Джессика
Следующая неделя проходит довольно гладко. Я хорошо написала самостоятельные работы, даже не ссорилась с мамой и на выходных мы хорошо провели время за просмотром мелодрам. В пятницу я и Тэй устроили ночёвку у меня дома, так как мама снова задерживалась в офисе до поздна. Заказали пиццу, купили газировку, устроили бой подушками и болтали до трёх часов ночи. — Знаешь, — сказала Тэйлор, перекатившись на живот, — я хочу такие же штаны. Блондинка указывает пальцем на мои пижамные штаны в красную клетку. Я смеюсь, сказав ей, что куплю ей их на Рождество, потому что они как раз-таки новогодние. — Ты поговорила с миссис Парк? — Нет, — я вздыхаю, прикрывая глаза, — не было подходящего случая. — Завтра у неё будут дела? Может быть завтра удастся. — Может быть. Но не получилось. Мы так хорошо провели время на выходных, и я не хотела портить маме и себе настроение своим разговором. Я обязательно поговорю с ней. Мне это необходимо.***
Закрыв дверцу моего шкафчика, моё сердце чуть ли не выпало из груди, потому что я неожиданно натыкаюсь на высокомерное лицо Николаса. Николас Тиндли — настоящий идиот, занимающий по своему статусу первое место, но на самом деле он, как считают многие, — король школы (между прочим этот титул незаслуженный, да-да). Его серые глаза, от которых все девушки сходят с ума, рассматривают меня сверху донизу. Хочется ударить его кулаком, но я сдерживаюсь. Просто обхожу его, но он удерживает меня на месте за запястье. Его прикосновение мягкое, аккуратное, но это лишь притворство, которое я просто не переношу. Я выдергиваю руку: — Что тебе нужно? — Даже не поздороваешься? — спросил он. Закатываю глаза, — я слышал, что ты ходишь к психологу. У бесстрашной Джессики Парк появились проблемы, которые она не смогла решить в одиночку? Вот же гад. Настоящий козёл. — Это не твоё дело. Я снова обхожу его, чтобы уйти, но он преграждает мне путь своим телом. Пойду в одну сторону — стоит он. Сволочь. — Отойди, — рычу я, слыша то, как многие в коридоре перешептываются. — Что же у тебя случилось Джесси? — задает вопрос Николас, тем самым задевая меня. Сильно задевая. Мое сердце что-то укололо. Как он может произносить моё имя вот так? Как он может? Как можно быть таким гнилым? К щекам подступают слезы, а в горле образовывается ком, но я сглатываю и заставляю себя дышать нормально. — Пошел вон с моей дороги, козёл, — громко говорю я, толкая его за плечи. Он хватает меня за руки и на этот раз это было неприятно. Я хочу возмутиться. Наорать на него, но меня опережает спокойный голос из-за моей спины: — Эй, отпусти. Я оборачиваюсь. О. Луис Партридж. Вот это… Его лицо расслаблено, кудряшки падают на лоб, карие глаза в ожидании смотрят на Тиндли, но переводят взгляд на мои руки. — Для чего это? — спрашивает сероглазый таким тоном, что мне хочется дать ему между ног. — Джессика обещала просвятить меня в одной книге, — отвечает Луис. Боже, можно и мне такое спокойствие? Мои руки наконец-то освобождены от лап этого монстра, который окидывает меня и Партриджа взглядм а-ля «боже, что за колхоз». Но его лицо искажается в брезгливости и ухмылке. — Шлюха. — Ты жалкий! — кричу я, но Луис разворачивается и кладет мне на лопатку свою руку, отводя меня в другой конец коридора. — Куда ты меня ведешь? — спрашиваю я тихо, но со злостью в голосе. Стараюсь успокоиться, правда. — Не знаю, — отвчает парень. Мы заворачиваем за угол, оказываясь на лестничной площадке. Я понимаю: к моему окну. Он ведёт меня к моему окну. — Не стоило, — я заправляю волосы за уши, когда мы останавливаемся. Луис залезает на подоконник. — Не за что, — ухмыляется кареглазый, — могла бы сказать «спасибо», Джессика. Я скрещиваю руки на груди. — Я могу сама за себя постоять. — Да, я видел, — с