***
— Впервые вижу, чтобы отец был так привязан к ребёнку. — Говорят, он её с собой даже на работу берёт. — Завидую. Дазай всегда привлекал внимание мамаш, действуя на нервы их менее больным на голову мужьям, которые бегали целыми днями на работу и не располагали таким количеством времени, как Осаму, чтобы полностью уделять его детям. Хотя, что-то подсказывает, даже если бы и располагали — делали бы это под эгидой чужих требований и надзора, вовсе не чувствуя, что делают что-то важное. Люди — эгоисты до мозга костей, и Осаму не исключение — его эгоизм был в том, что любовь к дочери делала его буквально всесильным. — Привет, Дазай, — Мори протягивает руку парню, наконец выцепив того между играми с детьми. Естественно, всем нравился «дядя Дазай», который и на мороженое был щедр, и на глупые детские приколы. Ведь обычно взрослых бесит, когда дети придумывают полную чушь, либо хвалятся ерундой — Осаму такого мнения не разделяет, включая фантазию на все сто процентов, и погружаясь в воображаемый мир, — а почему Чуя не приехал? — Здравствуйте, — улыбается Осаму, — у него важная встреча сегодня, поэтому мы сами. Да, и не думаю, что другие поймут двух отцов. — Да, согласен. — Сказать честно, я не ожидала от тебя, — Озаки как всегда появляется неожиданно. Она никогда не жаловала Осаму. Её предвзятость была вовсе не предвзятостью — её можно понять, глядя на Дазая всегда можно было сказать лишь «он никто и вряд ли из него что-то вырастет», ведь не имея ни гроша в кармане, ни за душой, он вряд ли представлял из себя хоть какую-то ценность, приданное, либо перспективу. Но слишком огромное желание жить, хитрость и острый ум позволили ему забраться на Олимп и затащить туда свою семью. — Не любите меня, да, — улыбается Дазай, говоря это вовсе беззлобно. Естественно, не любит — есть поводы, ведь она точно знала каким путём нажиты его деньги. Но Осаму более не собирается вести войну с обществом, будучи готовым как мул выступать перед людьми высшего света — только бы обеспечить Фамии хороший круг общения и связи, когда она вырастет, — не отнекивайтесь, я же вижу, что не любите. — Ах, Дазай, любить тебя может только самое отчаянное существо, — Коё чувствует на себе пепелящий взгляд Мори, но не придаёт ему значения, — но, я удивлена в хорошем смысле. Не верю, что человек, который так любит свою дочь может быть плохим. — Я наконец получил Вашу благосклонность? — с улыбкой он берёт её тонкую руку в свою ладонь, еле сдерживаясь от галантного поцелуя в кисть. — Можно и так сказать. Впрочем, я действительно была не права на твой счёт. В чём-то ты очень хорош. — Ох, спасибо за такие тёплые слова, — вновь улыбается Дазай, окидывая взглядом детей и выискивая дочь. — Шоё! — Огай тут же срывается с места, когда видит, как их ребёнок начинает играть с едой. Дазай наблюдает с улыбкой, настоятельно отгоняя от себя подальше все давящие взгляды и макабрические мысли. Его многое тревожит, едва касаясь души и заплетая из неё переживания. Что-то определённо его беспокоит, и это требует немедленного решения — он твёрдо решает вечером поговорить с Чуей. Впадать в отчаяние это какое-то табу, он хорошо знает, насколько травмированы дети с инфантильными и несамостоятельными родителями, а мысль о том, что Фамия будет грустить отваживает всякую слабость сильнее, чем злость и обида. Как бы ему плохо не было — для дочери он должен быть греческим богом, но куда более любящим и справедливым. — Отойдём покурить? — улыбается Озаки, кладя руку на локоть Дазая, заставив его вернуться в реальность. — Я не курю. Бросил. — Не важно, — она мягко проводит его за собой на балкон. Он уверен — она хочет поговорить, а будучи более откровенным, Осаму определённо ожидает каких-то новостей или замечания. По своей воле он бы вряд ли решился с ней на тет-а-тет. Всё-таки Коё женщина строгая, порой слишком самоуверенная, ей хотелось, чтобы все жили по её правилам, отчасти это стремление передалось Чуе с её воспитанием. На балконе слегка прохладно, но Озаки в своём привычном кимоно почти не чувствует этого. Сразу же закуривает с мелкой улыбкой, оставляя на сигарете следы от помады. — Шоё уже пять лет, — мечтательно выдыхает женщина, глядя в открытое окно, — а такое