Муза для художника.

С момента окончания мутной истории с этим чёртовым Димкой и трижды проклятыми деньгами прошло две недели. Приближались первые дни осенних каникул. Одиннадцатому классу, как и всем остальным школьникам, осталось доучиться всего один день. И, как назло, этот день выпал на пятницу, когда все старшеклассники сосредоточены далеко не на учёбе и исправлении оценок, а на мечтах о том, как они проведут сегодняшний вечер и ночь. И фантазии у большинства из них были далеко не скромными. За все эти две недели Миша и Андрей успели окончательно отойти от всех заморочек с историей о краже, более менее наладить отношения с родителями, да и между собой. Князев заметил, что темноволосый стал не таким раздражительным и нервным, хотя у него уже вошло в привычку огрызаться на всех, кто смотрел на его друга дольше минуты. С одной стороны, это было забавно, но всё-таки очень смущало. Потому что глупо, чёрт возьми, очень глупо. Но говорить об этом Горшенёву Андрей не собирался, ибо совсем не хотелось схлопотать по шее или любому другому месту. Так же, приятной новостью оказалось то, что наконец выздоровели оба Шурика. И почему-то вышли в школу в один и тот же день. Князев подозревал, что сделали они это специально, и один из них болел куда меньше, чем просто сидел дома и специально натирал градусник о старые джинсы. Но кто из школьников так не делал? А прогуливать уроки с возрастом всегда хочется лишь сильнее, хотя при этом постоянное посещение занятий становится куда более необходимым. Вот такая вот обратная пропорциональность выходила. Как бы то ни было, Андрей довольно легко вписался и в компанию Шуриков, исключительно благодаря своей великолепной коммуникабельности. Теперь они носились по школе вчетвером, фактически наводя ужас на бедных учителей. По жести ребята ничего не творили, устраивали лишь небольшие проказы, которые не могли навредить ни чьему здоровью, кроме, разве что, их собственного. Да и вообще теперь эта четвёрка стала чуть ли не какой-то бандитской группировкой, по мнению нудных блюстителей дисциплины. Парни становились зачинщикам большей части разносов, бесилок и прочей ерунды, которую всегда неизменно творят школьники. Отныне там, где появлялся одиннадцатый, начинался временный хаос. И вот, в этот удивительно прекрасный учебный день, когда весь класс бурно обсуждал очередное празднование пятницы, плюс ещё и начало каникул, самые шумные гуляки, будто про́клятые, пытались помочь Мише подготовиться к зачёту по географии. Он тянул с этим до последнего момента, пока не нахватал несколько двоек подряд. Теперь же возникла катастрофическая необходимость их исправить. По очереди сменяясь, так как тяжко было заниматься этим одному человеку, Шурики и Андрей допрашивали Горшка по столицам и субъектам. На самом деле, подобный зачёт как-то сдавался и в восьмом классе. А, как говорят ученики, повторенье — мать мученья. — Республика Татарстан — какой город? — почти что умирающим тоном простонал Балунов, стоя около Миши и со страдальческим видом наблюдая за тем, как друг начинает кипятиться. — Кызыл? — ляпнул Горшенёв, явно уставший от всего этого дерьма. — Казань, блядь, Миха! — не выдержал Андрей, который в этот момент топтался рядом, только изображая активную коллективную деятельность с остальным классом. На самом же деле, он внимательно слушал каждый ответ темноволосого и был готов впасть в истерику от его полнейшего незнания. Конечно, в чём-то Горшок — человек не от мира сего, и это очень мешало ему вникать в такие насущные проблемы, как существование кучи субъектов Российской Федерации и их столиц. Но было даже интересно, как он всё это время получал какие-никакие тройки и четвёрки за четверть? Миша застонал и вцепился пальцами в волосы, шумно выдыхая. Уже третью по счёту перемену они пытались выучить хотя бы несколько республик и столиц, так, на авось. Но даже этого не удавалось. А ведь Князев ещё и на паре уроков шёпотом пытался спрашивать темноволосого, да толку от этого было ноль целых, ноль десятых. — Ладно, а давай республику Северная Осетия? — словно не теряя надежды, спросил Балу, бросив предупреждающий взгляд на Андрея, как бы говоря о том, чтоб он больше не разевал рот, пока не просят. А не разевать было очень трудно. Он и так молчал и не говорил ни слова всё то время, пока Миша хоть убей не мог вспомнить даже главный город республики Саха. Теперь уже молчать было практически невозможно. Зато за всё это время Князев вынес для себя один основной урок: учителем ему работать нельзя ни в коем случае. Миша задумчиво проводил ладонями по голове, жутко взъерошив и без того растрёпанные волосы, после чего принялся что-то мурлыкать под нос, пытаясь припомнить название города. Где-то на задней парте в это время застонал Поручик, развалившись на двух стульях и накрыв голову учебником географии, словно желая спрятаться в «домик». Его очередь как раз недавно прошла, а он всё никак не мог отойти от «впечатлений». Всё-таки, учиться с Мишей было