Духов лесных голоса

             Первая ночь в лагере иссолов проходит для Тэхёна беспокойно. Его мучают бессвязные и тяжелые сны. Он несколько раз просыпается и, замерев от страха, в кромешной темноте вслушивается во все звуки, боясь услышать чужое дыхание или шаги. Убедившись, что Ирбиса рядом нет, снова закрывает глаза и проваливается в тревожный сон, чтобы уже через короткое время опять проснуться. Крепко уснуть удается лишь ранним утром, когда с рассветом уходит ночная мгла, но и тогда у Тэхёна не получается как следует отдохнуть — его будит непонятное копошение и чей-то внимательный взгляд.       Широко распахнув глаза, Тэхён смотрит на севшего у него в ногах на постели незнакомца. Пришедший одет, как все иссолы — в удлиненную, подпоясанную широким ремнем тунику и облегающие штаны из грубой ткани, а на плечи наброшен меховой плащ из бурой шкуры медведя. Светлые, почти белые волосы спереди заплетены в две тонкие косы, сзади — распущены. На ногах — кожаные башмаки, ремешки которых обмотаны вокруг икр.       Тэхён внимательно рассматривает незнакомца. Незнакомец, не скрывая интереса, открыто пялится в ответ.       — А ты… кто? — нарушает затянувшееся молчание Тэхён.       — Юнги, — коротко представляется незнакомец. Он в знак уважения прикладывает правую ладонь к груди в области сердца и чуть склоняет голову.       — Очень приятно, Тэ… — бормочет Тэхён, но вовремя вспоминая, что прежнее имя говорить никому нельзя, быстро исправляется: — Кей.       — Тэ? Раньше тебя звали Тэ? — полушепотом переспрашивает восхищенный Юнги. Увидев, что Тэхён от досады прикусывает нижнюю губу, быстро тараторит: — Не бойся, я никому ничего не расскажу. Ты доверил мне свое настоящее имя, и я клянусь, что сохраню его в тайне. Буду называть тебя Кей, — Юнги задумчиво трет пальцами нахмуренный лоб. — А это сокращенно от какого названия?       — Кейске, — с неохотой мямлит Тэхён.       Юнги несколько раз удивленно моргает, а после заходится заливистым хохотом.       — Это Ирбис дал тебе такое имя? — утирая выступившие слезы, спрашивает Юнги. Получив в ответ утвердительный кивок, весело добавляет: — Ничего другого я от него не ожидал. Тебе, кстати, оно очень подходит.       Тэхён не спорит и не возмущается, а лишь опечаленно вздыхает, смиряясь с тем, что носит позорное имя. Он терпеливо ждет, когда новый знакомый чуть поутихнет, а после снова повторяет вопрос:       — А ты кто? Альфа или омега?       На первый взгляд Юнги кажется альфой — на его поясе закреплены ножны с мечом, а на правой стороне лица пролегает длинный шрам, который тянется ото лба, белой полосой пересекает бровь и, не повредив глаз, спускается на нижнее веко и чуть задевает щеку. Но почуяв исходящий от Юнги тонкий, цветочный запах и увидев болтающееся на шее ожерелье из янтарных бусин и клыков зверей, Тэхён начинает сомневаться в поспешно сделанных выводах.       — Омега, конечно же, — искренне возмущается Юнги. — Разве по мне незаметно?       — Просто у тебя меч, как у воина. И шрам, — заикаясь, оправдывается Тэхён.       — Все омеги-иссолы с раннего детства учатся владеть мечом. Наши альфы — мореплаватели и завоеватели. Что омегам делать, если воины отправятся в поход, а в это время на острова нападут враги? Ты думаешь, мы будем плакать и звать на помощь своих мужей? — насмешливо хмыкает Юнги. — А что касается шрама, то я его еще в детстве получил. Там такая смешная история была! Просто обхохочешься! Мне мелкий шалопай-альфа говорит: «Юнги, а спорим, что у тебя не получится козла за хвост поймать?» А я ему: «Спорим на серебряник, что смогу!» Ну и вот что вышло, — указывает пальцем на рубец Юнги. — Спор я все-таки выиграл, но чуть без глаза не остался. Рога, как выяснилось, у козлов очень острые. Но всё закончилось хорошо: я на выигранный серебряник от души налопался сладостей, покрылся какой-то сыпью и неделю чесался, а мерзкому альфе отец хворостиной по жопе надавал, чтобы больше не смел деньги у родителей тырить.       Выслушав рассказ, Тэхён нервно передергивает плечами. В отличие от иссола, он ничего веселого и смешного в этой истории не находит.       — Знаешь, — внезапно понижает голос Юнги и проникновенно смотрит в глаза, — я вообще-то не просто так пришел. Мне было до трясучки интересно поскорее увидеть и познакомиться с мужем Ирбиса.       — Почему тебе это было интересно? — так же тихо спрашивает Тэхён.       — Потому что я его бывший жених…       Юнги расплывается в загадочной улыбке, а перепуганный Тэхён медленно натягивает одеяло до самого подбородка и съеживается комком. Вот теперь точно всё. Ему конец. Они одни в этом доме: безоружный самозванец-арим и пылающий праведным гневом кровожадный иссол, у которого отняли жениха. Расплата за сорванную свадьбу неминуема, и Тэхён внутренне вопит от ужаса, но изумленно округляет глаза, когда Юнги завершает фразу:       — … и поэтому от всей души хочу тебя поблагодарить за то, что именно ты стал мужем Ирбиса.       Тэхён отшатывается от наклонившегося к нему Юнги, но тот успевает перехватить его за руку и притянуть ближе, заключая в крепкие объятия.       — Спасибо тебе, — раскачивая из стороны в сторону и похлопывая по спине ошарашенного Тэхёна, говорит Юнги. — Спасибо тебе огромное. Когда Ирбис объявил о нашей помолвке, я был в шоке. Мой отчим не испытывает ко мне теплых чувств, но, узнав про скорую свадьбу, ревел как ребенок, обнимал меня и просил прощения, что не может защитить. Честное слово, он так искренне плакал, что я даже ненадолго забыл про нашу многолетнюю неприязнь. Жалко стало старого. А себя-то как было жалко — словами не описать! Мы, конечно, с Ирбисом давно знакомы, но никакого интереса в мою сторону я от него не замечал. До сих пор понять не могу, какого хера он выбрал именно меня, учитывая, что я на полморды изуродован шрамом.       — Ты не уродливый, и шрам тебя ничуть не портит, — почти честно говорит Тэхён. Почти, потому что старый рубец выглядит пугающе, но Юнги благодушно принимает сказанный комплимент. — А почему твой отчим не хотел этой свадьбы? Ты же иссол. Вряд ли Ирбис стал бы обижать своего сородича, тем более он сам захотел взять тебя в мужья. Почему вы испугались возможности породниться с семьей вождя?       Юнги выпускает Тэхёна и отстраняется назад. Смотрит с удивлением, но вспомнив, что сидящий перед ним омега ничего не знает, с готовностью поясняет:       — Потому что Ирбис сумасшедший.       У Тэхёна внезапно начинает кружиться голова. Кажется, только что он узнал, с чем именно связаны постоянные перепады настроения его мужа. Лучше бы никогда этого не узнавать.       — Почему ты так думаешь?       — Это не я так думаю. Это все так считают, — разводит руками Юнги. — Мой отчим был лекарем семьи вождя, и говорит, что Ирбис с самого детства на всю голову ебанутый. То бабочками да цветочками любовался, то других детей в кровь избивал. То, как последний мямля, от папочкиной штанины ни на шаг не отходил, то чуть ли не драться на отца лез. А когда постарше стал, начал всем говорить, что якобы с ним священные духи общаются. Папочка Ирбиса, конечно, сначала обрадовался. Вот, мол, какой у меня сыночек драгоценный! С редким даром родился, провидцем станет! Но потом выяснилось, что нихуя Ирбис предсказать не может, только языком треплет. Ему бы вовремя заткнуться и молчать в тряпочку, но он серьезно верил, что те голоса, которые в его больной башке разговаривают, принадлежат духам и продолжал всех в этом убеждать. Потом-то замолчал, конечно. Пару раз от Элсмира пиздюлей хороших получил и перестал чушь нести, но было уже поздно. Всё окружение семьи знало, что у Ирбиса с головой беда. Но мне теперь нет до этого никакого дела! — радостным голосом завершает свой рассказ Юнги. — Благодаря тебе, помолвка отменена, Ирбис заплатил откуп, и теперь я свободен и богат! Здорово, правда?       — Ага, здорово, — едва сдерживая слезы, говорит Тэхён. — А мне теперь что делать?       — Тебе? — задумываясь, Юнги чешет затылок. — Ну, наверное, смириться со своей судьбой и жить с мужем долго и счастливо.       — И как ты себе это представляешь?       — Если честно, с трудом, — откровенно признается Юнги. — Я поговорю с отчимом. Попробуем что-нибудь придумать, чтобы хоть как-то тебе помочь. Я человек благодарный, и в беде тебя не брошу.       — Подожди, — Тэхён хмурит лоб, прокручивая в голове весь рассказ Юнги. — Если твой отчим лекарь, то тогда получается, что Хосок твой сводный брат?       — Он мне не брат, — на глазах мрачнеет Юнги и теряет интерес к разговору. — Отдыхай пока что и не скучай. Мы скоро придем тебя осмотреть.       Иссол встает с постели, поправляет рукой сбившийся плащ и направляется к выходу, но Тэхён вскакивает следом и хватает за руку. Ему страшно оставаться одному в доме, в который в любой момент может зайти спятивший Ирбис, хоть он понимает, что вряд ли новый знакомый сможет его защитить.       — Юнги, пожалуйста, — молит Тэхён. — Расскажи, что я могу сделать. Объясни, как я должен вести себя с мужем. Он сумасшедший. Рано или поздно он убьет меня, а я не хочу умирать.       — Умирать? — насмешливо переспрашивает Юнги. — Тэ, если бы Ирбис хотел от тебя избавиться, то он давно бы уже это сделал. Объявил бы врагом и прилюдно перерезал горло, и поверь, Элсмир не стал бы вмешиваться и останавливать порыв своего младшего братика ради какого-то арима. Ты теперь принадлежишь Ирбису, и даже если сам захочешь сдохнуть, то не сможешь этого сделать без разрешения своего мужа. Жить ты будешь долго, а вот понравится ли тебе такая жизнь — это уже другой вопрос.       Тэхен отпускает чужую руку и обессиленно оседает на постель. Голова раскалывается от скачущих мыслей и пришедших на ум страшных образов. Юнги проходит к выходу и берется за ручку двери, но внезапно останавливается и поворачивается к Тэхёну. Он морщится и покусывает губы, сомневаясь в правильности своего решения, но все же говорит.       — Если хочешь приручить альфу-иссола — не давай ему спуску и не одаривай тем, чего он больше всего желает. Он сначала разозлится и оскалит зубы, но потом поутихнет и станет хвостом вилять. Знай себе цену, и никому не позволяй издеваться над собой, — произносит Юнги и выходит за дверь.       Оставшийся в одиночестве Тэхён забирается с ногами на постель и закутывается в одеяло. Быть может, в чужих словах есть крупицы истины, но он понятия не имеет, как сможет не давать Ирбису того, что тот легко возьмет сам, и не знает, где брать силы для этой борьбы.

