Петунью буквально парализовало недоумение от сказанного инспектором, но ещё больше от того, что её могло ожидать в следующие минуты. Её голова только и прокручивала в голове все возможные варианты: запрет на передвижение, заключение под стражу. Директор Хогвартса, если и удивился словам Мэтта, то очень хорошо скрыл эмоции под маской своей традиционной приветливости и твёрдой уверенности в своих действиях. Вся ситуация была похожа на немую сцену в театре.
— И на каком основании вы это сделаете, инспектор? — всё тем же притворно-спокойным голосом спросил Дамблдор. — Я не так хорошо разбираюсь в маггловских законах. Но даже мне известно, что вы должны предъявить обвинение или хотя бы иметь информацию, заставляющую нас подозревать в причастности к этому.
В этот момент Петунья подалась слегка назад, предоставляя решать возникшие проблемы Дамблдору.
— Что ж, вы правы, оснований для вашего задержания и, тем более, ареста, нет, — ответил инспектор, складывая руки в замок. — И вы имеете полное право уйти отсюда, даже ничего не объясняя… Правда, после этого вас обоих возьмут на карандаш я и мои парни из отдела. Вы станете основными подозреваемыми по делу, так как мы получим основание полагать, что вы скрываете важные для следствия сведения. Но вы можете избежать всего этого, если расскажете мне чистую правду о том, что случилось восемь лет назад с родителями Гарри. Всю историю от начала и до конца.
Петунья перевела вопросительный взгляд на директора, всем видом показывая, что пора начинать. В этот момент Альбус думал о двух вещах: как рассказать подлинную историю Лили и Джеймса и как одновременно с этим не раскрыть магический мир. В голове то и дело крутилась навязчивая мысль о том, что инспектор каким-то образом опознал его. Но как? Как простой офицер маггловской полиции мог знать, кто такой Альбус Дамблдор? Это было сейчас большой загадкой для директора Хогвартса.
— Вам не придётся к этому прибегать, — ответил, наконец, Альбус после короткого молчания. — Я уже говорил о том, что готов сотрудничать с вами. Но перед тем, как я поведаю то, что вы желаете знать, я хотел бы кое-что уточнить.
— Что именно? — поднял брови Джонсон.
— Вы сказали, что я скрываю своё настоящее имя. Почему?
— Я уж думал, вы не спросите, — ответил Мэтт. — Впервые ваши имя и фамилию я прочитал в одном письме. Оно пришло моей дочери, когда мы отмечали день рождения, одиннадцатый день рождения. Её зовут Кэтти Джонсон. Сейчас она учится на втором курсе вашей школы и она без ума от преподавателей, в том числе и от вас. Недаром она вас назвала самым великим волшебником. На летних каникулах она как-то показала мне шоколадную лягушку, а внутри коробки как раз-таки был ваш портрет. Он быстро исчез, но я его запомнил. Так что, благодарите земноводных за то, что я вас так быстро раскусил.
Теперь взгляд Петуньи сменился редким удивлением, обращёнными в сторону удивительно много знавшего Джонсона.
— Я сейчас не ослышалась? Ваша дочь… учится в Хогвартсе? И вы знаете про магию?
— Вы, должно быть, удивлены. Да, моя жена — магглорождённая волшебница, и она тоже закончила эту школу. Я, конечно, поначалу был в шоке, когда узнал о магическом мире. У меня даже взгляд был такой же, как у вас сейчас. Но потом я понял, что ничего страшного в этом всё-таки нет, — развёл руками Мэтт.
— Выходит, вы с самого начала знали, что в деле замешано волшебство? — не унималась Петунья. Она пока одна чувствовала себя, как будто её обманули.
— Не всё сразу, миссис Дурсль. Я отвечу на ваши вопросы после того, как вы ответите на мои. Я думаю, это честная сделка.
