Духов лесных голоса

             Утренний свет проникает в дом через узкие оконца, разгоняет притаившийся мрак. В закрытой комнате душно, слишком много запахов перемешались в ней: сладковатый от растопленного воска прогоревших свечей; горько пахнущий дымком, что исходит от потухшего камина; терпкие запахи семени и пота, принадлежащие альфе, негромкий храп которого нарушает тишину. Воздух настолько спёртый, что при каждом вдохе щекочет ноздри. Звонко чихнув, Сокджин просыпается и открывает глаза.       Он обводит внимательным взглядом деревянные балки потолка, стены с прислоненными к ним стеллажами, полки которых завалены безделушками, вещами, шкатулками, что уже не помещаются в стоящих сундуках. Дом вождя отличается добротностью и удобствами, которые недоступны для других семей и воинов, проживающих в военном лагере.       Осмотревшись, как будто видит спальню впервые и понятия не имеет, как он здесь оказался, Сокджин кривит лицо, позволяя себе на короткий миг выразить недовольство всем увиденным, пока этого не заметит спящий муж. Сокджину не стоит жаловаться на судьбу. Муж, несмотря на внешнюю холодность, любит его всем сердцем. Элсмир даже в стесненных условиях временного военного лагеря обеспечивает свою семью всем самым лучшим, что только может дать. У Сокджина есть настоящий дом, просторная спальня, теплая постель, красивая одежда, дорогие украшения, вкусная пища. У него уже есть то, что стремятся получить другие, но этого недостаточно.       С юности готовясь стать мужем какого-нибудь могущественного вождя, Сокджин мечтал не о том, что имеет сейчас.       Кипрей родился в семье вождя маленького острова, на котором не было ни больших пастбищ, ни величественных лесных угодий. Жизнь его правящей семьи мало чем отличалась от быта простолюдинов, разве что было просторней жилище да сытнее еда. Сад, окружающий дом правителя, не отличался ухоженностью и не щеголял цветочными клумбами. На обеденном столе не стояли изысканные блюда с дорогими винами. Папа сам мастерил одежду для всей семьи и украшал ее вышивкой, а порядок в доме поддерживали лишь трое слуг: один занимался уборкой и стиркой, второй хлопотал на кухне, третий помогал мужу вождя растить детей, одновременно являясь для них и нянькой, и наставником.       Детей у вождя было четверо: трое старших сыновей-омег, и младшенький альфочка, который, повзрослев, смог бы перенять от отца правление островом. Несмотря на бедность, ребятня росла здоровой и вполне счастливой. Они не знали обеспеченной жизни наследников других более зажиточных островов, ведь их семья не могла себе позволить пышные приемы, а самих их в гости приглашали только такие же нищие правители. Сокджин принимал свою жизнь такой, какая она есть, до определенного возраста не понимая, что может быть как-то иначе.       — Ты вырастешь и обязательно встретишь самого лучшего на островах альфу, — нараспев говорил папа, расчесывая на ночь волосы старшего сына. — Он будет молод и богат. Он полюбит тебя и, взяв в мужья, увезет на свой остров.       — Папочка, а почему он меня полюбит? — задорным голоском спрашивал маленький Сокджин.       — Потому что ты красивый, — не скрывая гордости, отвечал омега, и Сокджин заливался счастливым смехом, воспринимая слова папы, как добрую сказку, которую тот рассказывал сыну каждый вечер перед сном.       Кипрей не сомневался в искренности родительской любви. Папа был предельно ласков, вождь окружал заботой и баловал сыновей по мере своих скромных возможностей, не выделяя ни одного из четырех детей. Но Сокджин всегда знал, что он, являясь первенцем в семье, был отцовским любимчиком. Омежка проводил с отцом много времени, расспрашивал его обо всём на свете и неизменно получал подробные ответы, с каждым днем узнавая всё больше о правлении островом и укладе жизни иссолов.       — Почему люди не могут разбить больше огородов и распахать пашен? — спросил маленький Кипрей, когда, выбираясь с отцом на городской рынок, услышал разговоры людей о нехватке овощей и злаковых.       — Потому что тогда земли не останется для пастбищ, — терпеливо объяснил отец. — Если на острове не останется лугов с травой, то козам и овцам будет нечего есть. Где тогда мы возьмем молоко, мясо и шерсть?       — Почему мы не можем построить много-много лодок и отдать их рыбакам? — поинтересовался Сокджин, когда пришел с отцом на пристань и увидел, как хмурые альфы вытягивают на берег сети со скудным уловом. Ветхие и потемневшие от времени судёнышки не годились для дальних выходов в море, а рядом с берегом наловить достаточное количество рыбы не получалось.       — Чтобы построить лодки, нужны крепкие деревья, — с тяжелым вздохом ответил вождь. — Лишней древесины на нашем острове нет.       — Давай срубим все леса! — воскликнул омежка, не понимая, как отец не смог самостоятельно додуматься до такого простого решения. — Тогда у нас будет много древесины для рыбаков и освободится земля под огороды.       — Это нельзя делать, мальчик мой, — отец ласково улыбнулся разволновавшемуся сыну и провел ладонью по волосам, заплетенным в косы. — Если вырубить все деревья, то разгулявшийся ветер и дожди смоют плодородный слой земли, на которой растет трава, рожь и овощи. Без лесов наш остров очень скоро превратится в пустые, безжизненные скалы.       Отец объяснял Сокджину многое, а тот внимательно слушал и запоминал. Чуть повзрослев, омега так же узнал причину возникновения главных законов иссолов.       «Нельзя обнажать оружие на собрата», иначе мирная жизнь архипелага превратилась бы в нескончаемую череду кровавых междоусобиц, в которых сильные и жадные до власти вожди стали бы захватывать соседние острова.       «Нельзя воровать», потому что ни одной семье иссолов имущество с пропитанием не доставалось легко. Каждый должен был трудиться по мере своих сил для процветания семьи и родного острова, а не забирать результаты чужого труда.       «Нельзя заключать браки между родственниками, даже не кровными», чтобы избежать кровосмешения и не позволить молодым альфам обманным путем брать в мужья омег по договоренностям внутри семьи, избежав уплаты свадебного выкупа. На островах никому и ничего не давалось просто так. У всего была цена, и цена семейного счастья каждого альфы — это выкуп за омегу.       Шли годы. Из любопытного ребенка Сокджин вырос в любознательного подростка. Омега жадно тянулся к знаниям. Осознавая свое исключительное положение, с рвением учился сражаться на мечах. Сокджин страстно желал быть для своего народа идеальным примером омежьей красоты, силы и ума, которые особенно ценились на островах.       Знаний о жизни родного острова омеге стало мало, и он с удовольствием присутствовал на редких званых приемах. В отличие от других детей, он не считал разговоры взрослых альф слишком скучными и заумными, и не покидал гостей, пока те не расходились по спальням. Отец был не против. Старший сын вел себя идеально: как и полагается воспитанному омеге, не встревал в беседы вождей, не перебивал старших, задавал вопросы, лишь получив разрешение, не высказывал собственного мнения. Сокджин украшал приемы своей расцветающей красотой и умилял показной кротостью характера.       — Твой сын станет хорошей парой для любого вождя, — добродушно посмеивались друзья отца, открыто восхищаясь Кипреем. — Если повезет, ты сможешь получить отличный свадебный выкуп.       На подобные высказывания отец благодушно кивал головой и с привычной нежностью проводил ладонью по заплетенным волосам сына, а раскрасневшийся Сокджин прикусывал нижнюю губу, чтобы сдержать ликующую, горделивую улыбку.       