мучительно. — А знаешь что? — произнёс Балу, не выдержав молчания друга и захлопнув атлас. — Я вот не готовился, и всё сдал. Все эти Северные Осетии, Южные, Восточные и ещё хуй знает какие — да на кой ляд они нам нужны? Там на ходу сообразишь. — Вот именно, зачем тебе сдался этот зачёт? — поддержал парня Андрей, чисто даже из желания спасти Мишу от мучений и не дожидаться своей очереди для допроса. Потому что из-за своего незнания темноволосый злился, а когда он злился, то срывал собак на того, кто его проверял. Соответственно, мальчиком для битья Князев сегодня не очень хотел служить. — Да мне отец уши открутит, если я не сдам, — простонал Горшок, после чего нервно фыркнул, пытаясь тем самым скинуть попадавшие на самое лицо пряди волос. Даже не задумавшись о своих действиях, Андрей сам помог ему это сделать, непривычно нежными движениями подхватив мягкие тёмные волосы и осторожно заправив их за ухо друга. Пронаблюдавший за этой трогательной картиной Шура снисходительно хмыкнул и ухмыльнулся. Миша раздражённо засопел и отвернулся от Князева. Вот истеричка ходячая, сам же потом на ласку напрашиваться будет. Но светловолосый обижаться не собирался, он давно привык к такому поведению парня. — Ну и пусть открутит, они тебе нужны? — подал голос с задней парты Поручик, кое-как переворачиваясь на спину и приподнимая открытую книгу над лицом. — Ага, а на гитаре он как играть мне будет? — усмехнулся Андрей. Ему, по правде говоря, стало немного совестно из-за того, что он с Шуриками начинает строить хохмы, хотя строгий Мишин папа действительно может устроить ему разнос. Но может зато хоть сам темноволосый немного расслабится и перестанет так нервничать, а это напрямую приведёт к тому, что заучивание треклятой географии пойдёт быстрее и безболезненнее. — Я тебе поиграю, не боись, — лучезарно улыбнулся Балунов, отрывая взгляд от карты в атласе, которую только что снова открыл и сам пытался найти знакомые субъекты. Князев улыбнулся в ответ. Не столько из-за того, что ему нравилась перспектива прослушивания Сашкиной игры на гитаре, сколько из-за его очаровательных манер. Нет-нет, всё это дело вовсе не привлекало Андрея, просто ему нравились люди с положительной энергетикой. — Обойдёшься, — буркнул Горшенёв, недовольным взглядом уставившись на Балу. Тот насмешливо пожал плечами, после чего выпрямился и потянулся. Князев приземлился рядом с Мишей и вгляделся в него, надеясь, что тень плохого настроения, словно от нависшей грозовой тучи, рассеялась с его лица. Не любил светловолосый, когда друг в дурном расположении духа, потому что это мгновенно начинало вводить в стрессовое состояние. Нужно было суметь вжиться в роль своеобразной няньки, которая служила бы для Горшка ориентиром и эталоном сдержанности и более менее трезвого мышления. Собственно говоря, это практически удалось, хоть и пользы от этого не так уж много. Тут уже и прозвенел звонок, оповестивший о начале очередного урока. Балу отскочил на шаг назад, мгновенно оказавшись у своей парты. Второй Шура шарахнулся головой о стол, когда вскакивал со стульев, и поэтому не так быстро подошёл к своему месту, при этом потирая лоб и на все лады проклиная неудачно подвернувшуюся поверхность. Миша злостно затолкал атлас в портфель и Андрею показалось, что карты при этом смялись до состояния, в котором невозможно отличить один конец материка от другого. Что ж, может, оно и к лучшему. Хоть на придётся на протяжении урока мучиться и продолжать явно бессмысленную подготовку к зачёту. *** Уроки до самого конца пролетели на удивление быстро. Казалось, пару минут, а Андрей уже вываливался из школьных дверей, попытавшись протолкнуться в них одновременно с Шурой и Поручиком. Миша, посмеиваясь, спокойно вышел вслед за ними. Зачёт по географии он сдал на четвёрку, благодаря удачно придуманным шпаргалкам Балунова, и теперь находился в довольно расслабленном и позитивном расположении духа. Князеву нравилось, когда темноволосый в таком состоянии, потому что, хоть он и так был чертовски красив, в такие моменты выглядел просто крышесносно. На его губах играла лёгкая, отрешённая улыбка, сияющая внутренней добротой. Глаза становились хоть и по-прежнему большими, но спокойными, поблескивающими и мягкими, словно там внутри переливался тёмный горячий шоколад. А ещё на бледных щеках хоть немного проявлялся румянец. Всё это, в совокупности с такими чудны́ми чертами, как частичное отсутствие зубов, растрёпанные волосы и немного заторможенные манеры, создавало такой приятный и наивный образ, что даже странно было вспоминать о том, что этот парень может запросто до кровавой каши избить человека, который мог бы этого заслужить. И ещё был один нюанс. В такие моменты, как и во многие другие впрочем, но не суть… В общем, в такие моменты Миша ещё и опьянял Андрея буквально одним своим видом. Да, вся эта приятность и наивность оставалась до поры, до времени, пока Горшенёв не расшевелится и не превратится в привычного дьяволёнка, только с