Blood, water

Рождество было натянутым и неловким. Хонджун большую часть времени провёл в одиночестве. Он наполовину жалел, что у него не было работы, на самом деле, ему не терпелось пообщаться с этим особенным брендом уполномоченных клиентов, которые ушли на Рождество, а не сидели в одиночестве в своей комнате или в гостиной, листая каналы, которые не показывали ничего, кроме хороших семейных фильмов или эмоциональных любовных историй. Юнхо и Сан вышли, чтобы пообщаться со своими университетскими друзьями днём, Юнхо ненадолго остановился, чтобы заглянуть в комнату Хонджуна и сказать ему, что они собирались уходить. Только после того, как они ушли, в доме воцарилась тишина, Хонджун понял, насколько он одинок. Он уделил время искусству. Большинство его работ было в квартире Сонхва, и Хонджун не думал, что в данный момент было хорошей идеей ехать туда, но это не имело значения. Та, над которой он хотел поработать, лежала на полу его спальни. Сан и Юнхо вернулись спустя некоторое время после наступления темноты, и все трое поужинали вместе. В прошлом году Сан был одержим идеей полностью домашнего рождественского обеда и заставил двух других на кухне провести в общей сложности пять часов, создавая шесть блюд, из которых только два были съедобными. В этом году они ели еду на вынос и остатки еды накануне вечером. Было тихо. Единственным звуком в воздухе был стук столовых приборов о тарелки, тиканье секундной стрелки на часах. Сан сделал вид, будто Хонджуна не существовало. Юнхо не отрывал глаз от тарелки, быстро ел и явно отчаянно пытаясь избежать неловкой атмосферы. На середине Хонджун больше не мог этого выносить. — Мы не можем так продолжать, — сказал он. — Ты серьёзно собираешься притворяться, будто меня здесь нет? Юнхо взглянул на Хонджуна, а затем на Сана. Тот продолжал есть, как будто ничего не слышал. — Давай, — вздохнул Хонджун. — Как долго ты сможешь игнорировать меня? Сан положил палочки для еды и впервые за день посмотрел Хонджуну в глаза. — Я не знаю, хён, — сказал он. — Как долго ты нам лгал? — Сан, мне очень жаль, — сказал Хонджун. — Я хочу объяснить… — Как насчёт того, чтобы ты сказал мне, что я ошибся? — сказал Сан. — Ты начал встречаться с Сонхва-хёном после того, как сказал мне держаться подальше от Уёна. Ты позволяешь ему пить из тебя, когда запрещаешь Уёну укусить меня. Ты делаешь это уже несколько месяцев и никогда не рассказывал нам. Нам пришлось буквально выжимать правду из тебя. Что из всего этого я сделал не так? Хонджун поёрзал на стуле. — Это… не всё так просто… — Конечно, это не так, — язвительно сказал Сан. Он отодвинул тарелку. — Я закончил есть и иду спать. Спокойной ночи, хён. Он встал и вышел из-за стола. Но перед тем, как войти в свою комнату, он остановился и повернулся. — Мы можем быть честными, — сказал Сан, — я позволил Уёну пить из меня кровь. Сожалею. Хотя я уверен, что Сонхва-хён уже сказал тебе. — Сан… — начал Хонджун, но Сан просто вошёл в комнату, не оглядываясь. Хонджун уставился на закрытую дверь, а затем застонал и взъерошил волосы обеими руками. Всё должно было быть не так. Он знал, что Сан зол, но он даже не позволял Хонджуну объясниться. Он глубоко вздохнул и понял, что Юнхо всё ещё здесь. Он не следил за Саном. Хонджун повернулся к нему, почти ожидая, что он встанет или просто опустит голову и продолжит есть, но Юнхо не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он сказал: — Ну? — Что «ну»? — осторожно спросил Хонджун. — Ты сказал, что хочешь объясниться, — сказал Юнхо. — Я здесь. Объясняйся. — Ты не… — Хонджун провёл рукой по своим растрепанным волосам. — Я не хочу, чтобы ты во всё это ввязывался. — Я как бы уже во всём этом, хён, — сказал Юнхо, и его голос звучал спокойно, ровно. — Объясняйся. С самого начала. Но Юнхо был не во всём этом, не так глубоко, как Сан и Хонджун. Он дружил с Ёсаном, может быть, с Уёном, вот и всё. Тем не менее он был готов слушать, и Хонджун нуждался в ком-то, кто был готов его выслушать. Ему