***
Чуя держался за лоб, не в состоянии даже пойти в кабинет и не распылять свою депрессивную ауру на всех вокруг. Никто из персонала не подходит, боясь праведного гнева, либо считая, что личные дела хозяина кафе, это только его дело, и дело его мужа — вмешательства ни к чему, и Накахара благодарит Бога, что он не вынужден ни перед кем отчитываться за своё состояние, собирая в голове крупицы этой ситуации, чтобы как-то её объяснить. Никак он не хочет её объяснять кроме ёмкой фразы — Осаму эгоистичный мудак. Тут и думать нечего. — Добрый день, — из раздумий его в миг вырывает чужой голос, — надеюсь, я не опоздал. Чуя поднимает голову, закидывая чёлку назад, которая потом всё равно опадает на его лицо, образуя беспорядок. Накахара смотрит на Достоевского и быстро переключается, приходя в себя. Да, точно, они должны были сегодня встретиться, у них же важные дела. — Нет, не опоздал, — слегка понуро произносит Чуя, а затем расправляет плечи и делает вид, что всё в порядке. — Неважно выглядишь, что-то случилось? — Достоевский чертовски проницательный, когда это не вовремя. Не очень хотелось обсуждать с ним происходящее в его постели. Мужчина присаживается напротив, закинув ногу на ногу, специально делает вид крайне обеспокоенный и взволнованный, так как состояние его партнёра кажется уставшим и печальным. — А, да там личное, ничего важного, — отмахивается Чуя и вновь цепляет маску равнодушия, — что мы должны были сегодня решить..? — Мелкая формальность — контракт. Достоевский всё равно легко догадался, что в их семье проблемы — сложно было не заметить как на парковке его нынешний муж хлопнул дверью машины своего BMW.***
Дазай пишет быстро и отрывисто короткими фразами, зная, что Айко сразу же примется выполнять и складывать, не дочитав до конца с победным «могу уйти пораньше?». Он придерживает одной рукой Фамию, которая сидела на его колене и играла в его телефон, и не отрывает взгляда от письма, отмечая, что стоит улучшить в кабинете отопление, ибо ребёнок уже продрог. — Вот, — он убирает ручку на подставку, протягивая секретарше список, — до понедельника меня не беспокоить, я буду занят. — Хорошо, но, Дазай-сан… — Что? — он тут же поднимает девочку со своего колена, вставая с кресла и поднимая её на руки, — мы всего лишь весело проведём выходные. Без всякой работы. Фамия была слишком чистым ребёнком — она так далека от всего жестокого и взрослого мира, не принимая ни надобность работы, ни важных дел, и Чуя говорил, что это Осаму её сделал такой, но он-то знает — у неё огненный нрав от своего родителя, и это никак не изменить. Каждый раз её улыбка и пара ясных глаз разбивали его сердце по-новому, с ней он чувствовал какую-то особенную связь. — У вас на завтра назначено собеседование на штатного психолога, — напоминает девушка, поправив очки и сверкнув взглядом из-под них. — Отмени. — Не могу, тогда нам придётся перенести его на следующую неделю. Это слишком долго. — Тогда выбери кого-нибудь сама, не мне же у него обследоваться. В понедельник проверю. — Накахара-сан будет с Вами? — Айко учтиво не влезает дальше позволенного, но доверительные отношения позволяют ей интересоваться подобным. Она складывает лист с поручениями в планшет, начиная активно вчитываться и что-то отмечать. — Не знаю. Какое это имеет значение? — Думала, может он сможет. — Чуе нельзя доверять даже собаку на пару дней. — Спросила на всякий случай. Что за «случай» Осаму решил не уточнять, решая не захламлять себе голову, поэтому он просто выходит из кабинета с девочкой на руках. В офисе ей очень часто было скучно, но Дазай понимал, что крайне важно уделять работе время, он и так перенёс всё возможное на дом и удалённый режим — подписание договоров, важные встречи или увольнение — это те поводы, по которым он мог сюда