега. — У меня имя есть — Тэхён.       Едва успев завершить фразу, Тэхён громко вскрикивает и отшатывается от альфы, получив по губам болезненный шлепок.       — Никогда больше не произноси его вслух, — предупреждает Ирбис. — Теперь ты входишь в семью вождей. Данные нам при рождении имена священны и хранятся в тайне, их знают только самые близкие люди. Для общения с посторонними людьми мы используем другие. Альфы выбирают в качестве второго имени названия животных, омеги — цветов. И для тебя я тоже уже подобрал новое имя.       Ирбис загадочно улыбается, а Тэхён заранее не ждет ничего хорошего от его выбора.       — Есть одно растение, — ухмыляясь во весь рот, говорит Ирбис. — Оно бесполезное, невзрачное и ядовитое. У него несколько названий, но я слышал, что далеко на востоке это растение называют Кейске. Вот в честь него я тебя и назову. Но Кейске — это слишком длинное имя. Сократим до Кей. Правда, я здорово придумал? Теперь тебя зовут Кей, понятно?       Сникший Тэхён согласно кивает. Конечно, ему всё понятно — бесполезный и невзрачный, по меркам иссолов, омега отравил своим появлением жизнь Ирбиса. Чего тут непонятного?       — Ну, раз все дела мы уладили, то тогда я пошел. Не скучай, убогий.       Тихонько посмеиваясь, альфа выходит из дома и громко захлопывает дверь, а Тэхён удобнее устраивается в ворохе одеял и подушек и закрывает глаза. Он действительно устал и хочет спать. А ещё он очень рад, что может наконец-то отдохнуть в полном одиночестве.

***

      Распаренный после купания Намджун заходит в спальню. В тусклом свете одной горящей свечи он видит, как дожидающийся его омега томно потягивается и поднимается с постели.       — Мой вождь, — шепчет почти неслышно, но от глубокого бархатного голоса у альфы учащается дыхание. — Я так долго ждал тебя.       Намджун подходит ближе и становится у постели. Жар разливается по венам и каменеют жилы от каждого мягкого движения прильнувшего к груди мужа. Сокджин прекрасен. Во всем. Намджун восхищен его внешностью и манерами. Он приходит в восторг от его горделивой сдержанности, которую омега проявляет при посторонних людях, и сражен его умением угождать всем прихотям мужа. Сокджин покорен, но не сломлен. Расчетлив и хладнокровен, но при необходимости как никто другой умеет демонстрировать бурные эмоции. Он из хорошей семьи, красив, умен. За шесть лет замужества Намджун ни разу не пожалел, что из всех претендентов выбрал именно этого омегу. Сокджин стал идеальным супругом для мудрого и сильного вождя.       Намджун издает глухой рык от чувственных поглаживаний в области паха. Его бедра плотно обмотаны полотенцем, и омега, ни на миг не прекращая выцеловывать покрытые шрамами плечи, протискивает кончики пальцев под его край. Он хочет поскорее добраться до члена мужа, которого сильно не хватало долгих пять месяцев, и эта торопливость не нравится Намджуну.       Альфа рывком разворачивает омегу и прижимает спиной к своей груди. Обхватывает ладонью шею и слегка придушивает, напоминая о своем господстве.       — Сначала покажи мне себя.       Сокджин неопределенно дергает плечом и склоняет на бок голову, давая альфе беспрепятственно пройтись языком от основания шеи вверх и прихватить зубами мочку уха. Когда хватка ослабевает, отстраняется от мужа и плавными движениями развязывает пояс халата. Тонкий шелк стекает по плечам и ровной спине, чуть задерживается на пояснице. Подразнив альфу недолгим ожиданием, скатывается волной по округлостям ягодиц и бедрам, чтобы замереть на полу у ног. Сокджин поднимает руки вверх и зарывается пальцами в свои отросшие почти до лопаток русые волосы. Не опуская рук, медленно поворачивается к мужу, позволяя разглядеть себя со всех сторон, а после снова становится лицом к постели. Он наклоняется и упирается ладонями о постель. С кошачьей грацией прогибает поясницу и подается вперед, ложится грудью на пышное одеяло, а следом подтягивает согнутые в коленях ноги. Подчиняясь приказу, открывается перед мужем, приподнимая задницу и широко раздвигая бедра.       