нужен был кто-то на его стороне. — Ты помнишь ту ночь, когда мы пошли в логово вампиров? — Хонджун ждал, пока Юнхо кивнёт. — Тогда я встретил Сонхва. — Именно тогда Сан встретил Уёна, — сказал Юнхо. — Я не знал, что Сонхва и Уён знают друг друга, — сказал Хонджун. — Только когда Сан привёл меня на встречу с Уёном, и я не увидел там Сонхва. — И тогда вы начали… — Юнхо замолчал. — Не совсем так, — нерешительно сказал Хонджун. — Я думаю, он… он тогда интересовался мной, но мы просто… вроде как стали друзьями. Я не знаю. Это было неоднозначно. Юнхо поджал губы, но промолчал. — А потом… знаешь… кое-что случилось, — смущённо сказал Хонджун. Последовало неловкое молчание, а затем Юнхо сказал: — Ты привёл его в наш дом. Сонхва-хёна. — До того, как это случилось, — быстро сказал Хонджун. — Скоро должен был быть рассвет, и Сонхва нужно было быть где-нибудь, чтобы держаться подальше от солнечного света. Я не мог оставить его там. Юнхо бросил на Хонджуна ещё один долгий взгляд, а затем сказал: — Итак, ты был двусмысленно с Сонхва-хёном, но ты всё равно не хотел, чтобы Сан ходил в его дом. — Это по другой причине, — сказал Хонджун. — Это… там Минги. Юнхо напрягся. — Минги, — повторил он. — Он член… семьи Сонхва, — сказал Хонджун. Он помедлил, не зная, можно ли ему рассказать всё это Юнхо, но ему пришлось объяснить. — Не знаю, рассказывал ли тебе о нём Сан, но находиться рядом с ним небезопасно. Он не может находиться рядом с людьми, не нападая на них. Признаюсь, сначала я был просто глуп и чрезмерно опекал, но потом я узнал о нём… и я не хотел, чтобы Сан туда ходил. Тишина. Юнхо ничего не сказал. Ни один мускул на его лице не дёрнулся. — Тогда я не доверял Уёну, чтобы обезопасить Сана, но теперь доверяю, — сказал Хонджун. — И я знаю, что Сонхва никогда бы не позволил, чтобы с ним что-нибудь случилось, — он вздохнул. Он не доверял Ёсану, и это не имело ничего общего с тем, что он вампир. В конце концов, Сонхва тоже был вампиром, и он был одним из людей, которому Хонджун доверял больше всего в мире. Некоторое время Юнхо ничего не говорил, по-видимому, обдумывая всё. А затем он спросил: — Почему ты не сказал нам раньше? — Я не знаю, — беспомощно сказал Хонджун. — Сначала это было потому, что это было ничего — ничего конкретного. И тогда я не хотел делать это странным. А потом, я не знаю, всё стало настолько глубоким и неконтролируемым, что я боялся, что потеряю всё… — Ты любишь его? Хонджун замер. Он посмотрел на Юнхо, слова застряли у него на языке. — Неважно, — сказал Юнхо, качая головой. — Это между вами, ребята, я не должен был спрашивать. Я просто не понимаю, почему ты не сказал нам раньше. Не знаю, почему тебе пришлось солгать нам. По правде говоря, Хонджун тоже не знал. По какой-то причине он был уверен, что если он расскажет Сану и Юнхо это станет концом всему. Конец его отношений с Сонхва. Он понятия не имел, что это так много значило для них. — Я поговорю с Саном, — сказал Юнхо, вставая. — Не знаю, поможет ли это, но я скажу ему то, что ты сказал мне. Ему решать, выйдет ли он и поговорит ли с тобой. — Спасибо, — сказал Хонджун. Он сидел неподвижно, думал, а затем крикнул: — Юнхо! Юнхо остановился на полпути к своей комнате. — Да? — Я знаю, что у тебя действительно нет причин доверять мне, — сказал Хонджун. — Но я думаю, тебе стоит держаться немного подальше от Ёсана. Тебе и Сану. Юнхо покачал головой. — С Ёсаном всё в порядке, — сказал он. — Он не опасен, — он сделал паузу, а затем добавил: — И Минги тоже. Он ушёл, а Хонджун остался один за столом с остатками рождественского обеда. Он выбросил контейнеры из-под еды, бросил посуду в раковину на потом. Затем он вернулся в свою комнату и лёг на кровать, глядя в потолок. Хонджун никогда так не заботился о праздниках, но от его внимания не ускользнуло то, что сейчас Рождество и он никогда не был дальше от парней, которых считал своей семьёй. Некоторое время он покатался на кровати, а затем встал и вернулся к той единственной вещи, в