заезжать, также сегодня пришлось взять с собой некоторые бумаги, проверить выполненную работу и снова сбежать отсюда. После офиса Дазай всегда покупал ей мороженное или что-то сладкое, как поощрение за ожидание в серых стенах. Она часто замечала, как отец отчитывает кого-то или щедро раздаёт задания с крайне строгим и серьёзным видом, поэтому всё больше проникалась к нему уважением и уверенностью в том, что её папа — самый крутой, самый главный и его все боятся. Однако, чувство того, что ты контролируешь кого-то настолько крутого и независимого давало ей впечатление собственного всемогущества и карт-бланша. — Мы поедем на дачу? — спрашивает Фамия, спрыгивая с рук Дазая и подходя к машине. — Да, — он улыбается и открывает ей дверь, — заедем домой взять вещи на пару дней и по пути заедем в какой-нибудь супер-вредный фастфуд, чтобы купить тебе молочный коктейль и навсегда поселить кариес в твоём болтливом ротике. — Ура! Кариес. Осаму вновь усмехается и обходит машину по кругу, чтобы сесть за руль машины. Странный вопрос секретарши настолько выбил его из себя, что Осаму с позором осознаёт — он в какие-то моменты вовсе не чувствует себя замужним. Он никогда не засматривается на других девушек, на других парней или кого-либо — он вовсе не чувствует себя одиноко, но и присутствие Накахары постепенно растворяется, как сахар в чае. Дазай испытывает тянущее чувство скуки и печали по нему, желая каждую секунду находиться рядом и видеть это милое, нетронутое временем, лицо, ведь Осаму его любит — как никого в мире не любил, утонув с головой в его глазах, когда увидел впервые. С самого первого дня, Дазай спать не мог, зная, что существует Чуя, и он не принадлежит ему — сколько Осаму не испробовал, бегая за ним, идя на разные ухищрения, чтобы не подчиняться, ведь Накахара человек, который под себя подминает всех, загоняет под каблук, а Дазай не хотел терять свою независимость и свободу. Точно, как наркотик — подсаживаться не хотелось. Он видел ту опасность — Чуя использует любовь, как оружие, как слабость, превращая человека в игрушку и используя в своих целях, Накахара в глубине души крайне жестокий и хладнокровный, когда речь идёт о его собственных желаниях. Дазай это видел, знал, но они были так похожи — оба мерзавцы и отъявленные себялюбцы, и Дазай думал, что может его перехитрить. Сможет отстоять свою независимость, приручить и получить Чую — он ведь не самый красивый, не самый нежный и добрый, но в сердце запал так, словно в мире больше не существует людей. Дазай знал, что нет другого способа его заполучить, кроме как подчиниться и привязать — Чуя никогда бы не стал прощать его прегрешения, зная, что он один такой на миллион, а Осаму отброс из отбросов. Привязать к себе удавалось лишь искренними обещаниями, мелочами и усладой, Накахара ни в чём никогда не нуждался, Осаму позаботился о том, чтобы Чуе никогда ничего не угрожало. Но, видимо, даже этого ему было мало. — А что мы скажем папе? — Фамия поднимается с места, держась за спинку сидения за головой Осаму. — В каком смысле? — Ну, он же запретил… — Мало он тебе запрещал? — улыбается Осаму и тянется к ключу, как внезапно в кармане завибрировал телефон. Он сразу же вытаскивает его из кармана, удивляясь, что Чуя звонит ему первым, — алло? — В смысле вы уезжаете на дачу? А меня спросить не надо было? — тут же с обвинений начинает рыжий, сжимая пальцами телефон и кусая губы. Он ещё не слишком отошёл от предыдущей ссоры, грозясь высказать Осаму всё, что думает, — что за спонтанные решения? — Фамия хочет попробовать конную езду. За городом были конюшни, от нашего дома туда ближе, — тут же отвечает Осаму, откидывая голову назад, и пускай сейчас Чуя молчит, Дазай эфемерно чувствует его гнев — Накахара точно сейчас стоит в одиночестве и закипает, как