Подросший Сокджин мечтал о новой жизни. Той, которая стала бы его реальностью после удачного замужества. Из бесед правителей омега узнал, что есть в архипелаге острова богатые пашнями и лесами. На них, еще незнакомых, но уже влекущих, протекала совсем другая жизнь. На этих островах стояли шумные города и многочисленные деревни. На просторных лугах паслись огромные стада, а у каждой семьи был большой огород. На этих островах лекари собирали в лесах редкие целебные травы и растения, а после изготавливали снадобья и лечебные отвары. С пристани каждый день выходили в море целые флотилии рыболовецких лодок, а крутобокие ладьи с белыми парусами отправлялись в далекие плаванья и возвращались на родные острова, нагруженные драгоценностями и редкими товарами.       Сокджин любил помечтать о своей новой жизни, но из сладких грез его вырывали окрики папы или прислуги. Омега с тяжелым вздохом возвращался к безрадостным рутинным обязанностям, которые с каждым прошедшим годом раздражали всё больше. Вместо чтения интересных книг Сокджину, как старшему сыну-омеге, приходилось заправлять постели и помогать прислуге накрывать на стол. Вместо тренировок с мечом, что захватывали дух и развивали ловкость, Кипрей скучал за пяльцами, вышивая на тунике показанный папой узор. И даже уроки письма и счета проводились урывками, слишком часто вместо занятий омеге приходилось возиться с младшими братьями, за которыми не успевал следить единственный нянька.       Сокджин с нетерпением ждал момента, когда вырастет, встретит альфу и забудет навсегда об унылых обязанностях нищих омег, которым приходится самостоятельно заботиться о доме и семье. Сокджина с рождения готовили к браку, годами внушали, что главная цель его жизни — удачное замужество. Омега не видел для себя другой судьбы.       — Ты — наше сокровище, — ворковал над старшим сыном папа, расчесывая перед сном его волосы. — Наша с отцом ценность и надежда. Благодаря тебе, мой милый, наш остров выкарабкается из бедности, а наш народ больше никогда не будет голодать. Пройдет еще пара лет, и мы найдем для тебя лучшего альфу, выкуп которого наполнит отцовскую казну.       — Почему ты думаешь, что свадебный выкуп будет таким большим? — спрашивал Кипрей, придирчиво рассматривая в зеркале свое отражение. — Почему думаешь, что богатый вождь обратит на меня внимание?       — Потому что ты красивый. Самый красивый омега на всех островах, — с улыбкой убеждал папа, и довольный услышанным Сокджин кивал в ответ, соглашаясь, что он действительно неотразим.       Все старания родителей, все стремления Кипрея едва не рухнули в один недобрый момент. В тот весенний день омега, как и бывало раньше, вышел с папой и прислугой на городской рынок. От выбора необходимой провизии его отвлёк чарующий запах. Тонкий. Сладкий. Несомненно, принадлежащий омеге и кажущийся самым родным и любимым на свете.       Сокджин жадно вдохнул воздух и закрутил по сторонам головой. Встретился с взволнованным взглядом незнакомого омеги, что стоял за прилавком, на котором были разложены пучки нежной, первой зелени. Раньше Сокджин никогда не встречал этого омегу среди торговцев. Тот был совсем юным, и скорее всего, прибыл на городской рынок из деревушки, заменив старшего брата или папу. Познакомиться захотелось сразу и как можно ближе. Наплевав на окружающих людей, сгрести в объятия торопливо выбирающегося из-за прилавка омегу, побежать навстречу тому, кто уже призывно вытянул вперед руки. Прижать к себе и слиться в поцелуе…       — Уходим. Немедленно, — строго скомандовал папа, и прислуга, подхватив под локти, потащила упирающегося Сокджина прочь.       