Духов лесных голоса

             Несмотря на ранний час, у трактира кипит работа. Забой овец уже завершен, и свежие мясные туши остывают на утреннем холоде. Трое омег, знакомых со скорняжным делом, замачивают в бочонках с соляным раствором овечьи шкуры, чтобы через час перенести в теплое жилище и, разложив на столах, заняться выделкой. Снег залит кровью и забросан ошметками потрохов.       Увидев бурые, замерзшие комья, Кипрей невольно хмурит брови. Запах крови привлечет хищников, которые и без того часто наведываются в лагерь, пытаясь пробраться в сараи, где обитает скотина. Днём стаю спугнут поднимающийся над печными трубами дым и людской шум, но ближе к ночи волки наверняка окажутся около трактира, выискивая в снегу брошенные овечьи головы и требуху, которые непригодны в пищу людям. Отметив в уме, что с наступлением темноты Чимина не следует выпускать одного из дома, Кипрей заходит в трактир.       На кухне пахнет чесноком и специями, у стен заготовлены бочонки, которые очень скоро будут наполнены мясом, чтобы оно успело хорошенько промариноваться к завтрашнему пиру. В широких чанах кипят напитки, сладко пахнущие ягодами. Омега прикладывает ладонь к груди и чуть склоняет голову, приветствуя дежуривших альф.       — Я смотрю, вы уже вовсю готовитесь к празднику, — получив ответное приветствие, подмечает омега, указывая на бочонки.       — Для воинов нет большей чести, чем выполнить поручение своего вождя. Тем более, такое приятное поручение, как подготовка к грядущей пирушке, — вытирая о фартук руки, добродушно усмехается один из альф. — А мы, если правильно понимаем, уже можем поздравлять тебя с Элсмиром?       Кипрей загадочно улыбается в ответ. Разумеется, недомогание Чимина было замечено иссолами. Лекари никогда не выдадут секретов своих пациентов, но пересуды о возможной беременности арима уже донеслись до всех ушей. Единственное, чего всегда было в достатке и на островах, и в военном лагере — слухов и сплетен.       — Прибереги свои поздравления на завтрашний день, когда Элсмир проведет собрание и расскажет вам всё, что посчитает нужным. Неприлично бежать впереди вождя, — насмешливо фыркает Кипрей, чем вызывает умиление альф. Слова омеги не опровергают, а лишь подтверждают блуждающие по лагерю слухи.       Ещё немного покрутившись на кухне, поболтав с альфами по пустякам и попросив их приготовить для семьи вождя особенный праздничный обед, Кипрей покидает трактир. Он незамедлительно направляется к дому, чтобы отчитаться перед Элсмиром обо всём сделанном. Кипрей — хороший муж. Он обязан, как и любой иссол, поддерживать решения вождя, но радости от предстоящего обеда нет и быть не может.       Больше всего на свете Кипрей желает, чтобы следующим летом были завершены сражения, братья поделили между собой завоеванные земли и распрощались навсегда. Кипрей хочет как можно скорее вычеркнуть из своего окружения Ирбиса — альфу, знающего страшную тайну омеги. Забыть о существовании человека, который стал случайным свидетелем безобразной сцены, которая — если о ней станет известно мужу — пускай не разрушит, но неприятно пошатнет доверие Элсмира.       Первым событием, омрачившим идеальное супружество Сокджина, стало неутешительное предсказание. На празднике весны, когда яблоневые сады расцвели бледно-розовыми лепестками, седой провидец, окруженный дурманящим дымом ядовитых трав, раскинул камни с высеченными на них рунами и завыл от ужаса. Он показывал дрожащим пальцем на молодую супружескую пару и бормотал о неизбежной потере, которая случится, едва будет зачат ребенок Элсмира.       