***
Запорошивший землю мокрый снег собран и слеплен по окружности в невысокие бортики. На воткнутой палке слабо трепыхается застиранная пелёнка, привязанная веревкой, что тянется от самого верха «мачты», а внизу придавлена булыжником. Внутри кольца из грязного снега выложены рядами узкие доски, на которых расселась малышня. Каждый из детей держит в руках длинную палку и скребёт ей по земле, изображая греблю. Наспех собранное сооружение мало походит на ладью, но детское воображение безгранично, и толпа малышей с упоением играет в плаванье к чужим берегам. Из всех возможных развлечений дети иссолов предпочитают играть в убийц. — Гребите быстрее, мои воины! — отдает команды размахивающий деревянным мечом омежка, как видимо, изображающий из себя бесстрашного полководца. — Нас ждут новые земли и сражения! Перережем чужакам горло! Дети с громким пыхтением синхронно взмахивают палками, словно вёслами, а сурово нахмурившийся омежка, держась одной рукой за мачту, смотрит куда-то вдаль. Он так увлечен игрой, что не замечает подкрадывающегося сзади альфу, который, едва добравшись, с силой толкает в спину, вышвыривая «полководца» за пределы ладьи. Выставив вперед руки, чтобы не разбить лицо, омежка падает в рыхлый снег и, злобно прищурившись, поворачивает голову в сторону обидчика, занявшего его место. — Ты не можешь отправиться в плаванье, — с явным превосходством заявляет альфочка. — Омеги не бывают воинами. Ты всю жизнь будешь сидеть дома, убираться и слушаться своего мужа. Как и у кого в дальнейшем будут складываться отношения с мужем никто не может знать наперед, но слушаться наглеца-альфу омежка точно не собирается. Он резво вскакивает на ноги, сдергивает с пояса и кидает ножны рядом с лежащим на земле мечом и, издав воинственный рёв, бросается в драку. Под одобряющими взглядами взрослых иссолов два ребенка безжалостно бьются за право быть полководцем, катаются по снегу, покрывая друг друга ругательствами и ударами кулаков. — Правильно, мелкий, — вполголоса подбадривает омежку Тэхён, остановившийся неподалеку, чтобы понаблюдать за детской игрой. — Надавай засранцу по шее, пока ещё можешь. Потому что очень скоро этот вредный альфа вырастет, придет с выкупом, возьмет тебя в мужья и похерит всю твою жизнь. Резко развернувшись, Тэхён широкими шагами возобновляет путь в трактир, но скоро приостанавливает ход, дожидаясь, пока его догонит замешкавшийся Юнги. — Чего ты ушел? — интересуется тот, сравнявшись с аримом. — Постояли бы, подольше на драку посмотрели. — Не могу я на такую несправедливость смотреть. Сердце на части разрывается, — ударяя себя кулаком в грудь, отвечает Тэхён. — А на месте омежки я этого засранца не только в снегу извалял бы, но ещё и по голове мечом пару раз огрел. — Нельзя иссолам биться на мечах друг с другом, — хмурится Юнги. — Это карается казнью. — А ничего, что деревянные мечи дети отбросили, а ножи на поясах оставили? Между прочим, настоящие ножи. — Так это для защиты! Вдруг во время драки враги нападут. Не можем же мы оставаться безоружными. Услышав объяснения, Тэхён разочарованно машет рукой. Он уже успел заметить, что законы и традиции иссолов логикой не блещут, и прозвучавшие слова Юнги только подтверждают ранее сделанные выводы. Оба омеги быстро добираются до трактира и заходят внутрь. Их обволакивают привычное тепло и аппетитные ароматы, сменяющие собой сырую промозглость уличного воздуха, но в этот раз Тэхён не радуется. Непроходящее раздражение не отпускает ни на миг. В последнее время омега постоянно чувствует себя на взводе. От нервных переживаний его бросает то в жар, то в холод. Тело противно зудит и явно просит чего-то. Чего именно — Тэхён не знает, но не находящая выхода внутренняя неудовлетворенность корёжит так, что хочется то ли зайтись душераздирающим воплем, то ли забиться в уголок