Глава 31.2.
12 ноября 2021 г. в 19:30
Юнги размеренно дышит, когда отчим легонько проводит ладонью по его волосам. Не выдавая, что уже давно не спит, не открывает глаз и только чутко вслушивается в окружающие его звуки. Омега слышит тихое звяканье застёжек широкого пояса старшего альфы, и шорох хосоковой одежды. Обычное утро. Ничем не лучше всех остальных. Даже хуже, ведь раньше Юнги не приходилось мучиться угрызениями совести из-за ссоры с друзьями. У него и друзей-то не было, кроме Ирбиса.
— Ты собрался? — раздается тихий вопрос. Отчим уже у двери и ждёт замешкавшегося сына.
— Да. Сейчас, — голос Хосока звучит торопливо и немного раздраженно. — Завязки на штанах порвались, что б их. Ты меня не жди. Я быстренько переоденусь и приду.
Утро становится значительно радостнее и светлее. Зажмурившийся от предвкушения Юнги дышит через раз, когда до него доносится скрип закрываемой двери. Хосок ещё несколько секунд возится с одеждой, дожидаясь, пока отец уйдет на достаточное расстояние, а потом падает на постель к омеге.
Альфа наваливается сверху. Изголодавшийся по ласке он бегло расцеловывает открытый лоб и хитро прищуренные веки, вспыхнувшие румянцем щеки и блеклый шрам на правой стороне лица, а после жадным поцелуем впивается в приоткрытые губы.
— Я думал, что ты уйдешь, — в промежутке между поцелуями шепчет омега.
— Как я мог уйти? — тихо удивляется Хосок. — Несколько дней у нас не получалось побыть наедине. Я скучаю, Юнги. Я безумно по тебе скучаю, даже когда ты рядом.
Омега подается навстречу, чтобы с не меньшей жадностью припасть к хосоковым губам. Поговорить они смогут чуть позже. Сейчас есть несколько минут, когда они хотя бы в относительной безопасности, и глупо тратить бесценное время на давно известные обоим признания.
Время пролетает слишком быстро. Оно проносится, как единый миг, оставляя сладость поцелуев. Альфа в последний раз проводит кончиком языка по приоткрытым губам и отстраняется. Поднимается с чужой постели, собираясь уходить, но задерживается в комнате и садится рядом с Юнги, когда замечает, как стремительно меняется его настроение.
— Всё в порядке? — спрашивает, увидев, что выражение лица Юнги становится угрюмым. Обычно после поцелуев омега еще несколько часов сияет от счастья.
— Не в порядке, — отзывается Юнги. — Я вчера с Кейске поссорился. Он сказал, что больше видеть меня не хочет.
— Узнал про вашу с Ирбисом дружбу, да? — на всякий случай спрашивает Хосок, хоть практически сразу догадывается о причинах ссоры. Омега сокрушённо вздыхает и кивает в ответ, на что альфа весело заявляет: — Ну, Кей в любом случае узнал бы об этом. Наверное, сначала он почувствовал себя обманутым и поэтому рассердился. Но долго злиться Кейске не станет, ведь ты ни в чем не виноват.
— Я не рассказал Кею всей правды, — не соглашается с мнением альфы Юнги.
— И что? — удивленно вскидывает брови Хосок. — Ты всего лишь умолчал о дружбе с Ирбисом. Ты не предал Кея. Никак не подставил его. Ты вообще ничего плохого не сделал, просто немножко не договорил. Я уверен, что Кейске уже не злится на тебя.
— Думаешь? — недоверчиво косится Юнги.
— Конечно, не злится, — горячо убеждает Хосок. — Кей очень добрый. Или ты считаешь, что Ирбиса он простил быстро, а на тебя будет дуться несколько лет? Да как бы не так! Он уже наверняка обо всём поговорил с Ирбисом, понял, что вчера зря вспылил, и теперь хочет поскорее помириться.
— Тогда мне, наверное, надо сейчас к Кею идти? — неуверенным голосом спрашивает омега.
— Отличная мысль! Позавтракаете вместе, спокойно поговорите, — подбадривает Хосок и вскакивает с постели. — В общем, я побежал к отцу, а ты иди к другу. Как всё уладите, возвращайся в лазарет и Кея с собой приводи.
Юнги провожает взглядом умчавшегося из комнаты альфу и тянется к сложенной на краю постели одежде, решив, что продолжать мучиться и откладывать примирение с Тэхёном действительно не стоит. Неиссякаемый хосоков оптимизм раздражает гораздо чаще, чем придает бодрости, но на этот раз омеге хочется верить, что предположения альфы обязательно сбудутся.