Даже несмотря на то, что Джонсон оказался непростым магглом, объяснить события, перевернувшие жизнь маленького Гарри, было непросто. То, что Мэтт знал про существование магического мира со слов жены-волшебницы и дочери-ученицы, несколько облегчало ситуацию. Поэтому, Альбусу и Петунье после такого открытия было намного проще посвятить, казалось бы, обычного маггла в историю давно минувших дней.
Теперь для инспектора возникала другая проблема: гоняясь за правдой, он теперь с трудом представлял, как рассказать об этом своим коллегам, а начальнику — и подавно. Но одно можно было сказать точно: теория Скотта о трансплантологах и инопланетном ОПГ отпадает напрочь. Он получил ответы на те вопросы, информация о которых никак не сходилась с ранее представленными показаниями и уликами восьмилетней давности. Ещё большее удивление Мэтта вызвало признание Альбуса в том, что он намеренно подкорректировал историю мальчика. Но старому волшебнику нашлось, что сказать и по этому поводу.
— Да, инспектор, мне пришлось это сделать. Посудите сами: убийца Лили и Джеймса так и не был пойман. Он нанёс удар по Гарри и скрылся в неизвестном направлении. И только один Бог знает, где он может сейчас находиться.
Снова почувствовав неладное, Петунья медленно повернула голову в его сторону. Но Альбус говорил без малейшего намёка на ложь, как будто так и было на самом деле. У него был свой план на этот счёт, и пока всё шло так, как он и хотел.
— Я подменил улики и замаскировал обстоятельства происшествия, чтобы сохранить жизнь мальчику. Вы не присутствовали при этом и не знали близко Лили и Джеймса, поэтому не поймёте, какое опустошение я почувствовал после этого. Гарри — то немногое светлое, что осталось после них. И я должен был сохранить его жизнь любой ценой. Я заранее договорился с Петуньей о том, чтобы она оформила опекунство на Гарри. Все документы были сделаны в самые кратчайшие сроки. У меня получилось договориться с органами опеки… своими методами, с помощью магии. Надо было замести все следы о существовании мальчика, чтобы убийца не мог его вычислить и закончить начатое.
— Секунду! Убийца родителей Гарри ещё на свободе? Столько лет? — недоумевал Мэтт. — И люди из вашего мира не смогли его поймать?
— Магия сильна, но не всесильна, инспектор. И в нашем следствии могут быть провалы, как и в вашем мире. И это происходит, в том числе, потому что преступник действует не так, как от него ждут этого авроры. Он ломает систему и действует хаотично. В его голове это части плана, которые потом сливаются в одно нечто. Аврорат не мог предугадать следующий его шаг, так как в них не было логики и постоянства. После этого убийства он исчез и больше никак себя не проявил, и так все семь лет, до сих пор. Как только стало понятно, что быстрой поимки не будет, следственный ресурс стал уходить на текущие дела, которые имело смысл расследовать.
— Что ж, это многое объясняет в деле. Может, это сделает нынешнее расследование более успешным. Спасибо вам, директор, что рассказали это мне! А вам, Петунья, большое спасибо, что познакомили нас друг с другом!
Затем последовало взаимное, трёхрукое рукопожатие, после чего Джонсон отпустил Петунью с Дамблдором. Она скорым шагом направилась к двери участка, не дожидаясь Альбуса. Дамблдор же не торопился выйти: он ещё стоял в проёме допросной и о чём-то напряжённо думал.
— Инспектор! — окликнул директор Джонсона. Мэтт молча повернул голову в сторону двери.
— Я бы рекомендовал вам оставить это дело. Вы не представляете, насколько оно запутанное и непонятное, тем более, для вас. Его не смогли раскрыть в самом начале, не смогли в 1981 году, так что и ваши шансы будут не больше, чем у предшественников.
После этого взгляд Мэтта стал более пристальным и задержался на директоре. В его голове будто что-то щёлкнуло.
— Что вы имеете в виду? В самом начале… Он орудовал и раньше?
Дамблдор не сразу ответил на вопрос. Он молча подошёл к столу, за которым стоял Джонсон и ткнул пальцем в лежавшую раскрытой папку. Рядом находились фотографии тех самых загадочных шрамов на телах жертв «автокатастрофы». После этого Дамблдор направился к выходу и произнёс:
— Ищите там, где начинается путь каждого, кто попадает в Хогвартс.