которую всегда мог сбежать. Когда позже зазвонил телефон Хонджуна, он почти не заметил. Он встал и потянулся, когда взял его с прикроватного столика, мышцы шеи и спины заболели. Хонджун взглянул на часы и сразу понял, что он провёл часы, сгорбившись над картиной. Сонхва убил бы его, если бы узнал. И, конечно, больше никто ему не звонил. Хонджун ухмыльнулся, взял трубку и сказал: — Привет. Наконец-то проснулся? — Уже почти полночь, — сказал Сонхва, и Хонджун услышал улыбку в его голосе. — Иногда я беспокоюсь, что ты не понимаешь, как работает время. — Это справедливо, — сказал Хонджун. Он сделал паузу, а затем добавил: — С Рождеством, Персик. — С Рождеством, Хонджун, — тепло ответил Сонхва. Джун позволил теплу проникнуть глубоко в сердце, затем вернулся на место на полу перед холстом. Почти готово. Хонджун мог почти представить законченное изображение, но даже мысленным взором он видел, что деталей не хватало. Он просто не знал, чего. Весь холст был разноцветным, но он всё ещё казался пустым. Это было недостаточно хорошо. Сонхва заслуживал самого лучшего. Хонджун хотел увидеть его улыбку, когда, наконец, он увидит картину. — Хонджун? — Хм? — Ким снова взял кисть, но не стал ставить её на холст. Он не был уверен, что хотел сделать. — Ты в порядке? — мягко спросил Сонхва. — Уён говорит, что Сан действительно расстроен. — Да, — Хонджун снова положил кисть. — Он практически со мной не разговаривает. — Мне очень жаль, — сказал Сонхва. — Мне позвонить и поговорить с ним? — Вероятно, это плохая идея, — сказал Хонджун. — Он злится на меня, и я не хочу, чтобы он обижался на тебя, — он сделал паузу. — Как насчёт тебя? Там всё в порядке? — Более-менее, — сказал Сонхва. — Уён не так обижен на меня, как я ожидал, а Минги удивлён больше, чем кто-либо ещё. Чонхо и Ёсан уже знали об этом. При упоминании Ёсана у Хонджуна появилась лёгкая струйка беспокойства. — Персик, — сказал он почти осторожно, — Ёсан сказал тебе, что разговаривал со мной в ночь, когда я забрал Сана из того парка? — Да, он сказал, что был там, — сказал Сонхва. Его голос звучал странно отрывисто. Возможно, он так же знал о скрытой природе Ёсана. Эта мысль успокаивала. — Он тебе сказал, о чём мы говорили? — спросил Хонджун. — Нет, он только сказал, что не предупреждал тебя, — сказал Сонхва. Когда Хонджун ничего не сказал, он объяснил: — Что он мог почувствовать мой яд в твоей крови, и Уён тоже. — О, — это меньше всего беспокоило Хонджуна. Теперь, когда Сан знал, не имело значения, как он узнал. — А что? — спросил Сонхва. — О чём вы говорили? Хонджун сделал паузу. Он не знал, как выразить свои опасения, не причинив вреда Сонхва. И когда даже Юнхо не поверил ему, когда он сказал, что Ёсан опасен, разве Хва поверит? — У меня такое чувство, что я ему не нравлюсь, — сказал он наконец. Это было так легко, что было едва заметено. — Это так, — без колебаний сказал Сонхва. — Он ещё не знает тебя достаточно хорошо, — он сделал паузу, а затем сказал: — Может быть, это хорошо, что теперь все знают. — Я бы сказал им, — сказал Хонджун, чувствуя себя странно защищающимся. — Чуть позже. — Я знаю, — сказал Сонхва. — Просто… теперь всё открыто, верно? Это не плохо. Эй, я наконец могу встретиться с Юнхо. Хонджун фыркнул. — Ты уже виделся с ним, Персик, — сказал он. — Он пытался вырубить тебя растением, помнишь? — Это не встреча, — настаивал Сонхва. — Это он пытался защитить тебя и свой дом, что было довольно мило. — Мило? Он мог бы сильно ударить тебя, если бы я не пришёл и не спас тебя, — сказал Хонджун. Когда Сонхва засмеялся, Ким с негодованием добавил: — Знаешь, он довольно большой! Я знаю, что он похож на большого щенка, но он мог бы тебя одолеть. — Я вампир, Хонджун, — сказал Сонхва, всё ещё явно улыбаясь. — Тебе не нужно обо мне беспокоиться. Хонджун хмыкнул. — И тебе не нужно так беспокоиться обо мне. — Я… я слишком сильно люблю тебя, чтобы не волноваться. Голос Сонхва был сладким, тихим и застенчивым. Этот звук вызывал улыбку на лице