У Намджуна исчезает способность мыслить, когда он видит, как Сокджин заводит за спину обе руки и разводит в стороны ягодицы. Альфа жадно облизывается, рассматривая мошонку и тугое заднее отверстие. Нельзя сказать, что Намджун подозревает Сокджина в измене, но каждый раз, возвращаясь из долгого похода, требует показать ему сжавшийся из-за длительного отсутствия секса анус. Это не вопрос доверия. Просто вид узкой дырки неимоверно возбуждает.       Намджун подходит так близко, что упирается коленями в край постели. Несколько раз проводит ребром ладони по открывшейся расселине. Вставший колом член упирается в мягкость полотенца, но альфа терпит неудобства, растягивает удовольствие и гладит большим пальцем по окружности дырки. Сокджин с тихим шипением втягивает воздух сквозь сжатые зубы — прикосновения сухой загрубевшей кожи неприятны, — но не отстраняется, а подается назад, пытаясь насадиться на палец.       — Послушный мальчик, — хвалит Намджун мужа, потирая кромку сжимающегося ануса. — Сильно хочешь мой член?       В ответ Сокджин издает жалобный всхлип и часто кивает головой. Сказать сейчас хоть одно внятное слово равнозначно признанию, что он хочет мужа недостаточно сильно. Долгожданная ночь не должна быть испорчена пустым омежьим трепом. Всё, что нужно знать альфе, Сокджин может объяснить языком тела.       Намджун приближает лицо и трется щеками и носом о мягкость кожи ягодиц и манящую расселину. Он прихватывает губами края ануса и слизывает первую выступившую каплю смазки. Задевает подбородком поджавшуюся мошонку и гладит руками задрожавшие бедра. Открыто стонущий от первой настоящей ласки омега готов немедленно принять в себя член альфы даже без растяжки, готов перетерпеть острую боль ради чувства наполненности и бешеных толчков, выбивающих из легких воздух. Он нетерпеливо скулит и ерзает задницей, чтобы быть ближе, чтобы касания дразнящего, слизывающего смазку языка стали сильнее и ощутимей. Сокджин хочет, невыносимо хочет быть выебанным до полного бессилия, но Намджун никогда не разбрасывается незаслуженными поощрениями.       — Давай, сделай мне приятно, — предлагает альфа.       Он сдергивает полотенце и заваливается спиной на постель. Подтягивается выше, чтобы улечься головой на пуховые подушки, и расслабленно выдыхает. После долгой дороги тело ноет свинцовой усталостью. Его муж должен хорошо постараться, чтобы получить то, чего так страстно желает.       От вида багрового, истекающего смазкой члена рот Сокджина наполняется слюной. Омега облизывает пухлые губы и ползет на четвереньках, но прежде чем успевает уткнуться лицом в чужой пах, его останавливает властный голос.       — Не ртом, — скалится Намджун и хлопает себя по бедрам. — Оседлай меня.       Подавив стон разочарования, и не теряя похотливой улыбки, Сокджин перекидывает через мужа ногу. Приподнявшись на коленях, он заводит назад руку и обхватывает ладонью горячий, пульсирующий член, приставляет головку к заднему проходу и, максимально расслабившись, опускается вниз. Поясницу простреливает от боли, неподготовленные мышцы растягиваются на грани возможностей и горят огнем, но Сокджин продолжает насаживаться. Он закатывает глаза и прячет в сладких стонах болезненный скулеж, под цепко смотрящим взглядом не отстраняется и не останавливается ни на миг, пока не упирается задницей в напряженные намджуновы бедра, принимая член целиком. Намджун хрипит от удовольствия, щедро приправленного стискивающей болью. Его муж сейчас такой покорный, желанный и невыносимо узкий, что хочется сорваться и опрокинуть его на кровать, но альфа сдерживает животный порыв и глубоко дышит, когда Сокджин, дав себе одно жалкое мгновение на передышку, осторожно приподнимается вверх, а после снова опускается до самого упора.       