и горько расплакаться. Тэхёна раздражает всё: звуки, яркий свет, сырость, плеск воды, долгие разговоры, гомон трактира и витающие в воздухе запахи. И выставленная на столах еда кажется малосъедобной бурдой. Брезгливо осмотрев все блюда, Тэхён бросает на скамью снятый плащ с меховой курткой и идёт на кухню. Работающие в трактире альфы недовольно косятся на появившегося, но Тэхёна не волнуют обращенные на него взгляды. Он, ничего и никому не объясняя, подхватывает котелок и наливает в него немного чистой воды из бочонка. — Что ты собираешься делать? — интересуется следующий по пятам Юнги. — Варить овощное рагу, — бурчит себе под нос Тэхён, решив, что любимая еда сможет хоть немного порадовать и унять раздражение. Он ходит по кухне и выбирает сушеные травы и специи, кидает в котел несколько щепоток соли и пересыпает в него уже кем-то очищенные и порезанные овощи. — Вообще-то, я их для супа подготовил, — делает замечание один из альф. — Тебя я забыл спросить, что мне можно брать, а что нельзя, — мгновенно ощетинивается Тэхён, и альфа, удивленно моргнув, отходит в сторону. Пламя очага обхватывает огнем донышко котелка. Очень скоро вода начинает побулькивать, и Тэхён, перемешав овощи, накрывает котелок крышкой и направляется в общий зал трактира. Пока готовится рагу, надо хоть как-то скоротать противно тянущееся время, и он садится за ближайший от кухни стол и обводит взглядом всё помещение. Ничего нового в трактире не происходит: всё те же пришедшие на обед семьи с ворчащими омегами и шумными детьми; молодые воины, которые собираются за столами большими компаниями, чтобы вместе выпить и поиграть в кости; приветливо машущий рукой Галан и Кипрей, который сидит рядом с ним. Тэхён рыщет взглядом по всему залу, но не может отыскать того, кого хотел бы увидеть. — Мужа ищешь? — насмешливо интересуется Юнги, для которого не осталось незамеченным поведение арима. — Нужен он мне восемь раз, — презрительно морщит нос Тэхён. Раздается скрип открываемой двери, и омега, встрепенувшись, поворачивается ко входу, но, увидев пришедших, вновь становится мрачнее тучи. Не удержавшись, через некоторое время спрашивает: — Где Ирбис шляется? Опять, кобелина, по чужим койкам скачет? — Ирбис с Элсмиром. Они делами заняты, — отзывается Юнги. — Знаю я его дела. Сказки мне не рассказывай. От пришедшей на ум мысли, что сейчас, вот прямо в данный момент, альфа может кувыркаться в постели с Сонджоном или Ёну, становится тоскливо до слёз. Тэхён шмыгает носом и часто моргает, удерживая на ресницах позорно выступившую влагу. — Жил я себе спокойно, никого не трогал, — плаксивым голосом жалуется он другу. — Так нет, блин! Пересеклись наши пути с Ирбисом. Нафига он меня замуж брал? Чтобы помучить? Конечно, над беззащитным омегой любой поиздеваться рад! Мне с папочкой и братишками так радостно жилось: я и в огороде работал, и козу пас, и сено косил… — И голодал, — глядя в потолок, ехидно подмечает Юнги. — И что? Как видишь, не сдох! Живым Ирбису достался, — повышает тон Тэхён. — Я и сейчас, знаешь ли, не жирую. Взбешенный неуместной язвительностью омега уходит обратно на кухню и нервно перемешивает овощное рагу, звонко стуча половником по стенкам котелка. — Потише можно? — кричит ему какой-то альфа. — От твоего перезвона голова раскалывается. — Я тебе сейчас черпаком между глаз заеду, вот тогда узнаешь, как по-настоящему голова болит! — срываясь, кричит в ответ Тэхён и тут же переходит на жалобные причитания: — Никакой благодарности. Никакой. Нет бы сказали: «Спасибо тебе, Кейске, за чудесно приготовленные овощи». Как же, дождешься от вас. Продолжая сетовать на свою загубленную жизнь, Тэхён подхватывает полотенцем ручку и выносит исходящий паром котелок в общий зал. Привычный с детства ароматный запах немного успокаивает, и омега жадно дышит им, приводя