Юнги не хотелось возвращаться к папе, но всё же пришлось. Проболтав с Ирбисом пару часов и договорившись с ним встретиться завтра, омежка выбрался из зарослей шиповника и побрел к своему новому дому, где получил от папы знатную взбучку за непослушание, а от отчима — тайно подсунутый леденец. Подлизывание альфы Юнги не оценил, но конфету забрал.
«Можешь не стараться», — поздним вечером злорадно размышлял уложенный спать Юнги, грызя под одеялом леденец. — «Отцом ты мне никогда не станешь».
Две семьи соединились в одну, и очень скоро сыновья были негласно поделены на «хорошего» и «несносного». Хорошим был Хосок, который называл омегу отца «папочкой», всегда безукоризненно выполнял поручения взрослых и заботился о «младшем братике». Несносным считался Юнги, который открыто хамил папе, огрызался на каждое слово отчима, пачкал и рвал одежду в бесконечных драках с детьми, которые так же проживали со своими семьями на территории резиденции правителей.
— Я не понимаю, что с ним произошло, — однажды через распахнутое окно ненароком подслушал Юнги, как папа жалуется своему мужу на невыносимое поведение ребенка. — Мой мальчик никогда не был таким. Юнги рос ласковым и дружелюбным малышом, а теперь его словно подменили. Это уже не мой сын. Не мой Юнги.
— Дай ему немного времени, — утешал омегу главный лекарь. — Ребенок просто напуган и растерян. У Юнги изменилась привычная для него жизнь, и он не знает, как реагировать на произошедшие перемены.
— Возможно, ты прав. Быть может, мой сын действительно недоволен тем, что я решил второй раз выйти замуж или ему не нравятся новый дом и друзья… Но причем здесь ты? Почему он так груб с тобой?
— Скучает по погибшему отцу, — неуверенно предположил альфа.
«А может быть, я злюсь, потому что вы — мужья, и из-за этого мы с Хосоком никогда ими не станем?» — чуть было не закричал Юнги, но, вовремя спохватившись, зажал ладошкой рот и потихоньку отошёл от открытого окошка, пока взрослые не заметили, что он подслушал их разговор. Возмущаться было глупо, потому что он сам начал сомневаться в чувствах Хосока.
В поведении альфы, которому Юнги отдал свое крохотное сердечко, ничего не изменилось после свадьбы родителей. Хосок по-прежнему дорожил каждой минутой, проведенной рядом с омежкой. Он заботился с искренним трепетом и украдкой таскал из буфета сладости для Юнги. Когда находился рядом, защищал от всех нападок других детей. В каждом ласковом взгляде, в каждом трогательном поступке было столько неподдельного восхищения и тепла, что Юнги не хотел верить, что всё происходящее — это всего лишь проявление братской любви.
Рядом с Хосоком Юнги забывал про злость и огорчения. Одно прикосновение — и омежка, спрятав колючки, жмурился от удовольствия и прижимался ближе. Моментов уединения становилось больше с каждым месяцем. Дети искали возможности побыть вместе, без надзора чужих любопытных глаз.
— Почему ты такой злющий? — как-то раз спросил Хосок у Юнги. Они были одни в доме: отчим находился в лазарете, а папа ушел на рынок за покупками. Подросший альфа сидел на постели и гладил по волосам лежащего на его коленях омежку. — Чем ты недоволен? Мы же оба хотели никогда не разлучаться. Оба хотели стать одной семьей, и наше желание сбылось.
— И что из этого? — ощетинился Юнги. Он отпрянул от Хосока и сел напротив. — Мы теперь братья, и это не изменится даже когда мы вырастем. Мы никогда не сможем стать мужьями.
Юнги выпалил все фразы на одном дыхании. Держать в себе горечь несбывшихся надежд больше не было сил. Юнги высказал всё, что накипело на душе, практически прямым текстом признался в своей любви, ожидая, что альфа в ответ укоризненно покачает головой, усмехнется над его чувствами или начнет объяснять свое ласковое отношение искренней дружеской симпатией. Ничего подобного не произошло. Хосок внезапно распахнул глаза, и в них Юнги увидел зарождающийся ужас.
— Я не подумал об этом, — пролепетал Хосок, внезапно осознавший тот факт, который уже давно терзал и мучил Юнги. — Я радовался, что мы теперь живем вместе, видимся каждый день… Я ни разу не задумывался, что с нами будет дальше. Я…
— Ты просто дурак, — огорченно вздохнул Юнги и поднялся с постели.
Низко опустив голову, омега побрел в сторону двери. Находиться рядом с альфой, зная, что он любит ничуть не меньше, стало особенно тяжело, и Юнги захотелось уйти из дома, хотя бы недолго побыть одному; но Хосок схватил его за руку и, дёрнув на себя, судорожно прижал к груди.