Вслед за этими словами лжепрофессор Гарварда покинул участок. Он пропал из поля зрения инспектора гораздо раньше, чем тот успел сообразить, о чём шла речь. Но это не помешало Джонсону понять загадку Дамблдора. Однако выстроенная им теория нуждалась в проверке. Поэтому он решил для себя, что пока не будет говорить Рамзи о своих мыслях, пусть и неплохих, до тех пор, пока он не поймёт до конца странные показания директора Хогвартса. В разгар этих раздумий в допросную ворвался Скотт.
— Вот ты где? Бык тебя ищет, идём скорее.
Недолго думая, Мэтт взял в охапку материалы дела со стола и направился с Вудвордом в кабинет начальника участка.
В момент ожидания своих подчинённых Рамзи вертел в руках наручные часы, которые он достал из верхнего ящика. На тыльной их стороне было тонко и каллиграфически выгравировано имя «Джон Форстер Вудворд». Откинув голову в кресло, Чарли погрузился в мимолётные воспоминания:
«Джон Форстер Вудворд» — так звали известного в ВМФ адмирала, командовавшего военно-морскими силами метрополии. Чарли от него и получил эти часы шесть лет назад за 2000 километров от Лондона, на Фолклендских островах.
В то время у Великобритании был вооружённый конфликт с Аргентиной, и когда он начался, Рамзи преподавал физическую подготовку в Эшфордском полицейском учебном центре. Обучавшиеся не понимали его усердия на занятиях и подтрунивали над ним, когда он в очередной раз объяснял важность упражнений. У каждой группы была своя кличка для Рамзи: «Кожаная штанга», «Кашалот», «Бык» (тогда эта кличка за ним и закрепилась). Рамзи это раздражало: он понимал, что молодые ребята, горящие желанием раскрыть дело века, будут работать усерднее на криминалистике или уголовном праве, а мучаться приседаниями и подтягиваниями они не будут.
Именно поэтому Фолкленды он воспринял как возможность добиться уважения и признания в своём кругу. Его зачислили добровольцем в 5-ю воздушно-десантную бригаду — ту, где он и служил. К островам он подоспел к началу июня и боялся так и не успеть поучаствовать в бою. Высадка его взвода под Портом-Стэнли произошла в ночь на 14 июня. Через пару километров после пляжа взвод вышел на нужную им высоту. И тогда британцам брызнули в лицо аргентинские пулемёты, заставившие атаковавших залечь. Командир отделения, где находился Чарли, был ранен, и взводный быстро назначил ему замену.
— Рамзи, берёшь отделение себе и без разговоров! Слушай внимательно! Видишь вон тот пригорок? Там их командный пункт. Тебе до него ближе всех, бежишь туда по моей команде и со всех ног. Мы отвлечём их на себя. Понял меня?
— Так точно, сэр! — проорал сквозь шквал огня Чарли. — Разрешите выполнять?
— По моей команде! Пошёл, качок!
Пока остальной взвод отвлекал аргентинцев, отделение Рамзи стремглав понеслось к своей цели. Их успели заметить неподалёку, с пулемётного гнезда, но брошенные две гранаты успокоили расчёт. Огрызаясь огнём, бойцы добрались до входа. Один из них выхватил гранату и хотел было выдернуть чеку, но сильная рука Рамзи не дала ему это сделать.
— Погоди, мёртвые нам ничего не скажут. Живыми возьмём.
На удачу он постучал прикладом автомата в дверь и проорал: «Abran! Los suyos!» (с исп. «Открывайте! Свои!»). Через 10 секунд засов отперли и британцы с Рамзи ворвались внутрь.
— Manos arriba, ahora! (с исп. «Руки вверх, живо!»)
Аргентинцы не поняли призыв и повыхватывали своё оружие. В ответ Рамзи накинулся своим мощным телом на первого попавшегося офицера с криком: «Живыми брать!»
