Негарантийный случай

Иногда сделать заурядно плохой день отвратительным может даже такая мелочь, как вирус, атаковавший компьютер. Вирус, за секунду сожравший тёмным экраном почти законченный проект по «Основам международной экономики». — Это какая-то шутка? — Куроо не рычит. Рычат звери, загнанные в угол. Звери, которых в бетонный угол въебали мордой, не рычат, а поскуливают. На часах высвечено красным неоном: 02:07. Двоеточие кокетливо подмигивает каждую секунду: может, ну его, а? Ложись в кровать, Куроо. Смотри, какая она мягкая. Какая удобная. Какая кровать. Проект сдавать завтра — сегодня — утром. Групповой проект. «Групповой проект, — вспоминает свои же слова Тецуро, — как групповой секс: чтобы в конце все остались удовлетворены, каждый должен выложиться на полную». Ну вот и кто его за язык тянул? Надо было спихнуть всё на Яку, как обычно. Надо было начать делать свою часть заранее. Надо было не поступать в универ, надо было стать полярником, уехать в глухую зиму, любоваться северным сиянием и жрать целыми днями консервы. Надо было. «Групповой проект, — думает Куроо, резким от досады жестом захлопывая крышку ноутбука и кидая его в рюкзак, — как групповой секс, в котором все участники — зажатые девственники: совсем не весело, а ебут всё равно во все дыры». Запрос «Круглосуточный ремонт компьютеров» ожидаемо не приносит ничего, кроме разочарования. Зато Яку приходит на выручку: скидывает адрес какого-то мастера. «Он всё равно не спит по ночам», — обнадёживает Мориске. Ну да, звучит абсолютно адекватно. Совсем не так, будто этот «мастер» Куроо выебет и расчленит. При хорошем раскладе. При плохом — наоборот. Впрочем, если это не сделает некий Кенма, то сделает завтра препод, а Яку снимет на камеру и разбогатеет на даркнете. Так что между двух зол Куроо выбирает то, что не принесёт одногруппнику ни славы, ни денег — чисто из вредности, и выходит под дождь. С неба льёт сплошняком вот уже целую неделю, и Токио утопает в грязи, Токио стопорится пробками, сигналит и гудит. У Тецуро в голове тоже гудит, и он солидарен с городом, когда тот зябко выталкивает его из промозглой темноты, отторгает: не трогай меня, не сейчас, сегодня точно не надо. Перебежками, автобусами и поездами Куроо добирается до ничем не примечательного здания: бетонная коробка с отверстиями-окнами. Такие проделывают животным в переносках, чтобы они могли дышать. Вот только эта серая громадина, кажется, давно уже не дышит. Дверь в подъезд распахнута, но не гостеприимно, а зловеще: «Зайди в меня, если осмелишься». Куроо терять нечего. У него дедлайны горят, и если маньяк встретит его за углом, Тецуро благодарно ткнётся животом в нож, с ухмылкой заявляя: «Ха, попался. Сам доделывай эту муть. Удачи». Лифт, конечно же, не работает. Куроо поднимается по ступенькам, рассеянно считая пролёты, и думает о том, что если бы лестница могла сломаться, то наверняка бы тоже сломалась. Спасибо, Яку. Большое человеческое спасибо. В нужную дверь Куроо предусмотрительно стучит, потому что дверной звонок обязательно ёбнул бы его током, без вариантов. Двести двадцать вольт бодрящего электричества в три часа утра — самое то, чтобы зарядиться энергией на весь будущий день. И никакого таурина не надо. Кофе тоже для слабаков и хипстеров — настоящие мужики засовывают вилку в тостер или роняют фен в ванную, наполненную ароматной пеной. Пока Куроо ждёт, он представляет себе прыщавого очкарика, который откроет ему дверь. Добавляет образу сальные волосы, затянутые в куцый хвост, реденькие усишки и заляпанную соусом рубашку. Тридцать кило лишнего веса, запах пиццы и дешёвого пива. Ладно, нет, долой стереотипы, пусть это будет самый