в порядок унылое расположение духа. Взяв из стопки пару тарелок, он накладывает в них большие порции тушеных овощей и уже собирается идти за стол, за которым его терпеливо дожидается Юнги, но тут рядом оказывается иссол. Воин подозрительно принюхивается к содержимому котелка и от отвращения сморщивает лицо. — Опять какое-то хрючево приготовил, что ли? Свиньи вкуснее едят. — Ну так иди и жри вместе со свиньями, раз тебе там вкуснее, — огрызается Тэхён. — Чего? — басит оскорбленный альфа. — Что слышал, скотина глухая. Надменно фыркнув, Тэхён с гордостью уходит к другу, оставляя позади опешившего воина, но весь боевой настрой омеги исчезает без следа, едва он садится за стол и бегло осматривается по сторонам. Ирбиса в трактире по-прежнему нет. — Юнги, что мне делать? — жалобно хнычет он, чувствуя, что ещё немного, и точно расплачется. — Для начала пообедай. Силы тебе понадобятся и очень скоро, — тихонько хмыкает Юнги, безошибочно понимая, что происходит с аримом, но не произнося это вслух. — А Ирбис сам к тебе прибежит на днях, вот увидишь. — Почему ты так уверен? — Просто поверь на слово, — заговорщицки подмигивает Юнги. Он зачерпывает ложкой рагу и отправляет в рот. Замычав от удовольствия, прищуривает глаза и качает головой, показывая, как ему вкусно, и ясно улыбается в ответ, когда лицо арима расцветает счастливой улыбкой. Прожевав первую ложку овощей, продолжает разговор: — После обеда пойдешь вместе со мной в лазарет, или мне домой тебя отвести, чтобы смог отдохнуть? — Наверное, лучше домой, — неуверенно тянет Тэхён. Отдыхать не хочется. Зудящее раздражение немного утихло, но всё еще не выпускает из своих цепких лап. Тэхёну не удастся уснуть, но слова иссола дарят призрачную надежду. Муж скоро сам придет к нему, и омеге не терпится поскорее оказаться дома. А вдруг Ирбис уже там и ждет его?***
— Мой вождь. Сидящий в общей комнате дома Чимин поднимается и идет навстречу альфе, шагнувшему через порог. Намджун несколько раз топает ногами, сбивая с башмаков налипший снег, и встряхивает меховой плащ, усыпанный мелким бисером капель. Он в знак приветствия кивает Галану головой и собирается пройти в спальню, но останавливается, когда ему внезапно преграждают путь. — Элсмир, я хочу поговорить с тобой, — собрав в кулак все скудные силы, как можно спокойнее говорит Чимин, при этом надеясь, что голос не дрогнет, сорвавшись в унизительно-жалобный скулёж. — Давай поговорим, — соглашается Намджун и указывает рукой в сторону спальни, приглашая омегу следовать за ним. Альфа на ходу расстегивает куртку, стягивает ее с плеч и кидает на стул, едва очутившись в нужной комнате. Он с усталым кряхтением садится на постель и привычно проводит ладонью по своему бедру, предлагая омеге устроиться у него на коленях. Этот жест хорошо знаком Кипрею, но Галан остается стоять неподвижно у самого порога спальни, и с тревогой посматривает на закрытую дверь купальной комнаты. День для Галана прошел в мучительном ожидании вечера. Приняв решение обсудить всё с Элсмиром, он долго размышлял, как и когда ему удастся поговорить с ним без присутствия Кипрея. Единственный шанс — это закончить вечернее купание раньше любимого и первым встретить вернувшегося в дом вождя. Первая же попытка оказалась успешной. Стремясь выиграть необходимое время, Чимин только наспех сполоснулся теплой водой. И сейчас стоит на пороге супружеской спальни и вслушивается в плеск воды, доносящийся из купальной комнаты, в которой Кипрей привычно принимает долгие ванны. — Ты хотел о чем-то поговорить со мной, — напоминает Намджун замешкавшемуся омеге. — Да, хочу, — Чимин тихо откашливается и делает глубокий вдох. Сердце бешено бьется в груди, и омега внезапно осознает, что это первый раз, когда он находится в этой спальне один на один с альфой, без присутствия