***

      — Мне не нравится, что ты задумал, — говорит Сокджин, когда Намджун следующим утром начинает разговор о Чимине. — Тебе не нужен ещё один омега. Всё, что тебе необходимо, способен дать я.       Альфа, утихомиривая собственное недовольство, делает глубокий вдох. Его муж явно раздражен, и сейчас не время ставить обиженного омегу на место. Возникший вопрос не решить главенствующим принуждением, не навязать силой свою волю, и Намджун поднимается с постели, чтобы подойти ближе и успокаивающе провести ладонями по напряженным плечам.       Почувствовав прикосновения, Сокджин кривится, но руки мужа не сбрасывает. Под теплыми поглаживаниями продолжает, сидя перед зеркалом, гребнем расчесывать волосы, но альфа замечает, что чужие движения становятся чуточку мягче.       — Не надо выставлять меня перед всем войском бесполезным и больным, — уже спокойнее продолжает говорить Сокджин. — Нашей семье не нужен какой-то другой омега, чтобы на свет появился твой сын. Ребенка могу родить я.       — Иногда случается так, что омеги умирают во время беременности или при родах, — тихо объясняет Намджун, хоть говорить одно и то же на протяжении нескольких лет уже порядком надоело. — Провидцы предсказали мне, что когда будет зачат мой сын, я потеряю тебя.       — Оказываясь перед вождями, провидцы о многом умалчивают и много чего перевирают, потому что боятся лишиться языка, — презрительно хмыкает Сокджин. — Их предсказания всегда туманные и не ясные. Кто может сказать со всей уверенностью, что самая первая беременность станет причиной смерти? Меня осматривали лучшие лекари, все они пришли к выводу, что я здоров. Быть может, провидцы разглядели мою гибель во время пятых или шестых родов? Что тогда нас останавливает, чтобы родить одного ребенка? Одного, а не целый выводок, который постепенно разрушит мое тело, — Сокджин медленно поворачивается лицом к мужу и со злостью смотрит в его глаза. — А ещё может быть так, что провидцы просто солгали. Они не хуже тебя знают о смертях вынашивающих и рожающих потомство омег. Они не захотели рисковать, не стали рассказывать тебе о нашем безоблачном будущем, опасаясь, что вдруг я помру. А ты теперь из-за чужой трусости лишаешь меня счастья отцовства.       Ложь. Намджун уверен в этом. Когда состоялась свадьба, Сокджин сам просил повременить с рождением первенца. Альфа никогда не видел в муже особого чадолюбия, ни разу не замечал, чтобы тот тянулся к детям и умилялся их шалостями. Жгучее желание стать папой появилось в нем лишь тогда, когда Намджун принял решение, что рожать будет кто-то другой. Сокджину плевать на отцовство, но он не потерпит конкуренции. Не позволит, чтобы его альфа держал рядом и делил постель с кем-то, кроме него.       — Наш народ не думает о тебе плохо, — Намджун намеренно не уличает мужа во лжи. Сейчас это не имеет никакого значения. — Люди любят и уважают тебя. Они не меньше меня беспокоятся о твоей судьбе. Они тоже не хотят отдавать тебя смерти.       — И поэтому воины поддержали твое мудрое решение, — горько ухмыляется Сокджин. — Действительно, зачем обременять мужа вождя непосильной ношей? Главное для воинов, что ни один омега-иссол не будет опорочен, вынашивая незаконнорожденного ребенка. Все самое сложное выполнит какой-нибудь омега-арим, а нам только останется радоваться рождению наследника. Намджун, а тебе не кажется, что вы с Чонгуком в последнее время слишком много себе позволяете? Ты уже четыре года таскаешь в дом сыновей аримских правителей, надеясь, что я смирюсь и отойду в сторонку, пока ты будешь спариваться с ним на нашей постели. Чонгук пошел ещё дальше и сделал арима своим законным мужем. Как воины относятся к тому, что чистая кровь вождей будет смешана с кровью противников?       — Те, кто порабощены и стоят на коленях, не могут быть противниками, — отвечает Намджун. — А воины наш с Чонгуком выбор не осуждают, потому что понимают — сохранить чистоту крови не получится. Мы покинули острова и останемся жить на большой земле, займем завоеванные территории и на месте сожженных деревень построим города, но жить обособленно в любом случае не выйдет. Иссолы начнут играть свадьбы с приглянувшимися аримами, в этих семьях родятся дети. Рано или поздно народы смешаются воедино, так почему бы вождям не стать первыми, кто сделает это?       