Тридцать шесть открыток

      За время пути Флетчи успел вывалить Итану все новости, которые посчитал важными, Итан же успел понять, что пиво ему не нравится. К тому же алкоголь напоминал ему о родителях, на которых он ни в чём не хотел походить.       Флетчи с семьёй жил в большом двухэтажном доме в пригороде Бостона. Загнав машину в гараж, он повёл Итана в дом, непрерывно треща:       — Смартфоном я тебя научу пользоваться, ты не волнуйся, всему научу! Тебе столько всего надо узнать! Интернет, короче, такая вещь…       Итан не сказал Флетчи, что в курсе про интернет. Он молча оглядывался по сторонам: прошло уже много лет с тех пор, как он в последний раз видел человеческое жилище, и теперь ему интересно было всё — и кресла на веранде, и велосипеды, оставленные у дома, и живая изгородь.       В доме их встретила семья: беременная Кристина, её шестнадцатилетняя дочка Барбара — очень похожая на мать, только с выкрашенными в ярко-розовый волосами — и восьмилетняя дочка Флетчера по имени Ева, невероятно хорошенькое создание, которому достались кудри отца и мягкие черты лица матери. Кристина и Барбара смотрели на Итана настороженно, но Флетчер ничего этого не замечал. После приветствий он подскочил к жене и принялся гладить её по животу.       — Угадай, кто тут у нас? — спросил он, подмигивая. — А тут у нас Итан! Ага-ага, пацана ждём! Я вообще не думал над именем, когда понял, что пацан будет! Конечно, Итан! Ты понял, да, что это в честь тебя?       У Итана голова кругом пошла от болтовни друга и от обилия впечатлений, поэтому он обрадовался, когда Кристина сказала:       — Отстань от человека, хоть вздохнуть-то ему дай! Я пирог приготовила, садитесь за стол.       Итан от шока не чувствовал голода, но послушно сел за стол и съел два куска пирога, не заботясь о поддержании застольной беседы — Флетчи болтал за троих, Барбара уткнулась в смартфон и сосредоточенно тыкала в него пальцами с длинными цветными ногтями, а Кристина препиралась с Евой, пытаясь заставить ту съесть овощной салат.       Флетчи под шумок вынул из холодильника две бутылки пива, после чего Кристина схватила его за локоть и уволокла в прихожую, откуда донеслись препирательства. Итану стало неловко, он старался не смотреть на двух девчонок, с которыми остался за столом; младшая косилась на него и хихикала, а старшая, поймав его осторожный взгляд, закатила глаза и сказала:       — Наш дедуля бухает, мамка боится, что Флетчи тоже сопьётся. Я б на его месте чисто из принципа спилась, если бы за мной так следили.       После чего она уставилась в телефон и стала тыкать пальцем в экран с удвоенной скоростью.       Флетчер всё-таки отвоевал право на бутылку пива: «ко мне лучший друг приехал, ты что, даже пивом его не угостишь?!» — услышал Итан из коридора финальный аргумент. Пришлось из вежливости сделать глоток, но больше он к бутылке не притрагивался.       После обеда ему показали его комнату. Точнее, это была комната Евы, которую пока что подселили к Барбаре, и Итан чувствовал себя как никогда неуместно среди нежно-розовых стен и фигурок пони с разноцветными гривами.       Кристина предложила ему принять ванну, и Итан с радостью согласился, потому что этого удовольствия был лишён восемнадцать лет. Но едва он успел залезть в горячую воду, как в ванную заявился Флетчер с бутылкой пива и телефоном, твёрдо намеренный обучить Итана смартфонным премудростям. Усевшись на край ванны, он тыкал пальцем в запотевший экран:       — Смотри, говоришь «окей, гугл», а потом говоришь, что тебе надо. Тут всё есть! Порнушка тоже…       — Итан! — раздался вдруг с первого этажа крик Кристины. — Он там что, с пивом? Флетчер! Ты с пивом?       