Через секунду началась форменная свалка, в которой Рамзи успел вырубить половину командного пункта: мощная мускулатура и неплохо поставленный удар решили своё дело.
Вслед за взятием командного пункта пала высота, и в тот же день капитулировал Порт-Стэнли. Война закончилась, но Рамзи успел на ней себя проявить. Награда его не нашла, но адмирал Вудворд, узнавший об этом, решил лично взглянуть на человека, своими руками вырубивший четверых офицеров. С этой вот встречи у Рамзи и появились эти часы. В учебном центре о подвигах преподавателя узнали сразу — расчёт Рамзи сработал: ему дали преподавать огневую подготовку. А ирония обучающихся сменилась уважением, плохие клички исчезли, но «Бык» осталась.
Долго предаваться ностальгии у Рамзи не получилось. Трансляция небольших, но ярких флэшбэков прервалась со стуком в дверь. На пороге кабинета стояли трое офицеров: Джонсон, Гэмборн, которого прихватили по пути в кабинет, и Вудворд.
— Хвала богам! Неужели вы пришли ко мне все вместе? — воскликнул Рамзи и убрал подаренные часы обратно в ящик. — В общем, сразу к делу. Сегодня утром звонили из Контртеррористического управления, они забирают дело, и я намерен им его отдать. Я устал от этих чудес: то у нас труп украдут, то у нас амулет со взрывной волной, то у нас зацепок нет. У вас два дня на то, чтобы подготовить материалы и передать их мне. Вопросы есть?
Ожидание на лицах офицеров сменилось недоумением. Первым слово взял Гэмборн.
— Естественно, есть! Почему нас вот так ставят перед фактом? У нас появилась новая информация, стали проясняться факты, и тут ты нас вызываешь и говоришь сдать дело!
— Ты, как и все вы, за две недели ничего дельного мне не поведали по делу. А с этим амулетом чёртовым вообще чуть не угробили. Контртеррористы думают, что имело место применение некоего нового оружия и хотят это проверить, а поэтому требуют дело себе.
— Чарли, ты знаешь, что мы делаем всё возможное, — заговорил Мэтт. — Ну кто мог подумать, что простая пропажа мальчика превратится вот в такую чертовщину? Неужели тебе будет приятно им отдавать такое дело? Мы станем посмешищами, когда они узнают, что у нас происходит и что мы ничего не нашли. Сейчас у меня есть реальный шанс распутать хоть что-то. Пожалуйста, дай мне время, сколько можешь.
— Как бы сейчас сказал мой дядя: «Если можешь не думать о времени — не думай. Думай о людях и о потерях» — подытожил Скотт.
— Сэнди сказал бы сейчас другое: «Лезть в дела чужого ведомства — всё равно, что мину кувалдой обезвреживать». Контртеррористам нужно это дело и им фиолетово, нарыли вы что-то или нет. Они его будут расследовать наверняка по-своему. И совать туда нос ни наш, ни свой я не собираюсь. Дел и без того до хрена, а у меня лучшие сотрудники вместо следствия играют в песочнице и не могут в течение двух недель внятно изложить хоть одну версию. Просто признайте, что вы облажались и дайте другим людям спокойно закончить с этим похищением. Я и так дал столько, сколько мог. Два дня на сдачу дела. Идите, работайте.
После этого Джонсон, Вудворд и Гэмборн вышли из кабинета и побрели дальше по коридору. Джонсон отправил Майкла и Скотта готовить необходимые бумаги, а сам направился прямиком в архив участка.
Не теряя ни минуты, он принялся вбивать известные ему данные (точнее, те, которые он считал разгадкой слов Дамблдора) в компьютерную базу. Как Мэтт ни старался найти дело Лили и Джеймса, ему не удавалось найти о них ни одного упоминания, кроме той фальшивки, которую он и так знал. Внутри инспектора стало нарастать отчаяние: неужели эта версия снова сорвалась? От бессилия Мэтт даже подумал сделать ордер на арест Альбуса, который мог всё это придумать для отвода глаз (хотя, он понимал, что этот арест — абсурд).