Кипрею хватило ума не устраивать на улице скандал. Он только всю дорогу до дома оглядывался назад, надеясь ещё раз увидеть мгновенно полюбившегося незнакомца, но не мог его заметить среди людей, ощущая лишь доносящийся со спины тонкий шлейф манящего запаха. Сокджин проявил безграничное терпение, когда оказавшись в своей спальне долго беседовал с папой о случившемся на рынке «недоразумении». Он сумел надежно спрятать вспыхнувшую в груди страсть. Не показывая волнения, спокойным, почти равнодушным голосом отвечал на папины вопросы и клялся, что ничего особенного не произошло, что эта случайная встреча не имеет для него никакого значения. Папа поверил и вышел из комнаты, а оставшийся в одиночестве Сокджин рухнул на постель и сжал зубами уголок подушки, чтобы не раскричаться в голос от снедаемого изнутри желания. Отказаться от незнакомца Сокджин не мог. Чуть успокоившись, он решил, что отправится на поиски этой же ночью и разыщет того, чей запах стал самым желанным. Он был готов обыскать весь город и прочесать обе деревушки, перевернуть весь остров, лишь бы встреча состоялась вновь.       Долго Кипрею искать не пришлось.       Когда на город опустилась непроглядная тьма, Сокджин тихо выбрался из дома и бесшумно пересек заросший сад. Минуя малочисленную стражу, перелез через низкое садовое ограждение. И затрепыхался в обнявших сзади руках.       — Я следил за тобой, — жарко шепнули на ухо, от чего у Сокджина побежали по спине мурашки. — Долго ждал и по запаху понял, что ты идешь ко мне.       Кипрей развернулся к омеге и, обхватив ладонями лицо, неумело прижался губами к его губам.       — Идем, — после недолгого поцелуя сказал Кипрей, и омеги, крепко взявшись за руки, побежали прочь от дома правителей.       Нужное укрытие нашлось поблизости. В опустевшем за зиму сеновале пахло пылью и травяной трухой. Уже не сдерживая нетерпеливых стонов и шумного дыхания, омеги слились воедино, целуясь и бестолково дергая завязки одежд друг друга. Оба были слишком юными и неопытными. Оба мало соображали, чего именно они хотят и как этого достичь. Омеги захлебывались чувствами и ощущениями чистого удовольствия от прикосновений и первой близости. Поцелуи становились глубже и развязней. Руки пробирались под одежды, гладили по груди, задевая соски, и спускались ниже, чтобы развести скользкие от смазки ягодицы. Они искали способы отдаться друг другу, спешили достичь разрядки, и Сокджин от удовольствия завыл в голос, когда ошалевший любовник протолкнул в него два пальца. Проникновение отдалось в теле волной неизвестного наслаждения. Сокджин тонко выстанывал слова любви и дрочил чужой член, пока сладко всхлипывающий в его шею омега трахал его пальцами.       Кончить они не успели. С оглушительным треском распахнулись широкие двери, помещение озарили желтые всполохи факелов, и прибежавшая стража растащила двух взмокших омег. Сопротивляющегося Сокджина поволокли в сторону дома.       Кипрей отчаянно кричал и отбивался. Он требовал немедленно его отпустить, изворачивался в сильных руках и визжал во весь голос, давая волю своему возмущению и не выплеснутому возбуждению. Стража, не проронив ни слова, вернула его в дом правителей, где Сокджин был надежно заперт в собственной спальне.       Омега бушевал около трех дней. Он отказывался от еды и кидался тарелками. Не принимал отвары, которые заботливо приготовил для него придворный лекарь, а если к захлопнутой двери приходил плачущий папа — кричал, что тот испортил ему всю жизнь. Прерываясь лишь на короткий сон, взбесившийся Сокджин без устали крушил комнату и визжал во всю глотку о своих чувствах к незнакомцу. Он требовал родителей выпустить его, отпустить к любимому и забыть навсегда о проклятом свадебном выкупе.       — Скажи, что я должен для тебя сделать? — в конце третьего дня спросил из-за двери отец, уставший от безобразного поведения сына.       — Не мешать моей любви! — охрипшим голосом взвыл Сокджин. — Отпустить меня!       — К кому?       — К нему! К моему любимому!       — Говори точнее, — донесся строгий приказ вождя. — К кому именно я должен тебя отпустить?       — К… к омеге, — значительно тише ответил Сокджин и осёкся.       Он, который яростно боролся за право «любить и быть любимым» вдруг осознал, что не знает имени омеги. Сокджин понятия не имеет, из какой семьи его возлюбленный. Он может лишь догадываться, каким трудом омега добывает себе пропитание. Сокджин ничего не знал о своем «любимом». Вообще ничего.       После короткого разговора с отцом Кипрею хватило одной ночи, чтобы осознать, насколько глупо он себя повел, поддавшись омежьим чарам. Его охватил ужас, когда он осознал, что будь родители чуть мягче или менее тщеславны — и Кипрей уже был бы вместе с тем омегой. Да, первое время он, получив желаемое, был бы счастлив. А что дальше? Родители разрешили бы незнакомому омеге остаться в доме правителей, или Кипрей должен был уйти в новую семью? Какие обязанности легли бы на Кипрея в чужом доме? Мытье полов? Прополка огорода? Как быстро от тяжелого труда увяла бы его красота, и смог бы бывший сын правителей, продавая на рынке тощие пучки зелени, открыто смотреть в глаза людям?       Легкомысленно выбрав иллюзию любви, Кипрею пришлось бы отказаться от будущей обеспеченной жизни; от дорогих подарков, которые ему несомненно подарил бы его альфа; от своего высокого статуса, которое принадлежало ему по праву рождения, но было бы утеряно, едва Кипрей сделал свой выбор в пользу другого омеги и новой семьи.       Отказаться от сладкой мечты, которой грезил с раннего возраста, Сокджин не мог.       — Ничего страшного не произошло. Правда, — утешал папа притихшего Сокджина. В разгромленной комнате прибирались все трое слуг, без умолку причитая, как много дорогих вещей было безнадежно испорчено омегой. — Главное, что ты не лишился девственности. Ты по-прежнему невинен и можешь выйти замуж.       Папа утер тыльной стороной ладони выступившие на глазах слезы и притянул к своей груди обессиленного Сокджина. Укачивая в объятиях, словно убаюкивая маленького ребенка, папа рассказывал сыну старую добрую сказку.       — Мы с отцом начнем искать подходящего альфу. Расспросим всех знакомых и выберем для тебя самого богатого мужа. Он полюбит тебя всем сердцем, осыпет золотом и драгоценностями.       — Почему он полюбит меня, пап? — спросил сникший Сокджин и услышал привычные слова.       — Потому что ты красивый.       — И это всё? — горько усмехнулся Сокджин. — Красота — это единственное, за что любят альфы?       На этот вопрос у папы не нашлось ответа.       Потянулись однообразные дни. Прошла весна. Наступило лето. Сокджин не покидал территории сада, опасаясь, что может снова столкнуться с незнакомцем. Он больше не выходил в город на прогулки и не посещал рынок. Он даже перестал сопровождать отца, но много разговаривал с ним. Вождь делился с сыном мнением об альфах из чужих правящих семей, которые собирались осенью заключать браки и искали себе подходящих омег. Отец чаще обычного отправлял своим друзьям письма и приглашал их в гости, за празднично накрытым столом обсуждая последние новости, которые приносили с собой почтенные альфы. Отец щепетильно подыскивал для любимого старшего сына идеального мужа.       Пристыженный Сокджин поддерживал каждое решение отца. Соглашался с любым его мнением, и дело было вовсе не в том, что на острове все узнали об интересе старшего сына правителей к своему полу. Этот факт для семьи давно не был секретом. Любовь омеги к другому омеге не считалась для иссолов пороком, но всё же по возможности скрывалась. Слишком часто вожди подыскивали себе подобных мужей, чтобы те радовали их горячими оргиями. Становиться игрушкой для постельных утех и по приказу мужа лизаться с его любовниками Сокджин не хотел и всем сердцем верил, что отец не допустит для любимого сына этой позорной участи.       