Хонджуна. Каждый раз, когда он знал, что Сонхва улыбался, что он счастлив, всё остальное растворялось. Всё плохое настроение Хонджуна, его бремя и заботы. По сравнению с этим они были ничем. Он выглянул в окно и увидел, как с неба падали первые снежинки. — Эй, — сказал Хонджун. — У нас снег. Сонхва тихонько ахнул. — Здесь тоже идёт снег, — сказал он. — Это так красиво. Хонджун прислушался к мягкому от удивления голосу Сонхва, глядя на медленно падающий снег. Он посмотрел на незаконченную картину. Внезапно волна эмоций захлестнула его грудь, заполнив его изнутри, настолько сильная, что он мог чувствовать её в венах и на кончиках пальцев. — Персик, — сказал он, снова взяв кисть, — не мог бы ты остаться на линии какое-то время? Продолжай говорить. — Конечно, — сказал Сонхва удивлённо. — О чём мне говорить? — Всё, что хочешь, — сказал Хонджун. Он достал белую краску. — Я просто хочу слышать твой голос. — Ты в порядке? — Сонхва издал лёгкий удивлённый смех. — Хорошо, Хонджун. Он начал говорить о своих растениях и о том, как на них влиял холод, и Хонджун начал рисовать. Хонджун прикусил ноготь, дважды прислушиваясь к гудку. Наконец после третьего гудка звонок был принят. — Персик, ты сейчас свободен? — спросил он сразу. — Что? Прямо сейчас? — Сонхва был ошеломлён. — Я просто уходил из квартиры. — Не надо, — сказал Хонджун. — Я приду. Прямо сейчас. — Зачем? — спросил Сонхва. — Хонджун, всё в порядке? — Всё отлично, — сказал Хонджун. Он посмотрел на холст, завёрнутый в коричневую бумагу, готовый к транспортировке. — Просто идеально. — Хорошо, — медленно сказал Сонхва. — Мне приехать за тобой? — Нет необходимости, я уже в пути, — сказал Хонджун, натягивая шапку и обматывая вокруг шеи толстый шарф. — Увидимся. Он закончил разговор до того, как Сонхва смог возразить, а затем сунул завернутую картину под левую руку и вышел из комнаты. Юнхо сидел в гостиной и разговаривал по телефону. Он взглянул на вышедшего Хонджуна, поднял брови, когда заметил очевидный пакет коричневой бумаги. — Ухожу, — сказал Хонджун, надевая ботинки. — Я вернусь. — До полуночи? — спросил Юнхо. Хонджун нахмурился, недоумевая, почему Юнхо спрашивал о полуночи, когда вспомнил. Тридцать первое декабря. Будет новый год. Он колебался. Сан уже ушёл, сказав, что обратный отсчёт проведёт с Уёном. Хонджун не мог оставить Юнхо одного. Юнхо, казалось, читал его мысли, потому что он засмеялся и сказал: — Иди. Всё нормально. — Ты уверен? — неуверенно спросил Хонджун. Он был готов отложить встречу с Сонхва до следующей ночи, если Юнхо хотел его компании. — Да, я уверен, — сказал Юнхо с улыбкой. — Эй, ты уже в обуви. Просто иди. Хонджун посмотрел на ботинки, а затем снова на Юнхо. Картина лежала у него под мышкой. — Я постараюсь вернуться до полуночи, — сказал он. — Не позволяй мне мешать тебе лишиться девственности, — сказал Юнхо, улыбаясь. — Ты проводишь слишком много времени с Саном, — сказал Хонджун, бросив взгляд на Юнхо. Однако он рассмеялся, и Юнхо улыбнулся в ответ, заставив Хонджуна почувствовать лёгкость. На улице было холодно. Открытые части лица Хонджуна между шапкой и шарфом, натянутым до носа, вскоре онемели от холода. Он пошёл по улице, ведущей от жилого комплекса, наполовину желая, чтобы он принял предложение Сонхва прокатиться. Ему придётся дойти до остановки на перекрестке, чтобы хотя бы надеяться взять такси или автобус, если понадобится. Он шёл по тихой дороге, когда увидел, что кто-то спускается напротив. Сначала Хонджун не обратил особого внимания, его больше беспокоил внезапный снегопад, пропитавший его упаковочную бумагу. Но чем ближе подходил другой, тем больше взгляд Джуна возвращался к приближающейся фигуре. Это был мужчина, выше Хонджуна, худощавого телосложения. На нём было тонкое пальто, намного тоньше, чем у Кима с подкладкой и стеганой курткой, и всё же он, казалось, не беспокоился о холодном декабрьском ночном воздухе. Нижняя половина лица у него был обернута шарфом, но, кроме этого, казалось, он вообще