***
Через захлопнутую дверь спальни из коридора доносятся легкие шаги и негромкие переговоры. Прислуживающие семье вождя омеги таскают в ведрах воду. Они подготавливают купальную комнату: наполняют широкую ванну, в которой легко помещаются трое; проверяют, достаточно ли на полках полотенец, мыла и флаконов с маслами; приносят свежие, мягкие халаты. Дом наполнен посторонними людьми, но сидящий перед зеркалом Галан не стесняется того, что почти не одет. Никто не сунется в спальню вождя, не получив разрешения или указания. Облаченный лишь в нижние штаны Галан наклоняет голову, позволяя Кипрею вытащить из своих кос серебряные заколки. Ловкие пальцы осторожно освобождают от украшений черный каскад упавших на спину волос. Гребень скользит по распутанным прядям. Кипрей ежедневно заботится о Галане и, кажется, это никогда не сможет надоесть. Так же, как не надоедает Элсмиру наблюдать за двумя омегами. Развалившийся на постели альфа, лениво прищурив глаза, следит за каждым движением мужа, и с какой охотой Галан отзывается на его прикосновения. Гребень откладывается в сторону, и пальцы, которые несколько мгновений назад были заняты волосами, теперь пробегаются по плечам и перемещаются на высоко вздымающуюся грудь. Выводят на янтарной коже невидимые узоры. Щекочут вершины напряженных сосков. Галан зажмуривается от удовольствия и запрокидывает голову, но прежде чем его призывно приоткрытые губы накроют поцелуем, с них срывается тонкий дрожащий стон. Закончив работу, прислуга покидает дом вождя. До находящихся в спальне доносятся последние торопливые шаги и хлопок входной двери. Понимая, что теперь никто их не услышит, омеги больше не сдерживают себя. Поцелуи становятся громче, ласки — развязнее. Омеги нетерпеливо стягивают друг с друга последние вещи, бесстыдно обнажаются под внимательным взором альфы, демонстрируя совершенную красоту двух сплетенных тел. Элсмир чувствует, как от вида возбуждающих друг друга омег, наливается тяжестью член. — Как ты хочешь? — в промежутках между поцелуями срывающимся от нетерпения голосом спрашивает Кипрей. — Что мы должны сделать для тебя сегодня? Галан часто дышит и смотрит взглядом, затуманенным поволокой страсти. С наступления беременности он не принимал активного участия в супружеских играх, больше оставался в стороне, был наблюдателем, хоть и получал свою долю удовольствия. Сейчас, когда выматывающая тошнота осталась позади, омега чувствует плотский голод. Ему будет мало обсасывающих член ртов и омежьих пальцев, проникающих в задницу. Он хочет заняться любовью по-настоящему. — Я хочу Элсмира, — едва слышно шепчет Галан и сразу пугается настолько откровенного признания. Нескольких месяцев в лагере недостаточно, чтобы выпустить на волю всю ту страсть, которую арим долгие годы насильно затаптывал в себе и скрывал в потаенных уголках души. Слишком долго скованный по рукам и ногам омега жил по навязанным правилам. Галан только учится открыто любить, безбоязненно дарить и принимать ласки, определять истинные желания. За несколько месяцев он узнал о себе столько, сколько не мог осознать за всю предыдущую жизнь, но иногда ему кажется, что он до сих пор не отыскал и не прочувствовал свою самую главную страсть. Заметив настороженность арима, Элсмир поднимается с постели и подходит к нему со спины. Он притягивает ссутулившегося омегу к своей груди. Отодвинув в сторону мешающиеся волосы, прижимается губами к тонкой шее. — Ты имеешь право хотеть всё, что угодно, — успокаивает Элсмир. Вождь произносит слова мягким шепотом, от которого у Галана по телу бегут мурашки. Шершавые ладони