Кипрея. — Во-первых, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты вырвал меня из плена родственников и подарил новый дом и любящую семью. Омега запинается от неловкости, увидев, как альфа иронично приподнимает одну бровь, но быстро берет себя в руки. Наверное, не стоило начинать столь серьезный разговор с пустого трепа и расшаркиваться в бессмысленных благодарностях. Выражать свою признательность нужно не словом, а делом; и Чимин заканчивает начатую фразу: — А во-вторых, я знаю, для чего ты привез меня в лагерь, и хочу, чтобы ты знал: я согласен родить ребенка. — Галан, перестань, — снисходительно улыбнувшись, отмахивается Намджун. — Ты мне ничего не должен. Затаив дыхание, оцепеневший Чимин неотрывно следит за альфой. Кажется, он только что упустил удачно подвернувшуюся возможность, и теперь почти уверен, что на этом их с вождем беседа будет завершена. Прямо сейчас Элсмир встанет с постели и выйдет из спальни. Или не выйдет, но займется какими-то своими делами, больше не обращая внимания на глупо расхрабрившегося перед ним арима. Но вопреки безрадостным ожиданиям, Элсмир остается сидеть неподвижно. Альфа сохраняет молчание и открыто смотрит в глаза омеге. Не требовательно, но с явным интересом. Он словно ждет каких-то особенных признаний, словно дает омеге шанс переубедить его, и Чимин цепляется за эту возможность. — Спасибо, что не считаешь меня своим должником. Но я действительно готов родить ребенка. Для меня будет большой честью войти в твою семью и подарить народу иссолов наследника. — Если хочешь родить ребенка только ради этого, то можешь ни о чем не волноваться. Ты уже часть моей семьи, Галан. Снова не то. Чимин от досады прикусывает нижнюю губу и судорожно соображает, что еще он должен рассказать вождю, чтобы тот поверил в серьезность его решения. — У меня скоро течка начнется, — неуверенно мямлит, пытаясь соблазнить Элсмира. Кто может быть желаннее для любого альфы, чем течный омега? Но и этот факт оставляет вождя бесстрастным. — Да, я это чувствую. Если хочешь, то могу освободить вам с Кипреем на это время спальню, а сам поживу в твоей комнате. Опять мимо. Чимин готов взвыть от отчаяния. Он должен переубедить вождя, должен добиться желаемого, пока не стало слишком поздно, но не может найти нужных слов. Раньше Чимин мало задумывался о том, что когда-нибудь по собственному желанию станет папой, но теперь воображение рисует облик их с Элсмиром сына. Маленький альфочка, сероглазый и светловолосый, как и его отец, в один миг становится самым любимым на свете. Чимин ненавидел выблядка Донхэ. Ребенка вождя Чимин будет носить под сердцем с гордостью и нежностью. — Я хочу от тебя ребенка, — честно рассказывает он Элсмиру о своих самых смелых мечтах. — Хочу любить нашего сына и оберегать его. Хочу, чтобы наша семья стала ещё счастливее, чтобы ты стал самым лучшим на свете отцом, а мы с Кипреем вместе ухаживали за малышом. — Уверен, что справишься? — Элсмир внезапно становится серьезен, и возликовавший Чимин часто кивает в ответ. — Я знаю, что ты уже был беременным, но избавился от ребенка. — Потому что я его ненавидел. Я не хотел рожать ребенка предателю и насильнику. Чимин с тревогой смотрит на альфу, готовясь услышать упреки в бесчеловечности, которых он сполна наслушался от родителей, или увидеть в его глазах разочарование. Но ничего подобного не происходит. Элсмир понимает омегу и пережитую им боль. — Ты поступил правильно. Дети должны рождаться в любви, а не по принуждению. Но… — альфа медленно поднимается с постели и идет навстречу Чимину. Он останавливается в одном шаге от затрепетавшего омеги и смотрит сверху вниз. — Но как ты собираешься зачать со мной ребенка? Мы провели в постели уже достаточно ночей, но ты по-прежнему избегаешь моих ласк и пугаешься каждого прикосновения, — Элсмир укоризненно качает