Духов лесных голоса

             Утром Юнги будят раздающиеся в комнате звуки шороха одежды и осторожных шагов. Главный лекарь всегда просыпается первым. Юнги слышит, как успевший одеться отчим подходит к Хосоку с привычным пожеланием доброго утра. Как оба альфы негромко переговариваются, обсуждая будничные дела и объём работы, который запланирован на сегодняшний день. Омега не присоединяется к беседе. Он даже не открывает глаза, притворяясь спящим.       Побеседовав с сыном, альфа присаживается на корточки рядом с постелью омеги.       — Не надо, — вполголоса просит Хосок отца. — Не буди Юнги. Пускай спит дальше.       — Конечно, — сразу соглашается тот и добавляет с тихим вздохом. — Пускай отдохнет мой мальчик.       «Я не твой мальчик. Не твой сын», — мгновенно звереет Юнги, но не высказывает вслух негодование.       После вчерашней ссоры с Тэхёном нет желания буянить, дерзить или что-либо кому-то доказывать. Юнги вообще ничего не хочется. На душе паршиво до тошноты. От осознания, что друг больше не желает его знать, становится тоскливо до слез; и чтобы отвлечься от безрадостных размышлений, Юнги сосредотачивается на привычной злости, направленной в сторону отчима.       «Я не твой сын, можешь не стараться быть добреньким», — со злорадством продолжает думать омега. — «Ты мне не отец. Никогда им не был и не станешь».       Родного отца Юнги помнил плохо. Тот погиб, когда омежке исполнилось четыре года. У Юнги остались лишь смазанные воспоминания об отцовском голосе, хрипловатом и простуженном; о его сильных руках, на которых было весело кататься и сладко засыпать; о его загрубевшей, пахнущей морской солью одежде и шершавых, стертых веревками сетей ладонях.       Ещё Юнги помнил первые тревожные дни, когда отец почему-то перестал появляться дома, а папа часто плакал. Слово «смерть» было непонятное для малыша, и Юнги, дожидаясь возвращения отца, каждый вечер забирался с ногами на широкий подоконник и смотрел в окно, пока не наступала непроглядная тьма.       Отец не пришел ни через неделю, ни через месяц, а потом ребенок постепенно стал понимать, что значит «погибнуть», — это означало, что отец больше никогда не вернется домой. Осознание произошедшего в семье несчастья не сильно расстроило малыша. Юнги к тому моменту уже привык жить без отца, почти не вспоминал о нем. Папа тоже перестал убиваться по погибшему мужу.       Овдовевший омега не стал возвращаться к родителям, а остался жить в доме мужа. У него было всё, чтобы обеспечить себя и сына пропитанием: большой огород и стадо овец, из шерсти которых омега зимой вязал на продажу незамысловатые вещи. Юнги тоже нравилось жить без кучи присматривающих за ним родственников — папа много работал, и маленький омежка с раннего возраста упивался практически безграничной свободой. Юнги сам находил для себя занятия и развлечения, сам заводил приятелей по играм, сам заботился о себе, если папа был занят.       И свою первую детскую любовь он тоже нашел сам.       В один осенний день шестилетний омега заприметил безхозные яблоки. Спелые, крупные, с красными бочками, даже на вид очень сладкие. Тот факт, что плоды лежали на траве под яблоней, которая росла на территории резиденции правителей, Юнги ничуть не смутил. Поблизости не было стражи, которая могла бы остановить ребенка; ограждение хоть и было высоким, но между прутьями хватало расстояния, чтобы протиснуться в чужой сад; и уже через минуту Юнги с упоением лопал яблоки. Он сидел на коротко скошенной, жухлой траве и с аппетитом грыз сочный плод, прищурив от удовольствия глаза.       — Ты что здесь делаешь, мелкий?       Услышав раздавшийся за спиной удивленный голос, омега недовольно обернулся.       — Я не мелкий. Мне уже шесть лет, я взрослый. Меня Юнги зовут, — ответил он подошедшему альфе лет десяти.       — А яблоки почему воруешь?       — Ничего я не ворую, — обиженно надул губы Юнги. — Они ничьи. Они на земле лежат.       — Но они лежат на земле моего сада, а рядом с садом находится мой дом, — возразил альфа и махнул рукой в сторону небольшого домика, стоящего среди строений, в которых жили прислуживающие семье вождя люди. — Значит, яблоки мои.       Юнги посмотрел в сторону дома, на который указывал мальчишка, и задумчиво почесал липкий от сладкого сока подбородок.       — Ты украл яблоки, и тебя за это накажут, — продолжал подтрунивать альфа. — За воровство руку отрубают, вообще-то.       — Мне нельзя рубить руку, — растерянно пролепетал Юнги. — Я ещё маленький.       — То есть, как яблоки воровать, то ты уже взрослый, а как отвечать за свой поступок — маленький?       Юнги, чтобы доказать свою невиновность, попытался зареветь, но у него не вышло. Несмотря на показушно строгий голос и сложенные на груди руки, мальчишка тепло улыбался, и омега не смог сдержать ответной улыбки.       — Хосок! Ты куда ушел, сынок?       К глупо улыбающимся друг другу детям подошёл высокий альфа. Он обнял за плечи мальчишку и с интересом посмотрел на сидящего в траве незваного гостя. В этот момент Юнги, которому уже доходчиво объяснили, в чем он был не прав, стало по-настоящему страшно. Возможно, взрослый не стал бы звать стражу, но зато мог оттащить обнаглевшего омежку за ухо к папе, чтобы наябедничать. Понимая, что сегодня он обязательно получит хворостиной по заднице, Юнги жалобно сморщился, снова пытаясь заплакать, но тут на помощь пришел Хосок.       — Я разговаривал с Юнги, — веселым голосом ответил отцу мальчишка. — Я пригласил его к нам, чтобы угостить яблоками.       — Тогда беги за корзинкой, — добродушно засмеялся альфа, поддерживая поступок сына. — Не в подоле же Юнги яблоки понесёт.       Хосок быстро сбегал за корзиной. После вместе с Юнги наполнил ее яблоками и даже помог донести до дома. Но потом, когда омежка пригласил зайти в гости, почему-то засмущался и ушёл. Юнги думал о мальчишке весь оставшийся день. В груди щекотно трепетало какое-то чувство — странное, но довольно приятное. Омежке определенно понравился голос Хосока и ласковый взгляд его глаз. Он оценил его доброту и заботу. А особенно Юнги понравился хосоков запах: свежий, смешанный с ароматами трав и терпкостью хвои, чарующий и пьяняще родной. Альфу нестерпимо хотелось увидеть снова, хотя бы ещё разочек заглянуть в его глаза и осторожно вдохнуть запах. Юнги смог уснуть, лишь пообещав самому себе прямо с утра наведаться к мальчишке, но на следующий день никуда идти не пришлось.       Когда спешно позавтракавший Юнги выскочил из дома, Хосок уже ждал его у калитки, не решаясь зайти на чужой двор.       Юнги виделся с Хосоком не очень часто — у альфы было много обязанностей и мало времени на игры, — но именно поэтому каждая встреча была особенно ценной. Осенью они сидели под яблонями в саду. Зимой вместе ходили кататься с высоких снежных горок, которые были насыпаны для ребятни на городской площади. Весной, едва дождавшись, когда сойдет снег, убегали в лес, чтобы слушать заливистое пение птиц и любоваться распустившимися первоцветами.       — Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, — в один из таких дней шепнул Хосок. Он говорил очень тихо, словно боясь громким признанием спугнуть лесную тишину; и Юнги, маленький и нежный, как лепестки весенних цветов, прижался ближе к альфе и зажмурился от счастья.       Юнги хотел того же. Он мечтал, как пройдут годы, и однажды совсем взрослый Хосок придёт в его дом, принеся с собой свадебный выкуп. Юнги часто представлял, что через много-много лет он будет жить вместе с Хосоком, как они станут одной семьёй.       Мечты Юнги начали потихоньку сбываться через пару недель после признания альфы. Вот только радости это не принесло.       