***
Чуя был несколько подавленным, хотя виду и не подавал. Выглядел слишком задумчивым и уставшим, общаться особо не хотел, даже курить стал чаще — либо от нервов, либо чтобы чаще избегать Фёдора, который, к счастью, не курил. Почему он вообще хотел избегать его? Желание подольше остаться самому и сбросить с себя ответственность за решение своих проблем и обязательств перед другими людьми. Подолгу стоял на балконе в такой мороз, смотрел на ночной город, который видно было отсюда отлично — квартира Фёдора находилась практически в самом центре Йокогамы и достаточно близко к кафе, он не предпочёл городским удобствам спальный район в тишине, как Дазай с Фамией однажды. Печально осознавать, что все мысли всё равно возвращались к одному и тому же — Чуя запутался, чувствует себя потерянным и ищет поддержки, но, что ещё больше отягощало — искать и получать её негде, а потому приходится рассчитывать лишь на самого себя. А на себя, потерянного и слабого, рассчитывать крайне сложно. Чуя упирается лбом в ледяные запястья, сложив их на краю окна, пока сигарета медленно тлеет, осыпаясь вслед за снегом. Самое ужасное то, что парень совсем не может поделиться с Фёдором о своих переживаниях, он их попросту не поймёт. А может, сделает ещё хуже. Дверь на балкон шумно открывается, что заставляет поднять голову, хотя Чуя уже знает, что это Фёдор. Кто же ещё в его квартире? — Ты не замёрз? — Чужие руки моментально прикасаются к его предплечьям со спины — чёрт, ну почему они все такие высокие? — Чуя, ты ледяной, хватит курить. — Да, сейчас, — нехотя отзывается Накахара и последний раз затягивается полностью. Оказывается, он может так долго игнорировать не только Дазая, но и Фёдора — этот человек же менее настойчив, но не менее соблазнён, а Чуе всякая мысль об измене претит. Хотя это с его стороны дико лицемерно, да и считалось бы это за измену, если они с Дазаем уже почти разведены? Ответ — да, с какой стороны не посмотри. Хотя в его положении это уже мало, что меняет, он и так будет жить с чувством вины за произошедшее. Достоевский держит его за руку, затем быстро закрывая балкон, когда Чуя заходит в комнату. Такой контраст между морозной улицей и тёплой спальней заставляет моментально покрыться мурашками. Достоевский сразу же подходит сзади, наклоняясь к рыжему, аккуратно обнимая сзади и проходя ладонями по чужим плечам ниже к самим ладоням — Накахара засматривается на пару секунд на чужие руки: широкие ладони с длинными пальцами, почти, как у Дазая, только у того костяшки были видны более отчётливо вместе с венами. Фёдор отчасти был его копией, только более тёмной во всех смыслах. И эти мысли прерываются внезапным поцелуем в шею, когда брюнет убирает в сторону его волосы и плавно переходит руками с его ладоней на живот. Так странно, что Чуе стало так неприятно, хотя ему самому казалось, что он не против. — Подожди, — внезапно выдыхает рыжий, сразу же убирая чужие руки и тут же разворачиваясь к мужчине, по-прежнему держа его за ладони. — Что снова не так? — кажется, уже даже терпение Фёдора подходило к концу, что заставляло рыжего вновь неоправданно стыдиться. — Я сам не знаю. — тут же присаживается на край кровати, вздыхая. Он бы хотел выложить ему всё, как есть, но, кажется, уже и сам Достоевский не особо стремится узнать, что происходит в голове у рыжего, — я не хочу ничего. — Ладно, — в чужом голосе всё же прослеживается мелкая раздражительность, едва заметная, будто он соглашается слишком саркастично, хотя подобная черта ему вообще никогда не была свойственна, — тогда снова просто ложимся спать. Накахара молча отводит взгляд в сторону, игнорируя намеренно выделенное слово «снова». Ну, да, это ведь так сложно понять — не всё в мире вертится вокруг ебли, а у Чуи в душе происходит какой-то пиздец, который он переживает совершенно один, ведь все его близкие люди в один голос орут «давай!» и подталкивают ближе к пропасти, думая, что делают лучше. Чуя тоже так думал, ему казалось, что они искренне помогают. — Прости. — Я уже привык. «Какие ужасные слова» — на