Поиски подходящего альфы шли долго и увенчались успехом в начале осени.       — Скоро мы поедем на помолвку, — не скрывая ликования, сообщил папа радостную новость, ранним утром ворвавшись в сокджинову спальню. — Кажется, мы с отцом нашли нужного альфу. Он богат, из могущественной семьи…       — Имя? — перебил папу Кипрей и выдохнул от облегчения, услышав ответ.       — Элсмир.       Не так уж и плохо. Хоть омега лично не был с ним знаком, но зато был достаточно наслышан об этом альфе: старший сын самого влиятельного на островах вождя; если верить людской молве, альфа умен, сдержан и, что немаловажно, молод.       — Помолвка состоится через месяц, — продолжал тараторить папа. — Элсмиру исполнилось двадцать два года, и он решил сыграть свадьбу. Думаю, претендентов будет не мало, но я уверен, солнышко мое, что ты затмишь красотой всех собравшихся на помолвке омег. Мы с отцом верим в тебя, милый.       Звонко чмокнув сына в щеку, папа выпорхнул из спальни, а Кипрей опустился обратно на подушки. Он шумно выдохнул и закрыл ладонями лицо. Через месяц ему предстояло появиться перед женихом, внимание которого омега был обязан заполучить любой ценой.       Кипрей был уверен, что справится с этой задачей. Он не имел права подвести родителей, свой остров и свой народ.       Широко зевая, Кипрей вскидывает вверх руки, потягиваясь после сна. Стараясь не шуметь, перемещается по кровати влево, где продолжают крепко спать два самых любимых на свете человека. Он не может сдержать счастливой улыбки, рассматривая безмятежное лицо омеги. Его черные волосы разметались по подушкам, пухлые губы беззащитно приоткрыты, а на чуть округлившихся щеках играет нежный румянец. Скорее всего, Галану жарко, потому что он тесно прижат к альфе, который даже во сне не прекращает обнимать его, укрывая от опасности и оберегая.       Недолго полюбовавшись, Кипрей наклоняется ниже, чтобы прикоснуться губами к залитой румянцем щеке, но Галан, сквозь сон почувствовав чужое приближение, глухо ворчит и прячет лицо на груди Элсмира, прижимаясь к нему еще плотнее. Заметив несогласие, Кипрей отодвигается назад, умиляясь, насколько трогательным стало поведение арима из-за беременности. Папа рассказывал, что омега сильнее всего любит своего альфу, когда вынашивает его ребенка; и изменившиеся повадки Галана полностью подтверждают папины слова. Кипрей не обижается на легкую отстраненность, которая появилась между ним и омегой. Его не беспокоит, что муж, ранее принадлежавший ему одному, теперь уделяет так много внимания другому. Кипрей согласен ненадолго отойти в сторону, потому что знает: сейчас Элсмир гораздо нужнее Галану.       Чтобы не нарушить чужой отдых, Кипрей осторожно отстраняется и едва не вскрикивает от неожиданности, когда широкая ладонь альфы обхватывает его запястье и тянет назад. Омега падает на грудь Элсмира и зажмуривает глаза от охватившего тело трепещущего волнения, когда пальцы мужа зарываются в волосы на затылке, а его губы требовательно прижимаются к губам. Поцелуй выходит властным, но безгранично нежным, выражающим всю суть альфы — вождя, подчиняющего своим желаниям и одаривающего за повиновение заботой и теплом. Элсмир всегда был таким. Кипрей это понял и принял с их первой встречи.       Первое, что осознал Сокджин, впервые увидев остров своего возможного жениха — что на нём всем и всего было достаточно. Не много, нет. Просто достаточно, и это уже вызывало у омеги неподдельное изумление. На берегу были построены длинные пристани, на которых хватало места для судов, а в сетях рыбаков трепыхался обильный улов. В городе возвышались просторные дома. Добротно одетые горожане несли с рынков тяжелые корзины, наполненные овощами и фруктами. Достаток острова ощущался в каждой мелочи, и Сокджин, с неподдельным любопытством ребенка, безостановочно крутил головой, стремясь увидеть, как можно больше, но опустил взгляд, услышав предупреждающее шипение папы.       