чайник, — можешь приехать к нам, как только закончишь свои дела в кафе. — Ты собираешься сажать нашу дочь на лошадь! Ты совсем ненормальный? — парень уже даже не пытается сдерживать себя, ведь беспросветная тупость Осаму его добивает окончательно. — Нет, для детей есть пони. — Это опасно! — Ну, за ней же буду смотреть я, а не ты. Значит не опасно. — Слушай, я не знаю, что с тобой сделаю, если ты увезёшь её, — он сильнее сжимает телефон костяшками пальцев, еле сдерживаясь, чтобы не раскрошить его, — не смей этого делать. — Я подумаю. В общем, ключ оставлю под ковриком. — Дазай! — когда тот сбросил звонок, Чуя снова заскрипел зубами, намереваясь сразу же сорваться с места и поехать за ними. Вот же гандон! Всё делает по-своему, ни к кому не прислушивается — Чуя это ненавидел, он любил, когда всё идёт по плану, когда он всё контролирует — только так можно избежать сожалений. Как можно принимать столь поспешные решения? Ощущение, что ты ничего не контролируешь становится слишком страшным, Накахара тяжело переносил, когда всё валится из рук и идёт на самотёк — когда ничего не понимаешь жизнь становится сложной и едкой, Чуя же хотел быть уверенным в завтрашнем дне. Однако его быстро отпускает. Запустив руку в волосы, он снова открывает телефон, набирая Дазаю сообщение: «я приеду и убью тебя», получив в ответ сердечко через пару секунд. Вздохнув, Чуя временно отпускает ситуацию. Что ж, сегодня вряд ли он успеет сделать что-то плохое, а у Накахары остаётся время, чтобы привести всё в порядок, чтобы со спокойной душой отлучиться от заведения на выходных. Время пронеслось так незаметно. Достоевский легко заставил забыть об Осаму, о проблемах и том, что привычно гложет — время за разговором прошло так быстро и беззаботно, что Накахара даже вздрогнул, получив сообщение от мужа, который так вовремя напомнил о себе. Чуя был полностью увлечён идеей сотрудничать с лейблом, хотя, признаться, важные моменты они так и не обговорили — Чуя в основном слушал с кем приходилось работать Фёдору, в каких городах он бывал и какие связи имеет — поразительно, но этот человек рассказывал о таких вещах столь легко, что у Накахары даже не было и мыслей завидовать. Достоевский был внимателен, даже когда Чуя неуверенно завёл речь о том, что его интересует — о том, чтобы чего-то достичь и встать на собственные ноги, учтиво обходя упоминания семьи и дочери. О них он мог говорить ещё дольше, но такие темы обычно крайне утомительны для людей, к тому же будучи человеком сердобольным, Накахара скрупулёзно обходил тему прошлого, чтобы не задевать чужие чувства. В прочем, о них он и забыл, Фёдор не подавал виду, что от прошлого в нём что-то осталось. — Всё нормально? — брюнет поднимает острый взгляд, проходя им по всем мелочам на лице Чуи от мелкой морщинки на носу до локонов, что спадали со лба, когда рыжий их зачёсывал наверх, и тот не знает насколько этично будет сейчас проявлять гнев, поэтому просто отмахнулся. Слишком Федя внимательный до чужих эмоций и состояний. — Да, просто муж идиот, — с меньшей агрессией произносит Чуя, присаживаясь на место, — неважно. Мы что-то заговорились с тобой, — Накахара тут же замечает, что прошло уже пару часов. — А мы так и не подписали договор, — Фёдор откидывается на стуле. Ему нравилось занимать все мысли Накахары, нравилось, когда тот забывал о времени, о своём глупом муженьке, которому было откровенно на него похуй, нравилось, что думают они об одном и том же, что у них слишком похожи мечты и стремления. Чуя казался максимально собранным и внимательным, как нужно — они родственные души, которые понимали друг друга с полуслова, — точно всё в порядке? — Да, не переживай, — нехотя отбрасывает рыжий, ожидая пока Достоевский наклонится к своему портфелю и достанет из него договор. — Я просто хотел