не чувствовал холода. Он шёл легко. На нём не было ни шапки, ни перчаток. Как будто он не чувствовал холода. Как Сонхва. Хонджун напрягся. Инстинктивно он прижал завёрнутый холст к телу. Нервы были напряжены, готовые оборваться в любой момент. Мужчина подходил всё ближе и ближе, и теперь Хонджун мог видеть, что его лицо не покраснело от холода, а кончики пальцев были такими же белыми, как и остальные руки… Они как раз собирались пройти мимо, когда мужчина сказал голосом, приглушённым шарфом: — Извините. Хонджун подавил инстинктивное вздрагивание. Вместо этого он повернулся и спросил: — Да? — Боюсь, я заблудился, — сказал другой. Судя по тому, насколько было видно его лицо, он выглядел старше Хонджуна, по крайней мере, лет на десять или около того. — Не могли бы вы показать мне дорогу до ближайшей автобусной остановки? Хонджун посмотрел на него. Автобусная остановка была в том направлении, откуда пришёл мужчина. Он должен был пройти её по пути сюда. — Нет, — наконец сказал Хонджун. Другой нахмурился. — Извини, я не… — Я знаю, кто ты, — сказал Хонджун, удивлённый тем, насколько ровным был его голос. — Нет. Только попробуй что-нибудь со мной сделать, и я обещаю, что мой парень-вампир найдёт тебя. Глаза вампира расширились, и он отступил на шаг. Хонджун, не колеблясь, развернулся и быстрым шагом пошёл вперёд. Он почти ожидал, что кто-то схватит его сзади, наклонит его голову набок и вонзит клыки в его мягкое горло. В конце концов, это была пустая угроза. Не было никакой гарантии, что Сонхва когда-либо найдёт этого вампира или что Хонджун даже возложит на него это бремя. Но никто не схватил Хонджуна. Казалось, угрозы было достаточно. Только когда Хонджун оказался в безопасности в тёплом салоне такси, он глубоко вдохнул. Он понятия не имел, от чего только что убежал. Вампир мог бы просто укусить его и оставить лежать на обочине дороги, если бы Хонджун даже выжил, лёжа без сознания на холоде в течение нескольких часов. Или он мог попасть в одну из тех историй, которые люди передавали шёпотом, о том, как брат чьего-то одноклассника был найден мёртвым, обескровленным, как полиция забрала тело и тихо похоронила его в закрытом гробу. Таких историй было больше, чем несколько, и никто не знал, правдивы ли они, а есть другие, которые никогда не видели света. Хонджун вздрогнул. Он держал картину рукой, пока такси ехало по сверкающим улицам Сеула, теперь размытым за легкой завесой падающего снега. Он был в порядке, ничего не произошло. Не было причин волноваться ни себе, ни, что ещё хуже, Сонхва. Было много пробок, и Хонджун прибыл в многоквартирный дом Сонхва позже, чем планировал. Он позвонил в дверь и ждал, держа обёрнутую картину под мышкой. Сонхва открыла дверь, и его чёлка упала ему на лоб, он был скорее смущённым, чем довольным. — Ты пришёл, — сказал он. — Что случилось? В ответ Хонджун поднял холст перед собой. — У меня есть кое-что для тебя. Перемена на лице Сонхва была одной из самых красивых вещей, которые Хонджун когда-либо видел. Его глаза расширились от удивления, а затем он расслабился, улыбка расплылась, на бледном лице появилось тепло и волнение. — Что там?.. — Сонхва приподнял брови. — Ты сделал? — Она готова, — сказал Хонджун, улыбаясь. — Но если ты хочешь, чтобы я ушёл… Сонхва обнял Хонджуна за талию и затащил в квартире с силой, которой Ким не мог представить, чтобы сопротивляться, если бы он этого хотел. Внутри было тепло, как раз такая температура, которая нравилась Джуну. Он снял шапку и на мгновение отложил картину, снимая шарф и пальто. — Тебе следовало сказать мне заранее, — сказал Сонхва. — Я разговаривал с тобой вчера вечером, и ты не сказали, что закончил. — Тогда я ещё её не доделал, — сказал Хонджун. Он пытался казаться непринуждённым, но это было действительно сложно, когда Сонхва был таким, почти подпрыгивая от того, насколько он нетерпелив, парил вокруг Кима. Точно так же, как бы ни нервничал Хонджун по поводу вампира, которого он встретил на улице, исчезло, как