Духов лесных голоса

             По прибрежной полосе песка не спеша шагают два омеги. С моря дует сильный ветер. Чимин прикрывает ладонью заслезившиеся глаза от бьющего в лицо порыва, который треплет волосы и развевает полы мехового плаща; и Сокджин со смехом накидывает обратно сорванный с чиминовой головы капюшон.       Они бредут по берегу и останавливаются в нескольких шагах от кромки воды, так, чтобы набегающие на берег хлопья белой пены не доставали до их башмаков. Протяжные крики парящих над водой птиц и шум волн сливаются в единый голос моря. Чимин умиротворенно прикрывает глаза и откидывает назад голову, упираясь затылком в плечо стоящего сзади Кипрея.       — Не замерз? — тихо спрашивает тот.       Чимин отрицательно качает головой. Прогулка затянулась, но сырому воздуху не пробраться через плащ. А ещё по телу разливается приятное тепло от прижавшегося к спине Кипрея, чьи руки обвивают талию. Его объятия греют лучше любого меха.       Шум моря, свежий ветер и близость омеги-иссола действуют успокаивающе. Возможно, Чимин не имеет права начинать первую доверительную беседу с настолько щекотливых тем — за прошедшие дни Кипрей неоднократно давал понять, что хочет услышать историю его жизни, но ни разу не обещал, что омега взамен получит правдивые ответы на все интересующие его вопросы, — но всё же начинает разговор.       — Что случилось с другим омегой-аримом? — говорит Чимин, за ровным голосом скрывая давнее волнение. — Я видел, что воины кроме меня забрали ещё одного юношу.       — Теперь этого арима зовут Кейске и он — муж Ирбиса, младшего брата вождя.       — С ним всё будет в порядке?       Чимин, затаив дыхание, ждет ответа. Слишком свежо воспоминание об этом альфе, его лихорадочно блестящем взгляде зверя, жаждущем чужой крови.       — Конечно. Ирбис не станет обижать того, кого выбрал в мужья, — отвечает Сокджин. Решив, что не следует скрывать всю правду, добавляет: — Во всяком случае, он не станет причинять ему боль преднамеренно.       Чимин понимающе кивает головой. Нельзя сказать, что он полностью доволен услышанным, но самые худшие опасения не подтвердились, и это уже неплохо.       — Почему ты беспокоишься о нем? — продолжая беседу, словно бы невзначай интересуется Сокджин. Переживания Чимина по чужому ариму неприятно задевают самолюбие, и как бы он ни старался успокоить заворочавшуюся в груди тревогу, не может удержаться от вопроса: — Он тебе понравился?       — Нет, — улыбается Чимин, безошибочно улавливая в словах Кипрея тонкий налёт ревности. — Мне нравишься только ты. И очень сильно.       Он ворочается в кольце рук, чтобы повернуться к иссолу и ласково обхватить ладонями его щеки. Кипрей божественно красив. Чимин открыто любуется чертами его лица и синим цветом глаз. Пробирается пальцами под капюшон и скользит по узору заплетенных в тугие косы волос. Невольно задерживает свой взгляд на пухлых губах. Хочется узнать их мягкость, ощутить вкус, но когда Кипрей, завлеченный взглядом омеги, склоняет голову — Чимин отворачивает лицо и утыкается носом в его плечо, уходя от поцелуя.       — Скоро будет прилив, — шепчет Сокджин жмущемуся к его груди омеге. — И нам пора возвращаться в лагерь.       Чимин, не разрывая объятий, отрицательно мотает головой. Он не хочет возвращаться в дом. Не хочет, чтобы Кипрей, проводив до спальни, снова ушел по каким-то своим, не известным Чимину, делам. Не хочет делиться вниманием Кипрея ни с его народом, ни с вождем.       — Тогда давай хотя бы отойдем от воды и посидим где-нибудь.       Взявшись за руки и переплетя пальцы, они уходят в сторону редкого прибрежного леса. Песок под их ногами сменяется короткой травой, припорошенной желтыми сосновыми иглами и первой палой листвой. Сокджин знает, куда следует идти. Под одной из сосен лежит длинное и высокое бревно. Чимин не знает, упало ли это дерево от ветра во время урагана, было выброшено на берег волнами или кто-то из иссолов специально прикатил колоду, чтобы любоваться морем, но это и не важно. Со ствола срублены все выступающие сучки и стесана верхняя часть коры, и Чимин следом за Кипреем усаживается на бревне.       