чувство, что только недавно мы его принесли из роддома. — Да, время бежит очень быстро, — Осаму остаётся в некоторой степени безучастным, хотя, судя по взгляду Коё она действительно собирается что-то сказать — её мелкий прищур и улыбка были ему хорошо знакомы. Прежде она так улыбалась, когда понимала какая Осаму скотина — она ведь была всеми руками и ногами против этого ужасного союза, зная, что до идеала Дазаю пройти все круги ада стоит, но ни её племянник, ни его жених слушаться не собирались. В прочем, теперь она не смотрит дуэлянтом, скорее благосклонно. — На тебе лица нет, что-то произошло? — тут же интересуется Озаки. Ну, да, сложно было не заметить, как он влипает в одну точку! — Нет, просто не выспался сегодня. — Я говорила, вам не нужно было жениться. — Озаки-сан… — О, не нужно, — тут же она прерывает его, полностью повернувшись к Осаму, — я разбираюсь в людях, поэтому мне сразу было очевидно, что всё пойдёт не так, как надо. — Всё-то Вы знаете. — Побольше твоего, — Коё делает короткую затяжку, спешно выдыхая и вздыхая, — Чуя всё меньше приходит домой, да? — Работы много, — Дазай пожимает плечами. Это не звучит, как оправдание или обида — равнодушие в его голосе буквально резануло слух, который распознавал людские оттенки эмоций. — О чём я и говорила. — Да Вы вечно всех в чём-то подозреваете. А потом говорите «а я была права», когда внезапно что-то из этого оказывается правдой. — Папа, мы сейчас идём гулять! — на балкон врывается Фамия, показывая, что отец более недоступен для разговора. — Да, идём. Простите, — он учтиво опускает глаза, также выходя за дочерью в квартиру, — у нас всё в порядке. — Ага. Если бы ты ещё знал почему Чуя за тебя вышел… Её фраза растворяется в детском шуме, но Осаму её уловил — сделал вид, что нет, ведь обсуждать своего мужа и его мотивы с кем попало слишком эгоистично и глупо. Обсуждать свои отношения можно лишь с участником этих отношений, да и это показалось абсурдом. Он знает Чую лучше, чем кто-либо другой, что она нового могла бы поведать?***
— Мне очень нравится твоя идея, — говорит Чуя, складывая бумаги в папку, — это прям то, что я себе представлял. Я думаю, нам действительно стоит сотрудничать. — Представь насколько взлетит доход, если пятьдесят процентов прибыли, это уже больше, чем ты получаешь сейчас, — Фёдор улыбается, а его прогноз чертовски соблазняет. Даже не обижает — глупо отрицать, что сейчас дела идут не очень. — Да, Боже, я хочу этого, — откровенно признаётся Накахара, после стыдливо понимая, что теряет свою сдержанность, — о, если тут всё сделать в стиле модерн с чёрными стенами и неоновыми лампами… Или чёрный слишком давит? А лампы как в стриптиз-клубе… — О внешнем виде может думать в последнюю очередь — главное, что помещение можно переоборудовать даже для концертов, а затем вломить за аренду зала, как в центре. — Ты гений. Чуя отвлекается на телефон, который зазвонил, но сбрасывает трубку, решительно предпочитая не отвлекаться сейчас. — Можешь ответить, вдруг что-то важное… — Достоевский столь проницателен, и эта черта порой роднила их с Осаму. Чуе вообще было странно оценивать их обоих — невольно сравнивая, он понимает, что эти люди чертовски похожи, но порой являются противоположностями. Хитры, как черти, привлекательны и опасны — но у Фёдора в голове строгий расчёт, он человек деловой и компромиссный, отчасти более серьёзный, а Накахару в людях это привлекает. Он сам такой же — готовый к уступкам и консенсусу, если из этого можно извлечь выгоду. В то время, как Осаму совсем не такой — рассчитывает на чувства, в голове у него импульсы и привязанность к собственному комфорту. — А, да это так, муж звонит… Они сейчас с дочерью на празднике просто, не думаю, что там что-то важное, — Чуя ставит режим «не беспокоить», возвращаясь глазами к собеседнику, и жалея, что сказал. Не все люди способны забывать кого-то даже спустя года, есть же безумцы, несущие свою любовь даже когда всё потеряно, когда люди давно состоят в отношениях, и Накахара искренне надеется, глядя в глаза напротив, что в нём этих чувств не осталось, и они не испортят их прекрасное деловое общение. — А почему ты не с ними? — Ну, во-первых, у нас была запланирована встреча, — начинает