милым, целомудренным личиком. И вот в этот миг светловолосый начинал ощущать, как его хвалёное здравое мышление и трезвый рассудок убывают в небытие, даже не соизволив попрощаться. Чувство-то до сумасшествия приятное, но только очень тяжко держать себя под контролем и не «пьянеть» окончательно. И вот, теперь Князеву приходилось подбирать все остатки, частички и крупинки своей сдержанности и трезвенности, которых оставалось всё меньше и меньше с каждой секундой. А, как назло, помимо Миши рядом шли ещё и двое Шуриков. До места, где их пути расходились в разные стороны, оставалось не так-то много, да только почему-то Андрею, хоть убей, казалось, что они и так уже полчаса как минимум шагают на одном месте. На самом же деле, пари успели знатно отдалиться от школы. — Кто-нибудь помнит, во сколько мы сегодня собираемся? Из состояния полупрострации светловолосого вывел этот вопрос Поручика. Ну да, конечно же, весь класс, за исключением особо элитных личностей, договорился собраться на хате у одной из девчонок, так как её родители смотались на несколько дней. Очередное празднование пятницы, а заодно и отмывание первого денька каникул сразу после полуночи, если большинство подростков ещё не будут в полном ауте. Бурная юность, которая ни к чему хорошему обычно не приводит, но кто в таком возрасте об этом задумывается? — Вроде к восьми, — беспечно пожал плечами Миша, адресуя эту фразу либо своим ботинкам, либо ковру обледеневших опавших листьев под ногами. Он брёл непривычно медленно, чуть вперевалочку, настолько расслабленно, что казалось, будто он не идёт, а плывёт по воздуху, едва касаясь ногами земли. Руки опустил в карманы куртки и чуть улыбнулся каким-то своим мыслям, о которых никто и никогда не смог бы узнать. — Мы ж пойдём? — поинтересовался Балунов, вопросительно взглянув сначала на Горшка, а потом и на Князева. Судя по всему, этот вопрос был скорее к ним. Андрей, в свою очередь, уставился на темноволосого. Если тот не пойдёт, то и он тоже. Какой смысл ему там ошиваться без Горшенёва? Интересно, и как он раньше без него спокойно носился по впискам и гулянкам, при этом не забывая учиться? Но теперь уже всё, ничего не попишешь. Раз привязался к нему, уже «отвязаться» не получится. — А чего бы нет? Печень пропивать я никогда не против, — хмыкнул Миша, по-прежнему не отрывая взгляда от листьев на земле, только теперь он начал идти и немного петлять ногами, при этом чуть покачиваясь из стороны в сторону. За ним всегда было очень интересно наблюдать, потому что его действия зачастую были не особенно понятны. Андрей пожал плечами. Раз Горшенёв не против, то и он тоже. Только вот интересно, как на них подействует внушительная доза алкоголя и полумрак в доме. То есть, не натворят ли они каких-нибудь глупостей. А ведь потом ещё надо будет как-нибудь возвратиться к себе и не перебудить всех родителей. И если Миша от водки, пива и прочих прелестей становился даже более ловким и пронырливым, то Князев наоборот мог пронестись, как стадо бизонов, и запросто разнести даже тот же самый коридор. Хотя с каких пор его всё это заботило? Пойдёт и повеселится, а остальные проблемы будут решаться позже. — Ну отлично, тогда к восьми там и соберёмся все, — кивнул Балунов, и Андрею на миг показалось, что он как-то странно улыбнулся. Многозначительно, что ли. В общем, не как обычно. Это было довольно подозрительно, но сосредотачиваться на таких мелочах было ни к чему. Тем более, что мысли светловолосого вновь утонули в вязком полумраке, отдавшись целиком и полностью наблюдениям за Горшком. Таким образом они постепенно добрались до поворота, на котором Миша с Шуриками должен был свернуть на тропинку, а Князев направился бы в гордом одиночестве прямиком до дома. Они все уже собирались распрощаться до восьми, как друг Андрею что-то ударило в голову. Во-первых, он почувствовал, что ещё не насмотрелся на темноволосого. Во-вторых, в голове полыхнула неожиданная, будто взрыв, идея нарисовать его. — Слушай, Мих, может зайдёшь ко мне? — выпалил Князев, прежде чем парни успели развернуться и отправиться по своему пути. Горшенёв почти что равнодушно пожал плечами, оглянулся на Шуриков и махнул им головой, мол, идите, мы тут и без вас дальше справимся. Поручик вопросительно взглянул на Балу, а тот выразительно выгнул бровь и улыбнулся. Они спокойным шагом двинулись по тропинке, а Миша пошёл вместе с Андреем. Он не говорил ни слова, просто шёл рядом, смотрел под ноги и чему-то загадочно улыбался. Князев думал, что свихнётся, глядя на эту улыбку. У него аж внутренности скручивались и камнем падали вниз, заставляя ноги сильно тяжелеть и практически подгибаться. Да чтоб его, это грёбаное вдохновение! *** Не свихнулся. Не сошёл с ума. До дома добрались в целости, сохранности и более менее трезвом состоянии рассудка. Хотя Андрей больше убеждал себя в этом, чем действительно верил в то, что ещё способен здраво мыслить. Парни прошли в дом, разулись, скинули куртки и только тогда Миша, видимо, очнулся от