Вождь, Виолан и Ирбис разочарованно отмахнулись от предсказания. Сам Сокджин тоже остался не впечатленным чужими словами — омега не сомневался в своем здоровье и был уверен, что смерть от беременности ему точно не грозит. А вот Элсмир к предсказаниям отнесся со всей серьезностью.       — Ничего не бойся, любовь моя, — той же ночью прошептал он расслабленному от долгих ласк Кипрею. — Я не допущу твоей смерти. У нас не будет детей.       — А как же наследники? — лениво поинтересовался Сокджин.       — Было бы что наследовать, — горько усмехнулся Элсмир.       Сперва Сокджин был полностью согласен с мнением альфы. Через год после свадьбы робко заикнулся, что, наверное, им следует подумать о малыше, но получил от мужа категорический отказ. С предсказаний прошло полгода, но своего решения Элсмир не поменял и менять, как показало время, не собирался.       Прожив на острове год, Сокджин осознал очень многое, а случайно оброненная мужем фраза «было бы что наследовать» приобрела однозначный смысл — несмотря на удачное замужество Элсмира, а также его ум, хватку в делах и подходящий возраст, вождь не спешил передавать управление старшему сыну. Элсмир по-прежнему был на подхвате у отца, а тот строго контролировал всё происходящее на острове, не желая выпускать власть из своих рук.       Сокджин не понимал поведения правителя, ведь назначить новым вождем старшего или наиболее достойного сына было привычно и традиционно для иссолов. Так происходило во всех правящих семьях, которые знал омега — любимый сын-альфа вырастал, набирался сил и ума, играл свадьбу и становился вождем, — но время шло, а Элсмир оставался всего лишь старшим сыном правителя.       Сначала Сокджин проклинал полоумного провидца и корил себя, искренне считая, что своим эгоистичным поступком он испортил безупречную репутацию мужа. Зря он тянул время с рождением детей, ведь если бы не его просьбы, то на празднике весны Сокджин был бы уже давно беременным и о предсказаниях в духе «едва зачат сын» и речи быть не могло. Омега не знал, как исправить сложившуюся ситуацию. Элсмир на разговоры о детях и жаркие убеждения, что всё будет хорошо, отвечал с возрастающей злостью. Но что за вождь такой — без наследников? Как Элсмир может считаться альфой достойным правления, если выбрал супруга, не способного родить?       — Почему ты сомневаешься в моем здоровье? — грубо спросил Сокджин одним вечером, когда они с Элсмиром ложились спать. — Насмотрелся на больного Виолана, и теперь считаешь меня таким же убогим, неспособным родить омегой? Поверь мне, любимый! Я смогу это сделать!       Пламенная речь Сокджина оборвалась, когда потерявший терпение альфа навис над ним и схватил за горло. От нехватки воздуха закружилась голова и зашумело в ушах, омега постепенно терял сознание, но не пытался сопротивляться — вид взбешенного мужа пугал больше удушья.       — Ещё одно слово. Только попробуй вякнуть про детей хотя бы еще одно слово, и я вырежу тебе язык, — прорычал Элсмир, а после зловеще ухмыльнулся, с выражением повторив последние произнесенные омегой фразы. — Поверь мне, любимый. Я смогу это сделать.       Полученный от мужа урок не прошел даром. Сокджин стал осторожней и покладистей. Больше не надоедал альфе пустым трёпом, но и от своей цели не отказался. Прошло ещё несколько месяцев, когда Сокджин увидел новое препятствие для своего мужа, что могло встать на его пути к единоличному правлению острова — младший сын вождя.       Ирбис стремительно рос и набирался сил. Он не уступал Элсмиру в сообразительности и хитрости, а в жестокости и напоре даже превосходил. Полководцы смотрели на возмужавшего альфу с прежним воодушевлением, видели в нем сильного воина, способного в будущем на великие подвиги. Сокджин прекрасно понимал: если с правителем острова что-нибудь случится до того, как он назначит вождем Элсмира, то между братьями разгорится нешуточная битва за право власти. Полководцы и воины поддержат Ирбиса. Если отец в ближайшее время не назначит своим преемником старшего сына, то Элсмир никогда не станет вождем.       — Ты должен поговорить с отцом, доказать, что готов и способен взять на себя правление островом, — убеждал Сокджин мужа. Убеждал мягко, помня о том, насколько жестоким может быть Элсмир в приступе гнева. — Если продолжишь медлить, то остров будет принадлежать Ирбису. Не дай ему опередить тебя. Стань вождем сейчас, пока ещё Ирбис слишком молод.       — Не говори ерунды, — недовольно хмурился Элсмир. — Ирбис — мой брат. Мы с ним заодно. Мы — союзники.       На убеждения мужа Сокджин мысленно кричал от отчаяния, хоть внешне не подавал вида. Он искренне не понимал, почему Элсмир не хочет прислушаться к мнению своего отнюдь не глупого супруга, с которым на тот момент уже прожил два года. Сокджин знал, что оба брата готовятся отправиться в поход, чтобы завоевать новые земли, на которых станут правителями. Сокджин считал, что это неверное решение. В поход пускай отправляется Ирбис. Зачем идти на сражения и риски, если всё, что нужно Элсмиру — земли, люди, ресурсы — есть на острове. Старшему сыну нет нужды рисковать своей жизнью, достаточно будет убедить отца отдать ему место вождя.       Желая помочь мужу и уберечь его от возможной смерти, омега принял единственное верное решение — раз Элсмир отказывался говорить с отцом о смене правителя, то это сделает Сокджин, всем сердцем любящий своего альфу.       Омега стал искать подход к вождю. Втирался в доверие пожилого альфы очень осторожно, и вскоре осознал, что преуспел в этом деле. Если раньше вождь относился к Сокджину с безразличием, как и ко всем остальным домочадцам, то уже в разгар зимы стало ясно, что он начал относиться к омеге с отцовской теплотой. Пустяковые беседы о погоде переросли в долгие и по-родственному доверительные беседы. Шкатулки Сокджина пополнились удивительными по красоте украшениями, которыми ему преподносил правитель. Пожилой альфа отмечал появление омеги ласковой улыбкой и постепенно открывал перед ним свою душу.       — Когда погиб мой первый муж, мое сердце словно замерзло, превратившись в кусок льда, — сказал однажды вождь Сокджину. В тот ясный зимний день они пришли к берегу моря, на то самое место, с которого много лет назад отправилась в последний путь погребальная ладья, унесшая в царство мертвых любимого омегу вождя. Альфа тяжело вздохнул и повернулся к Сокджину. Протянул руку и одарил мягкой улыбкой. — Но рядом с тобой, мой милый мальчик, я чувствую, что мое сердце начинает оттаивать.       И тогда возликовавший омега нежно улыбнулся в ответ и обхватил теплыми ладонями призывно протянутую руку альфы.       Крепнущая дружба между Сокджином и пожилым альфой не осталось незамеченной Элсмиром.       — Ты слишком часто общаешься с моим отцом, — сделал он предупреждение крутящемуся перед зеркалом омеге, который примерял очередной дорогой подарок вождя. — Мне это не нравится. Прекращай.       — Может, я должен посчитать, сколько раз в день ты заходишь в комнату Виолана? — ощетинился в ответ омега.       — Это совсем другое. Ты не понимаешь, о чем говоришь.       А Сокджин и понимать ничего не собирался. Он планомерно шел к своей цели, изо дня в день укреплял родственные связи, но убедился, что все его действия — роковая ошибка, даже раньше, чем осмелился заикнуться правителю о новом статусе Элсмира.       