Забытая тетрадь

Наблюдая закат мироздания Легко свихнуться, Слететь со своего осознания Костьми, нейронами, кожными желаниями, Глядя на бесконечное и бесполезное создание Таких же гостей. Да, гость я, И что же, теперь я хуже, Чем все те, кто живёт снаружи И счётчиком в конце коридора Замеряет киловатты собственного позора? Временная недвижимость скоро совсем иссушится, Перестанет существовать и смело двинется в вопиющее, К восходу амперсанд ко амперсанд сыновья. Я жизнь свою посвящаю делу грядущему, Не загадывая и не думая, как сложится будущее, Может, развалится, а может возрадует мужество Моих костенелых канопов сыпучего бытия. Я на красном фоне, миссионеру подобный, С ясной целью и чётками, плавно перетекающими С указательного на более длинный и тонкий Луч заката в затылке минующей гонки До стены с мудрецами, всю жизнь считавшими Киловатты в амперы безвольного тока, — Счастье. Всем. Даром. Пусть никто не уйдёт обиженный, Только слышащий видит тонко, тонко слышащий Видит алые переливания синего моря За стеною овец состриженных И зарубленных поздней сечею Упривластными подопечными, Как забытое знобом горе. Только если бы всё ребячество Превратилось во взрослое и осознанное попечительство, То тогда никакое бы взятничество Не купило душевное заместительство. Если разум ещё не зашёл за пределы уныния И закат до сих пор растворяется где-то вне старой физики — Осмотрись ради мяты и яркого блеска полыния На свету уходящего дня для героев печальной лирики. Упокой их, беспесенных, в нашей беспечной памяти, В местах поприятнее, без этих ваших самокопаний, Им заслуженный отдых в гостинице прошлого, нам — идти До тех пор, пока не дойдём до своих же слабостей И не примем их, словно блудных, в объятия, как гостей, Унеся зарисовки о счастье, о подвигах, конечно, о славе. Только дай мне понять, если ступни совсем заржавеют И движения нет, даже если желанье ломает грудь. Я сильнее, чем думают каменный мир и пустынные феи, Я сломаю пространство, чем свой эгоизм гораздо быстрее, Но пробью этот гнилостный чёрствый путь, Если буду тонуть в твоём море, как запах брусники краснеющей, веры.