будто встречи никогда не было. Это был эффект улыбки Сонхва. — Не могу поверить в это, — сказал Сонхва ярким голосом, полным возбуждением. — Ты действительно сделал её. Не думал, что ты закончишь так скоро. Я знаю, что ты много работал над ней — но, в конце концов, это искусство, и я знаю, что с этим нельзя торопиться и… Хонджун засмеялся. — Ты можешь расслабиться на секунду? Сонхва остановился, выглядя настолько обиженным, что это даже очаровыало. — Мне очень жаль, что я взволнован своей картиной. — Сначала посмотри, прежде чем ты решишь, что тебе она нравится, хорошо? — сказал Хонджун. — Мне она понравится, — уверенно сказал Сонхва. Его уверенность была обнадеживающей. Хонджун кратко поцеловал Сонхва в губы, потому что он знал, что Хва понравится, и потому что он этого хотел, а затем он отнёс законченную картину, завёрнутую в коричневую бумагу, в комнату, которую он сделал своей студией. — Она прекрасна как при холодном, так и при тёплом освещении, — сказал Хонджун, включив все светильники в комнате. Яркие лампочки сразу ожили, резкие после мягкого освещения в прихожей. — Я хочу, чтобы ты могли уловить все детали, когда впервые увидишь её. — Хорошо, — сказал Сонхва, когда Хонджун отложил незаконченные работы и стал искать мольберт подходящего размера. — Ты же знаешь, что я ничего не знаю об искусстве, верно? Мне очень жаль, но я не смогу хвалить тебя так, как ты того заслуживаешь. Хонджун поставил мольберт и повернулся к Сонхва. Он даже не вздрогнул, когда увидел, как он сияд белым в флуоресцентном свете. — Тебе не нужно говорить мне все подходящие технические слова, — сказал он. — Я просто хочу, чтобы тебе понравилось, Персик. — Хорошо, — сказал Сонхва, совершенно искренне в этом смысле, только он мог быть. Хонджун улыбнулся, а затем жестом попросил Сонхва закрыть глаза. Сонхва сделал это и даже накрыл их руками для большей меры. Он выглядел таким драгоценным, Хонджун на мгновение улыбнулся, прежде чем начал разворачивать холст. — Я уже много лет не заказываю картин, — сказал Сонхва. — Я не думаю, что у меня когда-либо была заказана хоть один. Тэхи-нуна интересовалась искусством. Хонджун попытался не обращать внимания на вкрадчивый рост недовольства этим именем. Ему не нравилась создательница Сонхва, несмотря на всё, что она сделала для Пака, из-за чего Джун чувствовал себя немного плохо, но не так уж плохо, потому что она ушла, и ему не нужно было к ней хорошо относиться, просто любезно относился к её памяти. Он мог это сделать. Ему также не нравилось думать о том, почему ему не нравилась Тэхи. Хонджун не был ревнивым человеком, и он определённо не ревновал к мёртвой женщине, которую Сонхва, возможно, даже не любил романтически. Определённо. Он выбросил эту мысль из головы и вместо этого сосредоточился на своей задаче. Он разорвал бумагу, положил картину на мольберт. Затем он отрегулировал его, убедившись, что он точно отражал свет, чтобы каждая деталь просматривалась идеально. Когда Хонджун убедился, что он расположен правильно, он отступил в сторону и сказал. — Ты можешь открыть глаза. Сонхва опустил руки, и его взгляд упал на холст перед ним. Хонджун стоял на месте, когда Сонхва медленно приближался к картине, не отрывая глаз. — Это красиво, — сказал Сонхва. Хонджун почувствовал прилив удовольствия в груди. Это было красиво. Подавляющая цветовая гамма картины была синей, разнообразных оттенков от кобальта для сапфира и лазурного, с краями бледного золота и мягкого янтаря, которые создавали успокаивающий контраст. Там тоже был белый цвет, как падающий снег, как карта звёзд, разбросанных по тёмному полотну из тонких оттенков и тщательной цветовой обработки. Это была красивая картина, лучшее, что Хонджун когда-либо писал. — Это потрясающе, Хонджун, — благоговейно сказал Сонхва. Хонджун видел, как его глаза проследили контур, скрытый в цветах. — Что… что это? Хонджун нахмурился. Разве это не очевидно? — Это ты, — сказал он. Сонхва взглянул на него. Его губы