альфы ложатся на омежий живот чуть ниже пупка, согревают теплом едва заметную упругую выпуклость. Когда Галан одет, его беременность не заметна, но стоит снять тунику, и становятся очевидны изменения фигуры. Галан ждёт ребенка. Его желания и прихоти первостепенны и обязательны к исполнению. — Мы с Кипреем готовы выполнить всё, что ты только пожелаешь, — обещает Элсмир. Услышав произнесенные мужем слова, Кипрей чувствует тревогу. Альфа улавливает это по одному изменившемуся взгляду омеги. Охваченный ликованием Галан не замечает перемены чужого настроения. — Тогда догоняйте меня, — арим выпутывается из крепких рук и нагишом выскакивает за дверь, чтобы первым добраться до купальной комнаты. Оставшаяся в спальне супружеская пара не спешит последовать за ним. — Чем ты недоволен? — вполголоса интересуется альфа. Кипрей чуть морщится и отмахивается от заданного вопроса, но муж обхватывает его лицо ладонями, вынуждая смотреть в глаза. Не получив внятного ответа, Элсмир озвучивает свои предположения: — Это ревность? Ты ревнуешь меня к нашему Галану? Или тебе не нравится, что Галан захотел мой член? — Нет. Просто… — Кипрей отводит взгляд и нервно покусывает губы. — Просто я боюсь, что ты можешь ему навредить. — Вот как? Ты не доверяешь мне? — Когда дело касается Галана, я не доверяю даже самому себе, — честно признается Кипрей. — Наш мальчик сейчас такой уязвимый. А ты часто бываешь несдержанным. — Я буду с ним нежен, обещаю, — расслабленно улыбается Элсмир и ближе подтягивает мужа. Он до красных отметин на коже впивается пальцами в бока, и Кипрей тихо вскрикивает от сладостного ощущения беспомощности. Сейчас омега в полной власти мужа, он готов во всем подчиняться. — Вы чего не идёте? — становясь в дверном проёме, обиженно тянет Галан, у которого закончилось терпение ждать любовников в купальной комнате. — Нам надо кое о чем поговорить, милый, — ласковым тоном объясняет Элсмир. — Не разгуливай раздетым по дому и забирайся в ванну, пока не простыл. Галан неопределенно пожимает плечами и оставляет супругов наедине. Он понимает, как это важно для Кипрея: иметь возможность побыть с мужем один на один, первому сорвать поцелуи и заполучить всё внимание альфы. Пускай даже на короткий миг, но снова почувствовать себя единственным омегой вождя, ведь Галан появился в жизни супружеской пары совсем недавно, и Кипрею, несмотря на искреннюю любовь к ариму, тоже непросто привыкнуть к своему новому положению. Элсмир до боли мнет ладонями округлости ягодиц, раздвигает их и кружит пальцем по сжатым мышцам. — Ты совсем сухой, — несдержанно рычит на ухо всхлипнувшему омеге. Подтверждая свои слова, альфа проталкивает два пальца вглубь омежьего тела. Преодолевая сопротивление тугих мышц, шевелит внутри пальцами, наверняка причиняя неудобства, но именно эта боль будоражит Кипрея больше, чем трепетные ласки. Элсмир самодовольно скалится, почувствовав, как на его ладонь стекают первые капли тягучей смазки. — Я теперь тебя не возбуждаю? Быть может, мне пора начинать ревновать тебя к Галану? — Не надо ревновать, — словно в бреду шепчет Кипрей, стряхивая с ресниц выступившие слёзы. — Мы должны оба любить нашего мальчика. Подарить ему всю нашу нежность. — С тобой я тоже должен быть нежнее? — с издевкой спрашивает Элсмир, на что Кипрей отчаянно мотает головой. Обвив руками сильную шею, омега почти виснет на альфе. Пальцы продолжают трахать, растягивая задницу, с каждым поступательным движением выбивая из Кипрея хриплые выдохи. Нестерпимо хочется большего, и омега тянется к своему члену, за что получает болезненный шлепок по рукам. — Ты