***
Флетчи впервые заговорил через две недели, когда осунувшийся и попритихший Финиш вышел из лазарета. — Он это в первый же день сделал, — сказал Флетчи, вынимая мокрые скомканные вещи из огромной стиральной машины и складывая их в тележку, чтобы везти на сушку. Итан, который занимался тем же самым, разогнулся; Флетчи, который за последние дни слегка пришёл в себя, не смотрел на него. — Он… завалил меня на койку и снял штаны, я даже двинуться не мог, он такой тяжёлый… мне было так больно, Итан… и кровь потом шла, а он шутил, что… что целку мне порвал… — говорил Кузнечик, чьи губы дрожали, а руки тряслись. — И потом он каждый день это делал. И все… все знали. Надзиратели говорили — о, тёлочка пошла. А ещё его дружки, они ему платили сигаретами, и он пускал их в камеру, а над… надзирателям было плевать, они отворачивались… Охваченный ужасом и жалостью, Итан не знал, что сказать. Он сделал к Флетчеру шаг и хотел было погладить его по плечу, но тот так шарахнулся от прикосновения, что руку пришлось убрать. — Ёбаные твари, — сказал Итан. — Все знают, — тоскливо повторил Кузнечик. — Мне многие предлагали… всякое. Письма писали. Писали, что я секси, что мне нужен опытный мужчина. Тебе писали такое? Итан покачал головой. Хоть он и был не старше Флетчи — младше на три месяца, если вдаваться в подробности, — он не обладал миловидной внешностью, был высок и мускулист, к тому же быстро заработал репутацию отмороженного, который скорее глотку обидчику перегрызёт, чем сдастся. — Вот видишь. Тебе не писали. Это я… какой-то не такой. — Это не ты не такой, это они ублюдки, — ответил Итан, со злостью швыряя вещи в тележку. Ночью того же дня случилось нечто внезапное. Сквозь сон Итан почувствовал, что к нему прижимаются сзади и лезут рукой в трусы, обхватывая и гладя член. Он не сразу понял, что происходит, а когда понял, резко перевернулся и прижал Кузнечика к койке, нависнув над ним. — Ты охерел? — растерянно выдохнул он. — Итан, Итан, — залепетал тот, гладя его по плечам и по рукам, — пожалуйста, давай договоримся… я буду тебе дрочить и отсасывать, я научился, я уже хорошо умею… только в задницу не надо, пожалуйста, я умру, если меня ещё раз в задницу… а ты меня будешь защищать. Пожалуйста, ну давай, а? С тобой не так противно, а с ними я больше не могу, я с собой что-нибудь сделаю… Он дрожал и всхлипывал, пытался улыбаться, но губы у него тряслись, зубы стучали, и не то, чтобы это зрелище было хоть сколько-нибудь сексуальным для Итана, чьи фантазии ограничивались мыслями о добровольном нежном сексе с небезразличным человеком. Рыдающий Кузнечик вызывал у него целую бурю чувств — жалость, злость на тех, кто с ним это сделал, бессилие, — но уж точно не возбуждение. Весь сложный коктейль эмоций Итан выразил тремя фразами, сказанными возмущённым шёпотом: — Флетчи, идиота кусок, не буду я тебя трахать! Ты мой друг! Я и так подрядился тебя защищать! И Кузнечик разрыдался, вцепившись ему в плечи. Итан лёг рядом с ним, гладя по тощей вздрагивающей спине и шепча на ухо успокаивающие слова. Кузнечик долго плакал, стараясь подавить громкие всхлипы, которые могли привлечь внимание надзирателей или других заключённых. Потом он наконец затих, но до утра не уходил к себе, лёжа рядом с Итаном и обнимая его — в конце концов, обоим было всего по восемнадцать. Они лежали рядом, разговаривали еле слышным шёпотом и впервые за последние годы чувствовали себя спокойными и почти счастливыми.***