Флетчер сделал круглые глаза и замотал головой из стороны в сторону, безмолвно умоляя Итана не выдавать его. Итан промолчал и не ответил на воззвание, но буквально через три минуты в дверь ванной затарабанили, и детский голосок запричитал:       — Можно я зайду? Ну можно? Я писать хочу, очень-очень хочу!       — Ева, иди на первый этаж!       — Я не могу на первый, папочка, там Барби закрылась и воду включила! Опять со своим Саймоном разговаривает! А я всё слышу! Всё, я больше не могу!       Ева влетела в ванную и с криком «Отвернитесь!» плюхнулась на унитаз. Итан отвернулся и на всякий случай зажмурился.       Он был рад, что ему есть, куда прийти, но ещё больше обрадовался бы часу тишины и одиночества.       Вечером, когда солнце уже садилось, они с Флетчером сидели на крыльце. Итан смотрел по сторонам, вдыхал запах свежескошенной травы и думал, что это почти больно — смотреть на соседские дома, где уже зажёгся свет; на дорогу, на лужайку и розовые кусты. Больно — потому что слишком необычно, слишком нереально. Всё, что он видел в последние десять лет, — камера, трасса, несущиеся по ней фуры. Свет фар, гудки, пыль, запах асфальта и бензина.       Но там он по крайней мере знал, чего ждать. Следующего дня рождения. Следующей открытки. Следующих книг.       Мысль, которую он хотел бы обдумать в одиночестве, была такой: он больше никогда не получит ни строчки от неизвестного друга, который был его якорем все эти восемнадцать лет. Не будет никакой встречи у тюрьмы. Ничего больше не будет — Итан не знает ни адреса, ни телефона; он ничего не знает об этом человеке, а тот, конечно, не сможет ничего узнать о нём.       Но погрузиться в эту мысль до конца он не мог, потому что рядом сидел растроганный Флетчер, который то и дело пихал его в плечо и продолжал болтать.       — …живи у нас сколько хочешь, Кристина не против… Барби злится, конечно, что ей приходится с Евой в одной комнате, но это ничего, мы вот с тобой в одной камере сидели, и ничего… Работать с нами будешь. Ремонты делать. Мы такие ремонты делаем, закачаешься, все в восторге… можешь себе представить, я — бизнесмен? Я всегда думал, что я так, херня бессмысленная на палочке, а я бизнесмен, Итан…       Флетчи прервался, чтобы украдкой вытереть слезу и в очередной раз пихнуть Итана в плечо.       — Кристина моя — золото. Она так обо мне заботится, Итан, ты не представляешь. Почти как ты заботился. Бьёт, конечно, иногда… — Флетчи задумчиво потёр шею и заёрзал. — Но за дело. Я заслуживаю.       Итан покосился на него и хмыкнул:       — Могу себе представить.       — Ага. Ну, ты меня знаешь, — очередной толчок в плечо. — Ну ничего, Итан, ничего. Всё хорошо теперь будет. Брат, я так рад, что ты вышел… теперь точно всё будет хорошо.       Флетчи полез обниматься и снова прослезился, отвернулся, чтобы скрыть этот факт, и быстро вытер глаза рукавом.       — Мы тебе тоже найдём кого-нибудь. Женщина тебе нужна, брат. Без них никуда. Кто бы я был без своей? Таскал бы чипсы из магазинов, как раньше. Найдём тебе нормальную такую, такую… хорошую! У Крис подруга есть, Лидия, ты б её видел! Ноги — во, сиськи — во! Ты только Крис не говори вот этого, про сиськи, что я сейчас сказал, — спохватился Флетчер, боязливо оглядываясь на входную дверь. — Но тебе она точно понравится. Слушай, давай ей прям щас напишем? Бери свой новый телефон, давай-давай-давай…       — Не надо, — Итан поморщился, убирая телефон подальше от загребущих ручек Флетчи.       — Да чего не надо? Ладно тебе! Живая женщина, тёплая, нежная! Это тебе не на плакаты с Сашей Грей передёргивать после отбоя!       — Флетчи…       — Щас я ей со своего позвоню… — Флетчи вынул телефон из кармана («Люди теперь что, везде с телефонами ходят?!» — спросил как-то мой бедный Итан, всё ещё не привыкший к современному миру) и начал листать список контактов.       — Флетчи, я гей, — невыразительно сказал Итан.       Флетчер медленно поднял голову и уставился на него.       — Что?       Итан пожал плечами и отвернулся. Флетчер неверяще заржал и стукнул его по плечу.       — Да брось. Ты ж пошутил щас, да? Ты пошутил, Итан, скажи, что ты пошутил! Это тупая шутка, особенно со мной, не надо со мной так шутить, мне не смешно… — заговорил Флетчер; губы у него запрыгали, руки задрожали.       — Это не шутка.       — Нет-нет-нет-нет, этого просто быть не может. Ты не такой. Ты просто отвык от женщин, давай я позвоню Лидии, ты её увидишь и просто не сможешь…       — Перестань.       — Что «перестань»?! — заорал Флетчер, вскакивая на ноги и отпрыгивая от Итана, как от ядовитой змеи. — Это ты «перестань»! Ты знаешь, что со мной сделали гомики! А потом говоришь, что ты такой же?! И мне ещё говоришь «перестань»?!       — Те люди были не геи, — сказал Итан, с трудом заставляя себя говорить; больше всего ему хотелось замолчать и уйти. Горько было смотреть на то, как друг, который ещё пять минут назад радовался ему, обнимал и льнул, как к родному, теперь шарахается прочь и смотрит с отвращением.       — Ты не можешь быть этим самым, ты же не стал со мной, когда я предлагал! — истерически выкрикнул Флетчер.       — Потому и не стал, — тихо ответил Итан, и Флетчер нервно рассмеялся:       — То есть, ты говоришь, что те, кто меня трахал, не геи, потому что они меня трахали, а ты гей, потому что меня не трахал?! Что за бред?!       Тут на втором этаже распахнулось окно, и в него высунулась Кристина, которая пожелала узнать, какого чёрта её дражайший супруг так орёт.       — Всё нормально, детка, мы просто немного поспорили, — крикнул в ответ Флетчер.       — Поднимайся наверх, Итан, наверное, устал и спать хочет, — сказала Кристина и закрыла окно.       Флетчер снова сел на крыльцо и обхватил голову руками.       — Зачем ты мне это сказал?! — простонал он. — Мне до сих пор кошмары иногда снятся… двенадцать лет прошло! Иногда вижу кафель такой, как там был — и меня трясти начинает.       Итан на вопрос не ответил. Вместо этого он поднялся со ступенек и сказал:       — Я завтра уеду.       — Погоди… я тебя не выгоняю…       У Флетчера запоздало проснулось раскаяние, он вспомнил, что обязан этому человеку ни много ни мало — собственной жизнью, и сбавил обороты, но Итан уже принял решение. Он чувствовал себя лишним в этом доме, в этой девчачьей комнатке с куклами и пони; ему не было места в этой семье. Наутро Флетч подвёз его до автовокзала, и Итан первым же автобусом уехал в Бостон. Кристина осталась довольна этим его решением: «сразу видно воспитанного человека», — сказала она после.       

***

      Итан уехал в Бостон, поселился в первом попавшемся дешёвом хостеле и пошёл искать работу. К смартфону и интернету он относился с опаской, поэтому вёл поиск самым надёжным, на его взгляд, методом: отметил на карте все парикмахерские района и ходил от заведения к заведению, справляясь, не нужен ли там мастер. К концу первого же дня он устроился в мужской зал парикмахерской «У Али», где стрижка стоила рекордные для Бостона восемь долларов (дешевле только подстричься дома самому). На стрижку отводилось примерно пятнадцать минут, и через кресло одного парикмахера в день могло проходить до сорока клиентов — в основном эмигрантов из бедных районов.       Вопрос с жильём тоже решился быстро: брат Али владел зданием в районе порта, и Итан снял там квартиру — крошечную студию со стенами, сделанными словно из фанеры. За это жалкое жильё к тому же понадобилось заплатить залог, и Итану пришлось нехотя признать, что неизвестный друг не зря прислал деньги — грошей, что он заработал в тюрьме, не хватило бы на оплату аренды.       