По бокам и за спиной растет пышный кустарник, впереди — открытое море. Чимин запахивает на груди края плаща и поправляет сползающий на глаза капюшон. Теперь, когда они отошли от воды и нашли защиту от ветра, омеге кажется, что стало теплее, но всё же он двигается ближе к Кипрею, чтобы опустить голову на его плечо. Так гораздо уютней.       — Расскажи мне, — тихо просит Чимин.       — Что ты хочешь узнать? — так же не повышая голоса, спрашивает Сокджин.       — То, что хочешь мне рассказать ты. То, что считаешь нужным мне рассказать.       Сокджин чуть хмурится — от простой чиминовой просьбы из головы почему-то исчезают все мысли, — но, недолго подумав, начинает рассказ.       — Родина иссолов — это огромный архипелаг островов. Там, где я родился и вырос, нет плодородных полей и широких пастбищ, чтобы на них кормились многочисленные стада. Скалистые обрывы заросли густыми лесами, почва каменистая, и выращивать большие урожаи на ней невозможно. Мы сеем рожь и ячмень, разводим немного коз и овец, почти не охотимся в лесах. Море дает нам пищу. Рыбаки, торговцы и завоеватели уходят в плавания, а возвращаются с уловами рыбы, товарами или победами. Они приносят родному острову процветание, а его правителю — славу. Но тот остров, которым правит мой отец, один из самых маленьких и небогатых.       — На каждом острове есть свой вождь? — перебивает рассказ Чимин.       — Да. И наш вождь Элсмир — старший сын самого могущественного правителя на всём архипелаге.       — Как так вышло, что ты стал мужем Элсмира? Ведь ты, как и я…       Чимин запинается на полуслове. «Неправильный, испорченный, греховный» — проносится в его голове, но он не позволяет себе произнести вслух ни одно из этих слов, которые часто слышал в свой адрес.       — Особенный, — Сокджин с улыбкой завершает начатую фразу арима. — Я всегда знал, что не похож на других. Убеждался в этом каждый раз, когда любовался красивыми альфами и заглядывался на привлекательных омег. Все они вызывали у меня интерес, но это были ничего не значащие, мимолетные чувства — моя судьба была предопределена с самого рождения. С ранних лет родители готовили меня к будущей свадьбе. Объясняли мне и моим младшим братьям-омегам, как важно для нашей семьи получить в будущем богатые выкупы. Ни я, ни братья не были против. Мы понимали, что своим замужеством поможем нашему острову выбраться из бедности… А потом я увидел его.       Чимин вздрагивает всем телом и удивленно смотрит на Кипрея, который внезапно заходится громким хохотом.       — Я думал, что сошел с ума, правда, — смеется Сокджин, вспоминая неожиданную встречу. — Случайно увидел на рынке незнакомого омегу, почувствовал его запах, и у меня просто крыша поехала! Он показался мне самым желанным человеком на всём белом свете, я хотел его до одурения, и поэтому той же ночью удрал из дома, чтобы разыскать его. Долго искать, кстати, не пришлось. Наша страсть оказалась взаимной, и омега околачивался у стены моего дома, размышляя, как бы ему пробраться во двор жилища правителей, при этом не столкнувшись со стражниками. Мы сбежали ото всех. Спрятались на каком-то сеновале и целовались так, как будто нам осталось жить последнюю ночь, но нас нашли раньше, чем мы успели полностью раздеться.       — И что было потом?       — Прибежавшие стражники оттащили нас друг от друга и развели по домам, — веселым голосом завершает рассказ Сокджин. — Меня заперли в комнате, и я буянил дня три, не меньше. Потом успокоился, конечно. Через полгода вышел замуж.       — Какие чувства ты испытываешь к Элсмиру?       Чимин задает этот вопрос, чтобы узнать, в чем его ошибка. Почему он не смог смириться с судьбой, если даже Кипрей — такой сильный и гордый — безропотно вышел замуж? Почему не сумел сделать то, с чем справился другой такой же омега? Чимин хочет услышать ответ, чтобы понять, где Кипрей черпает силы и в чем находит утешение, будучи замужем за альфой, и ошарашенно округляет глаза, когда слышит:       — Я люблю Элсмира и пойду за ним даже на смерть.       — Это невозможно, — тихо шепчет Чимин. — Элсмир — альфа.       — И что? — прищуривает глаза Сокджин. — Такие как мы испытываем влечение не только к омегам, но и к альфам. Разве ты никогда не замечал этого в себе?       