***
Вечерние сумерки сменяются ночной тьмой, проходит время ужина и наступает пора крепкого сна, но в лазарете не прекращается работа. Угрюмые, сосредоточенные лекари собираются на битву. В просторной комнате раздаются шорохи мешков и металлическое звяканье, изредка нарушаемые тихими перешептываниями. Долгие разговоры не завязываются, лекари перебрасываются между собой короткими фразами, советуясь, что необходимо взять прежде всего. — Возьмите больше перевязочных тканей и кровоостанавливающих снадобий, — главный лекарь наставляет тех, кто будет сопровождать воинов на завтрашней битве. — Инструменты и шовные материалы брать не стоит. Мы сможем быстро перенести в лазарет всех тяжело раненых. Альфы кивают в знак согласия, продолжая аккуратно складывать в заплечные мешки всё необходимое. — Возьми меня с собой, — шепотом просит Хосока стоящий рядом Юнги. Он не смотрит в глаза альфы и даже не поднимает головы, чтобы не привлекать чужого внимания к разговору. Нервно сминая в руках свернутый в рулон отрезок ткани, снова тихо молит: — Возьми меня на битву. Я никогда не отправлюсь в поход, но хотя бы завтра позволь быть рядом. — Это решаю не я, — тихо, но жестко обрывает Хосок. Он бегло осматривается, убеждаясь, что никто не подслушивает, и уже мягче добавляет: — Я не смогу сражаться и помогать раненым, если ты будешь рядом. Всё мое внимание будет сосредоточено на тебе. Твое место здесь, в лагере. — Я не полезу в бой. Буду держаться в стороне, — уверяет Юнги. Он замолкает, когда Хосок вырывает из его рук рулончик ткани и бросает в свой мешок. Завершив сборы, альфа наспех завязывает тесемки и говорит, обращаясь к другим лекарям: — Мы уходим спать. Всем спокойного отдыха. Забросив на плечо лямки мешка, Хосок крепко сжимает пальцами омежье запястье. Он уходит в спальню, утягивая за собой семенящего следом Юнги. — Ты должен остаться в лагере, — с нажимом повторяет Хосок, едва очутившись за закрытой дверью комнаты. — Ты будешь нужен Кейске. — Кей больше не нуждается в охране. Люди приняли его, — отмахивается Юнги, но альфа отрицательно мотает головой. — Завтра состоится бой. Враг расположился на противоположном берегу реки, и наши воины нападут на чужой лагерь и перережут чужакам глотки, но Ирбис… — Хосок притягивает к себе омегу и шепчет на ухо. — Ирбис считает, что всё не так просто, как кажется на первый взгляд. Мы не знаем, в чем подвох и что задумал враг, но должны быть готовы ко всему. Завтра, как только воины покинут лагерь, отправляйся в дом Кейске и готовься к побегу. — Чего? — не понимает Юнги. Он упирается ладонями в грудь альфы и пытается отстраниться, но Хосок с силой прижимает обратно. — Ирбис непривычно встревожен. Мне тоже неспокойно. Ты должен быть готов к самому худшему, и если этому суждено случиться — хватай Кея и убегайте из лагеря. — Куда мы сможем сбежать? — Сначала в лес, — сбивчиво шепчет Хосок. — Потом, когда уйдете на достаточное расстояние, выходите к морю и держите путь на запад. За несколько дней вы сможете добраться до города. Живущие там люди ведут торговлю с нашими островами, их не удивит появление омеги-иссола. Арим, я надеюсь, тоже не вызовет особых подозрений. В том городе вы сможете начать новую жизнь: купите себе дом, необходимые вещи… — Где я возьму столько денег? — изумляется Юнги. — Заберу скопленное нами серебро? — Нет. Монеты не бери. Их тяжело нести, а проку будет мало. Набей кошелек дорогими украшениями и драгоценными камнями. — У нас почти нет золотых украшений. — Они есть у Ирбиса. — С ума сошел? –шипит