быть уверенным, что ты в состоянии принимать ответственные решения. — А ты сомневаешься? — Ни секунды. Фёдор ведёт себя аккуратно, не пересекая границы, однако нагло в них вторгаясь столь незаметно и быстро, что его план был обречён на успех. Чуя не замечает, как плавно от исключительно деловых отношений, которые Достоевский выстраивал просто отлично, он пристрастился, как кот к молоку, к его уверенным жестам и беспечному отношению. Словно сияя словами «тебе не о чем беспокоиться», он давал лишний глоток воздуха для мелкого отдыха, которого Чуя прежде не знал вовсе — всё тянуть на своих плечах такой тяжкий груз, который Фёдор благородно предложил разделить. Как это может не радовать? К нему не относятся, как к ребёнку, не бросают на «взрослый, сам разберёшься» и это льстило. Неужели Достоевский решил обольстить его адекватностью? — Ты завтра занят? — тут же спрашивает Чуя, когда брюнет напротив складывает все вещи в портфель. — Для тебя я всегда свободен. — У нас будет много работы, так что свободен ты будешь уже очень нескоро, — улыбается Накахара, — у вас же есть свой стиль? — Да, но нам нужно будет выбрать нового дизайнера для вывески, названия… — на секунду он задумывается, складывая пальцы на подбородке и пробегая взглядом по помещению, прикидывая сколько всего им придётся поменять и насколько нужно будет изменить, — точно. Как быстро ты сможешь закрыться? — На выходные. — Тогда вечером я накидаю тебе идей по оформлению, а завтра вместе посмотрим, что здесь можно сделать. У меня есть хорошие знакомые, которые давно занимаются стройкой — сам увидишь. — Хорошо, — Чуя быстро соглашается, но резко вспоминает, что его выходные уже были расписаны — он собирался приехать к семье и устроить Осаму выволочку. В прочем, подумает об этом позже — может, он успеет завтра закончить все дела пораньше и приехать к ним. — Тебя подвезти? Снова я задержал тебя, прости. — несмотря на то, что вид у Достоевского был не более виноватый, чем тон — Чуя прочувствовал эту вежливость в голосе. — Ничего страшного. Я уже давно ни с кем не разговаривал так легко. Оба встают с места, направляясь на улицу. Сегодня уже было не так холодно — для столь ранней осени погода слишком непредсказуема, Накахара бы не удивился, если бы на следующий день пошёл снег, ведь потепления, кажется, вовсе не ожидалось. — Правда? — кажется, Федя действительно удивлён такому откровению, а взгляд его надёжно зацепился за лицо Чуи, сканируя каждое изменение — а по нему можно было легко догадаться, что что-то не так. Накахара нахмурился, поднимая брови и делая тон посерьёзнее. — Да. Я почти не общаюсь с друзьями, у меня не хватает времени, а Дазай слишком занят Фамией, поэтому, — он внезапно пожимает плечами, — поэтому порой я забываю остановиться и вдохнуть нормально. — Тебе нужен отпуск. — Не в этом дело. — они уже оказались у машины, и Чуя даже не замечает, как Фёдор открывает перед ним дверь, а затем обходит машину стороной, присаживаясь рядом за руль автомобиля, — я не чувствую себя уставшим. — А я не про физический отпуск, — он достаёт из штанов ключ, плавно переводя взгляд на Чую, — тебе нужно сменить обстановку. При всём уважении, тебя окружают сплошные идиоты. — Вот! — Чуя заулыбался, как дитя, когда кто-то озвучивал его мысли без скрытой подоплёки, — и я о том же! Но радость резко спала, он ведь понимает о ком говорит Достоевский. Его отношение к Дазаю ему давно известно, он считал его тупым и быдловатым, хотя удивительно — при всей высокопарности Осаму, его апломб проскальзывал в редких едких фразах, и на быдло он был похож в последнюю очередь, но отчего-то Фёдор прослеживал нагловатость в его поведении. Возможно, излишняя топорность и давление на людей вынуждало его выглядеть, как человек, не уважающий личные границы. И даже