В тот день шел обильный снегопад. С небес валились крупные хлопья снега и завывал ветер. Элсмир, подготавливаясь весной отправиться в поход, пропадал на верфях, где отслеживал строительство судов, а Сокджин, пользуясь отсутствием мужа, проводил время с вождем. Они, коротая часы до обеда в библиотеке, сидя у каминного огня, пили ароматный чай со свежей выпечкой и непринужденно болтали о пустяках. В пустом, гулком зале уютно потрескивали поленья, и в какой-то момент Сокджин поднялся с мягкого кресла и отошел к окну, чтобы посмотреть на свирепствующую метель и немного охладить лицо, разгоряченное исходящим от камина жаром. Сокджин положил на прохладный подоконник ладони и вздрогнул от неожиданности — вождь бесшумно поднялся следом и встал за его спиной. Настолько близко, что омега ощутил затылком его дыхание.       — Любуешься островом? — глубоким, грудным голосом тихо произнес альфа и сам же ответил на заданный вопрос. — Он действительно прекрасен. Прекрасен настолько, что я не вижу смысла покидать его. Ты согласен, мой мальчик?       Сокджин неопределенно пожал плечами. Казалось бы, сейчас складывался идеальный момент для самого нужного омеге разговора, но от близости альфы внезапно пересохло в горле. Вождь подался ещё чуть вперед, прижался к омежьей спине, и от подобного совсем не родственного жеста у Сокджина тревожно заныло в груди. Внутренний голос вопил, что надо немедленно уносить ноги, удрать из пустой библиотеки туда, где ходит прислуга, и больше никогда не оставаться с вождем наедине, но альфа подпирал сзади, отрезая путь к побегу.       — Я не против, чтобы сыновья отправились в поход. Пускай уплывают прочь, пускай оба убираются с моего острова, — шептал альфа в затылок Кипрея, посылая по телу нервную дрожь. — Но зачем тебе следовать за ними?       — Я должен разделять стремления мужа и во всем помогать ему.       Сокджин хотел сказать это уверенно, но голос сорвался на жалобный писк. Напоминание, что он является замужним омегой, не остановило вождя, а только развеселило.       — Не стоит слепо следовать за Элсмиром, мальчик мой, — с шутливым укором пробасил альфа. — К чему терпеть лишения и тянуть тяжелый быт, который тебя ждёт в военном лагере? Не лучше ли будет для тебя остаться здесь, рядом со своим вождем?       В попытке вырваться, Сокджин развернулся и со всей силы уперся руками в тяжело вздымающуюся грудь альфы. Правитель не сдвинулся с места, а омега через ткань туники ощутил под своими ладонями чужие, крепкие мышцы. На улыбающемся лице альфы разбегались от уголков глаз редкие морщинки, седина едва тронула виски; и Сокджин вдруг с ужасом осознал, что слишком рано он записал вождя в дряхлые старики, наивно полагая, что тот может испытывать к молоденьким омегам исключительно отцовские чувства. Вождь отнюдь не старик. Он крепок телом и ему совсем немного лет. Альфа в том возрасте, когда ещё не поздно завести нового мужа и родить с ним детей.       — Останься со мной, — проникновенно глядя в глаза, шептал вождь, удерживая на месте жалобно всхлипнувшего Сокджина. — Откажись от Элсмира и стань моим омегой. Зачем тебе нужен этот насквозь лживый, выдрессированный щенок? Ты достоин лучшего. Ты достоин стать мужем по-настоящему могущественного вождя.       Внезапно раздался скрип открываемой двери. Альфа обернулся, прожигая пришедшего злобным взглядом, а после отступил от омеги на шаг, и Сокджин увидел с интересом наблюдающего за всем происходящим Ирбиса.       — Зачем пришел? — грозным голосом спросил вождь.       — За тем же, за чем и вы пожаловали, — усмехнулся Ирбис. — Почитать книгу, погреться у каминного огня, чайку выпить… Разве вы здесь не за этим?       Молодой альфа старательно хлопал ресницами, изображая из себя полного идиота, но его ответ сочился издевкой, а взгляд голубых глаз цепко скользил по взбешенному отцу и перепуганному омеге, который вжался поясницей в выступающий подоконник.       — Пшел вон, щенок, — сквозь зубы процедил вождь.       — А почему? Я вам мешаю, что ли? — полюбопытствовал Ирбис, но, увидев, как глаза вождя от ярости наливаются кровью, примиряюще замахал руками. — Ухожу-ухожу. Не кипятись.       Сокджину стало страшно. Он, глядя на удаляющуюся спину Ирбиса, чувствовал отчаяние. Броситься следом за молодым альфой он не мог — правитель, предугадав побег омеги, до боли сжал запястье. Закричать во все горло Сокджин тоже не мог — на вопли сбежалась бы прислуга, которая за считанные часы разнесла бы по всему дому сплетни о произошедшем безобразии. Ощущая, как в груди зарождается истерика, Сокджин мысленно молил Ирбиса о помощи, просил не уходить, не оставлять его наедине с правителем.       Ирбис будто услышал безмолвный сокджинов крик.       Он остановился на пороге и повернулся к стоящим у окна людям. Ещё раз смерил обоих пренебрежительным взглядом и лениво протянул:       — Кстати, Кипрей, совсем забыл сказать. Элсмир уже вернулся с верфи и ищет тебя по всему дому. Если вдруг тебе это интересно, то в последний раз я его видел в обеденном зале.       — Мне интересно. Очень, — затравленно взвизгнул Сокджин и осторожно убрал со своего запястья ослабевшую хватку. — Вы мне позволите увидеться с мужем?       — Иди, — недолго подумав, хмуро буркнул вождь.       Ирбис шагнул за порог библиотеки, и Сокджин пущенной стрелой бросился за ним. Он нагнал беззаботно насвистывающего альфу через несколько десятков шагов, когда тот свернул за угол коридора.       — Где сейчас Элсмир? — хриплым голосом спросил омега. От переживаний из головы вылетело всё, что говорил альфа.       — А я ебу, где твоего мужа носит? — вопросом ответил альфа. — На верфи, наверное, торчит. Ты вечером сам у него спроси, где он шляется, пока наш батя к тебе в штаны лезет.       — Это не то, что ты подумал, — пролепетал Сокджин, а его глаза заблестели пеленой непролитых слез. — Я не хотел.       — Ага. Не хотел. Верю, — согласно закивал Ирбис, ничуть не растроганный омежьими слезами.       Он продолжил прерванный путь, но уже через пару шагов остановился и повернулся к жалко ссутулившемуся Кипрею. Потер нахмуренный лоб, словно решая, стоит ли ему разговаривать с омегой.       — Держись от ебливой скотины подальше, хорошо? — все же проговорил Ирбис вполголоса, и в его тоне уже не было ни насмешки, ни издевки. — Когда Элсмира нет рядом, прячься от старого козла.       — Где я могу спрятаться? — заломил от отчаяния руки Сокджин, прекрасно понимая, что альфа, почувствовав настолько близко желанное тело, теперь так просто от него не откажется.       — Там, где вождь появляется раз в полгода, — криво усмехнулся Ирбис. — В спальне Виолана.       — Пожалуйста, не рассказывай Элсмиру, — попросил Сокджин, но на эту просьбу альфа лишь неопределенно пожал плечами.       Следующие несколько месяцев омега прожил с неутихающим чувством тревоги. Он обмирал от ужаса, если оставался один в своей спальне и слышал раздающиеся за дверью шаги. Он, следуя совету Ирбиса, прятался в комнате Виолана и выходил из нее только когда в дом возвращался Элсмир.       Совсем не видеться с вождем не получалось. Омега послушно присутствовал на совместных семейных ужинах, и от тяжелого взгляда альфы хотелось забраться под стол. Сокджин с ужасом представлял, что может случиться, если Элсмир узнает о произошедшем в библиотеке. Муж наверняка ринется защищать честь своего омеги. Какое наказание обрушится на него, если он, охваченный яростью, обнажит меч на своего отца? А что будет, если Ирбис расскажет обо всём старшему брату, выставив Кипрея мерзким изменником, который сам желал близости с вождем? Пришедшие на ум мысли были неутешительны. Сокджин сам не знал, что хуже: погибнуть вместе с мужем, если их объявят нарушителями закона, или навсегда потерять любовь и уважение Элсмира.       