Накахара, закидывая ногу на ногу, — во-вторых, что мне там делать? — Объективно расставляешь приоритеты, — улыбается Фёдор, — мне это нравится. Деловое качество. — Естественно! Никто ведь кроме меня этим заниматься не будет. — А чего Дазай не поможет? — невзначай интересуется мужчина, снимая с головы шапку, и кидая пристальный непосредственный взгляд на Чую. По правде говоря, он сразу заметил, что вид у Чуи не то, чтобы несчастный… Он кажется одиноким — пришёл один, на шее ни следа от поцелуя, кольцо спрятано под перчатками, а все звонки мужа игнорируются, Накахара вовсе не выглядел, как человек семейный. — Для него это «пустая трата времени», ха, ну естественно, когда наворовал денег и можешь ни о чём не париться, мелкий бизнес кажется ерундой, — внутри Чуи скопилось подозрительно много обиды, и сперва он испытывает укол вины за то, что жалуется. Но следом решает купировать ситуацию, и Достоевский подозрительно быстро помогает. — Не знаю, что у вас там происходит, но можешь рассчитывать на меня. Как же Чуя рад пониманию! Он вовсе не притягивает прошлое, личное и всё не касающееся дела, так ещё и обнадёживает. — Спасибо. — Ты завтра свободен? — В каком смысле? — рыжий на секунду напрягся. — Я составлю договор, завтра подпишем и обсудим некоторые мелочи. — Я здесь каждый день, — ёмко оповещает Накахара, — с утра до вечера.***
— Как ты думаешь, будут они дружить, когда вырастут? — улыбается Коё, глядя на Осаму. Она никак не могла отстать от него! Не слишком навязываться, но если уж они родственники — даже если седьмая вода на киселе — ей хотелось узнать о нём побольше. — Без понятия, заставлять не буду, — тут же честно отвечает Дазай, — но я бы хотел, чтобы они общались. Вы же знаете, репутация у меня ни к чёрту, порядочные люди предпочтут обходить стороной. — Всё не так плохо, Йокогама не деревня, чтобы знать всех в лицо. — И то верно. Лёгкий дождь едва моросил с неба, и Осаму, переживая, пару раз просил Фамию надеть куртку, но она была так своенравна, так непокорна, что Дазай просто не мог идти против воли ребёнка! Ну, как он может заставлять её, внушая страх или неуверенность? Дазай не знал, он и не хотел подавлять эту волю, бесстыдно балуя, даже когда посторонние замечали «ты ей слишком много позволяешь», «дочка управляет отцом, как это мило!», Осаму либо игнорировал, либо с улыбкой отвечал: «ей не страшно стать избалованной». Ведь чем больше ей позволяешь — тем больше она была похожа на Чую. — Шоё понравился подарок? — интересуется Осаму, вновь набирая Чую — тот не отвечал уже на который звонок, и Дазай решив, что он слишком занят, сбрасывает, помогая Фамии надеть куртку. — Да. Он так давно хотел этого робота, мы даже не знали, где его искать, — тут же отвечает Коё, — где вы его, кстати нашли? — Вам лучше не знать. — Дазай. — Прямиком из штатов, — он удостаивает себя удовольствия глядеть на удивлённое лицо Озаки, однако даже не собирается принимать возражений, — Ваш Шоё мне почти как сын, так что мне не жалко. — Твоя привязанность к детям удивительна. — Рад, что Вы заметили.***
Время, когда день рождения кончился, было достаточно позднее, ещё и начался дождь, отчего Осаму переживал, как Чуя доберётся домой, но тот не отвечал ему на звонки весь вечер. Слишком занят. И Дазай секунду переминался в машине, не зная — ехать за ним в кафе или вдруг он уже дома? — Почему папа не пошёл с нами? — внезапно спрашивает Фамия, вытаскивая Осаму из рассуждений. Он быстро щёлкает на панели подогрев, замечая, как дочь продрогла — от дождя, от ветра и холодной машины. — Он работал. — Он всегда работает, — печально выдыхает девочка. — Там сзади достань одеяло себе, — пока она развернулась, чтобы достать с динамиков плед, — тебе же было весело и так. — Но он никогда с нами не ходит. — Это нормальное явление. Поверь, Чуя не самый плохой отец, — слова вырвались как-то сами, и только сказав их Осаму понимает — подсознательно он считает Накахару плохим родителем, ещё хуже — сравнивает с другими, и пускай оправдывая, но Фамии было знать об этом не обязательно. Она не должна сомневаться в том, что её родители самые лучшие — сомнение травмировало бы её, — точнее… Ну, есть же реально плохие родители. Они, например, вообще с детьми никогда не общаются, либо оставляют их… Я не знаю, что сказать. — Я поняла. Более мучать себя ради ответов не требуется. Однако Дазай всё равно не заводит машину, смотря куда-то в одну точку. Нет, сегодня он точно не станет думать об этом, иначе расстроится ещё больше, а их проблемы с Чуей должны оставаться только между ними.***