Но тут внезапно в глаза инспектору бросились результаты очередного поискового запроса на мониторе компьютера. Под одним из дел, которое явно не подходило ему, была надпись: «Место хранения — архив Службы столичной полиции, фонд особого хранения. Внимание: ознакомление с материалами разрешается сотрудникам, имеющим доступ к документам, предназначенным для внутреннего пользования!» Огонёк надежды ещё продолжал гореть. Сразу же Мэтт понёсся в архив Скотланд-Ярда, по дороге попросив Майкла его прикрыть, если будут искать.
Уже через час перед ним на столе лежали три стопки уголовных дел такой высоты, что Мэтта в полный рост не было за ними видно. Он помнил, что Альбус сказал «сорок два года назад». Значит, это было в 1946 году. «Там, где начинается путь в Хогвартс…». Внезапно он вспомнил, как провожал дочь в школу на первый курс. Мэтт сразу воспроизвёл в памяти вокзал Кингс-Кросс. Значит, ему нужны преступления, произошедшие в районе этого вокзала в 1946 году.
Первоначальные поиски опять ничего не дали, поэтому Джонсон был вынужден вернуться в архив ночью. И в таких поисках он провёл следующие день и ночь. Нужного дела в стопках не оказалось. Специалисты архива уточнили, что ему дали только целые дела, а есть ещё уничтоженные и переданные в другие архивы, от них остались лишь сами папки и акты. Ещё пару часов усердного труда — и в руках Мэтта оказалась папка с надписью:
«Служба столичной полиции, Лондон
Дело № 02-15/46 по обвинению неустановленного лица в:
— убийстве сотрудника полиции, действующего при исполнении своих обязанностей, или лица, помогающего сотруднику полиции действовать таким образом (статья 5 (1) (d) Закона об убийстве);
— убийстве путём стрельбы (статья 5 (1) (b) Закона об убийстве)
— убийстве двух и более лиц (статья 6(2) Закона об убийстве»
Дело начато: 24 мая 1946 года
Дело окончено: 24 мая 1961 года»
Ниже шла пометка: «Отправить в архив в связи с истечением срока давности».
В папке был только один прикреплённый лист — акт о передаче материалов дела в архивный отдел Контртеррористического управления. Дата акта — 12 января 1988 года. Только что забрали.
«Какого чёрта оно им понадобилось? Хотят сами раскрыть? А может, они тоже знают, что здесь может быть магия?» — роились мысли в голове у инспектора. «Как же быть-то? Время — почти девять часов. Завтра сдавать дело, а ни одной серьёзной версии нет. Рискнуть? Рискнуть! Твою мать!» — машинально стукнул кулаком по столу Джонсон. Размышления прервал дежурный сотрудник: архив закрывался.
Мозговой штурм Мэтт продолжил уже дома, продумывая порядок действий. «Договариваться с контртеррористами по поводу доступа к делу, скорее всего, бесполезно: они за него крепко взялись, да и времени уже нет. Значит, план «Б» — вертелось в голове Мэтта. «Скорее всего, контртеррористы приедут за делом лично. А это значит, что в самом управлении будет меньше людей. Можно попробовать проникнуть в этот отдел и ознакомиться с делом скрытно».
Задача же Рамзи заключалась в задержании контртеррористов как можно дольше, чтобы инспектор успел проверить свою версию, вернуться и «приложить» её во время передачи дела в участке. Он не знал, сработает это или нет, но попытаться стоило. Около двух часов ночи Мэтт аккуратно встал с постели, чтобы не разбудить жену, и пошёл к телефону в своём кабинете.
Трещётка телефонного звонка прорезала тишину в квартире Рамзи. Пулей вскочив, Чарли снял трубку уже во второй раз: просто так ночью начальнику участка звонить не стали бы. Когда Джонсон озвучил свою мысль, Рамзи больше не хотел спать.
