Шатко-ваткое время-шремя

      Утром Гермиона натянула другое платье, украденное Абраксасом, — на сей раз настолько устаревшее, что казалось костюмом из театральной постановки. Том Реддл предложил пойти прогуляться на свежем воздухе, чтобы поговорить наедине. Выйдя из поместья, Гермиона сильно пожалела, что Абраксас не угадал с размером ее ноги. Ей оставалось лишь надеяться, что она не подвернет ногу на гравиевых дорожках, петляющих по впечатляющим садам. Том, заметив ее мучения, взял Гермиону под руку, притягивая ближе к себе.       — Крестражи, — сказал он.       — Гадкие вещи, — ответила Гермиона. — Раскалывают душу надвое, — она улыбнулась ему. — Я уничтожила один из твоих.       — Уничтожишь, — поправил он. — Возможно, — она покачнулась, и он подхватил ее. — Осторожнее, — предостерег он. — Я могу и убить тебя.       Она пожала плечами.       — Ты опоздал, любовь моя, я уже убила тебя.       — Угу, — сказал он, отгоняя белого павлина, подобравшегося к ним в поисках еды. — Как же они бесят.       — Крестражи-то? — спросила Гермиона. — Я бы назвала их гадкими и непродуманными, но уж никак не бесячими.       — Непродуманными? — оскорбился Реддл, но она предположила, что это напускное. Он был хорошим актером. Она пожала плечами, оперлась на каменные перила и посмотрела с высоты на обширный парк.       — Признаюсь, я никогда не могла понять, чего именно ты хотел, — сказала она. — Я всегда объясняла это тем, что ты выжил из ума, а от сумасшедших логики не жди.       — Сейчас я весьма рационален, — заметил он.       — Это как посмотреть, — парировала Гермиона. — Но ты можешь рассказать, чего ты хотел… хочешь добиться.       — Стать самым могущественным волшебником на свете, — сказал Том Реддл. — И никогда не умереть.       Она смерила его взглядом.       — Ты мне лжешь или самому себе? — спросила она. Он с любопытством хмыкнул, и она вздохнула. — Ладно. Сейчас у тебя сколько — два крестража?       — Три, — уточнил он.       — А, — она кивнула. — Медальон.       Он одарил ее улыбкой, которая казалась одновременно веселой и злобной.       — Да, — сказал он. — Но постарайся не упоминать о нем джентльменам в поместье. Это будет меня раздражать, а я привык причинять боль тем, кто меня раздражает.       — Джентльменам? — как можно лукавее поинтересовалась Гермиона. — Мне казалось, прошлой ночью я встретилась со всеми твоими гостями. Джентльменов ты прячешь в подвале?       Том ласково потрепал ее по щеке.       — Ты очаровательна, когда умничаешь, мисс Грейнджер, — сказал он.       Она с отвращением отпрянула от его руки, но он с издевкой коснулся ее подбородка. Она уставилась на него, чувствуя, как бешено бьется в груди сердце; казалось, кожа вспыхивала огнем, где бы он ее ни касался, и, судя по его резкому вдоху, Том тоже это заметил. Он надолго задержал руку, подавляя нежелательную химию, а затем убрал ее.       — Объясни, почему ты считаешь, что я лгу, — сказал он.       Она подавила желание вытереть рукой все места, которых он касался.       — Если бы ты так хотел жить вечно, то собрал бы свои мерзкие крестражи и осел в каком-нибудь удаленном от мира коттедже. Никогда бы не старел. Никогда бы не умер. Просто сидел бы и смотрел на обломки своей души.       Том Реддл пристально посмотрел на нее.       — Не забывай — я хочу еще и могущество, — заметил он. Она оказалась загипнотизирована его взглядом.       — А тебе всё мало? — спросила она, с ненавистью слыша дрожь в голосе. — Ты без труда разоружил меня, а ведь я прошла войну, — он отмахнулся, но она добавила: — Нет. Я очень, очень способная. Меня называли умнейшей ведьмой на моем курсе, а некоторые даже — в моем поколении. А ты молча вырвал у меня палочку, едва ли посмотрев в мою сторону. У тебя уже есть и могущество, и вечная жизнь, — ее тон стал умоляющим. — Забирай их, уходи и будь счастлив, Том Реддл.       — Умнейшей? — недоверчиво пробормотал он, а потом пожал плечами, наклонился и набрал горсть гравия. — Вытяни руки, — велел он, и она, смутившись, послушалась. Он стал сыпать камешки ей в ладони, но каждый из них превращался в жемчужину, не успев коснуться ее кожи. Гермиона покачала в руках жемчужины и изумленно присмотрелась к ним.       — Иллюзия? — спросила она.       — Трансфигурация, — поправил он. — Это — настоящий жемчуг.       — Пока я не произнесу «Фините», — сказала она.       — Что тебе без палочки не удастся, — заметил он и протянул руки. — Отдай.       Она с неким сожалением пропустила белые жемчужины сквозь пальцы. Посмотрев на нее со странным выражением лица, Том подбросил жемчужины в воздух, и Гермиона ахнула, когда они превратились в белые лепестки и, кружась как снежинки, осели у их ног.       — Неужели вы в будущем забыли, что магия — это чудо? — спросил он, удивленный и довольный ее реакцией. Она стряхнула с плеча лепестки.       — Не без твоей помощи, — ответила она. — Я пыталась выжить. Тут как-то не до жемчуга с цветами.       — Иногда я думаю, — продолжил Том, будто не слыша ее, — способны ли те, кто родился с ней, должным образом оценить, насколько невероятна магия.       — Может быть, и нет, — сказала она.       — Мне бы хотелось вернуть тебе палочку, — он резко сменил тему. — Мои приспешники уважают только силу. Пока ты без палочки, ты уязвима, а я не могу следить за каждым твоим шагом.       — А какое тебе до меня дело? — спросила она, подобрав лепесток и потерев его между пальцев. — Ты постоянно угрожаешь убить меня и прекрасно знаешь, что я планирую сделать то же с тобой.       — Тебе не нужно понимать все мои мотивы, — ответил он. — И я не намерен выдавать тебе больше, чем уже сообщил. Пообещай, что не нападешь на меня, и я верну тебе палочку, — он протянул руку, чтобы щелкнуть ее по носу, но затем, казалось, передумал. — Одна неделя, — сказал он. — Дай мне неделю и получишь свою палочку.       Гермиона отвернулась от него.       — Уже ничего не попишешь, — продолжил он. — Из-за тебя время и события меняются. Сегодня я должен был встретиться с темным волшебником, но не стал, поскольку ты для меня — куда более интересная загадка. Будет ли это важно? Возможно, именно эта встреча подтолкнула меня к войне, в которой ты участвовала. Может, теперь я поступлю иначе. У тебя есть шанс повлиять на меня…       — Вероятно, — сказала она.       — Вероятно, — признал он. — Но неужели ты настолько труслива, что даже не попытаешься? Ты настолько смирилась со своим будущим, что даже не попробуешь превратить меня в инструмент для достижения твоих целей? — он положил руку ей на плечо. — Так много возможностей, — прошептал он ей на ухо. — Так много перспектив. Неужели ты отвернешься от них?       — Я помню, что нужна тебе лишь для победы, — сказала Гермиона. — В твоем мире улицы заполонят попрошайки, а такие, как я, останутся без домов, палочек и помощи. Твой мир был мрачен и…       — Еще не наступил, — он провел ладонью по ее руке, прижался губами к ее шее и прошептал: — Если ты ничего не сделаешь, то так и случится. Кто знает, что ждет мир, если ты будешь действовать?       — Что-то похуже, — ответила она. Пусть и невольно дрожа, она сохраняла тон холодным и спокойным. — Мир, в котором ты не побежден. Мир, где…       — Что-то будет лучше, — от его горячего дыхания у нее сжались кулаки. — Мир, где моя дорогая и милая возлюбленная подталкивает меня к доброте.       — В тебе нет доброты.       — Где она использует мою любовь себе…       — И ты не способен любить.       — Ты в этом так уверена? — он положил ладонь ей на бедро, стиснул его и притянул ее к себе. — А если и так, если льстивые речи красивой женщины в самом деле не властны надо мной, я всё равно буду сущим глупцом, если не прислушаюсь к предупреждениям. Если в твоем мире война закончилась моим поражением и смертью, у меня есть достаточный стимул к тебе прислушиваться. Может, мир, в котором не будет войны, даст мне желанные могущество и бессмертие.       — Одна неделя, — сказала она, вырвавшись из его рук, и чуть не упала, поскользнувшись на каблуках на гравии. Она схватилась за перила и скрыла боль от резкого столкновения. — Одна, — повторила она и повернулась к нему, протянув руку. — Отдай ее.       — Нарушишь слово, — предупредил Том, — и я буду тебя пытать.       — Я выдержу что угодно, только бы ты умер, — пробормотала Гермиона.       — Крестражи, — с хитрой улыбкой напомнил он. — И ты не знаешь, где они. Так что можешь нападать на меня. Можешь раздражать. Если тебе чертовски повезет, можешь даже ранить. Но тебе меня не убить.       Не опуская руку, она сказала:       — Обещаю одну неделю не пытаться ранить тебя.       Он вынул из кармана палочку и передал ей. Обхватив ее пальцами, Гермиона поежилась от облегчения.       — Но насчет твоих злых прихвостней обещаний не даю, — добавила она, чарами корректируя размер туфель. Он пожал плечами.       — Мне самому частенько хочется применить на ком-то из них Круциатус. Вряд ли я буду тебя винить.       Гермиона повертела палочку в пальцах, наставила ее на Тома Реддла, а потом развеяла чары, с улыбкой превращая лепестки под их ногами обратно в гальку.       — Покажи мне что-нибудь, — предложил он. Она смерила его взглядом и призвала Патронуса. Из кончика палочки выпрыгнула выдра и начала резвиться в воздухе, не обращая внимания на волшебника. Гермиона невольно улыбнулась — слишком уж много радости исходило от скачущей выдры. Том присмотрелся к серебристому животному и сказал: — Как странно. Держу пари, этому в школе не учат.       — Да, преподаватели нам такого не показывали, — с улыбкой согласилась она, вспоминая, как Гарри учил их призывать радость, чтобы бороться с отчаянием. Ничто не могло заглушить в нем свет: ни ужасная приемная семья, ни учителя, издевавшиеся над ним, ни манипуляции Дамблдора. Он был мальчиком и стал мужчиной, сделанным из любви. Она взглянула на Тома, и ее улыбка померкла при виде заклятого врага ее друга. — Меня научил этому парень, который тебя убил.       — Твой чистокровный женишок? — спросил он, неправильно истолковав выражение ее лица. Она рассмеялась, и выдра поежилась от удовольствия.       — Нет, — ответила она. — Полукровка. Герой.       — Не злодей вроде меня? — спросил он, весело ухмыляясь.       — Он совсем на тебя не похож, — сказала она, а потом потерла лицо и признала: — Не похож в том, что важно. Но похож… в ином плане, — поскольку Том молчал, она добавила: — Оба сироты, оба выросли в обстановке, созданной растоптать все надежды.       — Ты многое знаешь, — сказал Том. Он отпрянул от нее, вероятно, впервые в ее присутствии сделав что-то неосознанно.       — Я знаю, что ты — последний потомок Салазара Слизерина, — сказала Гермиона, следя за выражением его лица. — Я знаю, что твой отец был маглом, — он прищурился, и она заметила морщины, которые с возрастом станут глубже. Он будет носить их с достоинством. — Я знаю, что ты его убил.       Он улыбнулся, и ее охватила холодная дрожь.       — Да, — сказал он. — Убил. Хочешь, опишу, как он умолял меня о пощаде? Та дура в школе была ошибкой, но к встрече с ним я основательно подготовился.       Она подавила дрожь и сказала:       — Можешь оставить утомительные подробности своей чудовищности при себе, — выдра укоризненно посмотрела на нее и исчезла, и Гермиона мысленно выругалась: Патронус выдал ее истинные чувства. Том шагнул к ней.       — О чем ты думаешь, мисс Грейнджер? — она не ответила, и он уточнил: — Что вспоминаешь, призывая своего миленького Патронуса? Что-то из детства? Первый поцелуй? Первый раз, когда парень просунул потную ладонь тебе под свитер и попытался расстегнуть лифчик? — он шагнул ближе и скривил губы в полуулыбке, при виде которой сердца многих женщин ускоряли свой ход.       Она не была исключением, но будь она проклята, если позволит ему об этом узнать.       Буквально.       — Я вспоминаю звук, с которым упало твое тело, — сказала она, встречаясь с ним взглядом.       Том Реддл отреагировал не так, как она ожидала. Он протянул руку и провел пальцем по ее губам, и Гермионе пришлось сжимать их, хотя каждая ее часть желала нервно приоткрыть их и облизнуть. Она прикусила язык.       — Обворожительно, — только и сказал он, и она не знала, имел ли он в виду воспоминание или то, как они распалялись от прикосновений друг к другу.