— Тебя подвезти? На улице начался настоящий ливень, и Чуя отчего-то уверен, что Дазай уже дома и не станет ехать за ним только, чтобы вернуть домой. Добираться окольными путями на метро или общественным транспортом действительно не хотелось, поэтому предложение Достоевского не показалось странным. Даже наоборот. Вполне удачно. — Было бы отлично, а то Дазай уже свалил, наверное, — недовольно бурчит Накахара, вновь открывая телефон и замечая кучу пропущенных. Он задумывается стоит ли прямо сейчас звонить, ведь скоро он будет уже дома. — Бежим. Накахара со спокойной душой оставляет кафе, но на улице был реальный ливень и ветер. Не успев сказать и слова, Накахара чувствует, как его хватают за руку, бросаясь бежать к машине — как школьники после уроков, которые спешат домой под сильным ливнем. И он ведь даже не сразу понимает, как это может выглядеть со стороны, но отчего-то так приятно и вовсе не хочется протестовать. Чуя улыбается, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться, однако они быстро оказываются в машине, спасаясь от дождя, но не холода — внутри машины не менее прохладно, чем на улице, и Накахара, потирая плечи, усмехается. — Черт, с утра было светло, — Чуя слегка раздражён этими хоть он и любил дождь — но не любил мокнуть и когда что-то идёт не по плану. Он снимает шляпу и сразу же проводит ладонью по влажным волосам — теперь волосы будут, как тряпка, ещё и влажными каплями спадать на шею и плечи. Но Чуя быстро убирает руку и переводит взгляд на Достоевского, который почему-то даже ключ не вставил в машину. Он просто сидел и смотрел на него? — поехали. — Теперь у меня будет твой адрес. — Давай без этого. — Без чего? — хитро кинув взгляд, Фёдор включил свою змеиную натуру, которая прежде была так присуща лишь Дазаю. — Без шуток. — Как скажешь, — равнодушно выдыхает брюнет, наконец вставляя ключ зажигания и прокручивает, заставляя машину прогреться. Детское любопытство взяло вверх. Чуя надеялся на деловые отношения, но невольные сравнения полезли в голову опять — очень интересно, как бы сложилась жизнь, останься Накахара с Достоевским? Глупый вопрос, вряд ли слишком бы что-то поменялось, но нервов у Накахары точно было бы больше, возможно, и ребёнка бы не было. Страшно представить, и Накахара не представлял жизнь без неё, зато успешно представлял, каких бы высот он смог достичь, будь рядом с ним человек заинтересованный в его делах и амбициях, а не только в собственных. Он бы точно уже давно разбогател и ездил бы по миру в своё удовольствие, не таща на себе сразу всё — из этого теперь выливалась недовольная мина Осаму, который вечно смотрел на него, как на дерьмо. Мол, живёшь за мой счёт — сам ноль без палки, и это так вымораживало, ведь его не воспринимали за личность, за кого-то самостоятельного, порой Накахаре казалось, что Дазаю от него нужен был только ребёнок и красивый аксессуар рядом — вот, посмотрите какая у меня красавица дочка и красавец муж, а более его ничего не интересовало. Эгоист до мозга костей никогда бы и не пытался его понять, почему он прежде не прислушивался к Озаки? — Во сколько мне завтра приехать? — спрашивает Фёдор, и Чуя решительно настроен отвлечься от этих мыслей, а не закапывать себя ими. — Можешь днём. Часа в… в два, наверное, — однако он так устал, что практически перестал соображать. — Договорились. Какое прекрасное слово. Почему не все люди его знают? По пути Чуя был рад слушать какие-то рассказы от Феди — они ведь почти и не общались на темы повседневные, и Накахара узнал, что Достоевский недавно хотел жениться, но его невеста оказалась не просто полной дурой, но ещё и шлюхой, которая не прочь была использовать его только как кошелёк для своих целей. И ошейник под названием «брак» успешно прошёл мимо него, Фёдор более не мог доверять ни девушкам, ни парням — людям в целом, потому решил уйти в бизнес и наладить свою