взбешенный Юнги, вырываясь из крепкой хватки. — Я в чужую сокровищницу не сунусь, не стану обворовывать друга. Мне нельзя ничего брать без разрешения Ирбиса. — Зато Кейске можно! — повышает голос Хосок. — Ты сам знаешь, что Ирбис разрешил ему забирать любые драгоценности, какие только понравятся. Вот Кей их и возьмет, а ты лишь подскажешь, какие именно надо выбрать. Набейте кошельки самым ценным, что получится отыскать, а после идите в трактир и ждите новостей. Если вернувшиеся воины скажут, что их полководец пал, — убегайте без оглядки. Юнги, ты меня хорошо понял? Не ждите похорон, не откладывайте побег на следующий день. Вы с Кейске должны покинуть лагерь в тот же миг, когда узнаете, что Ирбис мёртв. — Мы не сможем далеко уйти, — продолжает отнекиваться Юнги. — Нас догонят и вернут. — Кто? — в горькой ухмылке кривит губы Хосок. — Кто за вами бросится в погоню? Элсмиру плевать даже на мужа брата. На тебя ему тем более плевать хотелось. Никто вас не хватится слишком быстро, а когда поймут, что в лагере вас нет, — вы с Кеем уже будете в безопасности, далеко в лесу. — А как же ты? — спрашивает взволнованный омега. — Если я останусь жив, то уйду следом и очень скоро нагоню вас, — успокаивает альфа. — Кроме Ирбиса, кроме долга перед другом, нас здесь ничего не держит. Мы покинем лагерь, начнем новую семейную жизнь и позаботимся о Кейске. Юнги кивает и прижимается щекой к широкой груди. Альфа успокаивающе гладит его по плечам, целует в макушку, продолжая шептать: — Подготовь два комплекта теплой одежды. Положи в мешок огниво, чтобы вы смогли разжечь огонь и согреться. Завтра в трактире сможешь украдкой взять пищи на несколько дней. — Ты так славно всё придумал, — тяжело вздыхает Юнги. — И почему ты всегда продумываешь идеальные планы побега, но ни разу не предложил ни одного замечательного решения, как было бы лучше бороться? Он отодвигается от Хосока и бредет в угол комнаты, чтобы успеть собрать все нужные вещи до прихода отчима. Разочарованный поведением своего альфы Юнги распутывает завязки и размахивает мешком, чтобы вытряхнуть из него крошки с пылью и мусором, но замирает услышав за спиной четкий хосоков ответ: — Потому что часто бывает так, что сбежать и не сталкиваться с опасностью лицом к лицу — это и есть самое лучшее решение.***
Ирбис возвращается, когда на лагерь опускается ночь. Уставший пробираться через наметённые ветром сугробы, промокший и продрогший до самых костей, он на ходу растирает онемевшие от холода пальцы и подносит их к лицу, чтобы немного отогреть дыханием. Мороз крепчает с каждой минутой, а под ногами хрустит снежная поземка. «Не доверяй чужим словам. Слушай то, что говорят духи, — только они не предадут и не обманут». Папины наставления Ирбис не забудет никогда. Он до непроглядной темноты блуждал по лесу, вслушивался в звучащие голоса, но не смог найти в тихих разговорах утешения. Духи предвещают лишь ужас беспощадного боя, скорбь и скорую разлуку. Ирбис не боялся смерти раньше — не боится её и теперь. Умереть не страшно. Страшно оставить Тэхёна одного. «Я клянусь, что помогу Кейске вернуться к его семье». Ирбис раздраженно дергает головой. Данная старшим братом клятва не вызывает доверия. В ней не было ни слова о защите, заботе и покровительстве вождя. Элсмир лишь поможет Тэхёну вернуться, отвезет его обратно на аримские земли. Но ладьи двинутся в путь не раньше весны, когда река полностью освободится от сковавшего воду льда. А битва свершится уже следующим утром. Ирбис, словно боясь не успеть или передумать, ускоряет