Прислуга, которая встретила прибывшую семью на пристани, проводила Сокджина с его родителями в дом местного правителя. Просторный зал был украшен вазами с поздними осенними цветами, в самом центре возвышался обитый бархатом сундук, наполненный серебром и самоцветами, а по периметру стояли столики с напитками и блюдами закусок, чтобы любой из присутствующих мог утолить возникшую жажду или голод.       Слуги помогли устроиться семье на свободных стульях, объяснили, что в ожидании прихода Элсмира они могут подкрепиться предложенными угощениями, лучше рассмотреть свадебный выкуп, да и вообще получат всё, что им потребуется, стоит лишь обратиться с просьбой. Никаких особых желаний ни у Сокджина, ни у его родителей не возникло, и прислуга ушла по делам.       Сперва Сокджин, помня о правилах приличия, смирно сидел на стуле, выпрямив спину и смотря прямо перед собой. Через некоторое время расслабился и начал озираться по сторонам. Помимо них самих, в комнате собрались множество семей, Кипрей заметил около двадцати. Посчитать точнее он не мог, потому что побелевшие от переживаний омеги, их взволнованные папы и нахмуренные отцы не сидели на месте, постоянно перемещались. Зал был наполнен строгими перешептываниями и редкими жалобными всхлипами.       «Этих-то зачем приволокли?» — угрюмо размышлял Сокджин, рассматривая двух перепуганных омег, которым на вид едва исполнилось лет пятнадцать. — «Тоже мне, женихи. У них течка начнется только года через два, а родители уже замуж пытаются пристроить».       Сокджин искренне жалел несчастных подростков и мысленно негодовал от решения их родителей. Впрочем, не только те двое выглядели жалко и затравленно. Среди прибывших на помолвку омег многие с трудом сдерживали слезы, то и дело промокая уголки глаз вышитыми платочками.       «Как будто не замуж выходят, а помирать собираются», — презрительно хмыкнул Сокджин, хоть и понимал причину чужого расстройства.       Подобное проведение помолвки являлось унизительным для любого уважающего себя омеги. Согласно традициям, это альфы должны приходить с поклоном в родительский дом жениха. Альфы, а не омеги, должны бороться за внимание будущего супруга, поражая его родственников размером свадебного выкупа. Именно так проходили помолвки среди простолюдинов. Но в правящих семьях всё было иначе. Каждый вождь старался выдать замуж своего сына с максимальной выгодой, а богатые альфы из выставленных напоказ омег придирчиво выбирали самого лучшего.       Традиции не имели значения, если на кон был поставлен огромный свадебный выкуп. Законы легко прогибали под себя те, у кого было достаточно власти и денег.       Сокджин глубоко вздохнул и заерзал на стуле, пытаясь сесть удобнее. Ожидание Элсмира затягивалось, и уставший с пути омега мечтал, чтобы всё скорее закончилось, и он смог вернуться с родителями домой. В том, что посещение данной помолвки станет неудачной, Сокджин ничуть не сомневался. Другие омеги не уступали ему в красоте, а их одеяния из дорогих тканей сверкали жемчугом и самоцветами; Кипрей, обрядившийся в самую простую, хоть и украшенную вышивкой тунику, выглядел простолюдином, тайно пробравшимся на праздник вождей. Волосы других были заплетены в сложные косы; прическа Кипрея не отличалась изяществом. В солнечном свете искрились и переливались ослепительным блеском обрамленные золотом чужие драгоценности; на Кипрее был скромный комплект серебряных украшений с бирюзой.       Заранее смирившись с неудачей, Сокджин с интересом поглядывал по сторонам, выискивая на накрытых столиках особо аппетитные блюда. Решив, что перед обратной дорогой стоит плотно пообедать, он уже собирался спросить разрешение у отца, но именно в этот момент распахнулись широкие двери, и в зал стремительно вошел альфа.       