секунду задумывается рыжий, пока не вспоминает, что тогда с утра сказал Дазаю абсолютно то же самое. А ведь мог сказать что-то другое, возможно, тогда бы и разговор их был бы не таким обидным. Хотя надеяться на это сейчас было как-то глупо, у Чуи всё же была гордость. Кажется, теперь уже и Фёдору происходящее надоедало, ведь теперь Чуя не мог дать того энтузиазма к жизни, как прежде. Ведь когда они только познакомились, Накахара был более менее счастлив и не обессилен, а его трудности казались ему преодолимой горой, почему он был так глуп? В любом случае, сейчас это не имело значения, Чуя сделал свой выбор.***
«Фамия заболела, спасибо, гондон» — Чуя быстро щелкает пальцами по телефону, отправляя Дазаю. Он злится. Причём злится достаточно сильно, когда Дазай ближе к вечеру привозит дочь, сухо бросая напоминание о том, что они теперь враги, а на следующий день у Фамии температура в тридцать семь и семь, кашель и усталость. «Хуй я её ещё раз с тобой оставлю» — добавляет вдогонку к предыдущему сообщению и сразу же выключает телефон. Совсем не хотелось ни с кем общаться, Чуя был подавлен и расстроен, ещё и Фёдор отпускает двусмысленные намёки, вовсе не желая принимать то, что у Накахары проблемы. Да и делиться ими теперь не с кем, вновь воспоминания о прошлом и злость оставались, будто у него вся жизнь посыпалась в момент. А у него ещё столько дел! Столько всего планировалось в кафе, потом суд и общение с Фамией — с последним была особая сложность. В последнее время она действительно стала намного меньше общаться с ним, стала более закрытой, хотя иногда всё же задавала вопросы, мол, почему всё так происходит и почему нельзя просто помириться? Чуя и сам задавался этим вопросом, а потом понимал, что любое желание мириться мигом пропадало, когда они начинали разговаривать — словно ненавидят друг друга, по одиночке скучают, а говорить не умеют. И Накахара совсем не понимал, что ей нужно и как ей помочь. Обычно Дазай всегда знал, что с ней делать и как утешить. Честно говоря, он знал, как утешить любого, и в чём Чуя по праву завидует Дазаю, так это в умении быть прекрасным отцом и мужем. Как жаль, что теперь он такой кусок дерьма! Чуя ещё несколько раз мерил температуру дочери, один раз дав ей жаропонижающее, в остальное время она либо отдыхала за просмотром мультиков, либо спала. Сам рыжий теперь лишь мог мечтать о такой беззаботной жизни, когда кто-то беспокоился о тебе по болезни. Теперь всё обязан делать сам и закрывать глаза на слабости. Только телефон зазвонил и на экране высветился контакт Фёдора, в дверь кто-то позвонил. Слегка удивило, Накахара ведь никого не ждал сегодня, а тем более в столь поздний час. Звонок в дверь заставляет Чую моментально встать, выключить телефон и быстро двинуться к входной двери. В квартире было холодно в такую зиму, приходилось плотно прижимать руки к груди, сжимая пальцами телефон. Тяжело вздохнув, рыжий открывает дверь и даже замирает на пару секунд — Дазай. Чуя замер на месте, даже не зная, как реагировать и что сказать — банальное приветствие на уме и чужой пронзительный взгляд — столь строгий и холодный, но отчего-то неравнодушный. Хотя, может, Накахара надумал себе, но эту мысль захотелось греть. Но, кажется, и Дазай не знал, что сказать — рыжий так не ожидал его сейчас увидеть, скорее рассчитывал на скандал по телефону или при следующей встрече, ведь он бы точно стал припоминать ему, что Фамия заболела и отдавать он её не намерен, а Дазай бы подключил свои фирменные оскорбления. Может, и Осаму не ожидал, что так внезапно приедет. — Я пройду? — учтиво спрашивает, заставив Накахару наконец прийти в себя. — А, — Чуя тут же отходит назад, — да. И больше ничего не добавляет. Он честно не знает, что сказать — в голове вертятся идиотские мысли, даже желания вывести его на эмоции нет — кажется, у него это не получится. Дазаю стало… слишком всё равно? Да и рыжий слишком устал ссориться, ему и самому уже было как-то всё равно, лишь бы не стало ещё хуже. — Я сорвался с работы сразу, как ты написал мне. Что