— Я что-нибудь придумаю, правда, — жарко зашептал Хосок. — Мы вырастем и сыграем свадьбу. Мы станем мужьями, я клянусь тебе! Я обязательно что-нибудь придумаю.
Юнги не знал, что можно сделать в подобной безвыходной ситуации, и не ждал от Хосока каких-либо решительных действий. Омега, как и бывало раньше, всё придумал сам.
Юнги придумал для себя добрую сказку, в которой они с Хосоком больше не являются братьями. Он каждый день страстно мечтал, что однажды папа разругается со своим мужем в пух и прах, объявит об их разрыве и, прихватив сына, навсегда уйдет от главного лекаря, чтобы снова жить в прежнем рыбацком домике. В своих фантазиях Юнги четко представлял, как он опять станет безнадзорно бегать по улицам и играть со своими друзьями. Как будет изредка встречаться с Хосоком. Как его жизнь снова наполнится смыслом и радостным ожиданием.
Засыпая, омежка каждый вечер представлял свою другую жизнь, надеясь, что если верить сильно-сильно, то все мечты обязательно сбудутся, но каждое утро, открыв глаза, видел, что ничего не меняется: отчим любил папу и осыпал того подарками; папа в ответ обожал отчима; Хосок считался старшим братом; а живущая поблизости детвора презирала пасынка главного лекаря, завидуя, как несправедливо достался омежке-самозванцу его высокий статус.
Единственное, что радовало Юнги, — это общение с Ирбисом, но и у друга тоже всё складывалось в жизни из рук вон плохо.
— Они не верят, что я слышу лесных духов. Обзывают меня сумасшедшим, — со слезами на глазах жаловался альфа.
Двое детей прятались в зарослях шиповника. Крепко держась за руки, укрывались за колючими ветвями от боли, несправедливости, разочарований. Находили друг в друге поддержку и утешение.
— А ты? — однажды тихо спросил Ирбис. — Ты мне веришь?
Альфа доверчиво смотрел в глаза, и в его взгляде было столько волнения и надежды, что Юнги не осмелился сказать правду. Кому она вообще нужна, эта правда? Омега спасался от отчаяния в радужных фантазиях и считал, что Ирбис утонул в подобных грёзах. Разве Юнги имел право отрицать то, что помогало другу выжить в безжалостной реальности? Как он мог отнять у Ирбиса безобидную, выдуманную им сказку?
— Я тебе верю, — ответил Юнги, и лицо Ирбиса расцвело счастливой улыбкой.
Несмотря на разбитые мечты, Юнги ценил то немногое, что у него было: дружбу Ирбиса и возможность находиться рядом с Хосоком. А в девять лет омега открыл в себе новую страсть.
В тот день он заметил, что комната отчима почему-то оказалась открытой. Это была не родительская спальня — ее двери никогда не запирались, — это было небольшое помещение без окна, в котором вечерами часто засиживался старший альфа, и в которую категорически не разрешалось заходить Юнги. Папа тщательно следил, чтобы хулиганистый омежка не смел переступать порог таинственной комнаты, как видимо, опасаясь, что ребенок из вредности может что-нибудь там испортить.
А портить было что!
Едва очутившись в полумраке комнаты, озирающийся по сторонам Юнги присвистнул от восхищения. Вдоль стен от пола и до самого потолка тянулись стеллажи, заполненные рукописями и книгами в кожаных переплетах. На огромном письменном столе возвышались каменные ступки с пестиками и широкие корзины. Уйти, как следует не осмотревшись, Юнги не мог. Любопытство победило здравомыслие, и спустя минуту омежка самозабвенно копошился во всех обнаруженных вещах. Портить ничего не хотелось. Нестерпимо хотелось хотя бы прикоснуться ко всему незнакомому, удивительному и интересному, что хранилось в этой комнате.
Позабыв про строгие запреты, Юнги листал книги. Откинув крышки с плетеных корзин, он развязывал обнаруженные там кулечки и мешочки, высыпал в ладонь семена и травы, поблекшие лепестки и шороховатые корешки, изумляясь разнообразию форм, структур и запахов. Особое внимание привлекли разложенные на столе листы бумаги, на которых рукой отчима были нарисованы незнакомые Юнги растения.
Омега так увлекся рассматриванием рисунков, что не услышал возвращения семьи, и понял, что в доме он не один, когда в комнате внезапно стало темнее — кто-то встал в проеме распахнутой двери, загородив собой полосу света.
Увидев отчима, Юнги сжал губы и вскинул голову, готовясь дерзко ответить на ожидаемые упреки, но отчим не спешил его отчитывать. Главный лекарь сдержанно улыбнулся и зашел в комнату, закрыв за собой дверь.