Нести ответственность за другого человека оказалось куда сложнее, чем отвечать только за себя. Раньше он без раздумий дрался, если ему или его репутации что-то угрожало, но теперь приходилось быть вдвое хитрее и осторожнее, чтобы не загреметь в одиночку и не оставить Кузнечика без защиты. Меж тем, Финиш и компания пока не переходили в открытое противостояние — видно, опасались, не зная, на что ещё способен человек, ухитрившийся организовать избиение главаря шайки, — но пытались его спровоцировать, и Итану приходилось быстро искать решения. К примеру, однажды один из дружков насильника обогнал его в очереди в столовой, что в тюрьме считается одним из смертных грехов. От Итана требовалось немедленно влезть в драку и драться до тех пор, пока он или агрессор не окажутся в нокауте, в противном случае все увидели бы, что он «слабак» и «сучка». Обитатели тюрьмы с любопытством глазели на происходящее: сплетни в закрытых сообществах расходятся быстро, многие уже знали, что «пацан» увёл у Финиша «подружку», и всем было интересно, как же будут развиваться события дальше — так зрители ждут новых серий увлекательного сериала. Вместо того, чтобы лезть в драку, Итан дождался, пока очередь дойдёт до обогнавшего негодяя, а потом уткнул ему в поясницу указательный палец и прошипел, подойдя вплотную: — Пырну, кишки не соберёшь! Тот замешкался, не видя, что именно упёрлось в спину, а Итан с Кузнечиком быстро его обошли и получили свои порции еды, в то время как мерзавец вступил в перепалку с теми заключёнными, которые стояли в очереди за Кузнечиком и вовсе не обрадовались, поняв, что их пытаются обогнать. Таких ситуаций было много, и Итан понимал, что не сможет выкручиваться вечно: рано или поздно придётся вступить в драку, которая неизбежно приведёт в карцер. Он боялся подумать, что тогда сделают с Кузнечиком, и с каждым днём становился всё мрачнее. Наблюдавший за этой ситуацией О’Хара решил воспользоваться ею в своих целях и подошёл к Итану на прогулке. Тот качал пресс на турнике, повиснув вниз головой, а Кузнечик стоял рядом и смотрел по сторонам, готовый предупредить друга в случае опасности. Завидев ирландца, он свистнул, и Итан, согнувшись, ухватился за турник руками, перекувырнулся и спрыгнул на землю. — На пару слов, — сказал О’Хара. — Попроси подружку пойти прогуляться. — Он не подружка, — ответил Итан. — Он мой брат. О’Хара посмотрел на него, насмешливо приподняв брови; Итан ответил взглядом, который Кузнечик, дай ему кто-нибудь слово, окрестил бы акульим. — Как скажешь, — отступил О’Хара. — Попроси брата прогуляться. Кузнечик отошёл чуть подальше, так, чтобы видеть их обоих, но не слышать, и О’Хара тихо сказал: — У тебя проблема. Мы можем помочь. — У меня больше нет денег. Все подаренные деньги Итан потратил, а за работу в тюрьме платили смешные гроши — что-то около тридцати центов в час. — А я про деньги не говорил. Есть одно дельце… поможешь нам с ним — а мы поможем тебе. Итан изо всех сил старался не вовлекаться ни в какие тюремные делишки. Чего только не проворачивали заключённые и подкупленные ими надзиратели: проносили контрабандой выпивку и порнографию, торговали наркотиками, устраивали разборки между бандами… Итан знал, что стоит только начать — и увязнешь так, что потом не выберешься. Но сейчас выбор у него был невелик. Откажешься — и будешь один продолжать борьбу с целой шайкой мерзавцев, которые рано или поздно тебя доконают; согласишься — и будешь повязан с другими мерзавцами, которые втянут тебя в сотни других делишек и в конце концов не оставят тебе шансов на нормальную жизнь. В первом случае больше пострадает Кузнечик, во втором — сам Итан… и конечно, Итан выбрал второе. — Что сделать надо? Оглянувшись по