Услышав ответ, Сокджин разворачивается обратно к зеркалу и начинает перебирать в шкатулках украшения. Он старается сохранять спокойствие, не выдавать бушующее в сердце негодование, но Намджун замечает это по тому, как позвякивают золотые подвески в дрожащих омежьих руках.       — Хорошо. Для рождения детей нам не нужен никакой омега. Через несколько лет, когда останутся позади сражения и будет отстроен первый город, ты подаришь мне сына, — с показным смирением произносит Намджун. Если в муже не получается пробудить здравый смысл, то альфа делает попытку переубедить его искушением. — Но что ты планируешь делать с Чимином?       — Ничего, — пожимает плечами Сокджин. — Ты его приволок. Тебе и решать его судьбу.       Снова ложь. От одного упоминания имени у Сокджина трепещет в груди и наливается тяжестью низ живота. Омегу хочется до одури. Снова спуститься в подвал, но на этот раз не просто посмотреть, а позволить себе гораздо, гораздо больше. Ему до дрожи хочется зарыться пальцами в длину черных волос, целовать мягкие, пухлые губы, снять с чужого тела грязную одежду и обнажиться перед омегой самому. Сокджин хочет, безумно хочет Чимина, и это желание не остается для Намджуна незамеченным.       Альфа наклоняется к спиной сидящему мужу и проводит языком по подставленной шее. Ласками вырывает из груди омеги рваный выдох и распаляет зародившуюся похоть.       — Я не могу распоряжаться судьбой Чимина, — горячо шепчет на ухо Намджун. — Он — твой подарок. Только тебе решать, что будет дальше.       — Но что я могу сделать? — почти хнычет Сокджин. Мысли об ариме и прикосновения мужа возбуждают.       — Ты можешь делать с Чимином всё, что захочешь. Он принадлежит только тебе одному.       — Он не согласится стать моим, — капризно упрямится омега, но уже не по-настоящему. Ему нравится разыгрывать из себя обиженного ребенка. Пусть альфа продолжает гладить ладонями и убеждает страстным шепотом. — Ты убил его семью. Из-за тебя он всегда будет считать меня врагом и никогда не полюбит.       — Он полюбит тебя. Тебя невозможно не любить.       Намджун давит ладонями ниже и спускается по груди. Не прекращая покрывать шею короткими поцелуями, через одежду нащупывает выпирающие соски и проводит пальцами по их окружности. Сокджин тягуче стонет, откидывает назад голову и закрывает глаза. Мечты уносят его за пределы спальни, туда, где находится Чимин, и омега представляет, что сейчас именно он сжимает его соски и прихватывает зубами кожу шеи.       — Подумай о том, как вам будет хорошо вместе, — еще больше раздразнивает мужа Намджун. — Представь, какой Чимин ненасытный. Представь его губы на своем члене. Как думаешь, он уже трахался с другими омегами? Мне бы хотелось, чтобы он был опытным любовником и знал, как нужно делать приятно моему любимому мужу.       — Не мне, — на выдохе стонет Сокджин. Это единственное, что он может сказать. Желание затмевает разум и невыносимо хочется кончить, но он остается сидеть неподвижно, позволяя мужу дальше вымучивать себя.       — Вот как? — едва слышно усмехается Намджун. — В постели с Чимином ты хочешь быть лидером. Хочешь вести его за собой и подчинять своим желаниям. Расскажи мне, насколько строгим учителем ты станешь для Чимина? Мне кажется, что сначала он не будет послушным мальчиком, а непослушных мальчиков приходится часто наказывать. Как ты будешь это делать?       — Не хочу его наказывать, — мотая головой, открыто стонет Сокджин. — Моему мальчику не будет страшно и больно.       — Ты будешь ласков с ним, — легко соглашается Намджун. — Будешь ему шептать слова любви и дарить наслаждение, заставляя кончать по несколько раз за ночь. А ты будешь использовать с ним те игрушки, которые я дарил тебе? Будешь трахать его толстыми фаллосами, пока он течет под тобой, как последняя сучка? Станешь растягивать его дырку?       