Так через несколько дней он обзавёлся и жильём, и работой. И то, и другое было весьма низкого качества, но Итан на тот момент об этом не задумывался. Он двигался как будто по инерции, оглушённый и потерянный в этом новом, незнакомом ему мире.       Даже город теперь выглядел иначе. Люди ходили, уткнувшись в смартфоны; не раз он видел, что даже пары в кафе сидят и смотрят каждый в свой маленький экран. Мужчины носили длинные волосы, хвостики и пучки на затылке; девушки ходили в укороченных джинсах с высокой талией, и все поголовно были в кроссовках. Вместо Бритни Спирс была Бейонсе; вместо Мадонны — Никки Минаж. По всему городу висели радужные флаги, а в книжном магазине, между бестселлером сентября — автобиографией Келли Шоу (Итан понятия не имел, кто она такая, и фотография самой Келли, одетой только в пиджак и туфли на шпильках, никак ему не помогла) и вторым романом Харпер Ли «Пойди, поставь сторожа», — стояла книга «100 гомосексуалов, изменивших мир». Однополые пары спокойно ходили по городу, держась за руки, и едва ли кто-то обращал на них внимание.       У Итана от всего этого голова шла кругом.       Никаких больше рамок, никакого расписания. Да, теперь не надо бояться, что тебя изнасилуют и пырнут ножом — но с другой стороны, теперь никто не позаботится о том, чтобы три раза в день накормить тебя, одежду надо покупать самому, а если вдруг заболеешь, то бесплатно лечить никто не будет. К тому же больше нет чёткой цели: если раньше его жизнь делилась на чёткие отрезки — от открытки до открытки — то теперь никаких ориентиров не было. Нечего ждать, нечего предвкушать. Он получил свободу, о которой мечтают почти все заключённые, но не очень представлял, что с ней делать.       Недели через две после того, как он устроился на работу, он позвонил родителям. Мать довольно равнодушно восприняла новость о том, что он вышел на свободу, и сказала только, что в его бывшей комнате последние три года живёт её сестра, поэтому места для Итана, если он вздумает вернуться, нет. Они немного пообщались; Итан рассказал, что устроился на работу, но говорить им было не о чем. Мать уже собиралась вешать трубку, когда Итан сказал:       — Погоди. Скажи, ты мне ничего не посылала, пока я в тюрьме сидел?       Вопрос был абсурдный: он хорошо знал свою мать и понимал, что никогда в жизни та не стала бы читать книги и писать ему про них. Но он должен был попытаться.       — А что я тебе должна была посылать?! Ты не обнаглел? Тебя там за счёт государства содержали, за счёт наших налогов!       В ту ночь Итан, лёжа без сна в своей крохотной комнатке, где по потолку то и дело проезжали полосы света от фар автомобилей, перебирал свои драгоценные сокровища — открытки. Вот эта, с гондольером, тянущим за хвост льва, пришла из Венеции — загадочный незнакомец очень любил Венецию и был там не раз, у Итана было целых три открытки оттуда. Поэтому Итан прочитал всё, что только смог найти про Венецию. А вместе с этой открыткой из Британии таинственный друг прислал ему книгу Диккенса — до этого Итан не читал классику, а про Диккенса смутно помнил, что тот как-то связан со Скруджем Макдаком.       «Чем старше становлюсь, тем лучше понимаю классику. Попробуй почитать эту книгу: увидишь, что люди ни капли не изменились с девятнадцатого века. Одеваются они, может, по-другому, но внутри всё то же самое…»       Никто так не влиял на него и на его жизнь, как этот человек. Кем бы он стал, не будь этих писем, этих книг? У него не было никого ближе и важнее. Но теперь он остался один, и эту близость уже не вернуть никогда и ни с кем…       Лёжа на узкой кушетке в комнате, которую то и дело озарял свет фар, Итан уткнулся в сгиб собственного локтя и заплакал второй раз за прошедшие восемнадцать лет.       