не ответил: я должен быть аккуратнее? — строго переспрашивает Элсмир. — Нет. Выеби меня, как портовую шлюху. Услышав мольбу, Элсмир не может сдержать улыбки. Кипрей — самовлюбленный и горделивый омега. Сорвавшиеся с его губ слова звучат потрясающе пошло. — Даже не знаю, — поддразнивает альфа, не прекращая терзать омежий анус. — Ты не похож на продажных сучек. — Часто бывал в борделях? — не остается в долгу Кипрей. Элсмир укоряюще цокает языком и выдергивает пальцы из кипреевской задницы. Рот омеги занят не тем, чем нужно, и альфа роняет мужа на колени и приспускает штаны. Он тычет бордовой головкой Кипрею в лицо, и тот охотно обхватывает ее губами, ощущая солоноватый вкус. Оба знают, что это не продлится долго. Всего лишь несколько толчков глубоко в глотку, чтобы немного унять зудящее перевозбуждение. Фиксируя на месте, альфа держит омегу за волосы и размашисто трахает в рот, но откидывает в сторону, когда слышит шлепки босых ног Галана, а после оглушительный хлопок распахнутой входной двери и быструю, тяжелую поступь, шум которой заглушает истошный визг. Схватив с постели меч и придерживая левой рукой сползающие штаны, Элсмир выскакивает в коридор и сталкивается грудью с пришедшим братом. — Дверь на засов запирайте, когда трахаться собираетесь, тогда и орать не придётся! — огрызается Ирбис на доносящиеся из купальной комнаты возмущенные вопли Галана, которого нечаянно застукал голышом. Не смущенный неловкой ситуацией, он переводит взгляд на старшего брата. — Одевайся и пошли в трактир. У нас срочное собрание.Глава 33.
2 декабря 2021 г. в 22:39
— Прошло несколько недель с потери жемчужинки, — тихо говорит Тэхён и жмётся ближе к Чонгуку. — А я до сих пор не могу смириться, что ее больше нет.
Альфа глубоко вздыхает и набрасывает край своего мехового плаща на плечи омеги, укрывая и от холода, и от печали.
Зима идёт на убыль. Остались позади лютые холода и пробирающие до костей вьюги. Теперь снегопады не бьют в лицо колючими льдинками, а мягко осыпаются на землю крупными хлопьями. Дни потихоньку становятся длиннее, а ясная погода не приносит с собой трескучие морозы.
Тэхён недолго копошится под наброшенным плащом и поворачивает лицо под последние лучи заходящего солнца, ощущая кожей их слабое, едва уловимое тепло. Созерцание спящего леса убаюкивает лучше любой колыбельной. Стволы высоких сосен, чьи тени расчерчивают синими мазками пелену наваленного снега, озарены оранжевым светом. Еще слышны редкие голоса готовящихся ко сну птиц, да изредка раздается шорох потревоженных белками веток.
В лесу Тэхён чувствует себя значительно лучше, чем в лагере, где омеги провожают его жалостливыми взглядами, а альфы ведут себя с ним показательно учтиво. Потеря ребенка полководца воспринимается иссолами почти как личная трагедия, но Тэхён считает, что пережить утрату ему было бы значительно проще, если люди прекратили бы ежедневно напоминать о случившемся.
Например, у Юнги прекрасно получается при разговорах никак не касаться этой печальной темы. Тщательно избегает любые упоминания о жемчужинке Галан, который в тот злополучный день, невзирая на возмущения лекарей, прорвался к лежащему в лазарете другу и долго плакал вместе с ним, разделяя горе. Даже вредный Кипрей молчит, делая вид, что ничего не произошло, хоть и подарил футляр с драгоценностями, чем вызвал у Тэхёна замешательство — идущий на поправку омега не сразу понял, что этим подарком Кипрей выразил свои искренние соболезнования, ведь иссолы традиционно предпочитают доказывать свои чувства — симпатию, любовь, сострадание — не словами, а дорогими подношениями.