с Фамией? — он медленно проходит в дом, стягивая шарф с шеи и кладя его куда-то в прихожей, пока рыжий отходит в сторону, чувствуя себя рядом со статуей — почему-то в этом пальто его муж казался ещё больше, что печально повеселило. — Температура, кашель, — начинает парень, поглаживая сбоку предплечье, — спит сейчас. — М-да. В голосе мужчины была слышна едва заметная нотка вины по отношению к ситуации. Ведь как можно — идеальный отец и такая ошибка! Но Дазай не спешит оправдываться и быть хоть чуточку открытым, на что мог наивно надеяться Чуя, он молча проходит в сторону комнаты Фамии. Накахара идёт следом и понимает, что пока Дазай рядом, он буквально физически не может думать ни о чём, что гложило его в одиночестве. Это действовало на него так успокаивающе, пускай он и понимал, что это недолгий момент, который ничего не изменит, но так хорошо и спокойно стало, что Накахара расслабился. Теперь он видел лишь чужую широкую спину, стоя в дверном проёме, пока Дазай сидел на краю кровати Фамии, глядя на неё и мелко поглаживая по волосам. Когда она внезапно просыпается, то радуется, первым делом увидев Дазая, протягивая к нему руки, чтобы обнять его и улыбнуться, самому Чуе видеть это было дико приятно, однако, его сразу же прерывает звонок телефона. Снова Фёдор. — Да? — сразу приходится выйти из помещения, чтобы спокойно поговорить. Как поразительно, его жизнь буквально разорвала пополам между двумя людьми, и сейчас он прочувствовал это еще сильнее, когда он говорил с Фёдором по телефону, пока в соседней комнате находится Дазай. — Добрый вечер, ты занят? — типично вежливое приветствие из уст Фёдора всё равно звучало почему-то нахально, Чуя даже не понимал почему. — Не особо, — спокойно отвечает Накахара, опираясь о стену в коридоре. — Я хотел обсудить кое-что важное, — на секунду Накахара напрягается, будучи готовым уже к любому дерьму в своей жизни, — нам бы лучше поговорить с тобой в живую, так как это серьёзно, но решил позвонить прямо сейчас. Я смог найти хорошего адвоката, который может помочь нам с твоей ситуацией, — на секунду тот усмехается, а Накахара замолкает — думать об этом ему совершенно не хотелось, а тем более сейчас. К тому же так взбесило, как Фёдор принимал за него решения, кажется, это впервые ему не понравилось, — хотя, у Дазая и так мало шансов. В его-то положении… Очередной смешок Фёдора остаётся проигнорированным, Чуя кладёт одну ладонь на лоб и уходит в гостиную, глядя в окно. Естественно, он должен решать это именно сейчас и именно самостоятельно, больше-то советоваться ему не с кем и скидывать ответственность решений на кого-то другого нельзя. Нет, мог бы и на Фёдора — тот и рад будет, но что-то подсказывало, что это не лучшая идея, к тому же всякое доверие уже исчерпано. И у него даже нет времени остановиться и достаточно подумать, прежде чем что-то предпринимать — всё происходит так быстро. — Чуя, — его тут же возвращают к разговору и медленно добавляют, — какие-то проблемы? — Нет. Я просто не уверен, что это нужно. — Мне казалось, ты как никто лучше знаешь, что Дазай очень настойчивый человек. — Да. Но я всё ещё хочу договориться мирно. — Когда ты сможешь подъехать в кафе? — тут же спрашивает, и Чуя смотрит на часы, вспоминая о тех двух. — Не скоро, Фамия заболела, пока гуляла, — на середине замолкает, чтобы не проболтаться о том, что заболела она с Дазаем, хотя тут же ловит себя на мысли, что выглядит это, как покрывательство — но Осаму ведь действительно не виноват, дети часто болеют. Всё стало так запутано, он буквально находился между двух огней, — я пока вожусь с ней, не знаю, когда сможем встретиться. Давай я напишу тебе потом, ты не вовремя позвонил. — Как скажешь, — мужчина на том конце устало вздыхает, и Чуе кажется, что он создаёт проблемы, — я назначу встречу, как только освободишься. Теперь у Чуи появилось лишнее время для того, чтобы подумать нужно ли ему, а заодно разобраться в каких они теперь отношениях. Всё, что пару дней назад казалось предельно простым сейчас оказывается невероятно сложным — а главное, Накахара вовсе не спрашивал сам себя чего он хочет на самом деле, хотя прежде его и обвиняли в эгоизме. Может, в этом и была его проблема: он совсем не думал наперёд, лишь поддался минутным увлечениям и хотел утереть Дазаю нос, мол, не ты один на свете хочешь меня. Но совсем не ожидал такой резкой реакции, Чуя идиот — просто желал вызвать ревность, но в ком? В самодостаточном человеке, который, в отличии от него, знает, чего хочет и что делать? У Накахары голова шла кругом, но он хотя бы выбил себе слегка времени. Но сколько этого времени бы у него не было, кажется, что он его упустит. Так и не сможет решить, оставив это ответственное дело на Достоевского или ещё кого-то, кто будет более активным и менее запутанным, хотя подобная инфантильность уже начинала вызывать чувство стыда и агрессии к самому себе. Всё же почему-то Чуя по-прежнему ощущал неоднозначную связь с Дазаем, словно ещё не всё потеряно. Проходит ещё какое-то время, Чуя стоит в гостиной, желая побыть одному, пока Дазай ещё находится в их квартире, и это давало лёгкое воспоминание прежнего быта, не так словно рыжий должен стоять у него над душой и контролировать каждый шаг и слово в сторону дочери. Не возвращается в комнату к Дазаю и Фамии, пока не понимает, что покинул на долгое время и уже начинает скучать. Решительно выключая телефон полностью, не желая сегодня больше ни с кем общаться — скажет, что забыл зарядить, ибо сразу лег спать или что зарядка сломалась, не важно. Рыжий подходит к комнате, где было подозрительно тихо, и это немного удивило, однако, приоткрыв дверь, он тут же аккуратно останавливает её, чтобы не шуметь, когда видит их спящих на кровати. Пальто Дазая лежало на краю кровати, в то время, как сам он лежал на середине, обнимая одной рукой Фамию с боку, и это вызвало вновь обидный укол совести. Он себя ощущал злым разлучником отца и дочери, которые слишком друг друга любили, хотя таковым не являлся, ведь другого выбора нет, у Чуи есть на неё все права и даже больше. А они упёртые оба, как два барана, если дело доходит до чего-то столь принципиального. Накахара стоит на месте пару секунд, даже не зная, что делать — будить их обоих так не хотелось! Но Дазаю скоро уезжать, потому Чуя тихо выключает свет и мелкими шагами, чтобы не шуметь, подходит к кровати, садясь на край возле Осаму — тот явно мало спит и много работает из-за стресса, коего в его жизни теперь было невероятно много, Чуя даже не удивлён, что он моментально уснул. — Дазай, — рыжий слегка наклоняется к мужу, одну руку кладя ему на грудь в попытке разбудить, он пару секунд ждёт и настойчивее трясёт его за плечо, пока брюнет не вздыхает громко. Внезапно во сне он тянет второй рукой голову рыжего к своему плечу, заставив того тихо ахнуть и наклониться к нему почти всем телом. — Пять минут… ещё… — голос сонный, не сразу понятно проснулся он всё же или всё-таки сквозь сон производит автоматические действия, но Чуя отчего-то моментально замер, практически не двигаясь — его крепко держали одной рукой, положив на себя, и это чертовски удивляло и смущало. Как в первый раз, будто они по-детски влюблены и такие мелочи до жути стеснительные, но в то же время — столь приятно, что Накахара даже не думает вырываться, лишь молча поворачивает к нему голову, мелко рассматривая чужой подбородок и рыжую макушку дочери рядом. Раньше они так часто спали вместе, когда она была совсем маленькая и боялась кошмаров. Чуя до сих пор помнит, что Дазай почти каждую ночь просыпался ради нее — он так хотел этого ребёнка, что у Накахары не возникало никаких вопросов по поводу того чья она. Полностью Дазаева дочка. С несколько минут поностальгировав о прошлом, Чуя также тихо вздыхает, внезапно ощущая чужую ладонь не просто на голове, а в волосах — Осаму невольно гладил его по привычке, возможно, даже не понимая этого. И пах так же, как раньше, от него пахло чем-то лесным и даже хвойным, но не слишком ярко выраженным, чтобы раздражать. Скорее, как его любимый парфюм, который Чуя сам ему подарил на одну из годовщин.***