сторонам, О’Хара придвинулся к нему и начал рассказывать. Дело было вот в чём: кто-то из надзирателей — Итан догадывался, что это Дилан, хотя имён О’Хара не называл — достал с десяток мобильных телефонов Sony Ericsson, но продавать их заключённым собственноручно не хотел. Нужен был человек, который будет хранить телефоны у себя и продавать их покупателям. Сам О’Хара и его ребята не желали подставляться — обладание мобильником в тюрьме считалось чуть ли не худшим преступлением, чем обладание оружием, — а Итан стал бы идеальным «мулом» — так в тюрьме называли тех, кто переносил контрабанду. Итан согласился, и в один прекрасный день, вернувшись с прогулки, понял, что в его матрас упаковали все десять телефонов. Работа была проделана хорошо: матрас распороли по шву и незаметно зашили, каждый телефон был обёрнут в поролон и почти не прощупывался, вот только спать на них было жутко неудобно. Итану передали лезвие и нитку с иголкой, чтобы он и сам мог распарывать шов, а потом зашивать матрас обратно. Через несколько дней пришёл первый покупатель и сказал кодовое слово «звонок». Передача товара состоялась в укромном уголке, где не было камер, и увидь кто со стороны, как двое мужчин лезут себе в штаны, непременно бы решил, что здесь происходит не передача контрабанды, а, выражаясь языком тюремных протоколов, «акт гомосексуального совокупления». Покупатель обзавёлся телефоном, а Итан получил четыреста долларов, которые при первой же возможности передал О’Харе. Всё сложилось бы иначе, завись ситуация только от Итана; он был достаточно скрытен и умён, чтобы не попадаться. Но не все покупатели обладали этими достоинствами, к тому же тогда никто толком не умел обращаться с мобильными телефонами. Третий покупатель Sony Ericsson не умел выключать звук на своём приобретении, которое зазвонило как раз в тот момент, когда мимо камеры проходил надзиратель. Телефон изъяли, а ночью в тюрьме устроили большой обыск. Сонных полуголых людей выгоняли в коридор дубинками; заставляли встать лицом к стене, расставив ноги и заложив руки за спину. Кто стоял в одних трусах, кто — в комбинезоне; кто-то стоял спокойно, кто-то пытался пререкаться с надзирателями, которые орали и запугивали заключённых. Из камер вытащили всё, драгоценные книги Итана бесцеремонно швыряли на пол, обыскивали каждый сантиметр, и конечно, скоро нашли спрятанные телефоны. Кузнечик смотрел расширенными глазами, как надзиратели распарывают матрас и вынимают то, что в нём было спрятано; он понятия не имел о «дельце», которое проворачивал его друг. Обоих потащили в офис начальника охраны — того самого золотозубого усача, который обеспечил им такой тёплый приём во время перевода из подростковой тюрьмы во взрослую. — Я так и знал, что от вас будут проблемы! — заорал тот, едва их увидев. — Ёбаные молокососы! Он повернулся к двоим надзирателям, которые стояли у дверей кабинета, и кивнул им: — Приведите! Те вышли, а потом вернулись с тем самым несчастным, который забыл выключить звук на телефоне. Он висел между двумя надзирателями, избитый до неузнаваемости, и еле перебирал ногами. — Кто из этих двоих продал тебе мобильник? — спросил начальник охраны, встав перед избитым заключённым и поигрывая дубинкой. Итан встретился взглядами с избитым беднягой. Тот мог смотреть только одним глазом — второй заплыл и не открывался. Итан, который сам всё время сталкивался с дилеммами, знал, перед каким выбором стоит этот человек: указать на виновника, прослыв стукачом, или промолчать и снова оказаться избитым. — Это я продал телефоны, — сказал он, понимая, что дальше скрываться