— Почему это случилось с нами? — спрашивает у мужа Тэхён, и Чонгук уже сбился со счета, в который раз слышит этот вопрос. — Почему именно мы потеряли малыша?
— Это случайность, — осторожно напоминает Чонгук. — Ребенок в любом случае не появился бы на свет. Беременность была неудачной.
— Неправда, — упрямо поджимает губы Тэхён. — Наша жемчужинка была самой лучшей.
Чонгук ничего не говорит в ответ. Он тоже сперва не мог поверить словам лекарей, а омеге для принятия трагичной случайности потребуется ещё больше времени.
После нападения на Тэхёна и совершённой мести Ирбис долго не выходил из спальни лазарета. Он как мог поддерживал мужа, разговаривал с ним и сцеловывал с бледных щёк непрерывно скатывающиеся слезы. Лишь через несколько часов, убедившись, что Тэхён крепко спит, альфа поднялся с постели и вышел в общую комнату. В груди клокотала с новой силой вспыхнувшая ярость, и непроизвольно сжимались кулаки. С трудом сдерживая желание растерзать проклятого лекаря, Ирбис подошел к сидящему за столом Хосоку, схватил его за шиворот и молча поволок вглубь дома.
Очутившись в комнате семьи главного лекаря, Ирбис прижал Хосока спиной к стене и, придушивая, сжал ладонь на его горле.
— А теперь, сука, ты мне честно расскажешь, какой дрянью опаивал моего мужа, — сквозь зубы прорычал Ирбис, глядя в испуганно округленные глаза. — Что пил Кей, когда мы вернулись в лагерь? Почему потерял ребенка?
— Отвары тут ни при чем, — прохрипел Хосок в попытке оправдаться. — Кейске упал на бревно…
— Продолжай пиздеть своему дружочку Элсмиру, — потерявший терпение Ирбис, встряхнул лекаря, с громким стуком ударяя того затылком о стену. — Всех на собрании обманул, но меня не наебёшь. Срок беременности был маленьким. Чтобы навредить, Сухёк должен был Кея по животу ногами отпинать, а он к нему даже не приблизился. Почему случился выкидыш? Никакого бревна не было. Кей упал не на живот, а на четвереньки. В мягкий сугроб. Кей просто. Упал. В снег.
С каждой обрывочной фразой Ирбис бил Хосока головой о стену. Желание раздробить череп лекаря становилось сильнее с каждым мигом. Искалечить того, по чьей вине погибла жемчужинка. Уничтожить подлого предателя, который за спиной полководца ежедневно травил арима.
— Это так ты оценил мою дружбу, мразь? — глядя в хосоковы глаза, покрасневшие от лопнувших сосудов, рычал взбешенный Ирбис. — Так отплатил за мою доброту?
Внезапно раздался хлопок распахнутой двери, и в комнату вихрем ворвался омега.
— Юнги, не приближайся! — прохрипел Хосок, стараясь уберечь любимого от опасности, но тот не послушался.
Омега подскочил вплотную к разъяренному альфе и повис на его шее. Не боясь попасть под удар, крепко обнял друга, показывая, что он рядом, он всё понимает и разделяет с ним разрывающую сердце боль. Послышалось ещё несколько шумных выдохов, и чонгуковы пальцы разжались, выпуская из хватки горло Хосока. Ярость сменилась горечью потери, и Ирбис обнял омегу в ответ и уткнулся лбом в его плечо, пряча слипшиеся от выступивших слез ресницы.
— Уйди. Нам надо поговорить наедине, — обращаясь к Хосоку, разбитыми губами прошепелявил Юнги, и тот, чуть поколебавшись, с опасением поглядывая на Ирбиса, покинул комнату.
— Если хочется, можешь поплакать, — робко предложил Юнги, когда они с Ирбисом сели рядом на заправленную постель. — Станет легче. Наверно.