сарказмом заметил он, — неплохо. Ты, похоже, у него в чёрном списке. — Это тебя не должно волновать. — С чего ты взяла, что это меня волнует? Я помог тебе, да и только. Мы же не хотим стать друзьями, Джессика? Его губы расплываются в улыбке. Я смотрю на него и понимаю, что он меня бесит. Да, не хочу. Я вспоминаю то, что сказал мне Николас. «Джесси». Ком снова встает в горле, и я начинаю часто моргать, чтобы слезы вернулись на свое место. — Спасибо, — благодарю я тихо и покидаю свое логово, оставляя сидящего на подоконнике Луиса. А с моей щеки таки падает слеза, разбиваясь об холодную плитку. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.Луис
Последние два года своей жизни, я злился только по двум причинам: Первая: Мать. Вторая: Отец. Но сегодня в коридоре, наблюдая за Парк и пареньком, который не мог держать свои руки при себе, я разозлился не на шутку. Но я сохранял внешнее спокойствие, потому этот идиот остался с одной рукой. А еще он остался с двумя глазами вместо одного, потому что два года назад за объявление одной девчонки «шлюхой», я хорошо понадавал уроду Гарри. Когда я увидел Джессику в направлении, о котором понятия не имел, я задал себе вопрос: Какого фига, Партридж? Зачем ты помогаешь ей? Она же девушка. Да, девушка. Да, такая же, как моя мать, но я никогда не был за то, чтобы к женщинам обращались подобным образом. Унижая при других. Это мерзко. Да, моя мать — самое ужасное существо на белом свете, но это не значит, что мой отец или я сам будем прикладывать к проблемам руки. Нет, ни за что. Никогда. Какой бы она не была, я бы не смог. Мы завернули на лестничную площадку, затем за саму лестницу, оказываясь возле окна Джессики. — Не стоило, — разрывает тишину рыжая. — Не за что, — я ухмыляюсь, — могла бы сказать «спасибо», Джессика. — Я могу сама за себя постоять. — Да, я видел, — саркастически замечаю я — неплохо. Ты, похоже, у него в чёрном списке. — Это тебя не должно волновать. — С чего ты взяла, что это меня волнует? Я помог тебе, да и только. Мы же не хотим стать друзьями, Джессика? Что? Что ты несешь, придурок? Тем не менее, я улыбаюсь, ожидая ее реакции. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но ее лицо вдруг становится на секунду отстраненным и даже слегка грустным. Я нахмурился. — Спасибо, — благодарит она и уходит, оставляя меня одного. Ну. И что это было? «Да, чувак, что это было? С каких пор ты помогаешь девушкам? Ты же их ненавидишь! Ты сам на себя не похож. Прекрати заниматься идиотизмом». Да, мой дорогой рассудок. Я согласен с тобой, но моё любопытство опережает всё на свете. Мне хочется знать, что такое Джессика Парк. На третьем уроке у меня литература. Зайдя в класс, я окидываю всех взглядом. Прохожу к своей парте, неосознанно кидая взгляд на парту Парк и её подруги. На столе лежит «Грозовой перевал», в котором прикреплены разноцветные закладки. Рядом лежит потертая записная книжка, в которую была вложена ручка, из-за чего книжка выглядела пухлой и приоткрытой. Я улыбаюсь. Автоматически. Но когда я это осознаю, то сразу же стираю улыбку со своего лица. Урок начинается с домашнего задания, которое я, увы, не записал и не выполнил. Сделал я это не намеренно, честное слово. — Итак, стихотворение на тему любви и ненависти, — говорит учительница, складывая руки перед собой. Какое классное задание, — кто хочет прочитать первым? Никто даже не пошевельнулся. Никто кроме меня и это было колоссальной ошибкой, потому что: — Луис, — произносит женщина, — начнём с тебя. О чёрт возьми. Ладно. Нет, не ладно. Обязательно нужно было задавать стихотворение на эту тему? Всё крутится вокруг любви? Но я встаю с места, выходя к доске. Я полон какого-то непонятного спокойствия, наверно потому, что знал одно такое стихотворение