своей отрешённости. И то, наверное, исключительно благодаря тому, что обнаружил отсутствие жутко интересных для разглядывания листьев под ногами. — А ты чего меня позвал-то? — спросил парень без всякого недоумения, скорее с нотками заинтересованности в голосе, которые он и не пытался скрыть. Прямо так. С места в карьер. В лоб. Нельзя было, что ли, задать вопрос более находчиво, ненавязчиво, мягко? Андрей, который в этот момент дошёл до середины своей спальни, даже замер на месте. Признаться, он опешил, потому что и сам точно не мог сказать, на кой чёрт вообще потащил с собой одноклассника. Что, неужели напрямую ответить ему, что хочет его нарисовать? Не будет ли это звучать странно? Хотя художники и без того странный народец. Миша в этот момент спокойно прошёл мимо Князева, не преминув невесомо задеть его плечом, и без приглашения приземлился на его кровати. С другой стороны, а чего бы ему церемониться? Он же не сам в гости напросился и не на культурное чаепитие пришёл. Устроившись поудобнее, он принялся тёмными глазищами гипнотизировать друга. Так настойчиво и чуть ли не нагло, что Андрей почувствовал себя нехорошо. Как будто собирался предложить тут бордель устроить. Нет, он просто хотел нарисовать Мишу в домашней обстановке, раз уж тот не так давно наконец прекратил протестовать против художеств. — Да я хотел… — начал было светловолосый, но замялся. Откуда взялось стеснение? Правильно, это всё Горшок с его опьяняющей беспечностью и демонической натурой. Как же это жутко, быть эмоционально зависимым от другого человека. — В общем, нарисовать тебя хотел. У меня там одна идея возникла, и я… — А если я против? — вдруг перебил его Горшенёв, скептически выгнув бровь. Теперь уже Князеву показалось, что он окончательно растерялся. Ведь он, кажется, и не собирался разрешения спрашивать. Да и с чего бы это Мише быть против? От него же ничего не требуется, сиди себе да пялься в одну точку. Он вообще может в таком состоянии часами находиться, а тут вдруг «против». Протестант хренов. — Я тебя не спрашиваю, — наконец сказал Андрей и даже героически попытался ухмыльнуться, хотя губы напрочь отказались его слушать и стали дёргаться и изгибаться, вытворяя немыслимые пируэты своими уголками. Горшок хмыкнул и приулыбнулся. Незаметно, почти невесомо, но как-то по-особенному, не так, как обычно. В его глазах отражался свет уходящего солнца, который брезжил за окном, создавая впечатление розовато-алых огоньков где-то в глубокой тьме карих радужек. Длинные ресницы чуть трепетали, будто он всё-таки нервничал и еле удерживался от того, чтобы зажмуриться, спрятаться, уйти в себя. Андрей почувствовал непривычную внутреннюю дрожь. Не такую, которая колотила его на уроках, когда учитель думал, кого вызвать к доске, а довольно приятную, вибрирующую и пробуждающую необычайно яркие чувства, свойственные всем подросткам его возраста. Кажется, щёки начинали легонько гореть. Но самое страшное заключалось не в этом, а в том, что голова неожиданно опустела. Мысли пропали, остались сплошные эмоции. Интересно, что это так резко ударило парню по мозгам? Оставалось только молиться всем известным богам, чтобы не сотворить что-нибудь до жути глупое. — Ну ладно, — наконец произнёс Миша, по-прежнему не прекращая мучить одноклассника своим взглядом. — Только сядь и объясни мне, чё ты там придумал. Не стой истуканом. Князев вдруг вспомнил, что он действительно до сих пор стоит посреди комнаты, не сдвигаясь с места ни туда, ни сюда. Пришлось встряхнуться и на подгибающихся ногах добраться до кровати, после чего даже не сесть, а практически свалиться на неё. И теперь уже стало гораздо хуже, потому что темноволосый находился совсем рядом. Чёрт, столько времени общаются, чего только не творили, а сейчас откуда-то взялось стеснение просто из-за того, что они близко сидят. Что за глупости такие? Может, во всём виноват этот странный взгляд Горшка? — Ну и? — даже с ноткой нетерпения поторопил друга Миша. Ага, а ещё заливал, что против. Невооружённым глазом видно, что ему самому хочется, чтобы светловолосый его нарисовал. Андрей чуть потупился и призадумался. В какое место лучше определить Горшенёва, чтобы рисунок вышел интереснее? В иной раз можно было бы размышлять куда дольше, но сейчас был в принципе один-единственный максимально выигрышный вариант — напротив окна. Солнце уже почти закатилось, ибо четыре часа вечера поздней осенью предвещали появление первых сумерек. Благодаря такому бледному, красновато-серому освещению, можно создать атмосферу полного душевного спокойствия, передать неимоверное эстетическое наслаждение. — Значит, смотри, — начал объяснять Андрей, бросив на Горшенёва короткий взгляд и тут же отвернувшись, ибо боялся начать сильно запинаться. — Ты сейчас становишься напротив окна, спиной к нему, или же боком. Дальше от тебя ничего не требуется, можешь, как всегда, зависать в своих мыслях. Главное не дёргайся. Понятно? Миша задумчиво закатил глаза и недовольно