— Я не ребенок, чтобы распускать сопли, — вяло огрызнулся альфа, отмахнувшись от глупого совета. Он недолго помолчал, прежде чем начать разговор, уже не уверенный, что хочет знать правду. Поверить в предательство друга Ирбис не мог, но факты доказывали обратное, и от этого становилось ещё больнее. — Что за отвары пил Тэ?
— Останавливающие течку, — честно признался Юнги. — Я подумал, что так будет лучше для всех. Что чувствовал бы к тебе Тэхён, если бы ты изнасиловал его во второй раз, уже в лагере?
— Из-за них погиб мой ребенок.
— Нет. Отвары безопасные.
— Откуда ты это знаешь? — возмущенно вскинулся Ирбис.
— Потому что я сам их пил, — стыдливо отвел взгляд Юнги. — Начал принимать после нашей помолвки, чтобы отсрочить момент свадьбы. Я был так напуган, что даже после твоего отъезда не прекратил это делать. Боялся, что вдруг что-то пойдет не так, вы вернетесь в лагерь, а я — течный. Я три месяца пил эти снадобья и, как видишь, со мной всё в порядке.
— Но после ты не пытался забеременеть, — резонно подметил Ирбис. — С чего ты взял, что они не могли навредить будущему ребенку?
— Потому что Виолан тоже их принимал и прекрасно после этого беременел, — безрадостно усмехнулся Юнги. — Беременел гораздо чаще, чем хотелось бы лекарям и самому Виолану.
— Ну охуенно, нечего сказать. Оказывается, папа всю жизнь заливается непонятной дрянью. Сначала одной, чтобы отодвинуть по срокам течку. Потом другой, чтобы вытравить зачатого ребенка… Он хотя бы доживет до моего приезда на остров, или загнётся раньше, чем я стану вождем?
— Виолан обязательно тебя дождется.
Юнги обнял одной рукой Ирбиса за плечи и чуть качнул в сторону. Простой ободряющий жест. Привычный и дружеский. Но даже от этой мелочи Ирбису стало немного легче.
— Ты так мне и не объяснил, почему Тэ потерял малыша, — уже спокойным голосом продолжил разговор альфа.
— Неудачная беременность, — тяжело вздохнул Юнги. — Такое бывает у многих омег, когда беременность протекает ненормально и очень быстро заканчивается выкидышем. Ты же сам наверняка замечал это по поведению Тэхёна. Он не мучился от тошноты или усталости. У него был прекрасный аппетит.
— Когда Тэхён нервничал, у него живот начинал болеть, — внезапно вспомнил Ирбис.
— Вот видишь. Тело Тэхёна не готовилось к вынашиванию ребенка, — неуверенно улыбнулся Юнги и тут же зашипел от пронзившей губы боли. Он рукавом туники аккуратно промокнул выступившие капли крови, и продолжил шепелявить, едва открывая рот. — Я сейчас скажу ужасную вещь, но произошедшее сегодня с Тэхёном — это самый лучший конец беременности, который вообще мог быть.
— Издеваешься, что ли? — нахмурился Ирбис, недоверчиво косясь на друга.
— Нет, я правда так считаю, — горячо убеждал Юнги, разрушая все сомнения альфы. — Теперь люди поверят в искренность чувств Кейске, ведь он с гордостью носил твоего ребенка. Теперь все в лагере понимают, почему ты был так нежен с аримом. Ты радовался скорому рождению малыша. Больше никто не станет сомневаться, что вы с Кеем настоящая семья. И нападение Сухёка… Разве было бы лучше, если бы ты сообщил о беременности Тэхёна, а потом весь лагерь узнал, что арим не сумел выносить ребенка?
Ирбис отрицательно покачал головой. Друг был полностью прав. Пускай лучше Тэхён выглядит в глазах людей невинной жертвой, чем ни на что непригодным омегой-аримом.