— Тебе было интересно? — зажигая свечи в подсвечнике, вкрадчивым голосом поинтересовался он.
Растерявшийся Юнги кивнул в ответ.
— А что понравилось больше всего? — снова полюбопытствовал отчим.
— Всё, — осипшим голосом ответил Юнги и откашлялся, прочищая пересохшее горло. — Мне всё понравилось.
Комната наполнилась ровным желтым светом. В воздухе поплыл сладкий запах растопленного воска. Отчим отодвинул два стула, на один сел сам и жестом указал Юнги чтобы тот сел рядом.
— Это, — альфа взял в руки листы с рисунками, которые так сильно заинтересовали омежку, — наброски для моей рукописи. Я записываю всё новое, что смог узнать о свойствах растений: чем они могут быть нам полезны, как их можно использовать, какие болезни с помощью них можно излечить. Это знания, которые я запишу, чтобы мои потомки в любой момент смогли их прочесть. Так же, как делал записи мой отец. Дед. Прадед.
Альфа махнул рукой, указывая на стеллажи с рукописями, на страницах которых хранились тайны, передающиеся лекарями из поколения в поколение.
— Когда-нибудь ты тоже напишешь свою книгу, — завораживающим голосом завершил свою речь альфа.
— Что я смогу написать? — изумился Юнги. — Я ничего не знаю.
— Я научу тебя, — улыбнулся главный лекарь. — Если ты мне позволишь, я научу тебя всему, что знаю сам.
Уже следующим утром Юнги отправился вместе с отчимом в лазарет. Жизнь заиграла новыми красками, а каждый день приносил множество открытий. Не признав в отчиме отца, Юнги принял его как мудрого наставника, обладающего кладезем знаний. Омега во всем слушался своего учителя, тщательно запоминал каждое его слово, старательно выполнял поручения; а главный лекарь, разглядевший в пасынке высокий потенциал и цепкий ум, относился к нему с особой требовательностью.
Юнги невероятно нравилась строгость главного лекаря, который в лазарете открывал для омежки тайны ремесла лекарей. Заботливого, как курица-наседка, отчима Юнги терпеть не мог и продолжал жестко огрызаться, едва тот пытался хоть как-то проявить родительские чувства или напоминал про их родственную связь.
Время неслось вперед. Сменялись сезоны. Проходили годы. В жизни Юнги было мало перемен. Он учился у отчима тайнам врачевания. Дружил с Ирбисом. Любил Хосока. Юнги часто задумывался, что случилось бы с ним и Хосоком, если бы их родители не решили стать мужьями? Быть может, их встречи становились всё реже, пока не сошли на нет? А может быть, один из них смог влюбиться в другого? Могло ли получиться так, что их чувства начали бы остывать и постепенно угасли?
Юнги не знал, как могло было быть. Они с Хосоком жили в одном доме и вместе обучались в лазарете. Не разлучались ни на день, не забывали друг о друге ни на минуту. Первая детская влюбленность переросла в настоящую любовь.
Омега не сомневался в чувствах альфы, но с определенного возраста на сердце стало тревожно. Хосок был старше на четыре года, он быстрее рос и развивался, а его тело требовало чего-то большего, чем невинные объятия. Юнги понимал потребности альфы и опасался, что однажды тот из-за естественного желания или обычного любопытства пойдет за более откровенными ласками к какому-нибудь омеге-ровеснику. Хосок добродушно посмеивался над страхами Юнги и клятвенно уверял, что никто другой ему не нужен, что он готов ждать сколько угодно лет.
Альфа сорвался, когда ему исполнилось восемнадцать. Но за ласками он пошел не к чужому омеге. Он пришел к Юнги.
В тот день люди праздновали наступление весны. В парке резиденции вождя раскинули высокие шатры и накрыли длинные столы. Четырнадцатилетний Юнги, опьяненный общим весельем и упоительным запахом цветения яблонь, звонко смеялся, до головокружения танцуя с Ирбисом под громкую музыку. В косы омеги были вплетены атласные ленты, а на запястьях в такт каждого шага тонко звенели серебряные браслеты. Юнги казался олицетворением весны: необузданный нрав и яркость одежд с лентами, но чистый и свежий в своей юности, как только что распустившийся бутон первоцвета. Многие альфы с интересом поглядывали в его сторону, но не осмеливались подойти из-за Ирбиса, который повсюду сопровождал омегу. Хосок тоже не отводил взгляда от своего «брата».
Юнги, как самый младший член семьи, вернулся домой, едва солнце склонилось к горизонту. Папа с отчимом остались пировать дальше, куда-то ушел с Элсмиром Хосок. Разгоряченный, но обессиленный весельем омега зашел в пустой дом и, быстро раздевшись, упал на постель. Ноги гудели от долгих танцев и пылало раскрасневшееся лицо. Свернувшись калачиком под теплым одеялом, Юнги умиротворенно выдохнул и закрыл глаза.