Чимин отрицательно качает головой. В отличие от Кипрея, он ни разу не испытывал влечения к альфам или другим омегам. Рядом всегда был Инсон. Чимин видел только его.       — Я люблю Элсмира, — повторяет Сокджин. — И пускай наш брак был заключен по его выбору, но со временем он смог добиться моих чувств. Элсмир был мягок со мной, долго ухаживал и дарил подарки, не торопился и не требовал того, что я не смог бы дать ему взамен. Элсмир храбрый воин, мудрый вождь и заботливый муж. Он достоин не только моей любви, но и уважения своего народа.       Чимин отстраняется от омеги. Осторожно отодвигается дальше по бревну. Их плечи больше не соприкасаются, и Сокджин, взволнованный возникшим недопонимаем, торопится всё объяснить.       — Ты мне нравишься, правда. Но те чувства, которые я испытываю к тебе и к мужу — они разные. Желание заботиться о тебе не слабее, чем желание чувствовать силу и защиту моего альфы. Я очарован тобой с нашей первой встречи, с первого взгляда, но моя любовь к мужу осталась неизменной. Наверное, тебе будет сложно поверить, но моя страсть к Элсмиру ничуть не меньше, чем страсть, которую я испытываю к тебе; и ты не стал бы так сильно удивляться, если бы знал, какое удовольствие в постели могут дарить альфы. Если бы ты не был девственником…       — Я не девственник, — бесцветным голосом говорит Чимин. — Я провёл с альфой течку.       Сокджин нервно прикусывает нижнюю губу и смотрит на ссутулившегося омегу. Он явно чувствует, что душевная беседа закончилась, а между ним и аримом рвутся тонкие нити возникшего за прошедшие дни доверия, но не понимает почему. Чимин отстраняется, снова замыкается в себе, и Сокджин решает продолжить разговор с самой болезненной для арима темы, которая может стать вечным препятствием на пути к его сердцу. С того, что нужно было выяснить при первой же возможности, но не хватало духу.       — Чимин, мне очень жаль, что при захвате города твоя семья была убита…       — А мне их не жалко!       Чимин вскидывает голову и смотрит на иссола с неожиданной для того злостью.       — Мне их не жаль, — повторяет дрожащим голосом. — Они были предателями и трусами. Из-за страха перед иссолами они отдали меня… Нет, не замуж. Они меня просто отдали правителю соседних земель. Подложили под урода-альфу, которого интересовали не чувства, а моя плодовитость. Обменяли родного сына на чужие обещания прийти на помощь, если воины-захватчики нападут на город. А когда я вытравил из живота ненавистного ублюдка, они забрали самое дорогое, что у меня было — они убили моего любимого. Повесили моего Инсона.       Речь обрывается судорожным всхлипом, из глаз текут слезы, и Чимин закрывает ладонями лицо. Затаившаяся в груди боль, что омега пронёс в себе через долгие месяцы, хватает за горло и душит рыданиями, но сейчас есть рядом тот, кто готов разделить эту боль на двоих. Сокджин хватает за плечи и силой притягивает плачущего арима. Стискивает в крепких объятиях и укрывает от всего мира, закутывая сверху в края своего плаща.       Арим сползает ниже и прячет лицо на груди иссола. При нем не стыдно показать свою слабость и не нужно сдерживать слез. Чимин, сквозь безудержный плач, сбивчиво рассказывает о самом темном периоде своей жизни. Он говорит об Инсоне, который был не только любимым, но и верным другом, которого за помощь обрекли на смерть. Говорит о том, как было больно и страшно, когда Донхэ, словно дикое животное, насильно брал его во время течки. Как родители радовались наступившей беременности, а после возненавидели, когда омега избавился от неё. Чимин рассказывает Кипрею о всем самом ужасном, что только пришлось ему пережить, потому что тот — первый человек, который готов выслушать, понять и утешить.       — Это всё в прошлом, — шепчет Сокджин. — Больше никто не осмелится обидеть тебя.       Чимин хочет верить его словам. Хочет. Но не может.       — Если вы с Элсмиром счастливы в браке, тогда зачем он забрал меня?       — Чтобы мы стали ещё счастливее. Все мы. Вместе с тобой.       Солгать удается Сокджину на удивление легко. Потому что он искренне хочет, чтобы прозвучавшие слова стали правдой, и ради этого он готов пожертвовать очень многим.       — Элсмир забрал тебя, чтобы порадовать меня, — с загадочной улыбкой объясняет Сокджин. — Он знает, кем я являюсь, понимает мою страсть к омегам. Элсмир сказал, что ты — мой подарок. Зря он, кстати, это сделал. Вождю не к лицу забирать свои слова обратно, а ведь мы этим можем воспользоваться, правда?       Медленно отходящий от плача Чимин неловко улыбается в ответ и согласно кивает. Он не знает, что задумал Кипрей, но заранее согласен с любой его идеей.       — Элсмир пообещал, что теперь твоя судьба в моих руках. Чимин, ответь мне честно: ты хочешь вернуться домой? Я могу помочь тебе в этом. Следующей весной воины отвезут тебя в твой родной город, и ты станешь управлять им, как назначенный вождем наместник. Ты хочешь этого?       Арим недовольно кривится и отрицательно качает головой. Он не хочет возвращаться туда, где пришлось пережить предательство и боль. Здесь, на краю земли, успокоенный пением моря и согретый иссолом, омега хочет начать новую жизнь, полную любви и веры в радостное будущее. Кипрей не похож на Инсона, но Чимин и не ищет того, кто смог бы стать его заменой. Черная скорбь потери вышла слезами, сменилась светлой памятью о погибшем возлюбленном. Пускай Кипрей ищет поддержку в своем альфе, Чимин уверен, что силы этого омеги хватит, чтобы защитить его. Он готов начать всё с чистого листа.       — Я не хочу никуда уезжать, — отвечает Чимин. — Я хочу остаться с тобой, чтобы навсегда забыть прошлое и начать новую жизнь.       — Тогда давай придумаем тебе другое имя, — предлагает Сокджин, воодушевленный решением омеги. — Если ты согласен изменить всё, что только у тебя было, то и звать тебя должны по-другому.       Обрадованный Чимин, дожидаясь решения, терпеливо смотрит на Кипрея, который сосредоточено перебирает пришедшие на ум имена.       — Пускай теперь тебя будут звать Га́лан, — спустя долгие минуты молчания, говорит Сокджин. — Ты кажешься на первый взгляд хрупким и беззащитным, но на самом деле очень выносливый. Для меня ты похож на подснежник. Подснежники — это символ надежды и первые вестники весны, а весна — это всегда начало новой жизни.       — Мне нравится это имя. Оно красивое, — соглашается Чимин, новым именем перечеркивая свою прежнюю судьбу.       Долгая прогулка, тяжелый разговор, слезы и признания — от всего этого арим чувствует усталость и больше не отказывается от предложения вернуться в лагерь, чтобы пообедать и немного отдохнуть. Он держит Кипрея за руку, пока они шагают по лесным тропинкам. По пути им попадаются иссолы, которые приветствуют мужа вождя с идущим рядом омегой легким кивком головы, и Чимин, повторяя, кивает им в ответ.       Чимин думает, что они направляются в трактир, но Кипрей доводит его до дома и разжимает свою ладонь.       — Ты иди в свою спальню. Приляг, отдохни. А я один схожу за обедом. Хорошо?       Этим решением Чимин немного удивлен, но не придаёт особого значения. Он не против ненадолго разлучиться, если наградой за ожидание будет совместный обед, который состоится не в шумном трактире, а наедине с иссолом, но когда собирается пойти в дом, Кипрей внезапно обхватывает рукой его запястье и резко тянет на себя. Не ожидавший подобного напора Чимин подается назад, цепляется пальцами за чужой плащ, чтобы удержаться на ногах, и испуганно распахивает глаза, когда Кипрей накрывает его губы поцелуем.       Недоумение от происходящего сменяется вспышкой панического страха. Чимин пытается отодвинуться, но Кипрей силой удерживает рядом. Его губы трепетно исследуют, в поцелуе нет напора или жадности — только щемящая сердце нежность.       Сначала Чимину хочется вырваться, после — спрятаться. Пока не поздно, убежать куда глаза глядят, лишь бы не увидеть чужих взглядов, полных злого презрения, и обвинительный воплей. Они с Кипреем на улице, не укрыты стенами дома, и их наверняка увидели случайно оказавшиеся рядом люди. Зародившаяся в душе хрупкая мечта, что обещала счастье, разбивается на сотни осколков, и когда иссол отстраняется — Чимин загнанно осматривается по сторонам.       Не слышно возмущенных криков. Нет устремленных на двух омег взглядов. Поодаль ходят воины, которые наверняка стали свидетелями поцелуя двух омег, но они остаются равнодушны к увиденному, как будто не произошло ничего предосудительного.       — Я испугал тебя, да? — глупо хихикает Сокджин, замечая частое дыхание арима. — Я не хотел, правда. Просто не смог удержаться.       — Нас могли увидеть, — предупреждает Чимин.       — И увидели, — согласно кивает в ответ. — Но что из этого? Наша милая особенность не считается пороком.       Сокджин обхватывает ладонями лицо Чимина и пристально смотрит в глаза.       — Тебе больше нечего бояться. Здесь, среди моего народа, ты можешь быть тем, кем был рожден. Никто не осудит тебя и не посчитает греховным. Любовь и страсть для каждого иссола — это великий дар, а не проклятие… А теперь иди, — Кипрей легонько подталкивает арима в сторону двери дома. — Иди отдыхать и жди меня с вкусным обедом.       — Когда ты вернешься, мы… повторим? — смущенно спрашивает Чимин, потому что из-за собственных опасений ничего не понял, не распробовал, и единственное, что осталось — почти неуловимый вкус первого неловкого поцелуя.       — Конечно. Мы повторим столько раз, сколько нам захочется.       Он ясно улыбается Чимину, пока тот, пятясь спиной, поднимается по ступеням крыльца. Дурашливо машет рукой, отвечая на подобный жест. Но когда за аримом закрывается дверь, с лица Кипрея спадает маска беззаботности.       — Где наш вождь? — требовательно спрашивает он у первого попавшегося на пути воина, и когда тот отвечает, незамедлительно направляется к Элсмиру.       Над головой светит солнце, лучи которого рассыпаются по стволам сосен оранжевыми бликами. Стайки пташек ведут веселую перекличку, и слышна дробь дятла. Звуки леса привычны для иссола, но не несут в себе успокоения. Рассказ Чимина отзывается в сердце острой болью. Трагичная история арима перекликается с безрадостными жизнями тех омег-иссолов, которым по высокому статусу не полагается опираться на чувства в выборе супруга. Свадьба и семейные узы для них — обязанность, а не выбор. Сокджин знает, что если бы не Элсмир, его жизнь мало отличалась бы от того, что пришлось пережить Чимину. Если бы не Элсмир — судьба арима была бы и его судьбой тоже.       Сокджин быстрым шагом выходит на поляну, которая служит воинам площадкой для тренировок. По жесткой, коротко скошенной траве почти бегом преодолевает последнее расстояние, чтобы броситься на грудь альфы и прижаться к нему.       — Тише, любовь моя, тише, — разгоряченный тренировочным боем Намджун обнимает в ответ и гладит ладонями по нервно вздрагивающей спине. — Что тебя расстроило?       — Прошу, не трогай Чимина, — жарко шепчет на ухо Сокджин.       — Я уже говорил, что арим полностью принадлежит только тебе одному.       На эти слова омега лишь горько усмехается. Он слишком хорошо знает своего мужа. Тот наверняка не отказался от давно продуманной идеи.       — Чимин тебе не подходит, — тихим голосом продолжает убеждать Сокджин. — Он пережил насилие, семья вынуждала родить нежеланного ребенка. Пожалей его. Не заставляй проходить через этот кошмар второй раз.       — Я не собирался брать его силой, — бесстрастным тоном отвечает Намджун. — Если ты просишь, я даже слова при нем не скажу, почему он оказался в лагере. Но что теперь, по твоему мнению, делать мне?       Сокджин был готов к этому вопросу. Плох тот вождь, который при любых сложившихся обстоятельствах не ищет выгоды для себя и своего народа.       — Делай, что хочешь. Больше я тебе мешать не стану.       — Ты веришь мне? Понимаешь, что между нами в любом случае ничего не изменится?       — Понимаю, — обреченно выдыхает омега, соглашаясь с мужем.       Сокджин не верил в эти слащавые убеждения раньше — не верит в них и теперь. Не может всё оставаться так, как есть, когда чужой омега выносит его мужу ребенка. От пришедших в голову мыслей в груди закипает жгучая ревность, но образ Чимина — затравленного, разбитого — вынуждает его согласиться на унизительную сделку. Мучить арима он не позволит, даже если платой за его спокойствие станет собственная разодранная в клочья душа.       Сокджин уходит с поляны. Воины продолжают приостановленные на время тренировочные бои. В трактире витают аппетитные ароматы. Чимин встречает радостной улыбкой.       Кажется, что ничего не изменилось, но Сокджин понимает, что очень скоро, меньше, чем через год, начнет необратимо рушиться его счастливая семейная жизнь.