— То, что произошло, всего лишь случайность, — продолжил мягким голосом убеждать Юнги. — Это ничего не значит. Я понимаю, как вам сейчас больно, но поверь, всё самое страшное уже позади. Главное, что Тэхён жив и очень скоро будет полностью здоров. У вас обязательно будут дети. Столько, сколько вы захотите.
— Беременность была неудачной, и это никак не зависело от нас. Потеря жемчужинки — просто случайность, цветочек мой, — из раза в раз повторяет Чонгук объяснения лекаря, но Тэхён не находит утешения в словах Юнги.
— Это я виноват, что жемчужинки больше нет. Если бы я был хорошим папой, то никогда не потерял бы ребенка.
— Но жемчужинка — наш общий малыш. Твой и мой, — терпеливо переубеждает мужа Чонгук. — Значит, я тоже виноват, что жемчужинка получилась… такой.
Тэхён ненадолго задумывается, а после отрицательно качает головой. Чонгук точно ни в чем не виноват. Но не только поиск виновных беспокоит омегу.
— Как ты думаешь, когда жемчужинка умирала, ей было страшно или больно?
— Нет, — уверенно отвечает альфа. — Она была совсем маленькой, она ничего не чувствовала.
— Я тоже хочу быть совсем маленьким, — грустно вздыхает Тэхён. — Чтобы ничего не чувствовать.
— Не надо так говорить, — с укором хмурится Чонгук.
— А я чувствую! — с горечью восклицает омега. — Постоянно чувствую тревогу. Зима подходит к концу, за ней наступит весна, и ты отправишься в поход. Я боюсь за тебя, любимый. Какая опасность будет поджидать на землях Донхэ? Что с тобой может случиться, когда снова начнутся сражения?
— У нас ещё есть время, — Чонгук пробирается рукой под чужой капюшон. Осторожно гладит по линии роста волос и чуть сжимает пальцами, мягко массируя напряженную шею омеги. — Прошлое собрание не было последним. Весной в лагерь прибудут новые воины, и все мы соберемся вновь, чтобы обсудить тактику сражений. Я обязательно найду нужные слова, заставлю всех хотя бы выслушать меня. Я — младший брат вождя и полководец войска. Элсмир обязан считаться с моим мнением, а Галан поможет мне в этом.
— Разве омега-арим может повлиять на решение вождя? — недоверчиво спрашивает Тэхён. — Галан даже не муж Элсмира.
— Не надо его недооценивать. Галан гораздо умнее, чем ты думаешь, — сдержанно улыбается Ирбис. Чуть помолчав, с неохотой добавляет: — И гораздо злее, чем ему хотелось бы казаться.
Чонгукова улыбка гаснет, когда ветер доносит оглушительный крик. Потревоженная стая воронов поднимается ввысь. Черные птицы с отвратительным многоголосым карканьем кружат по небу, не над головами семейной пары, а вдалеке. В той стороне, где за острыми пиками сосен пролегла закованная в ледяной панцирь река.
Подозрительно прищурив глаза, альфа недолго следит за стаей. Он замирает, вслушиваясь в гортанные выкрики птиц, а после выхватывает из ножен меч и берет Тэхёна за руку.
— Возвращаемся в лагерь, — ничего не объясняя, говорит Чонгук. — Немедленно.
Альфа сохраняет молчание, пока пробирается в лагерь короткой дорогой, таща за собой едва поспевающего мужа. Ступив на расчищенную тропинку, почти бегом преодолевает путь до лазарета и, зайдя внутрь, подводит Тэхёна к Юнги.
— Идите с Кейске в мой дом, запритесь на засов и ждите моего возвращения, — негромко, чтобы не услышали другие люди, просит Чонгук друга. Обернувшись к Хосоку, призывно машет рукой: — Ты пойдёшь со мной.
Озвучив короткий приказ, Чонгук выходит за дверь. Вслед за ним выскакивает Хосок, на ходу натягивая на себя меховую куртку и плащ. Оставшиеся вдвоем омеги недоуменно переглядываются, но тоже покидают лазарет и не спеша бредут в сторону дома полководца.