бессмысленно: того и гляди пострадает ещё и Кузнечик. Начальник развернулся и подошёл к нему вплотную, обдав запахом застарелого табака. — Ты, значит, — сказал он и кивнул. — Ясно… Он отвернулся, словно думая о чём-то другом, а потом коротко и страшно ударил Итана кулаком под дых. Наклонился, пока тот хватал ртом воздух, и шёпотом сказал: — Как тебе это нравится? Итан не любит вспоминать эту часть истории. Он пересказывает её сухо и скупо, опуская подробности; я так до конца и не знаю, что произошло в кабинете у лейтенанта. По всей видимости, тот велел вывести Флетчера и другого заключённого, а потом начал допрашивать и избивать Итана, но тот упрямо твердил одно: телефоны нашёл во дворе, решил продавать, больше об этом никто не знал. Так ничего и не добившись, начальник велел посадить Итана в карцер на две недели. После, когда происшествие разбирала комиссия, было решено лишить Итана права на пересмотр дела и на УДО. Ничто в характеристике не свидетельствовало в его пользу: «не демонстрирует интереса к учёбе», «неоднократно вступал в драки», «замкнутый и агрессивный» — вот как выглядел Итан, описанный в отчётах надзирателей. Это было после, а до Итан валялся в одиночке, мочился кровью и гадал, сдохнет или нет. Но ещё больше, чем физическая боль, его мучило сознание, что он подвёл Кузнечика, который теперь остался беззащитным. Через три дня его навестил надзиратель Дилан, принёс обезболивающие и антибиотики — «на всякий случай, лишними не будут». — Спасибо, что не раскололся, — сказал он. — Может, ещё что-то принести? Итан попросил принести книгу и присмотреть по возможности за Кузнечиком, хоть и понимал, что надзиратель тут практически бессилен. Дилан, желая доставить ему удовольствие, притащил запрещённую в тюрьме «Эммануэль», и за оставшиеся десять дней Итан прочёл её раза три, пытаясь отвлечься от боли и мыслей о собственной вине. Он не умер и даже не остался калекой. Антибиотики тому причиной или сильный молодой организм, но Итан за две недели оправился, даже синяки почти сошли. Кузнечик вернулся в камеру одновременно с ним: оказалось, что все эти две недели он провёл в лазарете. Едва узнав, что Итана посадили в одиночку, он пошёл к заключённому, который мог организовать любую травму, и пообещал отдать ему все свои десерты за месяц вперёд. Тот организовал ему язву на ноге, и две недели Кузнечик отдыхал на больничной койке, изолированный от своих мучителей. — Зачем ты это сделал? С телефонами этими? — спросил он у Итана. — Думал, так будет лучше, — только и ответил тот. Он не собирался рассказывать Кузнечику все подробности, потому что не мог положиться на его молчание, и в тот вечер в их камере царила напряжённая тишина. На следующий день на прогулке к нему подошёл О’Хара. — Не повезло, — сказал он. — Знаешь, сколько мы бабла потеряли? Итан не знал, что и ответить на это, а О’Хара, косясь на него, продолжал: — Ты молодец, конечно, что промолчал, но я так думаю, это ты больше для себя. Скажи спасибо, что мы с тебя компенсацию не потребовали… Посыл был ясен: сделка отозвана, со своими проблемами разбирайся сам. Итан очутился там же, где и был до этой сделки, только теперь у него к тому же не было шансов на условно-досрочное, и перед ним маячила невесёлая перспектива отсидеть все восемнадцать лет от начала и до конца.***