— Мэтт, у меня только один вопрос: где твои голова и уши? Ты их в ломбард, что ли, сдал? Я что тебе приказал? Сдать дело! Сдать, а не расследовать, чёрт подери!
После короткой паузы он продолжил.
— А ты подумал хоть на минуту, что с нами будет, если это вскроется? Мы полетим с должностей, если не хуже!
— Чарли, я не прошу многого. Ты же умеешь заболтать. Расскажи им о своём прошлом, о проблемах терроризма. Мне нужно полтора-два часа. И дело будет, и версия будет. Если пристанут, то скажем, что изучили дело до того, как они его забрали. Слушай, я понимаю, ты за последние дни меня в сумасшедшие записал, но ты сам видишь: тут чертовщина какая-то творится. Нам нужно хоть какое-то разумное объяснение. Даже если оно будет неправильным, все увидят: мы сделали, что могли.
На линии снова повисла короткая пауза.
— Хорошо, я возьму их на себя. Официального запроса от меня не жди, и ты сам понимаешь, почему. И смотри: если тебя застукают или ты придёшь ни с чем — ты съешь свой же значок.
После этого Рамзи снова положил трубку и пошёл досыпать оставшуюся ночь. Джонсон же лишь подремал пару часов, а затем начал готовиться: зарядил новую плёнку в свой фотоаппарат и засунул его в портфель, проверил наличие батареек в фонаре и топлива в автомобиле. Это было для него мини-шпионской операцией: он должен проникнуть в чужой архив, отснять документы и уйти незамеченным. Сложно, но возможно.
К 9:30 машина Джонсона стояла неподалёку от здания Контртеррористического управления. Инспектор ждал момента, когда «свита» из следователей уедет к его участку забирать дело. Ему нужно как можно меньше глаз. Ждать пришлось больше двух часов. Только после этого он прихватил портфель и немедленно направился в здание. Джонсону ранее приходилось здесь бывать, поэтому он уверенно подошёл к дежурному офицеру, у которого хранились все ключи, в том числе и от архивного отдела. Он поздоровался, показывая своё удостоверение.
— Чем я могу вам помочь, инспектор?
— Ваше управление забрало у нас одно дело. Его вёл я, поэтому привёз сам. Мне нужно отдать его следователю Прескотту лично. Вы не могли бы его позвать?
— Минуту.
Дежурный отправился на поиски следователя, забыв про то, что он мог позвонить. Стойка вместе с ключами остались без надзора: это как раз то, чего ждал Мэтт. Он быстро прихватил с нужного крючка ключи и снова стал ждать, когда офицер ему скажет, что Прескотта нет (он ведь уехал в его участок). Дальше всё стало идти по плану инспектора: он услышал то, что и ожидал, а затем попросился в уборную. Дежурный, ничего не подозревая, показал ему дорогу, а сам стал звонить по телефону в поисках Прескотта. Осторожно оглядываясь по сторонам, Джонсон же по пути в туалет свернул в сторону двери архива, зашёл внутрь и закрылся изнутри.
Теперь осталось найти дело, и поживее. Оно единственное оказалось в коробке с надписью: «Новые. Разобрать». Спешно настроив фотоаппарат и расположив материалы на столе, инспектор начал их второпях фотографировать. Он очень хотел вчитаться в бумаги как следует, но не мог: на это не было времени. За двадцать пять минут и две плёнки он закончил с большинством материалов, оставался лишь один конверт.
Мэтт открыл его и увидел фотографии тел жертв. «Видимо, во время вскрытия делали» — подумал Джонсон. На них он увидел шрамы, такие же, которые были в деле лже-родителей Поттера. Последним, что достал из конверта инспектор, был пакетик с запиской и каким-то странным предметом, сверху которого было написано:
«Привет Дамблдору!»
После этого предмет повис в воздухе и выдал такой мощный импульс, что Джонсона отбросило на пару метров от стола к стенке. Несколько стеллажей, располагавшихся рядом друг с другом, повалились и своим страшным грохотом возвестили всему управлению, что в архиве незваные гости.