вздохнул. Наверное, подсчитывал, в каком положении он выдержит длительное время безо всяких телодвижений. — И сколько мне надо будет так стоять? — без энтузиазма спросил он, откидываясь на кровати и укладывая на коленях Князева лодыжки своих бесконечно длинных стройных ног. Андрей вздрогнул от такого соприкосновения, но отпихиваться не стал, хотя Миша вёл себя откровенно нагло. Да и не хотелось его толкать или дёргать. Наоборот, светловолосый дорожил моментом и испытывал, несмотря на непонятный дискомфорт, несоизмеримое наслаждение от происходящего. Кажется, и Горшок это прекрасно понимал, если судить по его хитрой, кошачьей ухмылке. Да уж, он был очень доволен собой и своим положением. — Полчаса точно, чтобы я хоть набросок забабахал, — кое-как владея голосом, всё же сумел ответить Андрей. Это уже было бесспорным достижением, так как парню и вовсе казалось, что ещё чуть-чуть, и он потеряет дар речи окончательно и бесповоротно. Миша хрипло застонал, запрокинув голову так, что можно было на несколько секунд великолепно разглядеть его тонкую, красивую шею, на которой прорисовывалась буквально каждая ямочка и выпирал кадык. Ну тут уж Князеву пришлось отвернуться, чтобы не слететь с катушек. Это он ещё не знал, что его ждёт впереди. Несмотря на все свои ужимки, Горшок всё же поднялся на ноги и встал около окна, лениво опустив руки в карманы школьных брюк. После сего героического действа он выжидающе уставился на одноклассника, которому, под напором такого взгляда, пришлось тоже поскорее встать и добраться до письменного стола, стоявшего прямо напротив окна, но далеко не впритык к нему. Удачное получилось расположение, всем и всему хватило места. Немного повозившись, Андрей откопал альбом, имеющий в наличии чистые листы, а так же карандаш и ластик. В принципе, больше никакими замысловатыми предметами он никогда не пользовался. Затем всё же пришлось поднять взгляд на Мишу, ведь нельзя же нарисовать его с точностью до линии, если не смотреть. И, на самом деле, Князев тут же об этом пожалел. Горшок стоял, опустив руки в карманы и распрямив спину. Он перекатывался с пятки на носок и задумчиво покусывал нижнюю губу, глядя куда-то вверх. Свет, льющийся окна, расположенного за его спиной, мягко и красиво облегал контуры его фигуры, чуть просвечивая через рубашку, тем самым создавая некое подобие нереалистичности, миражности происходящего. Алые оттенки путались в растрёпанные волосах, заставляя их отливать не только смольным цветом, но и оттенком меди. Парень выглядел, будто не настоящий человек, а его образ, представленный кем-то в своих мыслях, слегка размытый и как бы смазанный. Невероятно красиво. Андрей чуть тряхнул головой и, нервно притопнув носом ноги по полу, прочистил горло, заодно приводя Горшенёва в реальность этим действием. Тот неуловимо вздрогнул и с приоткрытым ртом уставился на светловолосого, после чего мгновенно встрепенулся и на его лицо вновь вернулось то непонятное выражение, которое мучило Князева последние часа три. — И как мне встать? — спросил Миша, вынув руки из карманов. Причём спрашивал он безо всякого раздражения в голосе, даже довольно заинтересованно. Это он только для виду кривлялся, а на самом деле однозначно получал удовольствие от процесса. Андрей попытался представить себе, с какой стороны всё будет выглядеть более интересно и необычно. Воображение у него было богатое, да только забито оказалось сейчас совсем не нужными вещами. Всё-таки, куда удобнее не представлять, а посмотреть на деле, что да как. — Повертись немного, — попросил он, сделав в воздухе пальцем круговое движение, как бы для наглядности. Парень чувствовал себя то ли нездоровым, то ли перегревшимся. Внезапно стало как-то душно в комнате, хотя дверь была распахнута, а дом только сегодня проветривался. Горшок вопросительно выгнул брови. Судя по всему, не до конца понял, что от него требуется. Всё-таки, слово «повертись» — довольно неопределённое. — Ну… Подвигайся, — сглотнув, попытался иначе разъяснить свою просьбу Князев. И почему-то от собственных слов и эмоций стало не по себе. На несколько секунд в лицо ударил жутчайший жар, но мгновенно отступил, языками пламени успев облизать щёки парня. Миша улыбнулся, обнажив отсутствующие и присутствующие зубы. Причём его острые клыки в такой игривой улыбке были очень кстати. Тёмные глаза буквально заискрились изнутри, и хоть это было сложно заметить с расстояния, Андрей всё же ухитрился разглядеть. И пожалел об этом, потому что теперь ему начало окончательно и бесповоротно сносить крышу. А Горшенёв, тем временем, совершил довольно странное движение. Чуть качнулся в сторону, сделав небольшой шажок, и качнул бёдрами. Затем проделал это в другую сторону. Двигался он нарочито медленно, словно давая Андрею возможность разглядеть себя. Потом темноволосый перешёл к тому, что начал прогибаться из стороны в сторону не столько бёдрами, но и всем телом, создавая этакую «волну». Он поворачивался то боком, то лицом к однокласснику, продолжая медленно