***
Надрав задницу Дэйву, Итан с одной стороны показал, чего от него следует ждать, а с другой — обзавёлся недругами. Видите ли, если бы Дэйв спустил на тормозах то, что произошло, вся тюрьма начала бы считать его слабаком и лёгкой добычей, поэтому через пару недель после того, как Итан вышел из одиночки, Дэйв с другом подкараулили его после смены в прачечной и попытались повторить успех «Сестёр» из «Побега из Шоушенка». У Дэйва была заточка, которой он угрожал Итану, но тот боялся унижения куда больше, чем боли, поэтому яростно сопротивлялся. Когда надзиратели наконец-то соизволили притащить свои задницы и узнать, что происходит, у Итана были изрезаны ладони, которыми он перехватывал лезвие заточки, а ещё он получил рану на боку. К счастью, заточка прошла по касательной и рассекла только кожу, но крови было столько, что один из надзирателей на ней поскользнулся. Итан потом ещё месяца два с трудом выполнял всю работу, которая выпадала на его долю: раны на ладонях начинали кровить при любом неловком движении. — Заточка — это серьёзно, — сказал КейСи, когда Итана заштопали и вернули в камеру. — Теперь ему не до тебя будет — за него возьмутся. За Дэйва, пойманного с оружием, действительно взялись: две недели он сидел в одиночке, потом начались разбирательства. Поговаривали, что его приговор могут изменить и приговорить его к смертной казни вместо пожизненного. Итан думал, что уж он-то плакать по этому поводу не будет. Кое-кто из заключённых пытался шутить на тему того, что произошло в прачечной. — Говорят, на простынях кровь была? Невеста оказалась девочкой? Эй, Итан, что там в прачечной было? И как тебе сразу с двумя? Но когда Итан повернулся к шутнику и спокойно сказал, что если тот не заткнётся, то на своей шкуре узнает, каково пришлось Дэйву в прачечной, шутки прекратились. За собственными проблемами Итан совсем забыл про Кузнечика. Избавившись от Дэйва и вздохнув посвободнее, он решил узнать, как поживает его старый знакомец. Увидев Флетчи в очереди в столовой, он кивнул ему и знаком показал, что хочет сесть с ним рядом. Кузнечик, на удивление бледный и тихий, еле заметно покачал головой. — Эй, — сказал КейСи, стоявший в очереди за Итаном. — Пацан. Ещё одно правило запомни: с чужой сучкой без разрешения не разговаривают. — Что?! — Ну вот на воле ты с чужой бабой будешь без разрешения её мужика разговаривать? Итан не нашёл, что ответить на этот философский вопрос, поэтому вопросительно посмотрел на КейСи. — Конечно, не будешь, ты же умный пацан, — ответил тот сам себе. — Тут то же самое. Сидя за столом, КейСи продолжал рассуждать про меру вольности, которую может позволить себе другой человек в отношении чужой женщины на примере избитого им молочника. — Молочный хер, он по заслугам получил. Улыбаешься моей женщине — не уважаешь меня. Не уважаешь меня — получаешь по морде. Не, своей я верю. Она меня ждёт, как полагается. Но тот хер, он своё получил… А Итан тем временем поглядывал за соседний столик, где сидел Кузнечик рядом со своим соседом по камере — огромным мясистым здоровяком с красной шеей и татуировкой в виде паука на бритом, складчатом как у шарпея затылке. Рядом с сокамерником Кузнечик казался ещё меньше и худее. Он сжимался каждый раз, когда тот шевелился или поворачивался к нему, и Итан почувствовал, как по спине бегут мурашки. Он и сам не знал, что бы делал, вздумай на него напасть настолько огромный мужик, и боялся даже подумать, что такой человек мог сделать с Кузнечиком. Выходя из столовой, он оказался рядом с беднягой и, улучив мгновение, тихонько спросил: — Ты как? — Всё нормально, — ответил Кузнечик, не глядя на него, и ускорил шаг. Итан в ту ночь долго не мог заснуть, хоть и повторял про себя мантру КейСи: «ни за кого не вписывайся, не лезь в чужие дела». Он всё думал, как бы помочь Кузнечику, но что он мог сделать? Наброситься с кулаками на противника заведомо сильнее и тяжелее? Настучать надзирателям? Последнее — самое плохое, что только можно сделать в тюрьме: помочь тебе не помогут, а вот репутацию стукача заработаешь, и от этого клейма не отмоешься уже никогда. Выхода он не видел, и ситуация давила на него тяжким грузом.***
