Шатко-ваткое время-шремя

      Том очнулся и увидел Гермиону, сидящую в одном из кресел у камина и наставляющую на него палочку. Он потянулся к своей, но Гермиона лишь рассмеялась и помахала другой рукой — палочка лежала в ней.       — Неделя кончилась, — сказала она.       Он вздохнул и сел; одеяло и простыни спали, обнажая торс, на который Гермиона не пялилась каждую ночь и на который абсолютно точно не смотрела сейчас. Он никогда не касался ее по ночам, хоть они и спали в одной кровати. Возможно, в этом поспособствовал нож, который она взяла с кухни и положила между ними.       — Ты действительно решила проклясть меня? — спросил Том. Он говорил привычно весело, но его голос был слегка хрипловат. Гермиона напомнила себе, что он только-только проснулся. Губы он облизнул, потому что они пересохли, а бугорок под простыней образовался, потому что у мужчин так всегда по утрам.       — Ты убил дорогих мне людей, — сказала она. Палочка в ее вытянутой руке дрожала. — Ты разрушил множество жизней. Ты…       — Ничего из этого не сделал, — заметил он.       — Я стерла своим родителям память, чтобы защитить их от тебя, — прошипела она, сдерживая слезы. — Они не знают, что у них есть дочь. Я стала сиротой, чтобы спасти их.       Том протянул руку и призвал свою палочку.       — Возвращайся в кровать, — сказал он; в его голосе еще слышалась тень желания и нечто, крайне похожее на заботу. — Я отказываюсь извиняться за то, чего не делал. Ты помогаешь мне создать мир, в котором этого не случится.       — Я…       — Сильно расстроена, — сказал он. — Я мог бы заставить тебя вернуться, но предпочел бы, чтобы ты сама положила палочку и легла. Мы оба знаем, что ты меня не проклянешь, а эта драма скоро меня утомит.       Гермиона чуть не зарычала, но опустила палочку и мрачно уставилась на него. Слезы наворачивались в уголках ее глаз.       — Если бы ты убила меня в первую ночь, — пробормотал Том, протягивая ей руку, — ты бы победила. Но ты дала мне неделю, любовь моя, и теперь знаешь, что для блага мира куда лучше склонить меня к тому, что тебе хочется, а не убивать на месте. Потому что иначе мое место займет кто-то другой. Министерство слишком прогнило и не устоит. А надо мной у тебя есть кое-какая власть.       Гермиона шагнула к кровати и его протянутой руке.       — Это не так, — сказала она.       — Правда? — Том приподнял брови. — Ты жива. Ты уже изменила мои планы. Я не твоя марионетка, мисс Грейнджер, о, нет, но я внимаю тебе.       Она шагнула еще ближе.       — Я ненавижу тебя, — сказала она.       — Нет, — ответил он. — Ты ненавидишь того, кем я стану, но не меня, — он вздохнул и смерил ее взглядом. — Ты достаточно умна, чтобы понять разницу.       — Ты — зло, — сказала она, но еще приблизилась к манящей руке.       — Добра или зла не существует, — парировал он. — Существует лишь сила и те, кто слишком слабы, чтобы ей обладать, — он коснулся кончиков ее пальцев. — Но те, кто ей владеют, должны сохранять рассудок, чтобы за ними не охотились одержимые фанатики.       — Так не становись бешеным псом, — предложила Гермиона, опускаясь коленом на матрас и не сводя взгляда с его лица.       — Любовь моя, — сказал он, но она покачала головой. — Мисс Грейнджер, — сказал он, а потом: — Гермиона, — то, как он произнес ее имя, ласкало ей слух, и она поежилась, но всё же забралась на кровать. — Мне поклясться? — спросил он. — Что я пойду на всё, чтобы не стать безумным чудовищем?       — Какого рода чудовищем? — спросила она, когда он обхватил ее за талию.       — Вроде меня, — ответил он и дернул ее на себя, роняя на кровать. Прижав ее к матрасу, он низко и хрипло рассмеялся и опустил лицо, почти касаясь губами ее губ. — Останови меня, — поддразнил он.       — Ты мне даже не нравишься, — потерянно сказала она. — У меня есть парень.       — Да, в будущем, которого не существует, — сказал Том. — В этой реальности у тебя, как считает цивилизованный мир, имеется жених. Очень, очень могущественный жених, — она помотала головой, но он обхватил руками ее лицо. — Даже не притворяйся, что тебе это не нравится. Ты восхищена тем, что я могу сделать, так же, как я восхищен тем, что ты знаешь.       