обыкновенный парень — студент-айтишник, подрабатывающий всеми доступными способами. Кто-то столь заурядный, что лицо его даже не удастся запомнить: встретишь в толпе — не узнаешь. Увидишь фотографию в статье о серийном убийце — и даже не подумаешь об участи, которой избежал. Но когда дверь наконец приоткрывается, Куроо понимает: Яку — мудак. Нет на свете друга хуже, чем Яку Мориске, который прекрасно знал, что Куроо гей, и даже не предупредил, что отправляет его не в круглосуточный сервис по ремонту компьютеров, а на свидание. Потому что это определённо свидание, а у Куроо с собой ни шампанского, ни презервативов. Блядский Яку, мог бы и сообщить — так, между делом, — что «парень, который починит твою рухлядь, потому что всё равно не спит по ночам» на самом деле «парень, который доломает твоё душевное равновесие, потому что ты теперь тоже спать по ночам не будешь». — Ну привет, — тянет Тецуро, тут же из уставшей и злой версии самого себя превращаясь в небрежно-расслабленную. Синяки под его глазами — последний писк моды. Бардак на голове — новый богемный тренд. И он не промокший и продрогший, вовсе нет, он эротично увлажнённый. Парень на пороге безразлично кивает, впуская его внутрь своей квартиры, и у Куроо возникает ощущение, словно он зашёл на огонёк в наркопритон и что из-за угла вот-вот покажутся бомжи, охапками несущие мусор, чтобы развести костёр в железной бочке. Даже пахнет здесь гарью, и до Тецуро не сразу доходит, что это из-за паяльника на столе. Сначала он думает: это аромат сожжённых мостов. Вон там, за его спиной. Полыхают. Потому что Кенма — вот как его зовут, и имя это теперь надолго застрянет в голове — так демонстративно кладёт на него хуй, что Куроо почти готов встать на колени и взять его в рот. Почти — это потому что нельзя сказать «готов встать», когда на деле подгибаются колени. В таких случаях уместно слово «упасть». Или ещё лучше — «коленопреклоненная поза». От такой, кстати, всего парочка словообразовательных манипуляций до «коленно-локтевой». Так, а теперь самым сексуальным тоном из всех: «Я, кстати, Куроо, но ты можешь звать меня Тецуро. А можешь вообще не звать, потому что я тут, рядом, и я услышу, даже если ты прошепчешь, и даже если просто обо мне подумаешь». Хулиганский прищур. Кособокая улыбка. Насмешливо, интригующе: — Я, кстати, Куроо, но ты… — Да, Яку писал. Что с компом? — обрывает его Кенма, поправляя одеяло, в которое кутается. У него в квартире очень холодно. У него тут настоящий Оймякон: «полюс холода», семьсот сорок пять метров над уровнем моря, суровая зима в начале осени. У него окно открыто нараспашку, но вместо того чтобы его закрыть, он надевает на себя три слоя безразмерного шмотья, будто подстёгивая Куроо: снимать всё это с него будет отдельным испытанием на выносливость. У него спортивки заправлены в шерстяные носки, и носом он шмыгает жутко простужено. Его на самом-то деле не трахнуть хочется, а согреть. Напоить чаем, нет, лучше какао, накормить зефиром, закрыть окно, сказать: «Заболеешь же, дурак». А ещё он красивый. По-нечестному, до обидного красивый посреди всего этого компьютерного хлама. Он словно издевается над эстетическим вкусом Тецуро, не подходя ни по одному параметру: невысокий, щуплый, с неряшливым пучком двухцветных волос. И при этом красивый. Да что ж это такое?.. — Он слегка захворал, доктор. Что-то вирусное. Скажите, он будет жить? — Куроо шутливо разыгрывает роль взволнованной мамочки, извлекая из рюкзака ноутбук и протягивая Кенме. Тот берёт его уверенно, сдвигает со своего стола кружки и провода, гладит запятнанную потускневшими наклейками крышку, перед тем как открыть. Это почти интимно. Это