шаг. Он проходит по узким, расчищенным от снега тропинкам. В редких оконцах жилищ замечает тусклые огоньки свечей, а по низким крышам стелется потревоженный ветром дымок от растопленных печей. В эту ночь жители лагеря не могут забыться мирным сном. Дорога до дома кажется Ирбису невыносимо долгой. Жилища, возвышающиеся белыми холмами, всё никак не заканчиваются. Большой военный лагерь, населенный, прежде всего, воинами. Одинокими альфами, многие из которых с интересом поглядывают в сторону Тэхёна. Ирбис замечал эти взгляды. Жадные. Оценивающие. Чаще всего они вызывали у альфы ощущение опьяняющего превосходства — Тэхён ни разу не давал повода усомниться в искренности его чувств. Гораздо реже — зудящее раздражение, ведь Ирбис считал, что любоваться Тэхёном имеет право только он один, хоть и с огорчением понимал насколько неосуществимо это желание. Теперь, вспоминая взгляды альф, Ирбис чувствует исходящую от них угрозу. Тэхён не иссол. Тэхён не вынашивает ребенка иссола. Тэхён уже не девственник. Если Ирбис погибнет в завтрашней битве, то его муж станет легкой добычей для каждого воина. Омеге никто не сможет помочь: прятаться месяцами в доме лекарей у него не получится; Хосок и Юнги не разгонят озверевших от безнаказанности альф силой оружия, не расплатившись за это собственными жизнями; а Намджун, выбирая между желаниями альф-иссолов и благополучием чужеземца-арима, встанет на сторону своих воинов. Если Ирбис погибнет, то до наступления весны Тэхёна успеют затащить в свои постели все альфы лагеря, которые только захотят это сделать. «Не ищи поддержки и жалости на стороне. Всё, чего только пожелаешь, ты можешь добиться сам… Верь в себя, сыночек. И поступай так, как подсказывает сердце». — Я всё помню, папа. Я всегда так делал. И ни разу ни в чём не ошибся, — тихо шепчет Чонгук. Он поднимается по ступеням крыльца и, проверяя, упирается рукой во входную дверь, которая приветливо распахивается от слабого толчка. — Я же попросил запереться на засов, — злится альфа на безалаберного мужа. — И куда смылся Юнги, который должен тебя охранять? Но Тэхёну не интересны ни собственная безопасность, ни вопросы Ирбиса. — Где ты был? Я так волнуюсь! Обеспокоенный омега поднимается с постели и идет навстречу вернувшемуся альфе. Не прекращая задавать вопросы, тянется, чтобы обнять, но Чонгук перехватывает его руки и строго смотрит в глаза. — Тэхён, что ты будешь делать после моей смерти? — Зачем ты спрашиваешь меня об этом? — голос омеги дрожит от тревоги. — Завтра вы победите. Ты не умрешь. — Отвечай, — требует Ирбис. — Сейчас же. — Ты не умрешь, — Тэхён мотает головой, словно его неверие поможет мужу избежать смерти. — Не умрешь. Пускай сейчас в лагере не так много воинов, но противников ещё меньше. Я знаю, мне Хосок всё рассказал. Он делает попытку высвободить руки, чтобы отойти на пару шагов назад от чем-то обозлённого Ирбиса, но тот сильнее сжимает ладонь, обхватившую запястья, вынуждая омегу оставаться на месте. — Когда я погибну, ты захочешь снова выйти замуж? Захочешь нового мужа? Детей? — Чонгук, перестань. Ты меня пугаешь. Пальцы альфы до боли стискивают запястья. Омега тонко всхлипывает, всеми силами удерживая выступившие слезы, жалобно смотрит в глаза напротив и с ужасом замечает в них ледяной холод. В стоящем перед ним альфе Тэхён больше не видит Чонгука, к которому успел привыкнуть. Его заботливый и ласковый муж исчез, снова обратился Ирбисом — жестоким и безжалостным. Обезумевший зверь, способный на любой поступок. — Отвечай. Ты захочешь ещё раз выйти