Его разбудили тяжелые шаги и скрип потревоженных дверных петель. В комнате не было источника света, но даже в кромешной темноте Юнги мгновенно узнал пришедшего и приподнялся на подушках. Он обвил руками шею склонившегося над ним альфы, ожидая привычного пожелания добрых снов и лёгкого поцелуя, но в этот раз хосоковы губы прошлись вскользь по подставленной щеке и настойчиво прижались к омежьим губам. Юнги охнул от неожиданности и попытался уклониться. Не вышло. На его затылок опустилась ладонь, а в сжатые губы требовательно толкнулся язык.
Первый поцелуй вышел жарким и несдержанным, с горьким привкусом выпитого альфой эля. Юнги, опешивший от напора, едва успевал отвечать Хосоку, которому было явно мало одних поцелуев. Альфа уронил омегу на спину, сам навалился сверху. Дрожащие от нетерпения пальцы сжали бока, и омега взвизгнул от боли и смущения, когда почувствовал упирающееся в его пах чужое возбуждение.
— Я испугал тебя? — спросил мгновенно протрезвевший Хосок.
Он отодвинулся и отполз на край постели, но омега бросился следом и уселся на его колени.
— Я ничего не боюсь, — самоотверженно заявил Юнги и начал дергать завязки нижних штанов, чтобы поскорее снять их.
— Так нельзя. Будет очень больно, — покачал головой Хосок и, останавливая, накрыл ладонью омежьи руки. — Ты ещё маленький и не готов к первому разу.
— А он у нас вообще будет? Этот первый раз?
Юнги поджал задрожавшие губы и попытался отвернуться, но Хосок обхватил ладонями его щеки.
— Будет, — твердо ответил альфа. — Теперь я не просто ученик своего отца. С сегодняшнего дня я считаюсь лекарем и буду получать жалование. Подождем, пока ты вырастешь, за это время я накоплю достаточное количество денег, а после мы сбежим.
— Куда? — изумленно распахнул глаза Юнги.
— Архипелаг большой. Мы найдем подходящий нам остров, — словно извиняясь за несдержанность, альфа осторожно прикоснулся губами к острому подбородку. Юнги сполз ниже, укладывая голову на груди альфы. Он слушал его план и не верил, что его мягкий по характеру Хосок сумел придумать подобное. — Через четыре года, когда тебе уже будет восемнадцать лет, я первым уйду из дома. Отправлюсь как можно дальше, на тот остров, где никто даже не слышал про моего отца. Куплю нам дом в какой-нибудь маленькой деревушке, стану местным лекарем, а после дам тебе знать, где ты сможешь меня найти.
— Папа меня не отпустит, — огорченно вздохнул Юнги.
— Я знаю и поэтому найду надежного человека, который поможет тебе тайно сбежать из дома. Я всё устрою так, что никто и никогда нас не найдет. Мы будем жить вместе там, где никто не будет знать, что мы сводные братья.
Надежда на счастливое семейное будущее вспыхнуло в сердце Юнги с новой силой, но теперь, в отличие от прежней детской сказки, она была осуществима и имела конкретный срок исполнения. Влюбленной паре оставалось продержаться четыре года, и Хосок с Юнги стали ещё осторожней. Они никак не выдавали своих чувств, на людях держались с холодной отстраненностью. Запретной любви не замечали не только самые близкие друзья, даже родители ни в чем не подозревали своих сыновей.
Папа, следящий за непорочностью сына-омеги, видел угрозу не в сводном брате, а совсем в другом альфе.
— Не надо так часто играть с Ирбисом, — много лет назад укоризненно вздыхал папа, когда Юнги ещё был малышом. — Он болен. Оставь в покое несчастного ребенка.
На это Юнги упрямо задирал подбородок и при первой возможности удирал из дома, чтобы встретиться с единственным другом под плотным навесом колючего шиповника.
— Хватит таскаться за Ирбисом, — раздраженно шипел папа четырнадцатилетнему Юнги. — Он спятивший. Разве ты не понимаешь, что он опасен?
На подобные заявления омега заходился злорадным хохотом, а после проводил с Ирбисом столько времени, сколько считал нужным.
— Прекращай это! Прекращай немедленно! — однажды сорвался на крик папа, когда Юнги уже было шестнадцать.
Заплетающий косы омега недоуменно посмотрел на родителя, не понимая, в чём успел так сильно провиниться с утра пораньше.
— Чего ты добиваешься? — продолжал на весь дом кричать папа. — Зачем принимаешь от Ирбиса подарки? Надеешься, что он возьмет тебя в мужья?