приоткрылись, но он ничего не сказал. Хонджун подошёл к нему и, да, отсюда он мог видеть, где он создал изображение лица Сонхва на картине, изгиб его бровей, линия его рта, острый разрез линии подбородка. И он мог видеть всё остальное на картине, которая была Сонхва — множество сияющих звёзд, туманность лазурного и сапфира, саму галактику. — Ты не просто планета, Сонхва, — тихо сказал Хонджун. Он был таким, намного большим. Он был красивым, почти потусторонним, но всё же таким обычным и любящим. Как ночь, изложенная выше. Сонхва не был планетой. Он был самой яркой звездой на небе. Хонджун ждал, что он что-то скажет, но он промолчал. Когда молчание затянулось слишком долго, Ким повернулся к нему, чтобы увидеть его реакцию, и замер. Хва плакал. — Сонхва, — растерянно сказал Хонджун, и Пак вздрогнул. Он быстро моргнул от удивления и начал тереть лицо обеими руками, поспешно вытирая слёзы. — Извини, — сказал он хриплым голосом. — Извини, пожалуйста, извини меня. Прежде чем Хонджун успел что-то сказать, Сонхва повернулся и выбежал из комнаты. Хонджун встал, как вкопанный. Он взглянул на картину, стоявшую на мольберте. Он думал, что Сонхва это нравилось, но тогда почему он плакал? Медленно, осторожно Хонджун вышел из комнаты. Он увидел свет в спальне Сонхва и нашёл его там, стоящим перед тем, повернувшись спиной к двери, обхватив себя руками. — Эй, — мягко сказал Хонджун, и Сонхва затих. — Эй, Персик, ты в порядке? — Я в порядке, — сказал Сонхва, но его голос дрожал. — Просто… дай мне минутку. Всё хорошо. Хонджун осторожно вошёл в комнату. — Если ты действительно думал, что картина отстой, ты мог бы просто так сказать, — шутливо сказал он, пытаясь поднять настроение. — Нет, — сразу же сказал Сонхва, оборачиваясь. — Нет, я… мне она нравится. Спасибо. Она прекрасна. Его лицо было влажным, а глаза всё ещё блестели от слёз. Хонджун ненавидел видеть Сонхва таким, и часть его могла просто убежать и притвориться, как будто никогда не видела. Но он не мог уйти от Пака. Хонджун не был хорош в чувствах, и он никогда никого не утешал сквозь слёзы, но ему нужно было исправить положение. Поэтому он подошёл к Сонхва, обнял его и прижал к себе. Сонхва расслабился в его объятиях и тоже обнял его, уткнувшись лицом в плечо Хонджуна. — Мне очень жаль, — приглушённо сказал Сонхва. — Мне жаль, что я всё испортил. Мне действительно нравится эта картина, Хонджун, спасибо. — Ты ничего не испортил, — сказал Хонджун. — Ты хочешь сказать мне, что случилось? Сонхва не ответил, только держал Хонджуна, он нуждался в нём, чтобы жить. Они стояли так некоторое время, пока Хонджун наконец не отстранился. Чтобы взять Сонхва за руку и потащить к кровати, он зашёл настолько далеко, насколько ему было нужно. Хонджун сел у края и усадил Пака вплотную к себе, положил его голову себе на плечо. Он взял его за руку. Наступила тишина, нарушаемая только ровным дыханием Хонджуна. Сонхва перестал плакать и теперь сидел неподвижно, положив голову на плечо Джуна. Хонджун знал, что ему следовало спросить Сонхва, что заставило его так плакать, но он не знал, что сказать, и не хотел усугублять ситуацию. Поэтому он просто сидел и молчал, надеясь, что его хоть немного утешит. — Я когда-нибудь рассказывал тебе, как она умерла? Хонджун застыл. Он ненавидел это, потому что знал, что Сонхва это чувствовал, но это был рефлекс, и было уже слишком поздно возвращать его. Он заставил тело расслабиться и сказал: — Нет. — Это было более двадцати лет назад, — тихо сказал Сонхва. — Я не помню всего, что к этому привело. Но после, когда я узнал… Я никогда не забуду ни минуты произошедшего. Его пальцы были переплетены с пальцами Хонджуна. Он положил другую руку на руку Сонхва, окутывая её холод своим теплом. — Она пошла навестить друга, — продолжил Сонхва. — Она делала это часто. У неё было много друзей, особенно для вампира, и я не знал всех из них. Я остался дома. Я ничего не подумал, когда она не вернулась той ночью. Хонджун ничего не сказал, просто ждал