Столкновение с шайкой Финиша было вопросом времени, и Итан отлично это понимал. Он старался придумать что-то, чтобы уберечь хотя бы Кузнечика от дальнейших издевательств, но казалось, все варианты исчерпаны, и выхода нет. Временами Итан ловил на себе пристальный взгляд противника и понимал, что тот хочет извести его ожиданием, которое куда хуже прямого столкновения. Кузнечик похудел ещё сильнее, под глазами у него залегли тёмные круги; по ночам Итан иногда слышал, как он плачет, и стискивал зубы, лёжа лицом к стене. В те моменты он думал, что если бы мог купить безопасность друга ценой собственной жизни, то без колебаний пошёл бы на такую сделку, вот только никому была не нужна его жизнь. Развязка наступила во время прогулки, когда Итан по обыкновению упражнялся на турниках, а Флетчи ошивался рядом. К ним подошёл надзиратель, при виде которого оба поняли, что им несдобровать: это был Уиллоу, один из тех, с кем водила дружбу компания Финиша. — Уилсон, за мной, — сказал он, останавливаясь поодаль. Итан оглянулся на Кузнечика: он терпеть не мог оставлять его одного, потому что каждую минуту, проведённую врозь, беспокоился о его безопасности. Но с надзирателями пререкаться нельзя, многие только и ждут повода пустить в ход дубинки, поэтому Итан спрыгнул с турников. — Руки за спину! Вперёд пошёл! Смотреть себе под ноги! — командовал Уиллоу, шагая следом за Итаном и тыкая его дубинкой, чтобы заставить повернуть в нужном направлении. Таким манером он привёл его к хозяйственной постройке позади главного здания и втолкнул внутрь; дверь за Итаном захлопнулась, надзиратель остался снаружи. Они ждали его там — Финиш и четверо его дружков, все пятеро — огромные и мускулистые. Итан сопротивлялся, как бешеный, но куда ему против пятерых? Они скрутили его и поставили на колени; Финиш прижал к его щеке страшное тюремное оружие — зубную щётку с вплавленными в неё лезвиями. Оружие изготавливается так: берут щётку, обливают её кипятком и вставляют в размягчившийся корпус лезвия из одноразовой бритвы. Один удар позволяет нанести сразу несколько кровавых ран. Как любой победивший героя злодей, Финиш прочитал речь. Речь, правда, была короткой, и суть её сводилась к тому, что он выебет Итана, а потом то же самое сделают его друзья, после чего и Итан, и Кузнечик станут его сучками. Мнение же Итана по этому поводу звучало примерно как «я лучше сдохну», поэтому когда Финиш попытался запихнуть свой член ему в рот, Итан его укусил — и так он получил третий перелом носа, правда, понять этого не успел, потому что потерял сознание от боли, и больше ничего о том дне не помнил. Очнулся он в больнице, куда его увезли под охраной тюремных надзирателей; у него раскалывалась от боли голова, и он не чувствовал половины лица. Подняв ослабевшую дрожащую руку, он нащупал что-то опухшее и бесчувственное на месте левой щеки. Чуть позже щека начала отмирать и адски болела, пока не пришла медсестра и не дала ему обезболивающее. Медсёстры сначала побаивались Итана, но он вёл себя так тихо и смирно, что в итоге они начали его жалеть. — Сколько тебе лет? — спросила как-то одна из них, которая по возрасту годилась ему в матери. — Восемнадцать, мэм, — ответил он. — Не надо с ним разговаривать, — предупредил охранник, но медсестра сердито отмахнулась, погладила Итана по ёжику волос и сунула ему конфету. Она же принесла ему зеркальце, и Итан с тягостным чувством увидел, что с левой стороны лица от виска до подбородка тянутся три вспухших красных рубца, пересечённых швами. Он никогда не считал себя красавцем, но переломанный нос и шрамы на лице сделали его внешность совсем уж никуда не годной. В который раз он подумал, что если доживёт до выхода на свободу, то не сможет завести отношения. Кто полюбит такую образину, которая к тому же большую часть жизни провела в тюрьме?.. В больнице он валялся десять дней — у него было сотрясение мозга, к тому же он пережил операцию по вправлению носовой перегородки, и врач хотел понаблюдать, как он восстанавливается. Всё это время Итан недоумевал, почему до сих пор жив: он ясно помнил произошедшее и не понимал, как мог отделаться так легко. На размышления у него было много времени — ему запретили читать или смотреть телевизор, он мог только лежать, смотреть в окно и думать. Через десять дней его выписали, погрузили в автомобиль с решётками на окнах и отвезли обратно. Был вечер, и Итана сразу посадили в камеру, где его встретил Кузнечик, уже далеко не такой несчастный на вид. Едва надзиратели сняли с Итана ножные кандалы и закрыли дверь, Кузнечик бросился ему на шею, потом отпустил и затараторил, захлёбываясь словами: — Ну наконец-то! Наконец-то! Я думал, ты всё! Как тебя увели, я следом пошёл по-тихому, а как понял, что происходит, так рванул назад, заорал КейСи, что тебя щас убьют… ты бы видел, как он побежал, а Пельмень за ним! А потом я пошёл к О’Харе и сказал: Скарлетт, мать твою!.. — Ты назвал О’Хару «Скарлетт»? — перебил его ошеломлённый Итан, стараясь не упустить нить сумбурного повествования. — Ага! Я сказал — Скарлетт, твою мать, он из-за твоих сраных бизнесов пострадал, а ты ради него даже жопой не пошевелишь?! — А он что? — переспросил Итан, который не мог себе представить, чтобы кто-то посмел в таком тоне разговаривать с главарём ирландской банды. — Ну, он мне по морде врезал, — признался Кузнечик и потёр щёку, на которой Итан разглядел бледно-жёлтый обвод почти сошедшего синяка. — Но потом подскочил, и ребята его… И я за ними. Там такое месилово было! Полтюрьмы сбежалось посмотреть. Финиша того… финиш ему пришёл. Итан слушал эту историю, не веря своим ушам. Он до конца думал, что будет один, как и в школе, но впервые в жизни вдруг выяснилось, что у него есть защитники. Пусть одним из них и был нелепый маленький Кузнечик. После отбоя, когда Итан лежал на привычной койке, он вдруг кое-что вспомнил и позвал: — Эй, Флетчи! Я ж тебе не говорил, что телефоны — это дело О’Хары. Ты откуда узнал? Кузнечик вздохнул: — Ты меня совсем идиотом считаешь? Они помолчали, потом Кузнечик тихим, каким-то детским голосом спросил: — Можно я к тебе лягу? Я кое-что сказать хочу. Итан подвинулся, и Флетчи улёгся рядом, прижавшись к его боку. Он долго молчал, и Итан начал было засыпать, когда друг еле слышно сказал: — Это я его. Финиша. — Что?.. — Ага. Там было такое месиво. Я от кого-то пинка получил, улетел на пол, увидел щётку с лезвиями, схватил, и… сам не знаю, как так вышло, у меня как пелена перед глазами была… Кузнечик задрожал, и Итан притянул его к себе, бормоча: — Ну ты что… туда ему и дорога, уроду… — Я т-теперь в ад п-попаду… — Ничего, — сказал Итан, поглаживая его по спине. — Ничего, Флетчи. Если ад есть, то мы там вместе будем, всё не так скучно. Кузнечик истерически хихикнул и обнял его в ответ.***
КейСи влез в драку буквально за день до комиссии по УДО, чем перехерил свои шансы выйти из тюрьмы в тот год, но когда Итан попытался поблагодарить его, только отмахнулся. — Забей, так даже лучше. Если б я щас вышел — точно бы пришил этих двоих, — сказал он, имея в виду бывшую жену и молочника. — А так… похожу на курсы управления гневом, может, отпущу ситуацию… О’Xара, напротив, пытался намекнуть, что Итан теперь у него в долгу, на что Итан ответил, что все свои долги уже отдал в кабинете начальника охраны. О’Хара не стал дальше давить — он просто проверял его на прочность и результатами проверки остался доволен: не за лоха вступился, а за дельного человека.