Когда Дазай открывает утром глаза, то не сразу понимает, почему он снова проснулся дома, но дочь под боком сразу же напоминает, что вчера он приехал к ней сразу же, как узнал, что она заболела — разволновался, хотел сразу же оказаться рядом и убедиться, что всё не так плохо. К сожалению, в черте Дазая была преувеличивать проблемы близких людей, из-за чего он превращался в комок переживания, а тем более, когда ему столь топорно намекнули, что это его вина — ну она же так сильно хотела мороженное! И плевать, что сейчас зима. Однако, дыхание с другой стороны его удивляет. Вовсе не помнит, чтобы Чуя был рядом в момент, когда он уснул, и это очень странно. Он действительно не помнит этого, не мог же Накахара сам лечь рядом, хотя в целом, это уже не важно — ведь его рука сама прижимала мелкого за талию к себе, что ещё больше дезориентировало. Глазами исследует тело рядом, как Чуя сам прижался к нему, привычно закинул ногу, держа ладонь на его груди, и даже будить его не хотелось, Чуя, когда спал всегда был похож на сонного котёнка. Всё же что-то внутри головы Дазая сооружало между ними высокую стену, как если бы ему было жизненно необходимо знать статус их отношений, и даже при всех сохранившихся чувствах и любви к нему, тяжело было закрыть глаза на всё произошедшее только ради того, чтобы сойтись вновь. Он чего-то ожидал? Наверное, раскаяния. Даже если ему будет сложно и плохо, даже если Накахара будет страдать — это уже будут не его проблемы, а какого-нибудь Фёдора или другого мужика, которого Чуя себе подцепит. Дазай сохранял сочувствие до того момента, пока любовь Чуи не стала эгоистичной — сейчас у него не было даже малейшего желания помогать ему, как бывшему мужу, к которому у него сохранялись какие-то чувства. И, что больше всего тревожило — мысль, что люди, которые могли быть друг для друга всем в один день просто перестают даже здороваться, Осаму всё равно не мог понять, как это происходит. — Мм, — со слабым мычанием сбоку Накахара приподнимает голову, поднимаясь на одном локте и мелко потирая глаза, прежде чем открыть их и сразу увидеть перед собой лицо Дазая — а факт того, что Чуя почти залез на него ночью заставляет слегка покраснеть и сразу же нервно усмехнуться, а затем убрать от него руку, — доброе утро. — Доброе, — слегка отстранённо и равнодушно отвечает Дазай, убирая собственную руку также. Накахара сглатывает ком в горле и отводит взгляд, понимая, что милого утреннего диалога у них не выйдет, даже если сам он выглядит просто и легко, то Осаму самый холодный лёд, который не пробить. Любезничать никто не собирался, как бы наивно Накахара не пытался на это надеяться. Рыжий тут же аккуратно слезает с него и садится на кровати рядом, пока Дазай пытался аккуратно уложить Фамию на кровать, чтобы не разбудить и встать самому. Чуя включает телефон, что вчера выключал на всю ночь, чтобы не мешал и сразу же замечает несколько пропущенных, что заставляет его нервно прикусить губу, думая, что перезванивать не очень-то и хочется. Тут же замечает вчерашние кружки от чая на тумбочке и аккуратно берёт обе в разные руки, чтобы не шуметь. Дазай же даже не смотрит в его сторону, молча поднимает своё пальто с края кровати и натягивает его по пути на кухню, пока Чуя плетётся следом. Дазай даже не проснулся полноценно, но понимал, что нужно срочно уезжать, чтобы не оставлять каких-то недосказанностей и ссор после себя. Однако, Накахара почему-то почувствовал себя безумным, решаясь на отчаянные действия. — Может… хотя бы чай выпьешь? — внезапно озвучивает рыжий, что заставляет Дазая остановиться и зависнуть на несколько секунд в раздумьях. Прокручивает заново слова — то есть, он точно останавливает его и предлагает поговорить? Брюнет заранее выбирает проигрышную для Чуи тактику быть злым и отстранённым, можно ли сказать, что это сильная обида? Возможно, хотя Дазай скорее молча сделал выводы и поступает так, как рыжий заслужил. — Можно, — сухо выдаёт Осаму, разматывая шарф и бросая на него короткий взгляд. Непонятно, что он обозначал и