проделывать такие движения, практически пританцовывать. Затем он чуть поднял руки, принявшись тихонько мурлыкать себе под нос какую-то довольно знакомую песню. Парень словно забылся, уйдя с головой в свои телодвижения и музыку, звучавшую где-то в голове. Растворился во всём этом и, кажется, запамятовал о причине, по которой находился здесь, у окна, в этой комнате, наедине с Андреем. А тот, кстати говоря, наблюдал за происходящим с чуть ли не раскрытым ртом. Во-первых, он не ожидал, что на двусмысленную просьбу «подвигаться», Миша начнёт двигаться именно так. Во-вторых, чёрт с ним, теперь уже не хотелось, чтобы он останавливался. То, как уже практически сумеречный свет облегал его высокую, худую фигуру, обтекая вокруг и изменяясь вслед его телодвижениям — завораживало. Повторяя каждый изгиб, каждый шажок, каждое, даже самое малейшее изменение в позе, освещение с каждой минутой становилось всё более холодным и мрачноватым, а это только сильнее украшало Горшенёва. Он даже прикрыл глаза от удовольствия, улыбаясь и продолжая изгибаться, при этом мурлыкая под нос песни. Но, как бы оно ни было, большее предпочтение в движениях парень отдавал бёдрам, которыми покачивал и прогибался невероятно пластично и умело, словно был прирождённый танцором. Князев раньше видел только как он пляшет пого со своими друзьями. А, разумеется, в таком танце никак изгибаться не надо, достаточно, можно сказать, скакать максимально высоко. Поэтому и разглядеть ничего подобного, как сейчас, было невозможно. — Миха, — тихо произнёс Андрей, даже не понимая, почему у него вырвалось имя парня. И в этот момент он поразился своему голосу, потому что звучал он как-то хрипло и почти на тон ниже, чем обычно. Горшок, несмотря на то, что был полностью погружен в свои действия, расслышал шёпот одноклассника и мгновенно прекратил мурлыкать, замерев на месте и взглянув на разрушителя момента. Его глаза были расслабленно полуприкрыты, из-под длинных ресниц сияли яркие огоньки, но в таком освещении возникало ощущение, что тёмная радужка полностью охватила белки́, сделав очи целиком чёрными, как у сущего дьявола. Уголки губ хитро дрогнули вверх. Тень, призрак игривой улыбки пал на бледное лицо. Князев завис. Всё, к чёрту эти рисунки, к чёрту бумажки и карандаши. Сейчас, именно в данный момент, ему не нужно было зарисовывать Мишу, хоть он и был великолепен, как никогда. Нет, сейчас хотелось до него дотронуться, проверить, реален ли этот демонический образ, или это лишь очередная фантазия. И пусть было полно доказательств того, что всё происходящее — сама реальность. Всё равно казалось необходимым убедиться в этом однозначно. Поднявшись из-за стола на трясущихся ногах, Андрей, тем не менее, не сделал ни шага к Горшенёву. Он лишь замер на месте, рассматривая его, будто в последний раз. Сам темноволосый, в свою очередь, буквально поглощал друга своими почерневшими глазами, забирал себе его душу, выворачивая её наизнанку. Приятно до дрожи. — Продолжай. — не указ, даже не просьба, скорее мольба. Тихая и практически отчаянная, словно Князев сейчас больше всего нуждался в том, чтобы лицезреть, как Миша ловко изгибается всем телом, пританцовывая в сумеречном вечернем освещении и напевая урчащим тоном себе под нос всякие песни. Да, собственно, так оно и было. Во всяком случае, светловолосому так казалось. Ухмылка Горшка растянулась шире, теперь она была не только игривая, но и жутко довольная. Он вновь прикрыл глаза и продолжил прерванное действо. Он точно знал, какое влияние это всё оказывает на Андрея. А если даже не знал, то догадывался, иначе бы не выглядел таким самоуверенным и удовлетворённым. А между тем движения становились всё более изящными, и при этом какими-то глубокими, доходя до пошлости. Темноволосый всё больше уходил в свои изгибы и прогибы, делая их с каждым разом отчаяннее, сильнее и красивее. Наверное, это могло бы и вовсе продолжаться бесконечно, если бы Князев не почувствовал, как его кидает в ужаснейший жар, и начинает кружиться голова. Видимо, это был предел. Дальше просто смотреть было невозможно. Он наконец вышел из-за стола и приблизился к Мише. Тот слегка приоткрыл один глаз, по-лисьи хитро взглянул на друга и снова зажмурился от удовольствия, не прекращая свои телодвижения. Специально, хочет подразнить, побесить. Дьяволёнок. Андрей, поддаваясь первым же порывам, которые возникали в голове, легонько положил одну руку Горшенёву на талию. Тот тут же остановился, распахнул почерневшие глаза и медленным движением запустил пальцы в золотистые волосы одноклассника, после чего провёл по ним рукой, чуть цепляя и оттягивая назад. Князев почувствовал, как его колени слабеют и готовятся вот-вот подогнуться. Он вглядывался в лицо одноклассника, его чуть забавные, но изящные черты, игривое выражение и невероятную выразительность. Дрожь пронзала всё тело, от головы и до кончиков пальцев ног. Вдруг Миша немного ссутулился и согнулся на бок, после чего уткнулся лицом в шею светловолосого, обжигая