замуж? Сможешь полюбить другого альфу? Отвечай немедленно! — повышает голос Ирбис, и его допрос обрывается отчаянным криком Тэхёна. — Кроме тебя, мне никто не нужен! Я люблю только тебя одного! От мощного толчка в грудь Тэхён падает спиной на постель. Он сильно ударяется затылком о тонкий матрас, который почти не смягчает жесткость деревянного настила, мычит от боли и пытается приложить ладонь к ушибленному затылку, но Ирбис в один бросок оказывается сверху и подминает под себя. Тэхён отбивается и пытается остановить, когда холодные пальцы лезут под ворот туники и разрывают горловину до самой груди. Ирбис одной ладонью удерживает омежьи руки, а другой хватает за волосы и тянет в сторону, отчего Тэхён заходится громким воплем. — Перестань! Мне больно! Чонгука всегда останавливали слова о причиненной им боли. Для Ирбиса это не имеет никакого значения. Он рывком наклоняет голову омеги вбок и прижимает сверху ладонь, фиксируя на месте. Тэхён хрипит от охватившей сознание паники. Ему кажется, что ещё немного, и кости черепа не выдержат, треснут под рукой альфы, которая с силой вжимает в матрас. Тэхёну страшно, больно и кажется, что ничего ужаснее быть не может; но как бы плохо ни было, Ирбис способен сделать ещё хуже. Удерживая отбрыкивающегося мужа, альфа склоняется к его шее. Водит по коже губами, вылизывает языком пульсирующие, вспухшие венки. Трепетно, почти нежно. Чтобы в итоге впиться зубами. Тэхён визжит от боли, но альфа лишь сильнее сжимает челюсти. От сильного укуса рвется кожа, а рот наполняется теплой кровью. Ирбис вгрызается в чужую плоть, распарывает мышцы и мелкие сосуды, чтобы погрузить клыки как можно глубже, а после осторожно отстраняется. Рваные раны перестают кровоточить почти сразу. Еще пара алых выступивших капель чуть размазываются по мокрой от слюны коже и застывают в темных провалах укуса. Чонгук ослабляет хватку и с тревогой вглядывается в заплаканное лицо мужа. — Ты совсем спятил? Я думал, ты мне горло перегрызешь. Омега хочет разразиться возмущенным криком, а сам едва ворочает языком. У него кружится голова, саднит шея, пульсирующе тянет вены, по которым расползается по всему телу секрет альфы. Сознание медленно гаснет, и становятся тяжелыми веки. Всё это, в совокупности с пережитым страхом, обессиливает Тэхёна, и он почти не сопротивляется, когда Чонгук ложится рядом и заключает в крепкие объятия. — Я поставил метку, — шепотом объясняет альфа свой поступок. — Так нужно, правда. Тэхён слабо мотает головой, пока Чонгук осторожно вытирает его лицо от пролитых слёз. Он не понимает, чем может быть полезна метка, и даже думать об этом не хочет. Единственное, что его сейчас беспокоит, — это предстоящая битва, но на разговор не хватает сил. — Я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы вернуться с победой, — обещает Чонгук, понимая страх мужа. — Верь в меня. И жди. Он помогает Тэхёну снять остатки изодранной одежды и стирает с его шеи кровавые разводы слюны оторванным лоскутом туники. Закутывает в одеяло, а сам, не раздеваясь, ложится рядом. — Прости за метку, цветочек мой. Это всё, что я могу для тебя сделать. Так надо. Теперь ты в безопасности. От прогорающих в очаге углей по комнате разливается тусклый, оранжевый свет, в котором потемневшие вены вокруг укуса выглядят почти черными. Чонгук едва уловимо, чтобы случайно не задеть края раны, проводит кончиками пальцев по проявляющемуся узору метки. Вечное омежье клеймо, от которого невозможно избавиться. Нерушимая связь пары, над которой не властна даже смерть.