Она протянула руки, схватила его за затылок и притянула к своим губам; его смешок был низким и довольным и быстро потонул в ее жадном поцелуе. Он крепче сжал ее щеки, и она простонала против грубости его рук, но он лишь прикусил в ответ ее губу, и она ахнула и сильнее прижалась к нему. Наконец оторвавшись от ее губ, он переключил внимание на линию ее подбородка, на ее шею, на изгиб ее уха. Каждый поцелуй распалял пламя, каждое прикосновение языка обжигало; она предлагала себя дьяволу, цепляясь ему за волосы, а он утыкался в нее возбужденной плотью. Она позволила рукам изучать линии его живота, груди и бедер, на которые так отчаянно старалась не смотреть; он дрожал от каждого прикосновения, а она едва не урчала, осознавая, какую власть имеет над этим великолепным, опасным мужчиной. Какую власть она имеет над Томом Реддлом.       Томом Реддлом.       Его имя разрушило чары. Она лежала в постели, желая отдаться Тому Марволо Реддлу. Лорду Волдеморту.       Она застыла.       Он вздохнул и отпустил ее; стоило ему сесть, как она умчалась в ванную, и ее начало рвать. Подняв голову от унитаза, она увидела, что он стоит в дверях и смотрит на нее; расстегнутая черная мантия свисала с его плеч.       — Я тебе настолько ненавистен? — спросил он. В его голосе не слышалось ни отчаяния, ни сожаления, ни ужаса — лишь любопытство.       — Ты создал кошмарное будущее, — выдавила она. — Меня пытали из-за тебя. За мной охотились из-за тебя. Твой прихвостень Долохов проклял меня…       — Который шрам? — спросил он.       — Что? — удивилась Гермиона. Том Реддл протянул ей стакан воды и ровным тоном сказал:       — Слово на руке — не его рук дело. Антонин бы допустил в нем ошибку. Который шрам он оставил? На тебе их немало.       Гермиона съежилась и прислонилась к стене рядом с унитазом, полоща рот.       — Уж извиняюсь, что тело, покалеченное войной, не соответствует…       — Я боготворю твое тело и только что с большим удовольствием знакомился с ним поближе, — сказал Том. Гермиона поежилась; она почти что ожидала, что вода в ее стакане замерзнет от его ледяного тона. — А теперь скажи, который оставил Долохов.       Она накрыла ладонью плечо.       — Он бы убил меня, — сказала она. — Но я наложила на него заклятье безмолвия, и ему пришлось проклинать меня невербально.       — Ему всегда плохо это давалось, — сказал Том. Он присел и взглянул на ее плечо. Мигом позже он провел пальцем по сморщенной коже. — Ты очень красива, — как бы между делом заметил он. — Разумеется, это не главное твое достоинство, но я не вынесу, если ты будешь постоянно настаивать на своем уродстве, чтобы услышать новые комплименты.       Гермиона закрыла глаза.       — Ты — чудовище, — сказала она.       — А ты — ведьма, — парировал он. — Причем могущественная, — она открыла глаза, и он сказал: — Больше не наставляй на меня палочку, а не то я на тебя наброшусь.       — Да что с тобой не так? — подрагивающим тоном спросила она. Он выпрямился и протянул ей руку.       — Одевайся или пропустишь завтрак со своим дорогим кузеном. Я велел ему найти для тебя какое-нибудь обручальное кольцо, что-нибудь милое, чтобы тебе понравилось.       — Ты поручил Абраксасу выбрать мое обручальное кольцо? — Гермиона осознала, что сейчас она сверх меры — и необходимости — разъярена. Том наклонился и вновь ее поцеловал, теперь уже нежно.       — Нет, — сказал он. — Но мне приятно, что тебя эта мысль так оскорбила, — он вытащил из кармана мантии коробочку. — Вот. Это тебе.       — Обычно принято спрашивать, — пробормотала она, открывая коробочку. Том Реддл фыркнул.       — Не знал, что у тебя был выбор. Без моей защиты ты останешься в незнакомом мире без друзей и денег.       Гермиона посмотрела на маленький сапфир в кольце и у нее перехватило в горле. Она говорила Рону, что ей не нужен бриллиант, но он только отмахивался, мол, только с бриллиантом и положено. Она никогда даже…       — Мне нравится, — прошептала она. — Спасибо.       — Синий считается цветом мудрости, — весело сказал он. — Тебе он идет.

. . . . . . . . . .

