Шрамы их сердец

      Дина в третий раз поднесла руку к зеркалу, недоверчиво всматриваясь и начиная серьёзно сомневаться в собственной памяти, которая прежде никогда не пугала подобными провалами.       Эта отметина была куда заметнее и располагалась у основания большого пальца на левой руке. Издав полный разочарования вздох, Дина отвернулась от зеркала. Такими темпами она станет похожа на Зсасза — ходячую галерею уродливых рубцов — только без жуткой предыстории, но легче от этого не становилось.       — Дина, птичка, всё в порядке? — из кухни послышался обеспокоенный голос. Всё-таки было некультурно оставлять свою гостью в одиночестве, пусть та и заглянула без приглашения, но уж очень настойчиво напрашивалась на чай.       — Уже иду! — поспешно достав из навесного шкафчика в ванной резиновые перчатки, Дина надела одну на левую руку. Смотреться будет глупо, но Канарейка почему-то подсознательно стремилась к тому, чтобы спрятать проблемный участок кожи. Она погасила свет и быстрым шагом направилась на кухню, погружённую в сумрак по просьбе гостьи.       Жаклин Джермонт, она же мадам Жарже, была соседкой Дины и обожала мистический антураж. Её собственная квартира походила на шатёр гадалки, к жильцам дома она никогда не приходила без колоды карт и пыталась каждого убедить в том, что имеет связь с той стороной привычного мира. Дина скептически относилась к её словам, однако дружелюбие пожилой соседки сразу покорило её сердце, да и гадания оказались занимательным развлечением на досуге.       — Чего это у тебя? — Жаклин указала скрюченным пальцем на перчатку. — Порезалась или кипятком обожглась? Ну, не прячь, показывай. Обработать нужно. Даже мелкая болячка энергетику портит, я же рассказывала.       — Да-да, — Дина инстинктивно завела руку за спину, но старушка на удивление шустро оказалась рядом, стянула перчатку и цокнула языком, поглаживая шрам.       — Не сама порезалась, так ведь? Оттого и прятки устроила, — по коже Дины пробежали мурашки от проницательности соседки. Жаклин могла всего лишь высказать предположение, но прозвучало оно с такой укоризной, как будто Канарейка всё это время скрывала тяжёлую болезнь, отказываясь её лечить и ставя на себе крест.       Иногда оно так и ощущалось, если честно.       — Это не первый, — она не смотрела в глаза соседке, при всём неверии опасаясь какого-то сверхъестественного приговора. Мало ли на что способны злые завистливые языки или долбанутый Зсасз; с него станется проклясть своей ядовитой агрессией, — и я не знаю, откуда…       Жаклин шикнула на неё, прося тишины. Затем подержала руку в морщинистых ладонях, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами.       За окном возмущённо мявкнул бродячий кот, заставив Дину дёрнуться и ненароком освободить руку. Она бросила виноватый взгляд на соседку, но та понимающе улыбнулась.       — Давай присядем, птичка, я объясню.       Дину пробрала дрожь — неизвестность пугала больше всего.       — У тебя довольно редкий случай, но с таким я сталкивалась. Племянница моя жила двадцать лет, никому не мешала, никого против себя не настраивала. А на двадцать первый год покрылась рубцами как тигр полосками. Сама не резалась, да и напасть на неё не могли — я ей амулет защитный подарила. От грабителей и насильников всяких. Но месяцы шли, а племяннице становилось всё хуже. Рубцы болели, не заживали. К докторам я ей ходить запретила…       — Почему?       Жаклин снова цокнула языком.       — Так ясно же — силы нечистые её губили, а не какие-то простуды с гриппами. Таблетки от порчи не спасут.       — Значит, это порча? — глаза Дины тревожно опустились на руку.       — Не торопи, птичка, и не путай меня. Вопросы свои потом спросишь, — Жаклин сделала глоток чая, — я не была уверена, что дело в порче. Не похоже потому что. Энергетика не пробита, очищать нечего. Пришлось срочно с духами связываться, о помощи просить. И духи нашептали, — понизив голос, она наклонилась к Дине, — что мучилась моя племянница из-за суженого. Любила его — жуть. А он отшивал её, не пускал в своё сердце. Уж не знаю, чувствовал ли к ней что-нибудь, но это вряд ли, раз красавицу мою так изуродовало. На двадцать второй год она не выдержала, померла. А он исчез. Уехал, наверное, от стыда. Или страха.       Жаклин замолкла, вновь занявшись чаем, и закашлялась, поперхнувшись, стоило Дине звонко воскликнуть:       — Подождите! Вы имеете в виду… соулмейта?       — Кого? Нет, его Ричардом звали. Ричард Стоун, как я позже выяснила.       — Я не про имя, мадам Жарже. В наше время соулмейтов даже медицина признала. Зря вы племяннице запретили обратиться в больницу — там ей бы подсказали… — Дина осеклась, осознав абсурдность сказанного. Случаи с невзаимной любовью относились к тяжёлым, запущенным и практически неизлечимым.       И её собственные шрамы… здесь что-то не сходилось. В последний раз она вступала в отношения больше двух лет назад. Без особой влюблённости и скорее ради хорошего секса. Шрамы же начали появляться относительно недавно и не беспокоили, не считая того раза в клубе.       Рядом с Виктором Зсасзом.