почему Дазай согласился — на что-то надеялся? Глупо, да и только, но вдруг случится чудо и Накахара наконец начнёт замечать свои ошибки. Чуя напряжен, словно на иголках, не знал, что сказать и как правильно действовать, у него не было чёткого плана, покуда действовал он спонтанно и необдуманно, исходя из логики «лишь бы не упустить момент», а потому буквально чувствовал себя на минном поле, ведь не знал, что сказать правильного, чтобы не подорваться. Хотя они прожили столько лет вместе — Накахара никогда бы не подумал, что в один момент Дазай может стать закрытым и чужим, это была достаточно новая и неизведанная для него сторона Осаму, которую он никогда прежде не показывал, никогда не проявляя эгоистичной и злой гордости. А потому Чуя уже не знал зачем предложил ему остаться ещё на несколько минут. Он просто захотел это сделать. Пока Дазай грузным шагом проходит на кухню, присаживаясь на любимое место у окна — с него было всегда удобно затягивать к себе Чую на колени, когда тот близко подходил к столу. Сейчас закидывает ногу на ногу и смотрит в окно, изредка кидая взгляд на Чую, словно выжидающе — Осаму действительно ожидал узнать зачем его остановили. Рыжий молчит, пока внезапно не звонит телефон рядом, заставив его чуть не уронить банку с чаем, Чуя был неестественно дёрганный. Тут же сбрасывает звонок и включает беззвучный. — Да ответь ему, я ревновать не буду, — внезапно первый сдаётся Дазай, наконец повернув к Чуе голову. — Нет, — непонятно, что он имел ввиду. Скорее просто не хотел совсем обсуждать это ни с какими вытекающими, поэтому лишь разворачивается к Дазаю, по-прежнему держась за тумбу за спиной, — я не буду… Вы вчера так мило заснули, — наконец он начинает говорить и непонятно чего добивается, кидая мелкий взгляд на Дазая, словно в ожидании, что он что-то ответит ему и продолжит, — я не хотел вас будить, но думал, тебе надо уезжать. — И прилёг рядом? — злой сарказм заставил Накахару тяжело вздохнуть и помедлить с ответом, чтобы не наорать в ответ. — Нет, ты сам меня повалил, — однако, затем он улыбается победно, скрывая мелкую усмешку. — И? Чуя не спешит с ответом, не зная и сам зачем стал говорить об этом. Неужели больше не о чем? В голове вертелось так много мыслей, но ни одна из них не была стоящей и полноценной, чтобы можно было спросить — на их кухне так неожиданно стало тихо, а Накахара снова ощутил, что проиграл. — Я просто… На самом деле не хочу расходиться врагами, — «да и вообще не хочу расходиться» — хотел бы добавить рыжий, но решил промолчать, — и я ничего не понимаю. — И хочешь, чтобы я снова вместо тебя всё сделал? — Я этого не говорил. — Ну, ты этого хочешь, потому что привык паразитировать на других. — Ты можешь выслушать? — Нет, не могу, — брюнет уже и сам начал заводиться, пока Чуя не почувствовал впервые обиду вместо злости, — а точнее, не хочу. — Тебе уже совсем всё равно на меня? — Накахара понимал, как абсурдно звучит и как глупо было на что-то надеяться, но всё же — надежда умирает последней, и сейчас Чуя сказал это случайно, однако, ответ получил достаточно искренний. По крайней мере, когда Дазай встаёт с места с громким тяжёлым вздохом, Чуе на секунду становится страшно — удивительно, почему он испытывал такое волнение с ним в разговоре, но, когда Осаму останавливается рядом и смотрит на него сверху вниз, рыжий чувствует себя ничем — мерзкое ощущение, что ты совсем ничего не значишь и, как идиот, бьёшься головой о стену. — Чуя, ты идиот? — единственное, что он спрашивает, но даже не даёт ему ответить, наклоняясь и хватая рыжего за плечо, — нет, скажи мне, ты совсем глупый? — Дазай. — Нет, просто тебе всегда было плевать на меня, а теперь, внезапно, ты смог оценить какой хороший и любящий муж у тебя был? — внезапная усмешка вновь унижала, и Чуе хотелось сбежать отсюда, но даже убрать его руку он был не в силах, — ты предлагаешь склеить всё и сделать вид, что ничего не было? Чтобы до конца жизни мы оба смотрели на нашу жизнь и лицезрели трещины? — такие вопросы снова резали по-живому, а у Чуи не