Омега протяжно стонет, ублажая слух мужа, и медленно двигает бедрами. Неприятные ощущения постепенно угасают, оставляя чистое наслаждение. Член растягивает стенки нутра, скользит, посылая по телу волны ни с чем несравнимого удовольствия, и Сокджин, почувствовав свободу в движениях, с каждым разом опускается все более несдержанно. Это похоже на танец — плавное скольжение вверх и резкое падение вниз под пошлые звуки шлепков и смешанных стонов.       Намджун ритмично вскидывает бедра и жадно следит за мужем, который начинает бесстыдно себя ласкать. Омега откидывает назад голову и мимолетно касается пальцами открытой шеи. Спускается по плечам и острым ключицам, широко гладит ладонями грудь, сжимает возбужденные соски и трет их между пальцами. Сокджин услаждает себя красиво и зрелищно. Захлебывается воздухом и дышит так часто, что начинает пересыхать в горле. Он скользит ладонями по животу и обхватывает напряженный член. Под тяжелым, горящим похотью взглядом альфы, быстро дрочит, доводит себя до исступления, но в последний момент убирает руки и снова начинает щипать опухшие соски. Омега завлекает и капризно хнычет, вымаливая разрядку. Блядское представление заставляет Намджуна забыть об усталости.       Альфа скидывает вскрикнувшего от неожиданности омегу и укладывает на спину. Забрасывает на плечо сокджинову ногу, нависает сверху и одним несдержанным движением врывается внутрь. Намджун не дает времени опомниться. Его казалась бы нескончаемая выдержка подошла к концу, и теперь альфа жадно вдалбливается в выгибающееся под ним взмокшее тело. Чтобы усилить удовольствие, Сокджин снова тянется к своим соскам, но муж перехватывает его руки и фиксирует над головой. Время дразнящих прикосновений и возбуждающих зрелищ уже закончено. Омегам не нужны долгие ласки и поцелуи. Всё, что им необходимо, чтобы бурно кончить — это крупный член альфы.       Намджун не против поиграть со своим любимым мужем. Он может ради разнообразия долго вымучивать Сокджина возбуждающими пытками, посасывая и облизывая соски или маленький член. Однажды он привез в дар шкатулку с омежьими игрушками. Но самое яркое, самое истинное удовольствие каждый омега может получить только от дикого, жесткого секса.       От бешеного ритма, Сокджин заходится криком и, спутывая волосы, крутит головой. Он мечется под альфой, извивается всем телом, но Намджун наваливается сверху, прижимая к постели. Он не сбавляет темп, вытрахивает из мужа силы и обнажает истинные желания. Сейчас не важны чувства, пристрастия и шепотом озвученные мечты. Больше нет грациозного и томного Сокджина — есть обезумевший от удовольствия омега, который кусает за шею и расцарапывает мокрую от пота спину, дергается в ритм движений альфы, чтобы хоть на миг приблизиться к развязке. Сокджин бессвязно шепчет слова любви, зажмуривает глаза и некрасиво сморщивает лицо от сковавшей тело сладкой судороги, а после — расслабляется и лениво слизывает скатывающиеся по вздувшимся венам намджуновой шеи терпкие капли пота, пока альфа за несколько резких движений достигает пика и, хрипло выстанывая, изливается глубоко внутри.       Огонь страсти постепенно угасает, оставляя после себя приятную слабость. Намджун сползает ниже, ложится между раздвинутых ног и, урча от удовольствия, слизывает с живота мужа прозрачные подтеки. Это самое лучшее лакомство для каждого альфы и вознаграждение за доставленное наслаждение. Омежья сперма на вкус сладкая и пахнет цветочным нектаром. Намджун собирает губами последние капли и откидывается на спину, одной рукой подтягивая ближе обессиленного мужа.       Сокджин тихо смеется от счастья и жмется к приятно горячему боку. Кожу холодит высыхающий пот, но укрываться одеялом не хочется. Так же, как не хочется прерывать теплые объятия альфы. Намджун с улыбкой смотрит на довольного мужа и прикасается к его губам коротким поцелуем. Сокджина хочется баловать: осыпать подарками, одевать в шелк и бархат, дарить украшения, радовать дорогими винами и самой вкусной едой. И на этот раз альфа почти уверен, что привезенный из похода трофей не оставит его мужа равнодушным.       — Я хочу кое с кем познакомить тебя.       — Сейчас? — удивленно вскидывает брови Сокджин. Увидев утвердительный кивок, чуть хмурится. — Я выгляжу не лучшим образом. Быть может, мы отложим это знакомство на завтра?       — Нет. Я хочу, чтобы ты увидел его прямо сейчас. Поверь, он обязательно тебе понравится.       Подчиняясь желанию мужа, Сокджин с тяжелым вздохом сползает с постели. Он набрасывает на голое тело халат и морщится от саднящей боли в заднице. По бедру ползет тонкая струйка вытекающей из ануса спермы, но омега не обращает внимания на такую мелочь. Он следом за мужем спускается в подвал дома и первым заходит в распахнутую стражем дверь крохотной темницы.       Чимин, молящийся на яркий огонек зажженной свечи, открывает глаза и убирает от лица сложенные ладони. Он окидывает равнодушным взглядом стоящего поодаль вождя Элсмира и переводит на другого человека.       В нос ударяет душный запах семени, пота… и природного омежьего аромата. Бесстрастное равнодушие спадает, как осенняя листва с деревьев. Не вставая на ноги, Чимин отползает назад и забивается в угол. Смотрит широко раскрытыми глазами на возвышающегося над ним омегу и отчаянно мотает головой. Сердце заходится в бешеном биении и на висках выступает пот. Чимин дышит через раз и борется с накрывающей истерикой.       Непреодолимая слабость, непростительный грех и преследующее с рождения проклятие снова стоит перед ним.       Чимин зажмуривает глаза и зажимает пальцами нос. Раскачивается из стороны в сторону и глухо мычит, чтобы не видеть, не чувствовать, не услышать ненароком манящий голос. В памяти всплывают отрывки прежней жизни и смех убитого возлюбленного. Всего лишь один вздох омежьего запаха ворошит растерзанную душу, а тени прошлого восстают из могил. Чимин прятался от них в безмолвии храма, в нескончаемых молитвах находил утешение и робкую надежду, но пришедшее с оружием чудовище окунуло с головой в грязную муть греховного болота. Это следовало ожидать. Чимин слишком хорошо знает, что альфы способны причинять лишь страдания, но даже в самых отчаянных мыслях он не мог предположить, что подлость вождя Элсмира зайдет так далеко.       Сокджин рассматривает сжавшегося комком омегу, жадно рыщет взглядом по длинным черным волосам и нежности кожи цвета янтаря. Омега хрупкий, разбитый, бестолково борющийся с собственной сущностью и неподдающимся контролю желанием. До дрожи в руках хочется обнять его, прижать ближе и вдохнуть одуряющий запах. Целовать до стонов. Ласкать до слез. И никогда не отпускать.       — Кипрей.       Услышав свое второе имя, Сокджин стряхивает липкое наваждение и оборачивается к мужу. Намджун довольно улыбается. Для него не остается незамеченным лихорадочно блестящий взгляд Сокджина и панический страх Чимина. Людская молва оказалась правдивой. Привезенный омега действительно тот, кого так долго искал Намджун.       — Он нравится тебе? — Намджун подходит ближе и проникновенно заглядывает в глаза. — Нравится Чимин?       Сокджин ещё раз бегло осматривает дрожащую в углу темницы фигуру, видит самодовольную улыбку мужа, и душу жжет от горячей обиды.       — Нет, вождь Элсмир. Всё это мне совсем не нравится.       Придерживая руками запахнутые полы халата, Сокджин почти выбегает из темницы. Вслушиваясь в удаляющийся шум шагов, Намджун устало вздыхает и наклоняется было к беспомощно сжавшемуся омеге, но передумывает и тоже покидает крохотную комнатушку. Стражник закрывает дверь и скрепит засовом, а после наступает тишина.       Чимин боязливо приподнимает голову и осматривается. Убедившись, что поблизости никого нет, выползает из угла. Он садится, скрестив ноги, и ставит перед собой догорающую свечу. Закрывает глаза и беззвучно молится, находя в прочтении заученных текстов привычное утешение и надежду.       Дольше трех лет Чимин обращается неистовой молитвой к богам. Он не просил исцеления, не желал прощения грехов и не помышлял об очищении грязной души.       Дольше трех лет Чимин непрерывно вымаливает у богов собственную смерть.