почти как пальцы, ведущие вверх по бедру. Кенма нажимает на кнопку включения. — Чёрный экран и всё, — участливо поясняет Куроо. — Вижу. Кенма переворачивает корпус, щурится, вглядываясь в мелкий шрифт, наполовину стёршийся с задней стороны, выкручивает винты, потрошит ноутбук чёткими и безжалостными движениями. Куроо быстро становится скучно, и он отворачивается, разглядывая комнату. Ладно, окей, Куроо становится не скучно, а… как это там называется? Когда до одури хочется смотреть. Когда отвернуться физически больно, даже позвонки шейные скрипят, будто шею сворачиваешь. Как это называется, а? Неважно. Это вовсе не о нём. И вообще, он слишком занят изучением этого стрёмного логова. Он археолог, палеонтолог даже. Он изучает древнее, как мир, явление — первозданный хаос. Комната выглядит противоречиво: так, словно Кенма въехал сюда совсем недавно и забыл распаковать вещи, зато всё засрать не забыл. Свалка разрастается от стола, постепенно сходя на нет к углам. На футоне скомкана простынь и взбита в комья подушка, словно Кенма во сне много ворочается. Один из трёх мониторов развёрнут к креслу-мешку, на котором, заваленная коробками из-под дисков и пиццы, лежит игровая приставка. Ещё одна — портативная — выглядывает из-под подушки. Единственное, кроме компьютерной техники, что выглядит в этой комнате дорогим, это кресло у стола — даже на вид удобное, но слишком большое. Кенма в нём теряется, и Куроо думает невольно: они отлично бы поместились там вдвоём. — Это надолго? — интересуется он, без разрешения разгребая завал на кресле-мешке, чтобы плюхнуться туда. — Нет, — коротко говорит Кенма. Новость эта должна обрадовать Куроо, но он чувствует лишь сожаление. — Полчаса. Каким-то чудесным образом ноутбук начинает шуметь, нехотя включается экран, и Кенма вбивает тарабарщину в строки кода. Куроо понятия не имеет, что он делает. Куроо просто смотрит на его профиль, слабо освещённый монитором. Когда на экране появляется заставка — до умиления идиотская фотография сразу двух магистралей жизни Куроо: Бокуто с щенками, — Тецуро даже жаль, что Кенма лишь безразлично скользит по ней взглядом, сразу залезая в какие-то дебри. — Господи, — морщится он, — у тебя что, нет антивирусника? — Я не продлевал платную подписку, — пожимает плечами Тецуро, и Кенма косится на него так, словно он перепутал кабинки и вместо священника исповедался в смертных грехах главному инквизитору. Куроо усмехается и невинно разводит руками: каюсь. Готовьте костёр. Я сам на него взойду, ни о чём не жалея. — Есть куча бесплатных программ, ты в курсе? — Когда я пытался скачать одну из таких, у меня в браузере стала всплывать реклама, так что я забил. Глаза Куроо горят: давай, спроси меня ещё о чём-нибудь. Хотя бы вид сделай, что хочешь меня узнать. Но Кенма молчит, только кривится сильнее, и Тецуро даже нравится то, как его лицо превращается в изюм. Есть в этом что-то упоительное: становиться источником его раздражения. Куроо вспоминает основы рекламы: чёрный пиар — тоже пиар, и если Кенма теперь будет думать о нём, как о «том самом придурке» — это определённо успех, потому что Кенма будет о нём думать. — Чистить твой компьютер — это как пылесосить городскую свалку, — бормочет он спустя десяток минут ненапряжной тишины, нарушаемой щелчками мыши и редкими перестуками клавиш. За это время Куроо пытается проанализировать свой нелепый восторг по поводу этой встречи и приходит к выводу, что рефлексия — это не его. Потому что нет никакого логического объяснения тому, что какой-то симпатичный задрот вызывает это зудящее чувство. Будто всё внутри шелушится и жжётся, и хочется то ли до крови расчесать, то ли смазать