Юнги в ответ презрительно фыркнул и отвернулся обратно к зеркалу. Закончив заплетать волосы, достал из шкатулки и повесил на шею ожерелье из янтарных бусин и отполированных клыков. Объяснять что-либо папе Юнги считал бесполезным занятием и поэтому, наспех пригладив ладонями сбившуюся тунику, собирался выйти из спальни, но папа преградил дорогу.
— Хватит крутить перед альфой задницей! Мужем ты ему не станешь! — вопил разъяренный омега. — Ирбис — сын вождя! Ему никто не указ! Он сумасшедший! Он тебя изнасилует и выбросит, как использованную вещь! Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы тебя изуродовал полоумный идиот? Никуда ты больше с ним не пойдешь! Я тебя не пущу!
Юнги попытался обойти папу, но тот с силой толкнул в грудь, отшвырнул сына вглубь комнаты. Это был первый раз, когда родитель применил грубую силу. Раньше папа никогда не поднимал на Юнги руку.
— Мы договорились с Ирбисом встретиться у центральных ворот, — внутри Юнги клокотала ярость, но его голос оставался пронзительно спокойным. — Если я не появлюсь вовремя, то Ирбис придёт сюда, чтобы узнать, почему я задержался. Хочешь, чтобы я передал ему то, что ты мне только что наговорил? — вмиг перепугавшийся папа отрицательно замотал головой. — Тогда дай мне пройти. Мой друг сильно переживает, если я опаздываю на встречи.
Папа молча отошел в сторону. Внутри возликовавший, но не подавший вида Юнги так же молча покинул дом.
— Что для тебя значит «счастье»? — спустя пару часов после разразившегося дома скандала спросил омега у Ирбиса.
Они сидели на берегу моря, расстелив на песке плащи. Над кромкой воды кружили противно горланящие чайки, и омега изредка бросал им кусочки орехового печенья, которое принес с собой альфа. Шум набегающих волн убаюкивал, летнее солнце припекало макушку, а на душе стало спокойно и уютно.
— Для меня счастьем было бы жить свободно и делать всё, что захочется. Чтобы близкие мне люди всегда были рядом и жили в безопасности под моей защитой, — немного подумав, ответил Ирбис, а после чуть сморщил нос, пряча смущенную улыбку. Робко добавил: — А ещё, наверное, любить кого-то. Очень сильно.
— Откуда ты знаешь, что для тебя это важно? Ты хотя бы раз влюблялся? — лениво поинтересовался Юнги.
— Пока ещё нет. А ты?
— А я — да, — проболтался разморенный Юнги и тут же прикусил язык, но было уже поздно.
— Ух ты! — Ирбис подпрыгнул от восторга и уперся в глаза омеги искрящимся от любопытства взглядом. — В кого ты влюблялся?
— В тебя, — быстро нашелся Юнги. — Я люблю тебя всем сердцем.
— У-у-у, — заурчал от умиления Ирбис. — Я тоже тебя очень сильно люблю, — он дурашливо пободал лбом тонкое омежье плечо и потрепал ладонью по светлым косам, а потом снова сел прямо и вздохнул: — Но я сейчас говорил о другой любви.
Юнги понимающе кивнул. Внезапно проявленная ласка его ничуть не смутила, она вышла неуклюжей и без малейшего намека на романтичность. Наверное, так альфы проявляют нежность к своим братьям-омегам, а Юнги считал Ирбиса братом.
Всё окружение семьи вождя боялось Ирбиса. Юнги же им открыто восхищался. Ему нравился его напор и умение постоять за себя. Нравилось, как альфа всегда и во всем брал своё без оглядки на чужое мнение и не боялся возможных последствий. Ирбис стремился к счастью, пускай даже в чужих глазах оно выглядело диким извращением. Юнги тоже этого хотел — он хотел стать счастливым, и ему было плевать на цену, которую придётся заплатить.
Когда Юнги исполнилось шестнадцать с половиной лет, у него началась течка. Родители с Хосоком ушли из дома, на несколько дней оставили омегу одного. Едва наступила непроглядная ночь, шипящий от боли и желания Юнги сполз с постели и, согнувшись и хватаясь за живот, добрался до окна, чтобы откинуть запирающую ставни щеколду. Он ждал Хосока, хотел отдаться ему, сорвать с тела последнюю преграду, которая мешала наслаждаться их настоящей близостью. Омега не знал, сможет ли альфа незаметно удрать от родителей и согласен ли зайти так далеко. Они ни о чем не договаривались заранее. Юнги просто ждал, и Хосок пришёл.