***

      Флетчи позвонил в начале октября. Спросил, где Итан живёт, и на следующий день приехал к нему. Долго мялся, сидя на кушетке и упорно не глядя на Итана, потом сказал:       — Извини. Я, наверное, не прав был. Ну просто я не ожидал. Я никогда бы не подумал про тебя. Ты такой… нормальный с виду.       Тут взгляд его упал на книгу «100 гомосексуалов, изменивших мир», которая лежала на журнальном столике, и Флетчи нервно дёрнулся и пробормотал:       — Боже! Слушай, а ты уверен? Ну просто, понимаешь, ты так давно женщин не видел, может, ты просто стесняешься?       Итан, который в этот момент пытался починить слив раковины, ничего не ответил, и Флетчи, нервно потирая колени, продолжил:       — Ну ладно, ладно. Я вспомнил, что ты мою задницу спасал, и если бы не ты, я б тут не сидел, я бы вздёрнулся и сдох давно. Короче, ты всё равно мой друг и всё такое. Просто… чёрт. Я ж даже с Барби срался по этому поводу, она ж у нас молодёжь, вся такая прогрессивная. Я ей говорю — ты не знаешь, на что эти геи способны. А у нас в июне закон приняли, чтоб геи могли жениться, а я был против. А теперь думаю — это я был против, чтоб ты женился? Это как-то нехорошо…       — Можешь успокоиться, за меня всё равно никто замуж не пойдёт, — сказал Итан, высовываясь из-под раковины. — Подай-ка мне фуму.       — Да чего это не пойдёт? — возмутился Флетчи, подавая требуемое. — Ты умный, добрый, заботливый, за тобой как за каменной стеной! Я-то знаю…       Итан снова промолчал, согнувшись в три погибели и возясь под раковиной. Флетчи помялся, помолчал, разглядывая убогое жилище с жёлтыми потёками на побелённом потолке, и наконец спросил то, что его мучило:       — Так ты, выходит, был в меня влюблён?       Итан выглянул наружу и посмотрел, по мнению Флетчи, «как мороженая рыба». Он ни слова не сказал, но выражение его лица говорило само за себя, поэтому Флетч поспешно сказал:       — Ладно-ладно, но это первое, что мне в голову пришло! Господи, не надо на меня так смотреть, как будто я мерзость, которая к твоему ботинку прилипла!       Итан ухмыльнулся и снова залез под раковину.       — Тряпку подай!       Флетчи подал тряпку и остановился рядом, кусая губы. Итан выбрался наружу, вытирая руки, и пустил воду. Заглянул вниз: слив больше не протекал. Посмотрел на Флетчера.       — Ну? Что ещё?       — Я тебе кое-что сказал…       — Ты мне много всего наговорил.       — Да нет. Когда я выходил из тюрьмы. Я сказал… ну… сказал, что я тебя люблю, — выпалил Флетчер и залился краской. — Так вот, я это имел в виду в обычном смысле, а не в гейском!       — Флетчи, — медленно сказал Итан, вытирая руки. — Я сейчас посчитаю до пяти. Если на счёт «пять» ты не съебёшь отсюда, я тебя в окно выброшу. В обычном смысле, не в гейском. Раз…       — Ты всё равно мой друг! — храбро заявил Флетчер. Итан открыл окно:       — Два…       — Заходи в гости, Кристина будет рада! — крикнул Флетчер, отступая к входной двери и выскакивая на площадку.       Итан после этого чувствовал себя одновременно раздражённым и польщённым. По крайней мере, этот друг у него остался.

***

      Жизнь Итана потихоньку входила в колею. Радостных моментов в ней было мало: сплошная рутина. Он ходил на работу два через два; работал по десять часов, всё это время стоя на ногах, и под вечер ступни у него гудели, словно налитые свинцом. В выходные читал, сидя в своей жалкой комнатушке и стараясь не отвлекаться на соседей, которые то громко ругались, то столь же громко трахались, или гулял. Он кое-как освоил смартфон и даже заходил на сайты знакомств для геев, но не осмеливался никому написать. Такой смелый во всём остальном, он содрогался от стыда при мысли о том, чтобы с кем-то познакомиться.       Как-то он видел на улице пару совсем юных парнишек, которые шли, обнявшись и влюблённо глядя друг на друга; он уставился на них, и под его взглядом они вдруг побледнели, испуганно переглянулись и отошли друг от друга. Он понял, что испугал их одним своим видом, одним взглядом! Глядя на фотографии с сайтов, он понимал, что у него нет ничего общего с этими привлекательными, ухоженными, гламурно одетыми парнями. Он — весь в шрамах, с тюремными татуировками, со взглядом, под которым люди начинают бледнеть и заикаться — был скорее похож на любителя отпинать геев в ближайшей подворотне, чем на, собственно, гея.       Он смирился с тем, что, похоже, навсегда останется один. Будет один сидеть в своей гадкой квартире и слушать, как соседи пререкаются, хохочут или стонут; один читать книги; один сидеть перед телевизором в тёмной комнате. Наверное, иногда будет ездить в гости к Флетчу и Кристине, противясь попыткам друга свести его с «нормальной бабой». И самым лучшим и ярким моментом его жизни так и останутся тридцать шесть открыток, полученных в тюрьме.