было что ответить ему, да и не давали особо — кажется, Дазай давно хотел многое ему высказать, — допустим, нам придётся обманывать друг друга, тебя мне обмануть легче простого, ты обманом занимаешься постоянно, но я никогда не вру себе. Наверное, Фамия — единственное, что могло бы спасти наш брак, мы могли бы оставаться вместе ради неё, но ты и её забираешь у меня, как и всё самое ценное в моей жизни. — Но мы же… — Я видел в ней твоё отражение, — Дазай всё равно топорно перебивает и продолжает гнуть свою линию, делая Чуе всё хуже и хуже, — и каждый раз заново в тебя влюблялся, в того юного рыжего парня из института, чьи глаза мне по ночам снились. Я отдавал ей всю любовь, которая тебе была не нужна, — на секунду рыжему стало так больно, что он еле сдерживался, чтобы не расплакаться на чужой груди. Накахара сильнее вжимался в тумбу за спиной, пытаясь отвернуть голову или опустить её, потому что смотреть Дазаю в глаза было невыносимо тяжело, — а забирая у меня её, ты забираешь у нас всякий шанс того, что счастье нам ещё могло улыбнуться. А сейчас ты спрашиваешь всё равно ли мне на тебя? На секунду он замолчал, всё ещё глядя на лицо Накахары точно, как зверь, который вот-вот набросится, пока Чуя пытается унять дикий дискомфорт в груди. Кажется, Дазай чего-то ждал, но не дождался. — Да. Мне теперь абсолютно плевать на это, — наконец он отпускает чужое плечо, — это то, чего ты заслуживаешь. — Не говори так, — наконец отвечает рыжий, находя в себе слова и смелость, — ты преувеличиваешь, потому что обижен. Я… — снова останавливается, а затем понимает, что медлительность снова всё испортит, — я могу быть другим. — Меня это, к сожалению, больше не интересует. У тебя чайник закипел, — с мелкой улыбкой он наконец отходит, а затем идёт на выход из кухни, явно более оставаться не желая. Чуя стоял на месте пару секунд, чувствуя себя изнасилованным или обворованным — так плохо ему ещё никогда не было, так ужасно он себя ещё не чувствовал, потому что сейчас казалось, что жизнь окончена. Самое страшное, что было в жизни — непонятная душа человека, которая может стать в один момент закрытой и отчуждённой, Накахара видел в Дазае огромную непреодолимую стену, которую ему не пробить и не обойти. Он чувствовал себя бессильным перед ним, понимая — никак не подобраться и не изменить, и только Накахара хотел начать жалеть себя и испытывать мощнейшее выгорание, как вспомнил всё, что с ним происходило: все просьбы и упрёки Коё, враньё Фёдора и та женщина Йосано, ведь всё было против него! Ему казалось, что эти люди действительно помогают, но как же слова их расходились с делом, ведь он не наблюдал в Дазае и половины тех плохих качеств, которые ему приписывала Коё. Как Осаму смотрел на него несколько минут назад, ведь он до сих пор не забыл те первые моменты, когда они встретились и даже хранил их всё это время. Вновь появилась надежда — Дазай точно любит его, просто Накахара не был в этом уверен. Но, что намного более важно — Чуя любит его. Ему казалось, что их договорный брак никогда не заставит его чувствовать, но любовь оказалось чувством более глубоким, чем мимолётное слабое увлечение старым знакомым. Накахара никогда не понимал каким трудом достаётся настоящая любовь, однако, осознал её только тогда, когда потерял. Телефон снова зазвонил. Чуя сперва неожиданно дёргается, затем наконец принимает звонок от Фёдора. — Да? — наконец отвечает, отводя взгляд в сторону окна. — Привет, почему ты не брал трубку? — столь прямой и топорный вопрос заставляет Накахару слегка напрячься, не понимая, откуда столько грубости. — Я был занят. — тут же отвечает. — Чем? — Я перед тобой отчитываться обязан? Внезапный вздох из трубки также заставляет себя чувствовать некомфортно. Почему его так сильно напрягают во всех сторон! — Я так понимаю, ты снова мечешься возле Дазая. — Нет, вообще-то… — Мне не интересно, если ты до сих пор не можешь забыть и выкинуть этого идиота из своей башки. Внезапно он тут же кладёт трубку, а у Накахары чувство, что единственный здесь идиот — он сам.