      Гермиона едва успела сесть за стол и с улыбкой поприветствовать своего «кузена» Абраксаса, как Том вытащил палочку и наставил ее на Антонина Долохова. Абраксас вопросительно взглянул на Гермиону, но та смогла лишь покачать головой. Она была удивлена не меньше него.       — Поднимайся, — сказал Том. Долохов, дрожа всем телом, встал и сказал:       — Мой лорд, что я…       — Иди на заднюю веранду, — сказал Том. — Я слишком уважаю дорогого, пусть и недавно обретенного кузена моей очаровательной невесты, чтобы пятнать кровью его ковры.       — Я это ценю, — сказал Абраксас. Он отодвинул стул и приготовился следовать за ними.       Антонин поплелся к двери.       — Попытаешься сбежать — еще больше меня взбесишь, — заметил Том. — А взбешенного меня вообще не остановить.       — Мой лорд, — отчаянно произнес Антонин. — Что я сделал? Я верно вам служил, я…       — Вконец наскучил, — сказал Том и протянул руку Гермионе. — Идем, — она хотела было возразить, но, взглянув ему в глаза, сжала зубы и зарычала. Тому Реддлу не пришлось щелкать пальцами, чтобы она поднялась и взяла его за руку. — Я приготовил тебе подарок, — сказал он. — Чтобы отпраздновать нашу помолвку, — она поежилась.       Антонин шел на веранду, заранее настраиваясь на пытки. Том следовал за ним, ведя Гермиону под руку. Абраксас замыкал процессию. Остальные Пожиратели оборачивались им вслед, но не подходили ближе — вероятно, боясь заслужить то же, что и Антонин Долохов. Внезапно Том наискось взмахнул палочкой, и язык пурпурного пламени полоснул Долохова по плечу. Мужчина рухнул на пол, а Том с улыбкой наблюдал, как он хватает ртом воздух и хрипит, пока его рубашка намокает от крови.       — Я же не говорила… — начала Гермиона, и Абраксас с интересом взглянул на нее.       — Я узнал шрам, — ответил Том. — Я стараюсь не забывать заклинания, которые использую и которым обучаю, — он с улыбкой обернулся к ней, и кровь в ее жилах застыла не так сильно, как должна была. — Я их исследую. Я с ними экспериментирую. Я вообще очень тщательно отношусь ко всему, что делаю, — свободной рукой он потер пятнышко на ее подбородке. — Хочешь его прикончить?       Гермиона покачала головой.       — Любимая, — упрашивал ее Том. — Ты неделю вымещала на нем гнев. С таким подходом ты бы всё равно его в итоге убила.       — Это совсем…       — Другое? — Том наклонился и поцеловал ее в нос. — Это то же самое, — он поддел лежащего Долохова ботинком. — Именно это он хотел сделать с тобой, — сказал он. — Но ему всегда плохо давались невербальные заклинания, и потому у него ничего не вышло. Не выйдет. Это достойно порицания, и я не собираюсь это терпеть, — Том вытащил палочку из ее кармана и вложил ей в руку. — Сделай это, любимая. Ты пыталась заавадить меня при первой же встрече, так что я знаю, что ты вполне способна убивать. Покончи с ним.       Гермиона дрожала, сжимая палочку, и смотрела на Абраксаса, словно он мог ей чем-то помочь. Но он лишь сказал:       — Чем дольше ты отказываешься, тем больше он страдает.       — Может, она этого и добивается, — заметил Том. Он отошел от Гермионы, призвал приготовленный для него чай и сделал глоток. — Я восхищен, любовь моя. Очень в твоем духе и так соблазнительно, — Том быстро применил еще одно заклинание, и Долохов дернулся; его ногу свело судорогой. — Я позабочусь, чтобы он оставался живым и в сознании, чтобы ты развлекалась, сколько пожелаешь.       Гермиона отшагнула от тела на каменном полу.       — Я могу продержать его в таком состоянии очень и очень долго, — сказал Том.       — Тебе не нужно этого делать, — она резко развернулась к Тому. — Я не хочу, чтобы ты это делал!       — Тебе не нравится мой подарок? — спросил Том и вздохнул. — Все эти ухаживания мне в новинку. Полагаю, что-то я понимаю превратно. Но всё же он здесь, страдает, и лишь тебе решать, что с ним делать, — он посмотрел на свои ногти, словно под них могла забиться кровь Долохова. — Не спеши, мисс Грейнджер. Может, вернемся и позавтракаем, пока яичница не остыла?       — Ты снимаешь с него проклятие? — спросила она.       Том отпрянул, будто ошарашенный самой мыслью об этом.       — Нет, нет, — сказал он. — Он будет ждать тебя после завтрака, — он похлопал ее по плечу, словно успокаивая. — Конечно, ему ужасно больно, но это не хуже всего того, что ты с ним делала до этого.       Гермиона поежилась и, повернувшись к телу, подняла палочку и прошептала:       — Авада Кедавра.