Проходили дни. Наступила долгожданная весна. Быстроходные ладьи с белыми парусами покинули берег острова и устремились в синюю даль моря.       Сокджин покинул остров с ликованием и радостью в сердце. Он плыл к новым, неизвестным землям и его не пугали ожидающие впереди трудности. Стоя на корме ладьи он прижался к груди Элсмира и прикрыл от облегчения глаза, оставляя позади все страхи и тревоги. Больше не будет в его жизни похотливого вождя и переживаний за собственную судьбу. Больше не придется, как трусливому зайцу, вздрагивать от страха при малейшем шорохе.       Крепко обнимая мужа, Сокджин смотрел на растворяющийся вдалеке скалистый, заросший лесами берег острова, ещё не зная, что видит его в последний раз.       Идущий к дому Кипрей брезгливо передергивает плечами, представляя скорую встречу с Ирбисом. Он благодарен альфе так же сильно, как и ненавидит его — единственного свидетеля позора и слабости. Ирбис ему настолько же друг, насколько и враг.       «Что ты будешь делать, если младший братик мужа решит открыть рот?» — язвительно спрашивает внутренний голос омеги. — «Какие оправдания придумаешь? Ты ничего не рассказал мужу, когда это произошло, но прошло уже много лет, а ты продолжаешь держать всё в тайне. Почему? Уверен, что Элсмир посчитает тебя предателем? Или боишься увидеть в глазах мужа разочарование? Ведь он предупреждал тебя, а ты не послушался».       Омега прикладывает заледеневшие ладони к вспыхнувшим щекам. В который раз убеждает себя, что для переживаний нет причин, но тот факт, что Ирбис знает его тайну и в любой момент может использовать ее в личных целях, успокоения не приносит.       «Поскорей бы закончились сражения. Пускай Ирбис исчезнет навсегда из нашей жизни».       Кипрей заходит в дом и, сняв плащ, прокрадывается в спальню. Элсмира там нет, зато омега слышит доносящийся из купальной комнаты плеск. Как видимо, во время его отсутствия, прислуживающие семье вождя омеги успели принести горячую воду.       Омега бросает плащ на спинку стула и снимает куртку. Ползет по постели и обнимает заворочавшегося Галана. Только что проснувшийся омега сонно моргает и улыбается, увидев перед собой Кипрея.       — С добрым утром, — шепчет он немного хриплым ото сна голосом и тянется за поцелуем.       Кипрей прикасается губами к губам напротив, а после бегло расцеловывает немного округлившиеся щеки, ещё заспанные глаза и маленький носик с едва заметной горбинкой. Под звенящий радостью смех, зарывается лицом в черные волосы и вдыхает самый любимый на свете запах. Сейчас, прижимая к своей груди главное счастье, Кипрею хочется верить, что всё непременно будет хорошо.       — Осенью родится наш малыш, — шепчет он омеге, делится своими самыми сокровенными мечтами. — Мы все вместе переедем из надоевшего лагеря, и Элсмир начнет строительство большого города. У нас будет просторный светлый дом и большой фруктовый сад с резными беседками и засыпанными песком тропинками. Наш ребенок будет играть в нем, а мы будем пить чай и смотреть, как резвится наш малыш. Очень скоро закончатся войны, Элсмир и Ирбис справедливо поделят между собой земли, и у нас начнется новая жизнь, любовь моя.       Галан внимательно слушает каждое слово, и от его доверчивого, восторженного взгляда сердце Кипрея переполняет нежностью. Его самый замечательный на свете омега достоин прожить свою жизнь в достатке и любви. Его чистый душой мальчик больше никогда не узнает боли и страданий.       Кипрей рассказывает о самом добром и светлом, что ждёт их впереди, но запинается на полуслове и не может найти ответа на невинный вопрос, заданный Галаном:       — А «справедливо поделят земли» — это как? Поровну?