если его мнение изменилось — Чуя старался обходить острые углы об этой теме всеми путями, даже не замечая, как, оказывается, легко им можно манипулировать. Не очень хочется обсуждать с кем-то своего мужа, даже если он такой козёл. Фёдор же сжимал руль, стиснув зубы — внезапно настроение омрачилось всплеском радости Чуи. Изнутри буквально сжирала несправедливость — Чуя так прекрасен, но так туп. С его жаждой жизни, горящими глазами и инициативностью было поразительно, как он сам со всем справляется — как уживалось в таком маленьком человеке столько мощи? Но в то же время раздирала дикая обида, что вся эта мощь не принадлежит ему, и Фёдор делает его счастливым, как и прежде, но теперь он официально не имеет к этому никакого отношения. Да, семья, да, прошло время — но как своему эгоистичному «я» втолковать какие изменения происходят в душе, когда встречаешь старую любовь? Сотрудничество с его кафе ему вовсе было ни пришей, но Фёдор пошёл на рискованный шаг исключительно из-за желания хоть иногда иметь повод встретиться. Ха, наивно, что он ожидал выловить? — Прости, я так устал сегодня, — внезапно стонет Чуя, откидывая голову назад и потирая пальцами лоб, — мы управимся завтра до обеда? Мне нужно будет уехать. — Постараемся, если срочно. — Да не срочно, просто… Нет, обсуждать с ним Дазая он точно больше не станет. Чуя вообще считал обсуждение отношений с третьими лицами чем-то крайне зазорным и бесполезным. Во всяком случае, лично в нём это кипятило и умножало злость, а это точно не лучшее качество, хоть оно и вымещало печаль. Его жалобы Достоевскому никак не помогут делу, а может лишний раз напомнят, как всем вокруг наплевать на твои чувства. Достоевский достаточно расслаблен, в его лице читалось напряжение, а тяжелые мысли, словно он принимает сложное решение. Накахара не решился интересоваться, считая, что его личные проблемы не его дело. Чуя ведь не обязан всё знать о нём, он был не из тех, кто сближался с кем-то чересчур быстро, за всю жизнь у него особо и друзей не было, кроме тётки Коё и Ацуши, с которым он почти перестал общаться из-за работы — Чуя всегда привлекал внимание и чужие взгляды, имел кучу воздыхателей, но построить с кем-либо по истине прочные отношения так и не сумел. Он знал, что есть люди, которые могут о себе всё выложить прям при первой встрече, но никогда не причислял себя к таковым — Чуе зачастую было откровенно до пизды, к людям он не питал особого интереса, как и к Достоевскому — просто была перспектива крепких отношений, которые вряд ли сильно бы навредили их сотрудничеству. Или в нём говорит сейчас интерес?***
— Я всё-таки пригласил в гости Ацуши и Рюноске, — тихо вздыхает Дазай, стягивая с себя галстук и падая на мягкий пуф перед камином, напротив которого сидела Фамия, рассматривая куклу, — я знаю, ты считаешь их скучными, но раз уж наша беспечная мамаша слишком занята, будем развлекаться всеми силами. Дазай корил себя за подобные комментарии в адрес Чуи при ребёнке, но искренне надеялся, что она забудет. — Мамаша, — повторяет рыжая и смеётся. — Только при нём так не говори, а то он меня сожрёт. В доме было тепло, а в душе пусто. Не удавалось закрыть эту дыру ничем, пускай теперь и было легче — рядом дочка, которая одним своим видом снимала всякую грусть, но Осаму казалось, что он болен, и это неизлечимо. Хотелось выть на Луну и снова писать Чуе миллион сообщений, но его это не интересует — как всегда, ответит только на одно, назовёт дураком и снова будет игнорировать, пока не получит ещё миллион. Осаму так надоело биться в закрытую дверь, словно они и не замужем. Словно он никогда и не знал этого человека. — Ты же говорил, что он приедет, — Фамия встаёт с места, подходя к дивану и заползая на Осаму сверху, прижимаясь щекой к его груди. Голос ребёнка был