наизусть. Спасибо сборнику стихов Лермонтова и нашей старинной библиотеке. — Начинай, — мягко произносит учительница и я начинаю. — Михаил Лермонтов. «Я не унижусь пред тобою». — О, как прекрасно! — воскликнула женщина и я слегка улыбаюсь её реакции, — давай-давай. — Я не унижусь пред тобою; Ни твой привет, ни твой укор Не властны над моей душою. Знай: мы чужие с этих пор. Ты позабыла: я свободы Для заблужденья не отдам; И так пожертвовал я годы Твоей улыбке и глазам, И так я слишком долго видел В тебе надежду юных дней И целый мир возненавидел, Чтобы тебя любить сильней. Как знать, быть может, те мгновенья, Что протекли у ног твоих, Я отнимал у вдохновенья! А чем ты заменила их? Быть может, мыслию небесной И силой духа убежден, Я дал бы миру дар чудесный, А мне за то бессмертье он? Зачем так нежно обещала Ты заменить его венец, Зачем ты не была сначала, Какою стала наконец! Я горд!.. прости! люби другого, Мечтай любовь найти в другом; Чего б то ни было земного Я не соделаюсь рабом. К чужим горам под небо юга Я удалюся, может быть; Но слишком знаем мы друг друга, Чтобы друг друга позабыть. Отныне стану наслаждаться И в страсти стану клясться всем; Со всеми буду я смеяться, А плакать не хочу ни с кем; Начну обманывать безбожно, Чтоб не любить, как я любил; Иль женщин уважать возможно, Когда мне ангел изменил? Я был готов на смерть и муку И целый мир на битву звать, Чтобы твою младую руку — Безумец! — лишний раз пожать! Не знав коварную измену, Тебе я душу отдавал; Такой души ты знала ль цену? Ты знала — я тебя не знал. Я оторвал взгляд от окна, в которое смотрел на протяжении всего чтения, и посмотрел на учительницу. Женщина открыла рот в изумлении, а все ребята смотрели на меня как не знаю на кого. Глаза глянули на Джессику. Её глаза не отрывались от моего лица, смотрели в изумлении, в полном шоке. В голове пролетела мысль о том, что я нахожу её красивой с этим пучком рыжих волос, пухлыми губами и еле видными веснушками. Боже, что за… — Превосходно, Партридж! — восклицает женщина, — с чувством! С…Превосходно. Молодец. Садись, дорогой, — я заметил, как она ставит мне «A+» в своем блокноте, и поплелся к своему месту под внимательные взгляды. Мое сердце почему-то забилось в непривычном темпе. Я чувствовал себя странно. Сжал пальцы под партой, чтобы успокоиться, но вдруг я понял почему сейчас чувствую себя непривычно. Я нахожу Джессику красивой и странной. Красивой настолько, что моё сердце кольнуло, а затем забилось быстрее. Господи, что с тобой не так, Партридж? Нет, нет. Я чувствую себя странно не из-за неё. Нет. Это всё учительница и её похвала и всё мои коллеги по учебе, которые испепеляли меня шокированным взглядом. Просто слишком обильное внимание. Да. Это не она, это не Парк. «Тогда почему тебе интерсно знать «что она такое», м, Луис?» Я…Я не знаю. Роюсь в рюкзаке, вытаскивая свой блокнот. Беру карандаш и начинаю рисовать, пока другие отвечают у доски. И, о Господи, я не замечаю как начинаю рисовать её. «Коул был прав». Не понимаю что я делаю, не понимаю зачем рисую её, ведь все время у меня было правило: не рисовать все, что связано со школой. Коул не в счет. Но тем не менее я нарисовал Джессику Парк с этим её дурацким пучком на голове, большими глазами, сережками со звёздочками и её красивыми ключицами. Я не слушал учительницу, даже не пытался вникнуть в тему урока, под конец которого я закончил рисунок. Прозвенел звонок и это как будто отрезвило меня. Я был зол на себя, был нервным и чувствовал жалость к себе, и я не знал почему. Я вырвал лист с блокнота, смял его и выбросил в урну возле кабинета, когда выходил. «Что за фигня, Партридж? Что ты делаешь? Что с тобой происходит?» Я схожу с ума. Медленно. Мучительно. И в этом виновата Парк.