Всё началось с глупого спора. Юнги сам не понимал, зачем он поддался на провокацию, кому и что пытался доказать. За обещанный серебряник, семилетний омежка подкрался к бодливому козлу и схватил за хвост. Ликование от выигранного спора сменилось болью оглушающего удара. В голове зашумело, и упавший на спину Юнги прижал ладонь к онемевшей части лица. Он ощутил под пальцами края рваной кожи. Заливая глаз, потоком хлынула кровь. Боль расползалась от раны, нарастала с каждым мигом, и Юнги не смог сдержать истошного крика.       На вопли ребенка сбежались взрослые. Прибежавший папа подхватил Юнги на руки и со всех ног бросился к дому вождя. У омеги не было денег на хорошего лекаря, просить помощи у родственников было бы слишком долго. Время шло на минуты, и омега принял единственное верное решение — упал в ноги правителя, умоляя спасти его сына.       — Зовите главного лекаря. Срочно, — отдал приказ вождь и, забрав из рук омеги окровавленного ребенка, быстрым шагом пошел с ним вглубь дома.       Юнги напоили чем-то горьким, от чего закружилась голова и нестерпимо захотелось спать. В полудреме омежка чувствовал на своем лице руки альфы, сильные, но при этом удивительно мягкие, совсем не похожие на прикосновения отцовских загрубевших ладоней.       «Отец Хосока», — в тяжелом бреду понял Юнги, когда сквозь звенящий в ушах гул смог разобрать знакомый голос.       Альфа зашил рану и наложил повязку. Объяснил, что глаз не пострадал, но нужно тщательно следить, чтобы рана не воспалилась. Он даже предложил омеге на несколько дней остаться в его доме, чтобы было удобнее следить за состоянием ребенка. Юнги хотел завопить от радости, что он очень, очень хочет немного пожить вместе с Хосоком, но от дурманящего отвара язык словно прилип к нёбу; а растерявшийся папа отказался от столь любезного предложения.       Главный лекарь отнес ребенка домой, но навещал дважды в день, чтобы сменить перевязку. Юнги встречал альфу с радостью, ведь тот всегда приходил вместе с сыном. Пока лекарь обрабатывал сшитую рану, Хосок сидел рядом с Юнги, ласково держал его за руку и шептал ободряющие слова. Омежке это чрезвычайно нравилось. От каждого хосокова прикосновения сердце чуть ли не выпрыгивало из груди, и Юнги был готов сразиться со всеми бодливыми козлами округи, лишь бы только находиться рядом с Хосоком так часто.       Радость от встреч омрачало поведение папы — когда лекарь снимал повязку, омега заходился плачем, едва увидев обезображенное лицо сына. А ещё Юнги не очень нравилось, что лекарь каждый раз подозрительно долго утешал его папу, гладя ладонью по волосам, плечам и ссутуленной спине.       Юнги не волновал рубец на его лице.       — Ты прекрасен, — при каждой встрече с восхищением говорил Хосок, и омежка слепо верил его словам.       Юнги не волновали причитания папы, когда тот сетовал, что изуродованный сын никогда не найдет себе достойного жениха.       — Скоро мы станем одной семьёй, — хитро прищурившись, обещал Хосок, и довольный омежка улыбался в ответ.       Плевать, что папа сокрушался по «загубленной красоте» сына. Никакие женихи омежку не интересовали, ведь у него уже был Хосок. Только его словам безоговорочно верил, только о нем думал Юнги, не замечая ничего вокруг. Наверное, именно поэтому от его внимания ускользнуло, что папа стал чаще прихорашиваться, и в его шкатулке появились новые украшения. Ещё папа стал куда-то уходить по вечерам, а возвращался радостно-взволнованным и приносил сладости. Произошедшие перемены в жизни папы Юнги не особо замечал, но много размышлял над словами Хосока. Почему он сказал, что одной семьёй они станут «скоро»? Им же до свадьбы ещё расти и расти!       Юнги получил ответ на свой вопрос в середине лета.       В тот злополучный день папа, осторожно подбирая слова, сказал Юнги, что вышел замуж во второй раз. Альфа уже обо всём договорился с их роднёй и передал дедулям свадебный выкуп. Нельзя сказать, что Юнги был в восторге от подобной новости, но и огорчения не почувствовал, с недетской рассудительностью решив, что прежде чем расстраиваться, нужно сперва познакомиться с этим самым альфой.       