её своим частым и до смерти горячим дыханием. Он в этот миг мог и на расстоянии почувствовать пульсацию вен и жил под тонкой кожей. Поэтому, наверное, словно вампир, устремился к ним приблизиться. Андрей сильно вздрогнул, словно под разрядом электрического тока, и по телу пробежались мурашки. Дыхание Горшенёва, нагревая до жара шею, уже могло довести парня до бессознательного состояния. Ему действительно на миг показалось, что в глазах темнеет, после чего он их даже прикрыл, словно готовясь к падению в бездну. Только этого не произошло. Он лишь продолжал ощущать, как каждая частичка тела и души трепетала от наслаждения. Горшок, не позволив Князеву хоть немного прийти в себя, положил ладони ему на грудь и принялся толкать, заставляя его шагать задом наперёд в направлении кровати. Сам он не отставал, тоже шёл, продолжая обжигать шею парня своим дыханием. В момент столкновения ногами с кроватью, Андрей ощутил, как его колени резко подогнулись, и он свалился поперёк сонного ложа. Миша навалился сверху, буквально стоя в планке на локтях и держась над одноклассником. Положение становилось всё более напряжённым, буквально уничтожающим, но при этом приятным настолько, что слух, зрение и прочие органы чувств периодически отключались от внешнего мира, сосредотачиваясь лишь на втором человеке. Например, Князев не слышал, как под окнами вопят пьяные подростки, явно пораньше расходящиеся после гулянки. Он слышал только шумное, с хрипотцой дыхание Миши совсем рядом. Рассудок убывал с катастрофической скоростью. Тяжело вздыхая, светловолосый чуть приподнялся, подался вверх и ответно уткнулся лицом в шею друга, только ещё и легонько укусил его, сдавив клыками бледную кожу. Не удержался, слишком велик был соблазн. От неожиданности Горшенёв тихо ахнул прямо на ухо Андрею, и по телу того снова будто прошёл ещё один разряд тока. Стало совершенно наплевать на то, что парни делают что-то странное, хотя обычно подобные действия не совершали обычные школьные друзья. Да даже лучшие друзья таким явно не занимались в порядке вещей. И всё равно, какая разница? Миша однозначно делает то, что ему хочется, а Князев от этого достигает практически самого пика блаженства. Разве это плохо? Разве так нельзя? К чёрту. Им можно всё. Долго в таком положении Андрей не продержался, поэтому снова откинулся обратно на кровать, а вот Горшок приподнялся чуть выше. Его лицо слегка расплывалось перед взором, а из-за полумрака, быстро сменяющего свет заката за окном, черты парня выглядели смазанными, словно на рисунке, который некогда был идеальным, но по нему несколько раз яростно провели ладонью туда-сюда, растерев контуры. Теперь уже Миша почти не улыбался. Лишь уголки губ были по-прежнему игриво приподняты, но сам он выглядел практически боязливым, взволнованным. А судя по тому, как трепетали его ресницы, когда он моргал, парень ещё и получал ни с чем не сравнимое удовольствие от процесса. Князев едва мог шевелиться, настолько его колотило приятной дрожью. Он кое-как ухитрился поднять руку и постарался трясущимися, как у нервно больного, пальцами заправить Горшку за уши тёмные волосы, которые спадали вниз и частично скрывали по бокам лицо. Сделать это удалось далеко не с первого раза. Миша не дёргался и спокойно ожидал, пока бедный парень наконец справится со своим действием. Затем Миша опустился на локтях ниже, приблизившись к Андрею, и склонился к его лицу. Он мучил его так же, как однажды, когда они вышли из кабинета директора. Наклонял голову то в одну сторону, то в другую, чуть приоткрыв рот и испепеляя дыханием губы светловолосого. И с каждым разом вдыхал и выдыхал всё более часто, невесомо, но шумно. Князеву показалось, что он уже готов завопить. Ну что стоило Горшку опуститься ещё на пару сантиметров и поцеловать его? Ведь это же проще простого. Но нет, он специально то приподнимался, то опускался практически вплотную, при этом изгибаясь всем телом, но так и не касаясь губ Андрея. Темноволосый прикрыл глаза, и казалось, что он вот-вот готов задохнуться. А его друг был готов сойти с ума. Он не двигался, ничего не делал, боясь спугнуть момент, но при этом внутри уж очень хотелось взять да хватануть Мишу за воротник рубашки, дёрнуть к себе и наконец поцеловать. В голову так и не закралась мысль о том, что что-то не так. Ведь Горшенёв — просто творческая муза для Андрея, верно? И, конечно, хороший друг. Он вдохновляется этим парнем, поэтому и испытывает такой внутренний трепет. Никаких больше чувств в этом не замешано, нет больше ничего. Только искреннее восхищение, доводящее до неистовой дрожи. Это же свойственно всем художникам, да?.. Вдруг, когда Андрей уже перестал надеяться на то, что темноволосый перестанет его мучить, и собирался всерьёз начать об этом молиться, Миша всё-таки сделал это. Он медленно прогнул гибкую спину, опустился и прикоснулся губами к губам одноклассника. Вот теперь стало ещё хуже. На Князева словно обрушилась буря, фейерверк всяческих ярких эмоций. Он