В Рождество две тысячи первого Итан получил очередную открытку, цикл «Сага о Видящих» Робин Хобб и второй перелом носа. Чтобы объяснить, как так вышло, надо начать с подарка КейСи, которого навестила жена. Подарочек — свой живот на восьмом месяце беременности — она несла перед собой. Поняв, что молочник расточал его леди не только улыбки, всегда спокойный и добродушный КейСи впал в бешенство. Итан, улавливавший чужое настроение, как самый чуткий радар, вёл себя ещё тише, чем обычно, поэтому избежал гнева сокамерника, а приятелю КейСи по кличке Пельмень не повезло. За обедом он подсел к другу и сказал: — Эй, мужик… сочувствую тебе насчёт жены. Эти суки все такие. Пельмень ничего плохого в виду не имел и выражал соболезнования так, как было принято в его кругу. Он не ожидал, что КейСи сравняется по цвету с помидорами из своей тарелки, вскочит на ноги и с бешеным лицом попрёт на него. Но ещё до того, как КейСи успел наброситься на Пельменя и превратить его в фарш, на плечах у него повис Итан. — У тебя скоро комиссия по УДО! — крикнул он, пытаясь удержать КейСи, что было равносильно попыткам удержать газующий автомобиль голыми руками. — Не надо! Пельмень, поглядев на разыгравшуюся перед ним сцену круглыми глазами, почёл за благо убраться подальше. КейСи, небрежно развернувшись, повёл мускулистой ручищей, и Итану показалось, что перед глазами у него взорвался фейерверк; в следующее мгновение он уже лежал на полу, зажимая рукой кровоточащий нос. — Я поскользнулся, КейСи хотел помочь, но был неосторожен и случайно ударил меня в нос, — сказал Итан чуть позже, когда кровотечение остановилось, и его вызвал к себе начальник охраны, чтобы узнать, что случилось. — Ты уверен, что всё так и было? — спросил тот, скептически на него поглядывая. — Абсолютно уверен, сэр, — сказал Итан, всем своим видом показывая, что слишком туп для вранья. — Вот и молодец, — подытожил начальник. Надзиратели любят стукачей не больше, чем сами заключённые — ещё одна истина, которую Итан постиг во время своих наблюдений за тюремной жизнью. Возвратившись в камеру, он увидел, что КейСи лежит на своей койке, повернувшись лицом к стене. Итан осторожно положил на тумбочку, где хранились пожитки его сокамерника, шоколадный батончик из тюремного киоска. КейСи повернулся и посмотрел на него. — Ни хрена ты не понял из того, что я тебе рассказывал, — мрачно сказал он, в два укуса сожрал батончик и снова лёг лицом в стену. Итан носил ему батончики всю следующую неделю. — Подкупить меня пытаешься? Не выйдет, пацан, — говорил КейСи, но батончики неизменно съедал. Через неделю, когда Итан с подносом отходил от раздачи, КейСи помахал рукой от своего стола, где сидел рядом с Пельменем. — Эй, пацан! Иди к нам. Так Итан получил последний подарок на это Рождество: постоянное место в столовой.***
Соседа Кузнечика по камере звали Финиш, «потому что если он тебе вдарит, то всё, ты на финише, дальше не побежишь», — объяснили Итану. Финиш и его дружки были так называемыми хищниками, то есть, агрессивными типами, которые охотятся на слабейших, вымогают у них деньги, отнимают еду, избивают и насилуют. Они не были бандой в полном смысле этого слова, просто охотились стаей, когда это было выгодно, и делились друг с другом добычей, если считали нужным. Связываться с ними было опасно, потому что кроме всего прочего, они водили дружбу с парой надзирателей. Итан говорит, что в тюрьме такой симбиоз не редкость: заключённый получает определённые привилегии, а у надзирателя всегда будет под рукой рычаг, с помощью которого можно надавить на неугодных. Самому Итану как-то сказали, что если от него будет много неприятностей, то надзиратель может организовать групповое изнасилование специально для него. КейСи считал, что Итан совершенно зря собирает информацию о Финише и его друзьях. — Тебе повезло, что на тебя им плевать, — говорил он в спортзале, придерживая грушу, по которой Итан наносил удары. — Вот и не лезь. Чего тебе неймётся? Левую руку пониже держи, прикрывай ею пресс… и про ноги не забывай. Слышь, пацан, я тебе добра хочу, вот и послушай меня! Итан слушал и понимал, что КейСи прав: не лезь в чужое дело, никого не трогай, ни за кого не вписывайся. Но он не мог выкинуть из головы затравленное выражение на лице Кузнечика и то, как бедняга сжимался при каждом движении своего огромного соседа. Как-то при утреннем распределении работ Итан выбрал мытьё душевой. Войдя туда с ведром и шваброй, он увидел картину: Финиш стоит, упершись рукой в стену, а перед ним на коленях Кузнечик, чья вихрастая голова двигается туда-сюда. Итан с грохотом поставил ведро на пол, и пара распалась; Финиш отстранился, а Кузнечик поднялся на ноги и выскользнул из душевой, задев Итана плечом. Лицо у него было красное, и он вытирал слёзы и слюни рукавом. Неторопливо застёгивая штаны, Финиш подошёл к Итану и посмотрел на него сверху вниз с равнодушным сознанием собственного превосходства. — Если ты кому-нибудь расскажешь… — Ты меня в стукачестве пытаешься обвинить? — прервал его Итан. Прерывать такого человека было рискованно, но ещё рискованнее прослыть тем, кому можно безнаказанно хамить. Правила таковы: когда тебя пытаются оскорблять — дерись, даже если противник в два раза крупнее тебя; тогда есть шанс заслужить уважение. К счастью для Итана, Финиш