Пока за дверью был переполох, Джонсон пришёл в себя и увидел на столе вместо дела только кучку пепла. Оно сгорело без огня. Инспектору надо было что-то делать, пока его не заметили. У него было не больше десяти секунд: дверь уже начали ломать. Недолго думая, он спрятался за устоявшими стеллажами поближе к выходу, чтобы побыстрее проскочить и покинуть уже это место.
Пока ворвавшиеся сотрудники управления втягивались вглубь архива, Мэтт прошмыгнул к проёму и направился к выходу. Миновав стойку дежурного, он уже приблизился к нему, но его окликнули совсем рядом:
— Инспектор, постойте!
Мэтт остановился и повернулся в сторону мужчины. Это был следователь Прескотт.
— Здравствуйте, меня, как я понимаю, вы уже знаете. Вы бы хоть предупредили, что дело сами привезёте. А то у вашего начальника были такие круглые глаза, когда он узнал, что вы к нам в гости приехали и ждёте. Можете отдавать дело, вы и так уже кучу времени потратили, пока меня ждали.
Джонсон не успел даже на это отреагировать, как услышал позади себя крики:
— Стой! Стой! Это он был в архиве! Не выпускайте его!
Инспектору стало понятно, что он попал в переплёт, тем самым подставляя Рамзи. Теперь ему оставалось в мыслях только прикидывать, чего будет эта вылазка стоить.
***
Через три часа в кабинете Рамзи собрались сам он, Вудворд, Гэмборн и Джонсон, которого контртеррористы отпустили только после личного приезда суперинтенданта. До этого у Джонсона успели осмотреть его портфель и отобрать плёнку с фотоаппарата. Сам инспектор объяснил, что дело просто пропало у него на глазах и что он его не крал и не сжигал. Мэтт поведал, что весь план с архивом — его личная инициатива, вызванная спешкой из-за передачи дела, странностями в расследовании и желанием отстоять честь участка.
В кабинете первым слово взял Бык.
— Джонсон, ты что, мать твою, Джеймс Бонд? Мне казалось ночью, что ты всё предусмотрел и поэтому я рискнул. Я уважаю такое упорство. Но какого чёрта нужно было так шуметь? Ты навёл там такой переполох, что они до следующего Рождества будут гудеть о твоей вылазке! Ты говорил, что не сжигал дело. Как оно тогда могло исчезнуть, если ты был один и не забирал его?
В этот момент две бессонные ночи, усталость, досада от сегодняшней неудачи слились в один порыв злости на жизнь, которая подкинула ему это нераскрываемое дело, да ещё и связанное с магией. Он не мог высказать всего того, что думал, так как это было за гранью понимания маггловских полицейских. Это злило Мэтта ещё больше. Поэтому он решил выплеснуть свои эмоции на этом инциденте.
— А как амулет отбросил тебя и чуть все кости не переломал? А как у нас труп пропал из гроба? Как у нас воронка образовалась на кладбище, но ни одного фрагмента взрывчатки не обнаружили? Как? Не могли же преступники с веником и совочком за собой убрать! Вот также и дело испарилось! Я шёл, чтобы изучить его, а не уничтожать! Я эту стенку надолго запомню. Там пол-архива подбросило, ни одна папка не исчезла, а эта — сгорела.
В этот момент Майкл подключился к разговору.
— Чёрт подери, Мэтт, такой переполох и в одиночку? Сказал бы нам, мы бы фейерверк подтащили. Дело не спасли, зато под такой салют сматывались бы! Если серьёзно, мы бы помогли. Мы тогда вообще здесь не сидели бы.
— Почему ты нам вообще ничего не сказал? — подхватил Скотт. — И ведь даже намёка не дал. Мы обо всём узнали уже после того, как эти «кирпичи» из управления уехали.
— Я не знал, чем всё это закончится, и не хотел вас подставлять, — ответил на вопросы друзей инспектор. — Это я придумал, я сделал, мне и разгребать.
Далее слово снова взял суперинтендант.