***

      Когда до тридцать второго дня рождения Итана оставалось несколько дней, произошёл случай, на первый взгляд показавшийся незначительным. В парикмахерскую «У Али» ввалился пьяный здоровяк, который остался недоволен тем, как его подстриг коллега Итана — маленький азиат. Здоровяк орал и размахивал кулаками перед носом коллеги, и Итан счёл, что азиат со здоровяком входят в разные весовые категории, поэтому взял буяна за грудки, как следует встряхнул и проникновенно взглянул ему в глаза. Большего не потребовалось: как я уже говорил, внешность Итана и его бешеный взгляд были очень красноречивы. Здоровяк притих, и Итан эскортировал его на улицу, задав направление пинком. Уже собравшись возвращаться, он поднял глаза и заметил на другой стороне улицы мужчину, который смотрел прямо на него. Их взгляды встретились, и у Итана возникло странное ощущение пустоты в животе, словно он смотрит с обрыва вниз; продлилось это несколько секунд, потом мужчина отвернулся.       Итан вернулся к работе и весь день был слегка рассеян, пытаясь вспомнить, где он мог видеть этого человека. В голове крутились смутные образы; он никак не мог ухватить вёрткую мысль за хвост и выволочь её на поверхность, поэтому в итоге оставил попытки опознать незнакомца.       Но через несколько дней, как раз в день рождения Итана, незнакомец явился в парикмахерскую. Пришёл он под конец смены, Итан только что достриг последнего клиента, а двое его коллег уже собрались уходить. До конца рабочего дня оставалось десять минут, и администратор сказала, что парикмахерская закрывается.       — Мне очень нужно подстричься. Именно сегодня, — сказал незнакомец. — Я заплачу.       Администратор глянула на Итана, и тот пожал плечами: клиентом больше, клиентом меньше — какая разница? Не то, чтобы у него были особенные планы на собственный день рождения: пицца и книги от него не убегут.       — Итан, да? — незнакомец взглянул на его бейджик и сел в кресло, поставив на пол кожаный портфель. Он сильно отличался от большинства клиентов парикмахерской: дорогая стрижка, которую Итан оценил профессиональным взглядом; приятный парфюм, модная одежда. Кажется, даже маникюр. С чего бы такому хлыщу заходить в бюджетную парикмахерскую?       — Что делаем? — поинтересовался Итан, разглядывая клиента в отражении. Тот, кажется, нервничал — ещё одна странность. Итан всем существом чуял, что здесь таится подвох, только вот не понимал, какой именно.       — Это вы пару дней назад кого-то отсюда вышвырнули? — поинтересовался посетитель вместо ответа, разглядывая Итана в отражении.       — А в чём проблема?       — Я стал свидетелем этого акта и заинтересовался, чем он был вызван…       — Он полез в драку, — сухо объяснил Итан.       — А, вот, значит, как! — неизвестно чему обрадовался посетитель. — Никогда бы не подумал, что работа парикмахера сопряжена с такими опасностями. А тяжело вам тут работать? Вы целый день на ногах…       — Как вас стричь будем? — мрачно спросил Итан, глядя в голубые глаза его отражения.       — Да, стрижка… Простите, что столько вопросов задаю. Я писатель, мне интересен чужой опыт.       Против воли Итан заинтересовался:       — Настоящий писатель?       Незнакомец смешно наморщил длинный нос:       — Тут вы меня уели — не совсем. Скорее ремесленник — пишу чужие биографии на заказ. Может, видели рекламу автобиографии Келли Шоу? На самом деле, эту книгу написал я — она дала мне интервью, а я всё это оформил в художественной форме…       — Кто такая эта Келли Шоу?       — Светская львица девяностых. В автобиографии подробно рассказывает, с кем из знаменитых мужчин того времени успела переспать.       — Поболтать с писателем, конечно, интересно, но у меня через пять минут рабочий день заканчивается.       — Да, конечно… простите меня, Итан. Я вообще-то не хочу стричься.       Не успел Итан возмутиться и спросить, какого чёрта в таком случае у него отнимают время болтовнёй, как клиент развернул кресло и сказал, глядя ему в глаза:       — Я хочу поздравить тебя с днём рождения.