продолжения. — Следующей ночью я проснулся и обнаружил, что меня ждёт Вонсик-ним, — сказал Сонхва. Его голос был ровным, лишённым всяких эмоций. — Он отвёз меня в дом своего клана. И тогда я… я увидел её. Хонджун сглотнул и сжал руку Сонхва в своей. — Многие вещи могут убить вампира, — сказал Сонхва, почти расслабившись. Было больно слышать. — Продолжительное пребывание на солнце. Серебро. Но и обычные травмы, если они достаточно серьёзны, если ты не можешь пить кровь, чтобы лечить себя, — пауза, вдох. — Она упала с крыши здания. Шансов выжить не было. Она упала с крыши? Эта мысль сразу же зародилась в мозгу Хонджуна, и он отбросил её, как только она появилась, чувствуя отвращение к себе. Он сидел молча, крепко держа Сонхва за руку и желая избавиться от своих ужасных мыслей. — Я знаю, о чём ты думаешь, — голос Сонхва был глухим. — Ты можешь сказать это. Многие так и поступили, некоторые в лицо, другие за моей спиной. Ничего страшного, я знаю, как это звучит. Сердце Хонджуна сжалось в груди. — Сонхва… — Но это не так, — сказал Сонхва, и теперь Хонджун мог слышать напряжение в его голосе, боль. — Этого не может быть. Она бы не… она не могла бросить меня, она любила меня и… и мы были счастливы, она бы не… Хонджун повернулся, обнял Сонхва и прижал к себе. Он закрыл глаза и ждал, делал глубокие, долгие вдохи. Сонхва был так неподвижен в его объятиях, таким маленьким, зажатым под подбородком. Хонджун держал его так только однажды, на колесе обозрения, потому что Сонхва боялся высоты. Хонджун сглотнул. Он провёл пальцами по волосам Сонхва, как и раньше. — Я знаю, что она этого не сделала, — голос Сонхва был тихим в тишине. — Но… но я всё ещё задавался вопросом, может, она не любила меня так, как я любил её, может, я не… я не… — Даже не думай об этом, — яростно сказал Хонджун. Его голос был грубым и хриплым, и он тяжело сглотнул. — Не надо. Она не сделала… она этого не сделала, она не оставила бы тебя. Ты такой… такой драгоценный, такой совершенный. Может быть, это было неправильно сказать. Может быть, Хонджуну следовало сказать, что выбор Тэхи не имела ничего общего с Сонхва или её любовью к нему, что иногда всё было так тяжело, что одной любви было недостаточно, независимо от того, сколько у тебя её. Но ему просто нужно было, чтобы Сонхва почувствовал себя лучше. Хонджун потерялся посреди шторма, отчаянно искал что-то, что могло бы помочь, в то время как его сердце упало глубже, чем он когда-либо думал, привязанный к якорю боли Сонхва. Некоторое время Сонхва был тихим, неподвижным весом в объятиях Хонджуна. Затем он сказал: — Мне очень жаль. — Не нужно извиняться, — сказал Хонджун. — Ты не сделал ничего плохого. — Я просто свалил всё это на тебя. Не знаю, почему. Мне жаль. — Я же сказал тебе, не извиняйся, — сказал Хонджун. — Если это тебе помогло, это хорошо. Я рад. Я волновался за тебя, Персик. — Я не знаю, что со мной случилось, — сказал Сонхва. — Глядя на картину и зная, я казался тебе таким — я был внезапно потрясён. Мне казалось, что я был чем-то особенным, будто меня любили. Хонджун глубоко вздохнул. — Это и есть так. Сонхва оторвался от объятий Хонджуна, чтобы взглянуть на него. Его глаза были сосредоточенными и влажными от непролитых слёз. Его губы были настолько красными, которые Хонджун когда-либо видел. Не задумываясь, Хонджун поднял руку и прижал её к щеке Сонхва, и внезапно он вернулся в прошлое, когда они стояли возле квартиры Кима на холодном ночном воздухе, и он подарил Паку свою картину и поцеловал его в первый раз. Хонджун наклонился вперёд и поцеловал Сонхва. Мягкий, милый, эмоциональный. Когда они отстранились, Хонджун увидел в глазах Сонхва свет, которого раньше не было, и он распространил тепло в его груди через его кровь. Он взял лицо Хва обеими руками и поцеловал его снова, и снова, и снова. Сонхва запустил руку в волосы Хонджуна и прижал его к своим губам, поцелуй был долгий и глубокий. Снаружи снег прекратился, и небо озарилось миллионами сияющих звёзд.