Сокджин издает непонятное мычание и ерзает задницей на стуле. Между ягодиц мокро от выступившей смазки. Он сам уже давно течет и хочет член мужа. Намджун рывком поднимает омегу на ноги и давит ладонью между лопаток. Безостановочно скулящий Сокджин падает грудью на стол и жмурится от удовольствия, предвкушая скорую разрядку, но Намджун не намерен так быстро уступать желаниям мужа. Капризы и ложь должны быть наказаны, и альфа стягивает с омеги штаны и вкручивает в растянутый после ночи анус сразу три пальца.       — Ты покажешь мне это? Я хочу увидеть, как ты будешь фаллосами трахать Чимина. Мне не терпится послушать его блядские стоны, посмотреть, как он будет извиваться под тобой. Ты не откажешь мне в этом зрелище?       Намджун быстро трахает пальцами хрипящего Сокджина. Этого слишком мало, чтобы кончить. Омега хочет быть растянут сильнее, чувствовать проникновение глубже, и он жадно хватает губами недостающий воздух и двигает бедрами, чтобы насадиться до упора, но на этот раз Намджун не даёт ему быстрой разрядки. Надо смириться с желаниями мужа, показать свою готовность делать что угодно лишь по одному приказу вождя, но спокойствие Чимина важнее собственной похоти.       — Если только Чимин не будет против показать это тебе, — едва шепчет Сокджин.       — Он согласится. Мы умеем убеждать, — ухмыляется Намджун. Он шевелит пальцами внутри Сокджина, вызывая в его теле мелкую дрожь, и задает последний вопрос: — Если ты думаешь, что Чимину нравится нежность, то мне тоже нужно быть с тобой поласковее?       Сокджин отрицательно мычит и мотает головой. Чтобы кончить, Намджун должен быть еще грубее. Втрахиваться глубже, растягивать так широко, чтобы удовольствие граничило с болью, но альфа внезапно выдергивает из ануса пальцы и сильно шлепает мокрой ладонью мужа по заднице.       — Успокаивайся и приведи себя в порядок. У меня много дел и продолжим мы только вечером, — Намджун с садистским удовольствием рассматривает потное и раскрасневшееся лицо. — А ты за время моего отсутствия поразмышляешь над своим отвратительным поведением и придумаешь, как отблагодарить меня за прекрасный подарок.       Альфа обтирает остатки смазки с пальцев о щеку притихшего омеги и подходит к постели. Он натягивает на ноги обувь и подпоясывает тунику широким ремнем, к которому прикрепляет ножны. Набрасывает на плечи меховой плащ, но прежде чем успевает выйти из спальни, раздается стук в дверь.       — Мой вождь, запертый в подвале арим отказывается от еды, — докладывает пришедший стражник.       Намджун требовательно смотрит на продолжающего дуться мужа, на что тот презрительно фыркает и отворачивается к зеркалу.       — Омега отказывается есть? — повторяет Сокджин и равнодушно пожимает плечами. — Тогда не приносите ему больше ни пищи, ни воды.

***

      Как и обещал Юнги, он достаточно быстро возвращается, и приходит не один. Вместе с ним в дом заходят Хосок и Ирбис. Увидев лекаря, Тэхён обреченно вздыхает и поворачивается с боку на спину, готовясь к новому унизительному осмотру.       — Как себя чувствует мой самый послушный больной? — добродушно посмеивается Хосок.       Тэхён отворачивает от лекаря лицо, с тоской размышляя, что из всех присутствующих здесь только один по-настоящему больной человек — Ирбис. Вместо ответа омега смотрит, как Ирбис ставит на стол поднос с тарелками, а Юнги сосредоточенно выкладывает из сумки склянки с какой-то мутной жидкостью. Исходящий от тарелок аппетитный запах так увлекает Тэхёна, что он пропускает момент начала осмотра и, почувствовав чужое прикосновение, непроизвольно дергает ногой, чуть не ударяя склонившегося над ним лекаря коленом по лицу.       — Правильно, мой цветочек, — хохочет Ирбис, поддерживая мужа. — Въеби ему как следует пяткой в нос, чтобы не залезал, куда не просят.       Отпрянувший Хосок неодобрительно качает головой, но замечаний Ирбису не делает. Вместо этого он переходит к осмотру.       — Ну что? — нетерпеливо интересуется Ирбис спустя несколько мгновений. — Всё зажило?       — Будет лучше, если главный лекарь осмотрит, — отвечает Хосок и поворачивается к копошащемуся у стола омеге. — Юнги, где сейчас наш отец?       — Нигде, — огрызается Юнги. — Потому что нашего отца не существует. Мой погиб в море во время шторма. Твой сейчас в лазарете.       — Нафига тебе нужен отец? — разделяя злость омеги, спрашивает Ирбис. — Сам разглядеть не можешь, стянулись разрывы или нет? Осматривай быстрее и говори, когда мой муж сможет быть мне мужем во всех смыслах этого слова.       — Разрывы заросли, — задумчиво тянет Хосок. — Но омега ещё не полностью восстановился.       — Сколько мне ждать?       — Я думаю, месяца три.       Разъяренный Ирбис в один бросок оказывается рядом, хватает Хосока за горло и несильно сжимает пальцы.       — Подумай ещё раз.       — Месяца будет достаточно, — быстро исправляется лекарь.       — А если подумать ещё лучше?       — Месяц, — отрезает Хосок и резким движением руки сбивает с себя чужую ладонь. — Твоему мужу нужен месяц на восстановление.       — Почему так долго? — остается недоволен решением лекаря Ирбис.       — Потому что я примерно представляю, что ты собираешься с ним делать, — понижая голос отвечает Хосок. Он косится на перепуганного Тэхёна, берет Ирбиса за плечо и утягивает к столу. Говорит тихо, стараясь, чтобы омега не смог разобрать его слов, но комната маленькая, и Тэхён слышит каждое слово. — Дай парню хотя бы один месяц, чтобы поправиться. Пусть отдохнет, попьет лекарственных отваров.       Ирбис смотрит на принесенные Юнги снадобья и переводит на лекаря ледяной взгляд.       — Залей их себе в глотку. Мой муж не будет пить эту дрянь.       — Это не то, о чем ты подумал, — начинает объяснять Хосок, но его перебивает дикий крик.       — А мне плевать!       Тэхён перекатывается на дальнюю сторону постели, когда Ирбис хватает один пузырек и швыряет его в стену. Слышится тонкий звон разбившегося стекла, пол орошают брызги, а комната наполняется душным запахом трав.       — Посмотри на него! — в ответ повышает голос Хосок и указывает Ирбису на сжавшегося Тэхёна. — Он на солнце просвечивает! Ему необходим покой, хорошее питание и лечение. Если мне не веришь на слово, то можешь вместе с мужем отвары пить. Тебе тоже после похода не будет лишним успокоиться.       — Я вашей хуйней заливаться не собираюсь. У нас тут еще один омега для проверки есть, — увидев замешательство Хосока, Ирбис скалится в язвительной улыбке. — Пусть твой разлюбимый братик это выпьет. Сейчас. При мне.       — Да легко, — без заминки соглашается отошедший во время спора к противоположной стене Юнги.       Он подходит к столу и с равнодушным выражением лица забирает протянутый пузырек. Под внимательным взглядом опустошает его в несколько глотков. Ирбис внимательно следит за каждым движением омеги, переводит взгляд на безучастного Хосока и немного успокаивается.       — Ты, — обращается к Юнги, — будешь сегодня до конца дня за мной хвостом ходить, чтобы я точно знал, что ты нигде в кустах два пальца в рот себе не засунул. Ты, — Ирбис поворачивается к Хосоку, — больше не смей лезть к моему мужу в задницу, раз там все зажило. А ты, — указывает Тэхёну на поднос с едой, — прямо сейчас вылезаешь из-под одеяла и садишься есть. Слышал, что лекарь говорил? Тебе нужно поправляться. Отвар начнешь пить завтра, если Юнги к этому сроку не загнется.       Презрительно фыркнувший Юнги выходит из дома, на прощание заговорщицки подмигнув Тэхёну. Следом за ним уходят Хосок и Ирбис. Тэхён дожидается, когда стихнет шум от шагов, а после выбирается из постели. Он осторожно, чтобы не наступить на отлетевший от стены осколок стекла, ступает босыми ногами по забрызганному полу и садится за стол. С восхищением рассматривает содержимое тарелок и хватает ложку.       Несмотря на все пережитые страхи и те ужасы, которые ожидают впереди, Тэхён быстро уплетает принесенный обед, радуясь хотя бы тому, что в лагере иссолов ему не придется голодать. А ещё, благодаря щедрому выкупу, больше никогда не будут голодать его папа и младшие братья.       Тэхён, как никто другой, знает насколько это важно и значимо.