настолько печальным, что у Дазая в душе что-то дрогнуло, но сквозь силу он улыбнулся и сделал вид, что всё в порядке. — Если я сказал, значит приедет. Сама подумай, как бы Чуя приехал по такому холоду? — тут же отвечает Дазай, поглаживая её по спине. — всё нормально. Фамия верит. Потому что она ребёнок и другого выбора у неё нет, но распознать в словах своего отца откровенное покрывательство она по-прежнему не в состоянии, поэтому искренне надеется, что это нормально и всё именно так, как ей говорят. А Дазай в душе сжигает Чую за это, а затем воскрешает снова, чтобы не лишать ребёнка полноценной семьи.***
Квартира без ребёнка и Осаму выглядела слишком пустой и тихой, но едва ли это расстраивало. Чуя ощутил такой кайф, словно действительно сбросил груз с плеч — он точно не станет сегодня работать допоздна, щуриться в темноте над подробными отчётами, а также может не выслушивать уколы по поводу своего поведения, никто не будет танцевать на голове и тянуть за собой в игры. Он просто завалится отдыхать. Дазай не будет смотреть волком, ревнуя к работе (хотя, будь это так, было бы намного приятнее, а так он вёл себя необоснованно агрессивно к нему), Фамия не будет непослушно показывать язык на просьбы собрать игрушки. Звонкая тишина так сильно отдалась в ушах, что Чуя не сразу поверил, что может расслабиться — сразу же падает в гостиной на диван и улыбается, растягиваясь на нём. Он действительно так рад не видеть свою семью? Но это ведь нормально — людям порой стоит отдыхать друг от друга, чтобы не убивать, и нервы Чуи не железные. Но вслед за этим выводом вскрывается рана, которую Чуя так тщательно заматывал всё это время под слои пустых разговоров, намеренно игнорируя. Что-то происходит, и он не понимает, что именно, но как симптом — они с Дазаем отдаляются друг от друга. Не понимают, не общаются, ничего не планируют, Осаму не зовёт его на свидания, меньше времени уделяют друг другу, о сексе Чуя в принципе забыл. Забыл потому что не хочет больше Осаму, а тот и не пытается понравиться, вечно проявляя свою язву, капая ядом или болезненно задевая. Чуя не хотел его винить во всём поголовно и безоговорочно, но как же он сейчас зол на него. Хотя бы за его острый язык, который тоже выливался в симптом. И Накахара не понимает, что послужило причиной, но уверен в одном — так не может продолжаться вечность. Им точно нужно что-то менять. Возможно, бурю удастся переждать. Главное не рубить с плеча. Трезвон сообщения пугает Чую, заставив вздрогнуть, но он тут же тянется к телефону, замечая короткое сообщение от Фёдора: «Привет. Надеюсь, ты не спишь, вот я накидал несколько вариантов» И несколько фото с интерьерами разного стиля. Чуя переворачивается на живот, разглядывая на девайсе четыре картинки и выбирая ту, что самая тёмная, но контрастная — современные решения и игра со светом всегда его привлекали.«Третье неплохо»
Чуя на секунду прикрывает глаза. «У тебя отличный вкус Я тоже хотел это, но думал, тебе не понравится» Накахара улыбается, а затем заходит в диалог с Дазаем. Стыдно признаться, но он надеялся хотя бы на пожелания спокойной ночи или вопроса почему он не приехал.«Отлично, есть дизайнеры на примете?»
«Их я тебе покажу завтра лично»«Окей»
«Ты ещё будешь работать?»«Не собирался
А что?»
Чуя напряженно всматривался в экран, не понимая, чего ожидает, но ему всё равно казалось, что что-то должно произойти с минуты на минуту. «Это хорошо. Просто у нас завтра много дел, ты бы лёг пораньше» Ого, это что? Забота?«Как скажешь»
«Спокойной ночи»«Спасибо <3»
Чуя выключает телефон, сразу же откладывая его в сторону. Это какое-то безумие, но внезапно в голову прокрадываются мысли, что он лезет в совершенно ненужные ему дебри, которые будоражили сознание — точно ли сотрудничество с Достоевским полностью деловое?