головой. — Галан, я не буду тебя насиловать, даже если ты сам меня об этом попросишь. Вот и всё. Теперь разговор точно закончен, потому что Чимин не знает, что сказать в ответ и как оправдаться перед вождем, но тот внезапно приходит на помощь. — Мой маленький Галан, — с нежностью шепчет Элсмир. — Такой храбрый. И такой отчаянный. Иди ко мне. Альфа разводит в стороны руки, подзывая в объятия, и Чимин делает неловкий шаг вперёд. Он робко прижимается щекой к широкой груди и от облегчения прикрывает глаза, когда на его спину опускаются горячие ладони. — Ни о чем сейчас не думай. Просто почувствуй меня, — голос альфы сиплый и рваный, и Чимин чувствует, как от первой настоящей близости его охватывает той же трепетной дрожью желания. — Я рядом. Я не обижу тебя, мой родной. Альфа водит ладонями по спине, и Чимин расслабляется в кольце его рук. Он жмётся ближе, находя в крепких объятиях защиту. Ту, которую не дали омеге ни отец, ни старший брат. Сильный, могущественный альфа укрывает теплом, позволяет спрятаться на своей груди от всех прошлых страхов. Начинают дрожать скривившиеся губы, и Чимин смотрит вверх, чтобы удержать выступившие слезы. От ласкового взгляда серых глаз хочется разреветься в голос, но Элсмир подхватывает пальцами подбородок, не давая опустить голову. — Кто я для тебя, Галан? — Мой вождь. Мой спаситель, — голос дрожит, но омега справляется с нахлынувшими чувствами, чтобы едва слышно прошептать: — Мой альфа. Чимин закрывает глаза и привстает на цыпочки, когда Элсмир склоняется над ним и накрывает его губы первым поцелуем. Трепетным и нежным. Дарящим надежду и открывающим сердца. Язык мягко проходит по пухлым губам, собирая их вкус, и Чимин приоткрывает рот, позволяя углубить поцелуй, но альфа не торопится брать желаемое. Он дает омеге время, чтобы прийти в себя, прочувствовать и самому захотеть гораздо большего. Чимин глубоко вздыхает и открывает глаза, когда альфа отстраняется назад, прерывая поцелуй, но не объятия. Ноги дрожат, и подкашиваются коленки. Омегу бьёт нервная дрожь, но это приятно выматывает, а не душит паническим страхом. Чимин смотрит вверх и ясно улыбается Элсмиру, но улыбка гаснет, едва он замечает, за кем наблюдает вождь. В проёме двери застыл Кипрей. Он, оглушенный увиденным, широко распахнув глаза пялится на обнявшуюся парочку; и от его нечитаемого взгляда Чимину становится нехорошо. Что, если Кипрей не захотел продолжать беседу, потому что категорически против беременности арима? Что, если Чимин неправильно понял основной посыл чужих слов, и Кипрей ни с кем не готов делить своего мужа: ни с другими омегами, ни с Галаном. На один короткий миг Чимин чувствует себя подлым предателем, который тайно, исподтишка претендует на самое дорогое, что есть у Кипрея, коварно забирает чужое и неприкосновенное. Арим пугливо сутулится и хочет ускользнуть за спину альфы, но не успевает. Подскочивший Кипрей обхватывает руками обоих и пылко расцеловывает лица мужа и любимого. Он словно светится от ликования и неподдельного счастья. Чимину он готов отдать всё самое лучшее, что есть в его жизни, и разделить общее счастье на троих. — Мы попробуем, хорошо? — срывающимся от волнения шепотом, говорит Кипрей. — Если тебе не понравится или ты почувствуешь страх, то сразу скажи нам об этом. Элсмир сможет остановиться в любой момент, даже несмотря на твою течку. Ничего не бойся, любовь моя. Элсмир судорожно прижимает к себе двух перешептывающихся омег. Самых родных на свете и трогательно-взволнованных. Разум требует сохранять трезвый рассудок, но сердце… Бурлящие в сердце чувства в который раз оказываются сильнее; и альфа, не совладав с эмоциями, подхватывает на руки сразу обоих омег и кружит их по комнате под оглушительные радостные визги. Идеальное счастье троих, в семье которых очень скоро появится долгожданный малыш.