анальгетиком. Влить в себя охлаждающий гель, заполнить им своё тело по самые гланды, чтоб аж хлюпало. Остудить себя до абсолютного нуля, чтобы застыло, заснуло, вымерло. Идиотизм какой-то. Он ведь Куроо даже не нравится. Это другое что-то. Не любовь с первого взгляда — трижды «ха», дважды отвёрткой под рёбра, — не зависимость с первой дозы, не весь этот сопливый бред, а что-то ужасно глупое, неловкое — ни к месту и ни ко времени. Ни к чему вообще. Просто мимо. Как пуля, просвистевшая у виска. Когда думаешь: «Фух, пронесло». А оказывается, стреляли не на поражение, и вообще холостыми, и вообще не в тебя, и вообще не стреляли. И живи теперь с этим недосквозным чувством неполноценности, и скучай теперь по свинцу в мозгах, и становись на колени, и упирайся лбом в дуло, и проси: «Попади в этот раз, пожалуйста. Мне очень надо». Жесть, в общем, какая-то. С таким даже не к доктору идут, а сразу в бордель. Снимают на ночь кого-то похожего, кого-то невысокого, щуплого, двухцветного, сажают на кровать и сообщают: «Секса не будет». Кутают в одеяло. Отпаивают какао с зефиром. И обязательно добавляют условие: «Не улыбайся. Если ты улыбнёшься, я тебе не поверю». Куроо думает: «Надо проспаться». Выспать эту пиздоболию из себя, проснуться свежим и здравомыслящим. С отремонтированным ноутбуком и починенным нутром. Кенма говорит: — Готово. Две тысячи иен. Звучит это как: «Забирай и уматывай». И разве есть у Куроо выход?.. — Ой, — говорит он почти искренне, — а я кошелёк дома забыл. — С телефона переведи. Чёрт бы побрал эти высокие технологии… Но делать, похоже, нечего. — А может, натурой возьмёшь? — играет бровями Куроо. — Можно даже без похабщины. Могу просто приготовить тебе ужин. Или завтрак. В постель. Кенма подвисает, словно в процессе ремонта подхватил парочку вирусов от его компа. Говорит в итоге: — Обойдусь. Куроо с досадой понимает, что это правда. С ещё большей досадой: «А я-то нет». Судя по недовольному выражению лица Кенмы, теперь они оба ненавидят Яку. Может, им стоит основать клуб и сблизиться на почве общих интересов. — А давай я к тебе завтра зайду с оплатой. В залог оставлю, скажем, паспорт. Ещё могу руку. Ещё — сердце. Тебе оно, правда, не сдалось нахер, но знаешь, что? Мне тоже. — Ты хочешь сказать, что носишь с собой паспорт, но не кошелёк? — Я против капитализма?.. — улыбается Куроо. — И проект по «Основам международной экономики» на твоём рабочем столе тому логичное подтверждение, — отзывается Кенма, и Куроо готов пить его сарказм залпом. Губами прикладываться к его покусанным губам, чтобы сделать глоток. — Врага надо знать в лицо. Кенма, кажется, улыбается. Нет, то есть лицо его остаётся неподвижным, заёбанным в край, глаза вон даже закатил и губы скривил, но Куроо уверен: улыбается. Где-то глубоко внутри. Надо только докопаться. А он как раз археологом заделался — очень удачно. — Верну комп, когда принесёшь деньги, — решает Кенма. Куроо соглашается так быстро, что даже смысла нет скрывать торжество, растёкшееся по лицу. — Окей. Только проект на флешку скинь. — А, так значит, флешка у тебя тоже есть. — Я очень запасливый. Кенма вздыхает, принимая поражение, как принимают послушание в самом строгом монастыре: я буду самым прилежным мучеником, Господи. Только избавь меня от Лукавого. Через минуту Куроо получает флешку, а вместе с ней полувыторгованное, полувыкраденное обещание новой встречи. «Товарно-денежные отношения, — думает он, когда Кенма решительным хлопком припечатывает воздушный поцелуй Куроо дверью, — это тоже отношения». Завтра он обязательно вернётся. Наверное, даже притащит какао с зефиром. Наверное, даже выложит кошелёк из рюкзака, чтобы уж точно его забыть.