Сокджин скользнул равнодушным взглядом по пришедшему — чужой жених не вызывал интереса, — но, подчинившись тихому приказу отца, встал и сделал шаг вперед, как поступили все другие омеги. Высокий альфа выглядел растрепанным и раздраженным, словно его отвлекли по пустякам от важных занятий, как будто помолвка для него — неприятное и излишне хлопотное дело; и абсурдность происходящего внезапно рассмешила Сокджина. Элсмир был настолько похож на напыщенного индюка, которого распирало изнутри осознанием собственной важности, что омега едва сдерживался, чтобы не расхохотаться в голос. Решив, что терять ему нечего, Сокджин расслабился и позволил себе маленькую шалость. Никакого злого умысла в ней не было, омеге просто захотелось немного повеселиться.       Не утруждая себя приветствием, нахмуренный Элсмир поочередно обходил женихов, бегло рассматривая заплаканные лица, и омеги отворачивались, не выдерживая тяжелого взгляда серых глаз. Альфа дошел до Сокджина. Внезапно задержался напротив него дольше. Бесстрастное выражение его лица сменилось неподдельным изумлением, когда открыто смотрящий в ответ Сокджин, наплевав на все правила поведения целомудренных омег, игриво повел бровью и сложил бантиком губы, отправляя Элсмиру беззвучный воздушный поцелуй, а после и вовсе неприлично хрюкнул от смеха.       — Этот, — Элсмир кивком головы указал прислуге на выбранного в женихи Кипрея и, больше не проронив ни слова, вышел из зала.       В один миг растеряв озорной настрой, Сокджин непонимающе оглядывался и хлопал ресницами. Вокруг него завертелся хоровод из прислуги. На омегу сыпались поздравления с состоявшейся помолвкой. Бросился с объятиями счастливо повизгивающий папа. Отец, важно кивая головой, выслушивал объяснения какого-то альфы, что выставленный в зале сундук — это лишь часть свадебного выкупа. Так же родителям омеги причиталось определенное количество древесины, зерна, скота, а еще украшения, которые станут памятными подарками для младших братьев Кипрея.       Сокджин стал женихом Элсмира, был признан лучшим, но победителем себя не чувствовал. В сердце разрасталась тревога. Ошарашенный Сокджин, распахнув глаза, наблюдал, как минуту назад едва ли не навзрыд плачущие омеги утирали последние скатившиеся по щекам слезы и расцветали счастливыми улыбками. Все они, позабыв об огорчениях, весело щебетали с родителями, обсуждая, какую помолвку посетят в ближайшее время, какую им стоит сделать прическу, какие выбрать украшения; и Сокджин с ужасом осознал, что причина общего расстройства омег была не в унижающей достоинство помолвке, и не в том, что сердца многих уже заняты полюбившимися альфами. Почти все присутствующие знали что-то такое, из-за чего категорически не хотели становиться женихами Элсмира и входить в эту семью вождей. Они знали то, что было неизвестно Сокджину.       Прислуга вывела настороженного Сокджина из опустевшего зала. Он едва успел попрощаться с родителями, пообещав в ближайшее время написать письмо, как его потянули куда-то вглубь дома, пока омега не очутился в спальне, что стала его временным пристанищем до наступления течки, которую он проведет со своим женихом и после неё станет законным мужем Элсмира.       Сообщив, что новоиспеченный жених должен будет присутствовать на совместном ужине семьи, прислуга удалилась, а обессиленный Сокджин рухнул на постель и зарылся лицом в подушки. В голове гудели тоскливые мысли и нестерпимо захотелось к папе. Он мысленно корил себя за развязный поступок на помолвке, порочащий его честь.       Сокджин был почти уверен: первое, что сделает Элсмир — выбьет из жениха дурь всеми допустимыми способами.