— В общем, тебе очень повезло: дело давнее, хоть и не раскрытое, грифа секретности на нём нет. Другие дела не пострадали. Действовал ты один из идеалистических побуждений, а это значит, что к уголовной ответственности тебя не привлекут. Но дисциплинарку ты получишь по полной программе.
— А ведь если бы это грёбаное дело не испарилось, никто бы ничего не заметил, — сказал Мэтт. — Что теперь со мной будет?
— Радостного мало. Теперь эти пройдохи просто так тебя не отпустят: дело уничтожено, и пусть у тебя его нет, это не снимает с тебя подозрений. Как пить дать, они передадут это отделу внутренних расследований. Они уже будут проверять: действительно ли там была какая-то ловушка или ты его сжёг. Оно ведь не было раскрыто, а значит, подозреваемый на свободе, если он ещё жив. Он мог тебя подмазать. Это и будут проверять, так что тебя затаскают по допросам. Они ничего не найдут, а значит, будут думать, что ты — сумасшедший. Потом всё будет зависеть от них: может, в должности понизят; может, уволят, основание они найдут; может, предложат уволиться. В любом случае, с сегодняшнего дня ты отстранён от работы. Зарплата у тебя останется, так что семья твоя бедствовать не будет. Считай, что у тебя отпуск.
— Ничего себе! — воскликнул с округлившимися глазами Майкл. — А можно мне так же? А то я уже второй год своего планового отпуска жду, отдел кадров не отпускает никак.
— Да какие проблемы, Майк! — с этими словами Скотт достал зажигалку и протянул её Гэмборну. — Я бы на твоём месте замахнулся бы сразу на Национальный архив, так надёжнее будет.
— Довольно, парни! — начал подводить Рамзи разговор к концу. — Не смешно. За сегодня все успели хлебнуть, так что езжайте домой. А ты, Мэтт, проспись как следует, а то мешки под глазами на пол лица уже. И завтра чтобы я тебя на работе не видел, у тебя отпуск. Все свободны.
***
Хайгейтское кладбище встретило Альбуса мрачным молчанием. Вокруг — ни души, кроме изредка воющих где-то бездомных собак. Он осторожно приблизился к воротам, чтобы немного осмотреться, и вдруг заметил вдалеке чью-то тень. Директор не мог зайти на территорию кладбища, так как висящий на воротах замок и жёлтая лента «вход воспрещён» явно были для него препятствием, а использовать магию было бы рискованно. Однако Альбусу всё же удалось рассмотреть не только представшую перед ним картину хаоса среди могил, но и того, в чьих руках блеснуло что-то ярко-зелёного цвета.
«Слишком знакомый силуэт» — подумал он. — «Где-то я его уже видел».
Не успел Дамблдор что-то прикинуть в своей голове, как неожиданно возник столп яркого света, исчезнувший в ту же секунду. Когда же Альбус приоткрыл глаза, то заметил, что разгуливавшая по кладбищу фигура мгновенно исчезла, оставляя после себя лёгкий туман. Директор снова бросил взгляд на черноту пространства. Он осторожно провёл рукой по ржавым воротам и тут же одёрнул её, словно прикоснулся к раскалённой плите.
Для полной достоверности Альбус достал волшебную палочку и попытался просканировать это место. Оно буквально фонило магической энергией, но не той, которая всегда была знакома директору. Обычное на первый взгляд кладбище теперь представляло собой не место захоронения давно умерших людей, а оплот тёмной, древней магии, исходившей из глубин самой земли.
Альбус стоял как вкопанный. Он давно не испытывал таких ошеломлённых чувств, наверное, с момента разгоревшейся вражды между ним и Геллертом Грин-де-Вальдом. Он как будто вновь испытал ощущение неподдельного страха и нарастающей паники. В одно мгновение из человека, источавшего уверенность, директор превратился в один комок острых ощущений, пронизывающих всё его тело.
«Если могилы пусты… они и есть… Нет, не может быть… Так вот, в чём дело… Гарри — некромант» — мысленно пришёл к выводу Альбус.