не собирался с ним драться. Он слегка усмехнулся под усами и сказал: — Ладно, проехали. И вышел из душевой, а Итан принялся за уборку, с виду совершенно равнодушный, но внутри — кипящий от злости и отвращения. Пока они с Кузнечиком жили в одной камере, тот в основном вызывал раздражение и желание отделаться поскорее, но теперь Итан чувствовал жалость и желание защитить несчастного. КейСи, стараясь его успокоить, говорил, что Кузнечик наверняка сам согласился обслуживать Финиша в обмен на защиту от других желающих, которых было немало — юный возраст, маленький рост, хрупкость и общая миловидность Флетчера привлекали к нему множество «хищников», — но Итан был на все сто уверен, что видел изнасилование. То был первый гомосексуальный акт, который он увидел, если не считать картинок из эротического журнала, и акт этот был насильственным. Практически всё, что он знал о гомосексуальности, было связано с насилием и унижением, и Итан не мог не задаваться вопросом: неужели бывает только так? Неужели по-другому между двумя мужчинами нельзя? Эта мысль только подливала масла в огонь, и он всё больше злился на несправедливость происходящего. Флетчи не должен был оказаться во взрослой тюрьме, среди матёрых преступников. Он не совершил ничего общественно-опасного, он просто глупый мальчик, который допустил ошибку… ну хорошо, много ошибок. Но он не должен был расплачиваться за свои ошибки вот так. Никто не должен. Поэтому Итан совершил нечто очень глупое с точки зрения среднего обитателя тюрьмы и очень благородное с точки зрения вашего покорного слуги: он вписался за Флетчера. Первым делом он отправился к ирландцам. Почему к ирландцам — потому что это была единственная белая банда в тюрьме «Конкорд», остальные были либо чёрными, либо пуэрториканцами, либо мексиканцами, а в тюрьме не так-то просто заговорить с представителями другой расы и не получить хорошую трёпку. Поэтому Итан во время прогулки подошёл к предводителю ирландской шайки, которого звали Скарлетт (на самом деле, назови его так Итан, он получил бы носком с батарейками по голове; обращаться к О’Харе по кличке могли только приближённые) и сказал: — У меня есть триста долларов. — Повезло, — сказал О’Хара, щурясь на солнце и глядя, как его полуголый по пояс товарищ неутомимо подтягивается на турнике. — Это на триста долларов больше, чем у меня. — Сделай кое-что, и мои триста долларов станут твоими. О’Хара повернулся к Итану и поглядел на него снизу вверх — он был маленький, но плотный, длиннорукий и широкоплечий, похожий на могучего гнома. — Что тебе надо? Итан сказал. Через пару дней Финиша избили в подсобке рабочей мастерской, Итан лишился подарочных трёхсот долларов, а ирландцы добыли ящик контрабандной водки и пили три ночи подряд, оглашая жилой блок воплями и песнями. Надзиратели не слишком им мешали, потому что надзирателем в ту смену был Дилан Гиллен — тоже ирландец и закадычный друг О’Хары, который и помогал Итану обналичить деньги. Когда Финиш очутился в лазарете, Итан приступил ко второй части своего плана. КейСи только головой покачал, услышав просьбу, но возражать не стал, тем более надзиратель пообещал поселить его в камеру без соседей — от КейСи никогда не было проблем, а через пару месяцев он и вовсе собирался подавать заявку на УДО. Кузнечик не совсем понимал, что происходит, когда его вывели из одной камеры, перевели в другую и сказали, что теперь он будет жить тут. Он растерянно оглядывался, не смотрел Итану в глаза, но что самое страшное — молчал. Итан купил ему шоколадных батончиков на последние деньги, но Кузнечик, посмотрев на шоколад, только прошептал еле слышно: — Они меня убьют… — Не убьют, — мрачно сказал Итан. Раз приняв решение, отступать он не собирался. Затихшего, молчаливого и ещё больше похудевшего Кузнечика он теперь везде водил с собой. Записывал его на те же работы, за которые брался сам; садился рядом с ним в столовой, водил с собой в спортзал. Трое дружков Финиша косились на них, но, лишившись предводителя, ничего пока не предпринимали, хотя Итан был готов. Он изготовил себе оружие — носок, набитый землёй; избавиться от такой импровизированной дубины проще простого, достаточно развязать завязки, и наполнитель высыплется, а носки хранить не запрещено. На прогулке к нему как-то подошёл незнакомый заключённый и спросил: — А что, это теперь твоя сучка? — и кивнул на Флетчера, который под чужим взглядом мигом съёжился и опустил глаза. — Может, поделишься? Какая твоя цена? Итан оглянулся по сторонам, увидел, что на них никто не смотрит, и хлопнул вопрошающего по ушам обеими руками. Намёк был понят правильно: оглушённый заключённый шустро исчез на другой половине двора, а к Итану с подобными просьбами больше не подходили.