Первая настоящая близость прошла скомканно и болезненно, но Юнги не был разочарован. Он знал, что это всего лишь начало, новая ступень в их с Хосоком отношениях. Теперь они могли позволить себе самые откровенные ласки в любой день, когда только выпадет возможность побыть наедине. Пока Хосок застирывал окровавленную простынь, Юнги лежал на постели и довольно щурил глаза, наблюдая за каждым движением альфы.
— Ты — мой муж. Теперь мы настоящая семья, — мурлыкал Юнги и тихо смеялся от счастья, когда Хосок в ответ улыбался с не меньшей радостью.
Альфа пошел на столь решительный шаг будучи твердо уверенным, что его план осуществится без каких-либо заминок. Юнги не разделял чужого оптимизма и пытался заранее предугадать грядущие трудности. Омеге казалось, что не может всё пройти идеально гладко, иногда вообще не верил, что их мечта сбудется, но отдал любимому девственность, потому что устал ждать. Юнги хотел быть счастливым в сегодняшнем дне, а не в далеком будущем.
Юнги не жалел о сделанном, даже когда в голове появлялись самые мрачные мысли. Он считал, что из любой ситуации можно найти выход, и для себя он тоже принял решение. Юнги знал, что если план рухнет, и папа договорится о помолвке сына с каким-то другим альфой, то он не опозорит семью и не подставит Хосока. От передачи родителям свадебного выкупа и до первой брачной ночи проходило немало дней. За это время с омегой могло случиться много самых разных событий: Юнги мог случайно сорваться с утеса и разбиться об острые, стёсанные волнами камни; мог по неосторожности отравиться в лазарете неправильно составленным отваром; мог нечаянно заблудиться в лесу и замёрзнуть насмерть в первую же ночь, так и не сумев развести огонь.
Юнги не боялся смерти. Больше его пугала долгая, безрадостная жизнь рядом с навязанным папой мужем. Омега урвал для себя пару лет счастья рядом с любимым, а что было бы дальше… Кто смог бы это предугадать наверняка? В конце концов, никто из людей не знал, насколько долог их жизненный путь. Так нужно ли откладывать что-то радостное на потом, которого могло и не быть? Редкие иссолы доживали до глубокой старости. Стоило ли горевать о тех годах, которых, возможно, и вовсе не отведено по судьбе?
Придуманный Хосоком план становился реальнее с каждым прошедшим месяцем. Альфа скрупулёзно копил деньги, и за семейными ужинами ненавязчиво начинал разговоры о том, как сильно ему хотелось бы покинуть родительский дом, чтобы найти свой путь и свое место на огромном архипелаге. Родители, услышав подобное, заметно огорчались, но не спорили. Юнги тоже становилось немного тоскливо, что ему придется покинуть родной остров. Он не мог себе позволить открыто рассказать обо всём Ирбису, но бросить друга, никак не подготовив к скорой разлуке, считал свинством.
— Скоро мне исполнится восемнадцать лет, — однажды начал доверительный разговор Юнги. — Я не хочу выходить замуж по указу папы. Я хочу навсегда остаться свободным омегой, и поэтому сбегу из дома.
— Не говори глупостей. Никуда ты не сбежишь, — фыркнул Ирбис.
— Это ещё почему? — опешил Юнги, который ожидал от друга какой угодно реакции, но только не насмешливого спокойствия.
— Тебе нельзя покидать остров. Я никуда тебя не отпущу, потому что мы друзья и всегда должны быть вместе.
Снисходительно улыбнувшись, Ирбис потрепал Юнги по косам и перевел беседу на более интересную тему, а у омеги похолодело внутри. Юнги внезапно осознал, что у их безоблачной дружбы есть обратная сторона. Он понял то, что раньше оставалось незамеченным. Ирбис вырос жутким собственником и сильным альфой, который строго контролировал всех дорогих ему людей и не считался с их мнением.
На пути к желанной цели встало новое препятствие. Ирбис — не папа, который поплачет, но очень скоро смирится с потерей сбежавшего сына. Младший сын вождя будет действовать стремительно и жестко, обязательно раздобудет нужную информацию и бросится следом, чтобы вернуть неразумного омегу под свое крыло.
Юнги не знал, как выкрутиться из сложившейся ситуации, но возникшая проблема исчезла сама по себе. Ирбис стал готовиться к военному походу. Теперь друг каждый день с упоением рассказывал, сколько ему с Элсмиром удалось собрать воинов, сколько отец выделил провизии и лодок, а Юнги волновался, переживал за друга, который очень скоро окажется на поле битвы… И при этом радовался, хоть и ненавидел себя за это.