был близок к тому, чтобы начать дрожать, как самый настоящий эпилептик. Это был уже не тот мягкий, едва ощутимый поцелуй, как тогда, в раздевалке. Нет, это было настойчивое и игривое действие со стороны Горшенёва. Он не просто целовал, а ещё и двигался, изгибался, как змея, одной рукой практически нервно перебирая золотистые волосы Андрея, который, как мог, подавался вперёд, навстречу губам одноклассника. Знаете такое странное приятное чувство, когда у вас поднимается высокая температура? Вроде бы вам плохо, раскалывается голова, веки наливаются свинцом, а в глаза будто песка насыпали. Но где-то внутри разливается приятное, тёплое ощущение, смешавшееся с дрожью от плохого самочувствия и проявлением испарины по телу, то ли от наслаждения, то ли от самой температуры. Так вот, Князев сейчас испытывал именно это ощущение. Его буквально колотило от жара и одновременного наслаждения. Кажется, ни на какую гулянку с одноклассниками парни сегодня не пойдут. Вдруг Миша начал подниматься. Не собираясь разъединяться, Андрей потянулся следом за ним, и они синхронно переместились в сидячее положение. Горшок теперь удобно располагался сверху на коленях друга, перекинув руки через его плечи и не отрываясь от губ. Не смотря на то, что у Князева немного затекли ноги, он был отнюдь не против такого расклада. Обнимая темноволосого за талию и нервно сжимая пальцами ткань его рубашки, парень отчаянно пытался практически слиться с одноклассником, к чёртовой матери утонув в этом поцелуе. Будто в последний раз. Впрочем, вероятно, это раз действительно мог быть последним. Вряд ли Миша снова отважится на подобное. Но сейчас это было неважно. Они просто праздновали последний день перед осенними каникулами, что в этом такого? Не суть, что праздновали они весьма своеобразно. Парни начинали задыхаться. Андрей чувствовал недостаток кислорода, пустоту в лёгких, тяжесть в груди и сильное головокружение. С закрытыми глазами нельзя было понять, начинает ли мир погружаться во тьму бессознательного. Но прекращать не хотелось. Он просто не мог. Ему казалось, что если сейчас он прекратит, то Миша просто испарится, и всё это окажется обычным сном, несбыточной мечтой, фантазией. Этого нельзя было допустить, светловолосый не хотел терять этот момент, будто он не сумеет сохраниться в памяти. Однако он ощутил, как Горшенёв отстраняется. Пришлось раскрыть глаза. Наконец удалось более менее свободно вздохнуть, но это не доставило никакого наслаждения. Уже ощущалась острая необходимость вернуть всё обратно и продолжить до того момента, пока не удастся потерять сознание. Лицо Миши приобрело странное выражение. Хищновато, заигрывающе улыбаясь, он смотрел на одноклассника. Почерневшие глаза ещё не прояснились, они даже продолжали чуть закатываться от удовольствия. Длинные ресницы дрожали, а дыхание было рваным и глубоким. — Хватит, — тихо, но отчётливо произнёс парень хриплым, низким тоном. Да от одного этого голоса можно было пасть, сражённым наповал, и отдаться в руки к дьяволу. Андрею захотелось заныть. Как-то сразу холодно и неуютно стало без этого ощущения жара на губах. Внутри что-то словно опустело, показалось просто жизненно необходимым снова поцеловать Горшенёва, и желательно никогда не отстраняться от него. А сам темноволосый довольно решительно поднялся с колен одноклассника, встал на ноги, отвернулся от него и, возможно, даже собирался уйти, но вдруг безвольно сполз на пол, усевшись там и облокотившись спиной о жёсткую боковую часть кровати. Андрей же закатил глаза и с тихим стоном откинулся назад, распластавшись на постели. Сил не было даже на то, чтобы пошевелиться. — Ты ж не хотел этого? — уже более отчётливым голосом, чем раньше, спросил Миша. — Не-а, — только и сумел на выдохе ответить Князев. Да, он действительно не хотел этого, даже не помышлял о таком до того момента, пока это не произошло в реальности. Теперь же наоборот хотел. Причём так отчаянно, как никогда в жизни. — Но хоть понравилось? — снова поинтересовался Горшенёв. Андрею даже стало смешно, потому что парень спрашивал об этом как-то нервно, как тринадцатилетний мальчишка, который впервые в жизни поцеловал девочку. Светловолосый захохотал бы, если б на это хватило дыхания. — Тебе нужно отшлифовать свои навыки, — кое-как проговорил он, сумев хотя бы усмехнуться. Ну нужно же было хоть как-нибудь поддеть одноклассника. На самом деле, чёрт возьми, Князев бы только под пыткой признался, что ему никогда в жизни не доставлял такого божественного удовольствия какой-то поцелуй. — Я ща тебя отшлифую, — буркнул Мишка, явно задетый подколом Андрея. За окном уже почти что темнело. Одиннадцатиклассники сейчас, скорее всего, весёлой и шумной компанией начинали собираться в освободившемся от родителей доме одноклассницы, чтобы напиться и от души погулять, празднуя последнюю пятницу первой четверти. Но всё же, какой бы сногсшибательной не вышла их вечеринка, лишь для Горшенёва и Князева каникулы начнутся лучше, чем когда-либо в жизни.