жизнь, а не распыляться на всех подряд. Чуе это было знакомо — когда наваливалось столько проблем каждый день, ты не успеваешь с ними справляться, как всё идёт под откос — в частности, из-за посторонних лиц, ведь каждый тянет одеяло на себя. И Накахара уже давно задумывался над тем, что временный отпуск от всех — это прекрасная идея. — Рад был увидеться, — Чуя открывает дверь машины, сразу же выныривая из неё, — до встречи. — Пока, Чуя. На улице по-прежнему шёл дождь, поэтому Чуя быстро побежал к своему подъезду, радуясь, что окажется в теплой квартире через какие-то мгновения. Дазай стоит у окна, переводя ленивый взгляд на Накахару, когда тот захлопывает дверь и оказывается на пороге. — Привет, — как-то скупо бросает Дазай, — кто подвозил? — с ходу. Чуя на секунду оторопел от такого резкого вопроса, но подобная ревность действовала на него усладой — либо радовала, либо начинала бесить, когда перерастала в ограничения. С чего он начал это? Всегда ведь плевать было, и, да, отсутствие ревности всегда говорило скорее о доверии и хорошей самооценке. Значит, сейчас ему не плевать? Чуя стягивает с ног обувь, сразу же заходя на кухню. — Где Фамия? — Чуя может игнорировать его вопросы, но не этот взгляд — Осаму буквально прожигает насквозь, каменея, как статуя, — если бы ты меня слушал, ты бы знал, с кем у меня деловая встреча. — Я помню про Достоевского, просто думал, что у тебя хватит мозга не садится к нему в машину. — А я должен был, блять, пешком идти домой по ливню? — Чуя взрывался, как пороховая бочка в одну секунду, но едва ли его гнев брал Дазая. Он давно научился ему противостоять. — Должен был трубку взять, чтобы мы вместе поехали. — Представь себе, не получилось, — внезапно за спиной рыжего оказалась Фамия, которая подбежала к нему сзади, сразу же хватая за руку и обнимая. — Наконец-то ты приехал! Осаму сглатывает ком в горле, чувствуя себя лишним. Самая страшная мысль, посещающая его столь регулярно, что хотелось выть — Фамия привязана к Чуе куда сильнее. Такой парадокс, но ребёнка действительно невозможно задарить, и даже самый заботящийся отец не заменит ему «нежную и любящую» руку родного родителя, которую она каким-то образом усмотрела в Чуе. Действительно, какой бы гарпией тот не был, Фамия замечала в нём скрытое и доброе, не забывая ни на секунду. Чуя резко меняется в своем поведении. — Да, моя сладость, как вы погуляли? — Накахара садится на стул, поднимая девочку на руки и улыбаясь ей. — Шоё бросался в меня тортом. — Ты его побила за это? — Да, — с едкой усмешкой произносит рыжая, и Осаму в этот момент замечает между ними поразительное сходство — две язвы встретились. — Молодец. Пойди поиграй, я устал сегодня. — Я не хочу играть, я ждала тебя. Дазай был готов взорваться. Ссориться при ребёнке — последнее чем он хотел бы заниматься, потому собрав свой гнев в кулак, он раскрошил его и решил поговорить позже. Прогонять её подальше, чтобы покричать слишком неправильно, и Осаму постарался сделать иллюзию счастливой семьи хотя бы ради дочери. — Мы оба ждали, думали, всё ли с тобой в порядке, на звонки-то не отвечаешь, — колко добавляет Осаму. — Потому что я работаю в отличии от некоторых. — В отличии от некоторых, я достаточно умный, чтобы позволить себе не работать. — Дазай подходит к ним, протягивая руки к дочери, — пойдём спать. — Хочу с вами сегодня спать. Дазай впервые на просьбу дочери задумывается. Задумывается — стоит ли вообще сегодня им спать с Чуей, но тут же отбрасывает сомнения, глядя на того, чья это просьба. Ну, конечно, он ведь не может отказать ей! — Хорошо, ляжешь с нами, — брюнет чмокает её в лоб, а затем бросает короткий холодный взгляд на Накахару, — ужин на плите, ты как всегда опоздал. — Не твоё дело. Чувство вины после ссор накатывает знатное — не из-за факта ссоры, а из-за факта того, что рядом присутствует Фамия. Ребёнок слишком активный, слишком умный, чтобы не понять, что происходит — а дети всегда умнее взрослых, их чувства более искренни и сильны, и, конечно, она не может не заметить этого. Печаль перерастала всё больше, расползаясь на всех. Вместе им прежде всегда было хорошо, по-отдельности — грустно, а сейчас наоборот. Чуя видел в нём слишком много недостатков.