Тревога зародилась в груди, когда идущий с папой за руку Юнги понял, что направляются они в сторону резиденции правителя, и разорвалась оглушающей болью, когда они подошли к знакомому дому, на крыльце которого стояли главный лекарь и Хосок.       — Теперь мы будем жить вместе, солнышко моё, — защебетал папа оцепеневшему от горя Юнги.       — Добро пожаловать домой, сынок, — поприветствовал альфа.       Юнги заслезившимися глазами неверяще смотрел на радостно улыбающегося Хосока и на его отца, который взмахнул рукой, приглашая скорее войти в дом. Обида, боль, горечь разбитых надежд — все смешалось в сердце Юнги, и он выдернул свою руку из ладони папы.       — Ты мне не отец! — истошно закричал, глядя в обескураженное лицо лекаря. — Хосок мне не брат!       Невзирая на строгие возгласы папы, Юнги развернулся и побежал вглубь сада. Он плохо видел дорогу, глаза застилали слезы. Мимо проносились домишки прислуги, пышные клумбы и фруктовые деревья. Он бежал, не чуя под собой ног, подальше от ненавистного дома, на пороге которого оборвалась его вера в счастливое будущее. Продирался сквозь разросшийся кустарник, петлял между деревьев.       Юнги остановился, когда путь преградила непроходимая стена из колких ветвей шиповника, что живой оградой разделяла сады прислуги и парк правителя. Омега, громко шмыгнув носом, вытер рукавом мокрое от слез лицо и загнанно огляделся по сторонам. Вдалеке раздавались голоса главного лекаря и папы, которые потеряли Юнги из вида и просили вернуться. Не зная, куда мчаться дальше, Юнги растерянно топтался на месте и взвизгнул от неожиданности, когда кто-то дёрнул его за край штанины.       — Забирайся сюда, — раздался из кустов шепот, вслед высунулась рука, указывая неприметный лаз, и Юнги нырнул в колючие заросли.       Оказавшись в безопасности, на крохотном островке утоптанной земли среди шиповника, Юнги внимательнее рассмотрел своего спасителя. Прямо перед ним, лицом к лицу сидел, скрестив ноги, альфа.       — Ты что здесь делаешь? — шепотом спросил Юнги, чтобы громкими звуками случайно не выдать их общее укрытие.       — Прячусь, — доверительно ответил незнакомец, сверкнув голубыми глазами из-под разметавшейся длинной челки, пепельные пряди которой выбились из кос и падали на лицо.       — От кого?       — От старшего брата, Элсмира, — тяжело вздохнул альфа и нахмурил брови. — Он плохой. Он меня бьёт, когда папы нет рядом.       — А где сейчас твой папа?       — Он в комнате заперся и не выходит. Уже два дня.       Альфа снова тяжело вздохнул и поковырял пальцем черные комья земли. Спохватившись, вытер испачканный палец о штаны и посмотрел на Юнги.       — А у тебя есть братья? — поинтересовался с явным любопытством.       — Теперь есть, — промямлил Юнги и сглотнул застрявший в горле ком. От воспоминания о случившимся родстве к глазам снова подкатили слезы, которые омега спешно промокнул рукавом туники. Реветь в три ручья перед новым знакомым не хотелось. И уж тем более не стоило никому рассказывать причину своих слез. — Его Хосоком зовут.       — Это сын главного лекаря, да? — получив утвердительный ответ, альфа презрительно сморщил нос. — Хосок дружит с Элсмиром. Он тоже плохой.       — Нет, Хосок не плохой, — отрицательно замотал головой Юнги. — Просто он дурак.       Альфа довольно фыркнул. Вслед за ним хихикнул Юнги. Дети, укрывшиеся за стеной из темно-зеленой листвы и кроваво-красных бутонов, позабыли про все огорчения жестокой действительности, почувствовав друг к другу интерес и симпатию.       — Ирбис, — представился альфа и протянул перепачканную пылью ладошку.       — Юнги.       Сказав свое имя, омега осторожно обхватил чужие пальцы, обмениваясь первым рукопожатием с тем, кто станет для него другом, братом и защитником.