— Я уйду из дома сразу же, когда воины отправятся в путь, — страстно шептал на ухо Хосок, от чего по телу Юнги проходили волны нетерпеливой дрожи. — Отец будет сопровождать Элсмира в походе. Наш вождь так счастлив, что его сыновья покидают остров, что даже не пожалел для них главного лекаря. Это хорошо, что мне не придётся объясняться с отцом. Осталось совсем немного, любимый. Ещё несколько месяцев, и мы будем вместе навсегда.
Всё рухнуло за три дня до начала похода. В тот вечер Хосок объявил семье, что старший сын вождя потребовал, чтобы он отправился в военный поход вместе с ним.
— Элсмир сказал, что лекарей набралось слишком мало, — сокрушался Хосок, гладя по спине убитого горем Юнги. — Я не могу его ослушаться. Это была не просьба, а приказ.
Смириться со скорой потерей омега не мог. Он много лет боролся за любовь не для того, чтобы в последний миг опустить руки и покорно пройти жалкий остаток своей трагичной жизни. Юнги поспешил к тому, кто никогда не давал в обиду и всегда выручал из беды. Он побежал к Ирбису.
— Забери меня с собой, — омега без стука ворвался в комнату и бросился на грудь альфы. — Не оставляй одного. Возьми в поход.
— Зачем тебе это нужно? — опешивший Ирбис попытался освободиться от обхвативших рук, но Юнги лишь сильнее сжал его в объятиях. — Для чего терпеть дерьмовую жизнь в военном лагере?
— Потому что мы друзья, и должны делить на двоих не только радости, но и невзгоды. Я знаю, что лекарей мало. Я вам пригожусь, — жарко убеждал омега, но, увидев несогласие, закричал от отчаяния. — Ты сам говорил, что мы всегда должны быть вместе!
— И мы будем вместе. Обязательно будем, — Ирбис обхватил ладонями скривившееся лицо Юнги и проникновенно посмотрел в глаза. — Клянусь, когда закончатся сражения, и я стану вождем, то вернусь на остров и заберу тебя и Виолана. Подожди несколько лет, и ты станешь жить в самом лучшем городе. Я назначу тебя главным лекарем.
— Я не продержусь так долго, — заплакал Юнги. — Папа выдаст меня замуж, а я не хочу. Не хочу!
— Чего ты не хочешь, глупенький? Выйти замуж — это нормально, так и должно быть, — Ирбис ласково стер струящие по омежьим щекам слезы. — Или думаешь, что твое замужество помешает мне тебя забрать? Ничего подобного! Я перевезу на большую землю всю твою семью. Уверен, что у тебя будет замечательный муж. Ты родишь хорошенького сыночка-омежку, для которого я стану заботливым дядей…
— Я не могу выйти замуж. Я не девственник, — понизив голос, признался Юнги. Увидев, как глаза Ирбиса заполняются ледяной ненавистью, быстро добавил: — Это не то, о чём ты подумал. Меня не насиловали. Я сам этого захотел.
— Вот как, — зловеще протянул Ирбис, которого не успокоили слова друга. — Значит, какой-то выродок воспользовался твоими чувствами, напиздел с три короба и выебал, а замуж брать передумал. И я узнаю об этом только сейчас?
Юнги отчаянно замотал головой, пытаясь объяснить, что всё было не так, но ярость Ирбиса уже вышла из-под контроля. Альфа перестал замечать происходящее вокруг.
— Ну, ничего страшного, — ледяным голосом пообещал Ирбис. — Это легко исправить. Говори имя пиздливой твари, и завтра он будет ползать в ногах твоих родителей, умоляя принять свадебный выкуп.
Юнги испуганно отшатнулся назад. Признание зашло слишком далеко, и пока ещё не было поздно, омега попытался выбежать из комнаты, но Ирбис схватил его за ворот одежды и рванул к себе.
— Имя! — рявкнул альфа.
— Хосок, — едва слышно прошептал Юнги.
Распахнутыми от ужаса глазами омега смотрел, как на лице альфы калейдоскопом меняются эмоции. Замешательство. Недоверие. Изумление. Сдерживая громкий плач, Юнги зажал рот ладонью. Оцепенев от страха, он ждал решение, которое примет альфа. Ирбис прогонит прочь, узнав, как низко пал омега? Пойдет и доложит вождю о нарушении закона? Дружба дружбой, но молчать о подобном — себе дороже, ведь всех умалчивающих о преступлениях ждет подобное наказание.
Ирбис судорожно обхватил омегу. До боли сжал в объятиях.
— Собирай вещи, — шепнул на ухо. — Ты поедешь со мной.
Через три дня, наполненных слезами и причитаниями папы, Юнги шагнул на палубу ладьи. Он держал Ирбиса за руку и смотрел на отдаляющийся берег острова, пока тот не исчез в серой пелене утреннего тумана.